Текст книги "Провалился ли европейский эксперимент? Манковские дискуссии о Европе: Найл Фергюсон и Йозеф Йоффе против лорда Питера Мендельсона и Даниэля Кон-Бендита"

Мы обсуждали, потерпела ли крах Европа – европейский эксперимент. И основная неудача, по-моему, заключается в том, что мы остановились и не можем идти дальше. Причины заложены глубоко в нашем обществе, в наших социальных контрактах и политических культурах, и прежде всего в том факте, что мы представляем собой не одно национальное государство, а двадцать семь отдельных стран с собственной историей и традициями. И если вы не верите, что эти культурные различия нельзя преодолеть, просто посмотрите на нас четверых и на то, как мы здесь спорили.

Редьярд Гриффитс: Итак, лорд Мендельсон, я дам вам возможность завершить сеанс вопросов и ответов. Каким аргументам Найла и Йозефа вы доверяете в контексте этой дискуссии?

Питер Мендельсон: Ну, мне хотелось бы верить…

Йозеф Йоффе: Но вы не услышали здесь весомых аргументов, правильно?

Даниэль Кон-Бендит: Вы ведете себя, как ребенок.

Редьярд Гриффитс: Господа, не нужно переходить на личности.

Йозеф Йоффе: Но я не согласен с этим, не согласен с таким аргументом.

Редьярд Гриффитс: Лорд Мендельсон, вам последнее слово.

Питер Мендельсон: Мне хотелось бы верить в аргумент Йозефа относительно того, что мы каким-то образом добились свободной торговли на пятисотмиллионом рынке Европейского союза без чьего-либо участия или вмешательства. Но как, по-вашему, нам удалось создать этот рынок? Такое не случается само по себе. Это произошло благодаря политическому решению. Он строился на протяжении более шестидесяти лет и достиг кульминации при создании единого рынка в конце 1980-х и начале 1990-х годов. Архитектором был, кстати говоря, британский комиссар в Брюсселе[6]6
  Артур Кокфилд, барон Кокфилд (1916–2007), который ушел из кабинета Маргарет Тэтчер, чтобы стать вице-председателем Европейской комиссии под руководством Жака Делора. Всего через несколько месяцев после начала работы в Европейской комиссии в 1985 году он представил Белую книгу с тремястами рекомендациями по созданию единого европейского рынка.


[Закрыть]. Поэтому благодарю за все ваши язвительные замечания по поводу британцев в Европе!

Хочу спросить вас, Йозеф: предпочитаете увидеть, как все это разваливается? Хотите демонтировать ЕС? Хотите увидеть, как прекратит существование единый рынок? Поскольку в этом случае, если вы хотите закончить то, что называете европейским экспериментом, я вынужден, в свою очередь, спросить: как, по-вашему, должен расти бизнес? Учитывая глубину экономического хаоса, который охватит Европу не на годы, а на десятилетия, откуда, на ваш взгляд, возьмутся рабочие места? Это все, о чем я хочу попросить вас подумать.

Не отрицаю, что у единой валюты есть трудности. Я признал это и думаю, что они очень серьезные. Но считаю, что мы можем их преодолеть. Найл не согласен, он полагает, что это невозможно; он верит, что немцы всегда будут говорить «нет». Надеюсь, я убедил его, что в действительности немцы почти готовы сказать «да», но прежде хотят кое-что уладить. Им нужно чуть больше дисциплины, немного больше правил и более строгий контроль над еврозоной, прежде чем они начнут расходовать деньги. Я не порицаю немцев за это.

Но вернемся к моему вопросу Йозефу. Если вы считаете европейский эксперимент настолько ужасным, то что, по-вашему, случится с нашей экономикой, нашим бизнесом и нашими рабочими местами, если мы позволим Европе развалиться?

Йозеф Йоффе: Я не ратовал за развал Европы.

Редьярд Гриффитс. Господа, давайте перейдем к итоговым высказываниям. Лорд Мендельсон, поскольку вы только что говорили, я немного изменю порядок выступлений. Даниэль Кон-Бендит, вы первый. У вас есть три минуты.

Даниэль Кон-Бендит: Не мудрствуя лукаво, хочу сказать следующее. Я полностью согласен с тем, что Европа и единая валюта переживают трудное время. Я подписался бы под статьей Найла Фергюсона в «Файненшл таймс». Но нужно идти вперед. Наши оппоненты утверждают, что проблема в несогласии Германии. Но госпожа Меркель хочет добиться финансового соглашения, и ей требуется большинство в две трети. Однако для этого понадобятся голоса социал-демократов и «зеленых». А они говорят, что нужно предпринять шаги к укреплению солидарности и иметь план выкупа задолженностей. Кроме того, мы должны взять на себя общую ответственность за будущее таких стран, как Франция, и сейчас мы идем в этом направлении. Но, зная историю континента, можно сказать, что это будет очень трудно.

В Европе создалась ситуация, когда большинство хочет продвигаться вперед сообща, несмотря на опасения. И Найл прав: Франция и Голландия проголосовали против проекта конституции, но сделали ошибку. Я никогда не говорил, что Европа не ошибается. Тем не менее выход из кризиса лежит в углублении интеграции. Для этого нужно время и нередко общие усилия.

Однако утверждение, что европейский проект потерпел провал, отбрасывает нас назад. Приготовив яичницу, яйца назад не вернешь, ее можно только разделить, чтобы досталось всем. Я хочу сказать собравшимся здесь: не дайте себя одурачить. Европа – это видение и перспектива; это нечто новое в нашей истории, и я горжусь тем, что могу сказать: я вложил в этот проект двадцать лет работы.

Горжусь тем, что, возможно, немножко изменил историю Европы. Сегодня у европейцев есть существенные культурные различия, но через тридцать лет национальные государства на континенте прекратят свое существование. Поэтому у европейцев возникает чувство, что мы можем многого добиться в будущем. Или мы все вместе займем ведущее место, сохранив наши культурные различия, или вообще исчезнем как политическая сила. Вот почему я защищаю Европу.

Редьярд Гриффитс: Йозеф Йоффе, вы следующий выступаете с заключительным словом.

Йозеф Йоффе: Позвольте мне раз и навсегда расстаться с аргументами, что мир сохраняется благодаря объединенной Европе. Это исторически и концептуально неверно. Проблема в том, что безопасность и мир были обеспечены еще до того, как мы стали объединяться. В действительности мы не смогли бы начать интеграцию, не будь рядом кого-нибудь более сильного, чем Франция, более сильного, чем Германия, более сильного, чем все страны Европы. Это были Соединенные Штаты, которые защитили каждую отдельную страну от других и гарантировали безопасность. Как только этот вопрос был решен, можно было приступать к построению Европы.

Соглашусь со вторым пунктом: Европа должна принять участие в решении проблемы. Мы только что слышали, как два наших оппонента снова и снова заявляли, что желательно сделать и что необходимо сделать. Они рассуждали, почему будут защищать Европу, как все должно идти, что нужно взобраться на северный склон Эйгера и так далее. Но ни один из них не сказал, как это можно сделать, учитывая, что мы говорим о двадцати семи национальных государствах.

Позвольте мне придерживаться этой метафоры. Да, наверное, я бы смог подняться на гору, но проблема заключается в том, что в связке нужен ведущий и ведомые. А в Европе большинство чувствует себя гораздо лучше, когда говорит «нет» на разных языках, не будучи готовыми принять лидера, который будет задавать тон и управлять остальными. Если посмотреть с такой точки зрения, то вы обязательно станете более скромными в высказываниях о том, что Европа должна и может сделать. У нас нет ни Авраама Линкольна, ни графа Кавура[7]7
  Камилло Бенсо, граф Кавур (1810–1861), пьемонтский государственный деятель, сыгравший исключительную роль в объединении Италии, первый премьер-министр этой страны.


[Закрыть], ни Бисмарка, которые могли бы командовать и заставить остальных следовать за собой. И кстати, слава Богу за это. Есть некоторые французские депутаты, кого я не хотел бы видеть в роли лидера.

Что касается более разумного вопроса Питера «Хотелось бы вам жить в разобщенной Европе?» то это не предмет дебатов. Мы обсуждаем вопрос, провалился ли эксперимент, и мне кажется, что, имея некоторые способности наблюдателя, на него можно ответить положительно. Это не значит, что мы хотим демонтировать Евросоюз. Никто к этому не призывал. Ни один человек в здравом уме не будет агитировать за демонтаж ЕС.

Следующий шаг должен быть менее амбициозным; он должен сберечь то, что мы имеем, в то же время сохраняя тот тип реализма, который диктует отказаться от девиза «Е pluribus unumus»[8]8
  «В многообразии едины» {лат.). Девиз, отражающий единство нации при многообразии политических взглядов, экономических условий и идеологических воззрений.


[Закрыть].

Редьярд Гриффитс: Лорд Мендельсон, очередь ваших заключительных аргументов.

Питер Мендельсон: Я не жду от людей слепой веры в евро, в единую валюту или в европейский проект. Я лишь прошу не поддерживать точку зрения тех, кто выступает за предложенный вывод сегодняшних дискуссий: все, что является неправильным в еврозоне и операциях с единой валютой, останется неправильным; все, что сделано ошибочно, необратимо – иными словами, что вся политика бесполезна. Я прошу согласиться с тем, что в действительности все можно исправить, устранить ошибки, изменить положение к лучшему.

Полагаю, что большая часть услышанного от оппонентов, откровенно говоря, продиктовано своего рода нигилистическим отчаянием. Я не надеюсь, что вы разделите мою приверженность единой Европе, Найл. Не надеюсь, что обязательно согласитесь с моими проевропейскими взглядами, хотя, как я уже говорил, вы сделали это три недели назад в «Файненшл таймс». Прошу лишь иметь в виду, что именно поставлено на карту. Это не шутка. Мы говорим о средствах к существованию, о рабочих местах и будущем людей; говорим о целом поколении молодых людей, которым необходим жизненный успех, а не провал. Поэтому прекратите, пожалуйста, молиться и агитировать за неудачу.

Я даже не утверждаю, что мы обязательно выиграем. Но по двум причинам всем нам необходимо предпринять общие огромные политические усилия, чтобы остаться на выбранном пути. Первая: в еврозоне не будет «Бархатного развода»[9]9
  Мирный и официально узаконенный распад союзного государства Чехословакии.


[Закрыть]: побочный результат окажется страшным для всех на континенте. Вторая причина, и не менее важная, заключается в том, что мы говорим о Европейском союзе в целом как о едином экономическом пространстве, втором по величине в мире. Если оно распадется, пострадают не только европейцы. Это будут люди в развитых и развивающихся странах, богатые и бедные, включая многих людей в Канаде и других частях света.

Именно поэтому мы должны сотрудничать, чтобы решить проблему, и я полагаю, что сможем это сделать. Нам понадобятся лидеры, но они уже есть. Есть лидер в Германии, есть очень хороший президент, только что избранный во Франции. В настоящее время Британия не претендует на лидерство в Европе, и мне жаль, что это так.

Редьярд Гриффитс: Найл, вам последнее слово.

Найл Фергюсон: В феврале 2009 года я дал интервью «Глоб энд мейл», в котором сказал, что прольется кровь, что в результате финансового кризиса ожидаются такие политические неурядицы и массовая миграция населения, что последствием будет насилие. Полагаю, пророчество сбывается и в значительной мере из-за неудавшегося эксперимента объединения Европы. Мои оппоненты путают направление причинных связей.

Почему в таких странах, как Греция и Испания, увеличивается уровень безработицы? Это не стихийное бедствие, а прямое и предсказуемое следствие провалившегося эксперимента с валютным союзом, эксперимента, который был обречен на неудачу с такой очевидностью, что ваше правительство, Питер, решило не присоединяться к еврозоне. Если британцы так горячо верили в европейскую интеграцию, почему лейбористское правительство год за годом отказывалось от евро? Ответ вам известен. Он заключается в том, что некоторые люди в вашей партии, включая вашего старого друга, бывшего премьер-министра Гордона Брауна, понимали, что нас ожидает.

Размеры кризиса, навязанного периферии Европы этим провалившимся экспериментом, вряд ли можно переоценить. И ставки очень высоки. Возможно, мы находимся на грани второй фазы депрессии. Если все это выльется в массовое изъятие вкладов в средиземноморском регионе, может вполне повториться 1931 год. А что случится после этого? Что произойдет при худшем сценарии? Что случится, если немцы будут повторять «нет» в ответ на все федеральные меры, призванные остановить отток денег из испанских банков?

Другие европейские эксперименты также терпят неудачу прямо сейчас. Например, проект чрезмерно щедрого государства всеобщего благосостояния, а также мультикультурализма, благодаря чему созданы огромные гетто не связанных с родиной иммигрантов, которые скорее всего станут предлогом для мощной популистской обратной реакции. Этот эксперимент намного опаснее, чем признавали чиновники Европейского союза, но все последствия мы увидим, когда лаборатория взлетит на воздух.

Великий венский сатирик Карл Краус однажды охарактеризовал Габсбургскую империю как экспериментальную лабораторию для уничтожения мира. Я боюсь, дамы и господа, что такой лабораторией готов стать Европейский союз. Эксперимент провалился. Спасибо за внимание.

Редьярд Гриффитс: Дамы и господа, позвольте просто повторить, что сказал Питер Манк относительно прошедших дискуссий. Одно дело – произносить речь перед большой аудиторией, к чему выступавшие такого калибра давно привыкли. И совсем другое – выдвигать свои идеи, чтобы их оспаривали оппоненты, как это делалось сегодня, и честно говорить о вопросах, которые едва ли являются академическими. Они затрагивают жизни сотен миллионов людей, возможно, даже будущее глобальной экономики. Это были оживленные дебаты, позволившие лучше понять Европу, и интересный разговор. Поэтому давайте вместе поаплодируем и выразим благодарность участникам дискуссии.

Итог. Перед дебатами голоса распределились следующим образом: 41 процент присутствующих проголосовали за предложенное решение, 37 процентов против и 22 процента не составили своего мнения. Окончательный опрос показал, что неопред елившиеся исчезли: 45 процентов отдали голоса в пользу заявленного решения и 55 процентов – против. С учетом этих изменений победили участники, выступавшие против решения, – лорд Питер Мендельсон и Даниэль Кон-Бендит.

Беседа Сони Верма с Найлом Фергюсоном

Соня Верма: Огромное спасибо за то, что к нам присоединились. Думаю, что начну с вопроса о предложенном решении, по поводу которого пойдут сегодняшние дебаты. Можете прокомментировать его: «Провалился ли европейский эксперимент?».

Найл Фергюсон: Стоит только включить телевизор или открыть газету, чтобы увидеть, что европейский эксперимент провалился в том смысле, что валютный союз заканчивается колоссальной финансовой катастрофой, как и предсказывали некоторые из нас. Я только что приехал из Европы, где ситуация довольно мрачная. Если Греция выйдет из валютного союза, никто фактически не знает, каковы будут последствия, но наиболее вероятным сценарием является изъятие денег из испанских банков, поскольку люди боятся, что Испания может быть следующей в списке банкротов.

Думаю, что более широкий вопрос, который будет обсуждаться сегодня вечером, – это крах всего проекта объединения Европы, начавшегося еще в 1950-х годах. И я убежден, что противоположная сторона будет доказывать, что сегодняшнее положение в Европе лучше, чем было до 1945 года, ведь с этим трудно спорить. Однако запомните, что мир в Европе начиная с 1950-х годов имеет мало общего с Европейским союзом, потому что этим мы полностью обязаны НАТО; имеет мало общего, потому что европейцы не объединили свой военный суверенитет, а приняли американское военное лидерство во время «холодной войны» и после нее. Поэтому мы должны не допустить дискуссии по поводу войны или мира, поскольку она не имеет отношения к европейской интеграции. Она лежит в экономической области. Я собираюсь доказать, что с экономической точки зрения объединенная Европа не смогла обеспечить обещанный рост, обещанные рабочие места и процветание.

Соня Верма: Давайте поговорим о самом кризисе, поскольку, мне кажется, что, только вернувшись из Европы, вы обладаете уникальной информацией. По-моему, вы провели некоторое время в Испании. Что вы видели? Какие там настроения? Какова атмосфера? Что говорят испанцы?

Найл Фергюсон: Первое, с чем я столкнулся, были крупные протесты на улицах Барселоны против мер жесткой экономии, которые готово принять новое испанское правительство. Простые испанцы постоянно обсуждают, стоит или нет оставлять деньги в испанских банках. Люди испытывают большую тревогу по поводу судьбы банка с названием «Банкия», крупного и, очевидно, неплатежеспособного института, который только что перешел под контроль испанского правительства. Настроение унылое. Если посмотреть на уровень безработицы в Испании, то он составляет 50 процентов. Молодые люди уезжают из страны в поисках счастья в любых других местах. Поэтому, если вы хотите увидеть пример государства, где европейский эксперимент терпит крах достаточно наглядно, поезжайте в Испанию.

Соня Верма: Хочу попросить вас заглянуть в свой хрустальный шар и предсказать результат этого кризиса. Каким, по-вашему, он будет? С каким наиболее разрушительным результатом мы можем столкнуться?

Найл Фергюсон: Если бы вы спросили меня об этом пару недель назад, я бы ответил, что никто не получит выгоды от выхода Греции из валютного союза. Я бы сказал, что грядет соглашение по евро-бондам, которое объединит финансовые системы так, чтобы за государственными долгами или по крайней мере некоторыми из них стояло полное доверие и кредит Европейского союза. И я уверенно предсказал бы, что была бы достигнута договоренность о страховании вкладов по всей Европе, чтобы разрядить обстановку вокруг испанских банков. Но, поездив по континенту в течение последних двух недель, я настроен менее оптимистично, потому что увидел углубление кризиса на периферии и самоуспокоенность в центре.

К сожалению, немецкое правительство, возглавляемое Ангелой Меркель, абсолютно не готово предпринять шаги, которые, по моему мнению, необходимы, чтобы избежать крупного финансового кризиса, несмотря на существенное давление французского, итальянского и испанского правительства. Пока немецкое правительство не смягчит свою позицию и не будет готово рассматривать евробонды (это означает принятие некоторых мер по финансовой интеграции или федерализму в сердце Европы), мы находимся в очень опасной ситуации. И я сказал бы, что это сравнимо с летом 1931 года, когда депрессия вошла во вторую фазу; когда обанкротился банк «Кредитанштальт», крупный австрийский банк, что вызвало волну банкротств многих других банков. Европейцы играют с огнем, или, точнее, немцы играют с огнем, потому что сейчас только немецкое правительство решает, куда мы направимся. Мы можем пойти по пути финансового федерализма, который всегда неявно присутствовал в проекте валютного союза, или в сторону дезинтеграции Европы, начиная с Греции, которая ни в коем случае не станет последней.

Соня Верма: Как вы докажете немецкому народу, что идея финансового федерализма на практике будет им выгодна? Экономика Германии намного устойчивее по сравнению с второстепенными экономиками Испании и Греции. Что она будет с этого иметь?

Найл Фергюсон: Есть два способа это доказать. Первый – это сказать Германии, что она главный бенефициар валютного союза. Если бы Германия осталась вне еврозоны, сохранив немецкую марку, она испытывала те же проблемы, что и Швейцария со слишком завышенным курсом франка во время кризиса, поэтому следует ценить то, что сделал для нее валютный союз. Но в действительности я не думаю, что Германию можно убедить с помощью таких аргументов. Необходимо апеллировать к страху, а не к альтруизму.

Вот истинное положение дел. Вследствие условий европейской интеграции и развертывания кризиса второстепенные средиземноморские экономики должны Германии от трех до пяти миллиардов евро по межбанковской платежной системе, которая называется ТАРГЕТ2. Если эти средиземноморские страны выйдут из еврозоны, произойдет массовый дефолт по международным обязательствам ТАРГЕТ2, которые в одностороннем порядке будут конвертированы в драхмы, песеты, эскудо и лиры. Поэтому немцы, так или иначе, на крючке и могут выбирать способ расчета. Либо дефолт средиземноморских стран и развал валютного союза с вытекающим отсюда возвратом к немецкой марке, что вызовет разрушительные макроэкономические последствия для всех, включая Канаду и определенно Соединенные Штаты. Либо трансферты наподобие тех, которые осуществляются в Восточную Германию с 1990-х годов. Трансферты будут крупными – эти меры не могут быть дешевыми. Канадцы понимают, что такое федерализм, перевод денег из одного государства в другое всегда болезненный процесс. Но с моей точки зрения, гораздо предпочтительнее для Германии заплатить Европе, чем понести убытки в результате тяжелейшего банковского кризиса на периферии или ряда дефолтов.

Соня Верма: А что насчет политической нестабильности в некоторых европейских странах, например во Франции? Что насчет тупикового положения в Греции? Многие эти страны переживают период острого внутреннего политического соперничества – их правительства не в состоянии управлять: поэтому каким образом из этого хаоса может родиться какой-либо тип федерализма или наднациональной организации?

Найл Фергюсон: Если посмотреть на последние опросы общественного мнения в Греции, на первый взгляд может показаться, будто все катится в пропасть. Существует вероятность формирования нового правительства во главе с партией, которая отказывается от всех обязательств, взятых греками на себя в обмен на финансовую помощь, и такие проблемы наблюдаются не только в Греции. В действительности смятение и беспорядок наблюдаются во многих европейских правительствах. Беспорядок в Нидерландах, беспорядок в Бельгии – политические проблемы имеются не только в средиземноморских странах. Похоже, что в Европе больше не существует такого правительства, отработавшего два срока подряд. Оно держится только один срок, потому что разочаровывает своих сторонников, которые не переизбирают его во второй раз.

Но по-моему, на это можно посмотреть с другой стороны: чем хуже становится на государственном уровне, тем более вероятным становится решение на уровне федеральном. Думаю, сегодня мы в том числе наблюдаем именно протестное голосование против национальных политиков. Мы определенно видели его в Греции. Дело не в том, что там фактически голосуют против евро – если реально взглянуть на позиции партий, почти никто не выступает за выход из еврозоны, но греческие избиратели очень пострадали, и они обвиняют главные партии прошлых десяти лет, включая Всегреческое социалистическое движение и Новую демократию, за тот хаос, в котором они оказались. Поэтому избиратели голосуют за новые популистские партии, будь то левые или правые. Полагаю, что это прелюдия к федеральному решению.

Одним из примеров является Италия, где презирают своих национальных политиков, считая их мошенниками или развращенными плейбоями, как в случае с Сильвио Берлускони. Итальянцы – самая проевропейски настроенная нация: в опросах «Евробарометра» они присваивают самые высокие рейтинги европейским учреждениям. Итак, моя гипотеза состоит в том, что чем хуже становится положение на государственном уровне, тем ближе принятие федерального решения. Потому что кто самые уважаемые политики в Европе? Это такие люди, как Марио, бывший европейский комиссар, а теперь премьер-министр Италии. Этих политиков уважают, они технократы, а не местные продажные политиканы.

Соня Верма: Кстати, об отношении общества: «Ипсос» провела опрос по просьбе Манковских дискуссий, который показал то, о чем вы только что сказали – большинство европейцев настроено против отказа от евро. О чем это говорит, с вашей точки зрения?

Найл Фергюсон: Думаю, важно признать, что с позиции электората европейская интеграция продолжает оставаться достойным проектом, более предпочтительным, чем скверные старые времена национальных государств, несмотря на все экономические проблемы Европы в настоящее время. И считаю, что если бы греков спросили: «Хотели бы вы вернуться во времени в период высокой инфляции или даже военной диктатуры?» либо «Хотели бы вы сохранить выгоды, которые приобрели после вступления в ЕС?» – подавляющее большинство ответило бы: «Мы хотим остаться в ЕС». Для Испании прежние времена тоже не совсем приятное воспоминание. Не забывайте, что для таких стран, как Испания, Португалия и Греция, доевропейское прошлое было связано с диктаторами. И это одна из причин, почему общество не горит желанием увидеть развал Европейского союза.

Беда в том, что элиты, правящие Европой, считали, что смогут загнать европейские народы в федеральную систему посредством своего рода обратного поглощения, когда сначала создается валютный союз, который принуждает страны к федерализму. Не думаю, что это был умный ход, потому что он не популярный и имел весьма плохие экономические последствия. Сейчас мы видим в Европе разочарованных европейцев, а не людей, озабоченных тем, чтобы вернуться к своим старым национальным государствам. Именно поэтому, на мой взгляд, Евросоюз не рассыплется. Но, как я говорил ранее, для этого остро необходимо, чтобы немцы поняли логику финансового федерализма, которая всегда неявно присутствовала в проекте валютного союза.

Соня Верма: Во многих отношениях вы фактически предсказали текущий кризис десять лет назад. Вы сказали, что он произойдет. Какие чувства вы испытываете, когда видите, как усиливается заранее предсказанный хаос?

Найл Фергюсон: Позвольте разъяснить хронологию событий. В действительности я критиковал проект валютного союза в 1990-х годах, когда он прорабатывался. Я выступал против него в 1992 году во время обсуждения Маастрихтского договора. Когда валютный союз начал свое существование, я открыто предупредил, куда он нас заведет. А в 2000 году мы вместе с моим хорошим другом, Лоуренсом Котликоффом, опубликовали в журнале «Форин афферс» статью, в которой объяснили, что валютный союз без финансового развалится лет через десять из-за расхождений между государствами-членами, – именно это мы наблюдаем. Сейчас, наверное, я должен был бы пробежать круг почета, размахивая руками и злорадно повторяя во весь голос: «Я же вам говорил!» – но в действительности я чувствую себя по-другому. Полагаю, что мы должны потребовать разумных действий от ключевых лиц, принимающих решения, – не только от политиков, но и от банкиров. Должны заставить их понять, насколько велики ставки.

Если все пойдет не так, как нужно, пострадают все, в том числе люди, выступавшие против валютного союза, такие как я. У меня нет желания увидеть на этой стадии (на шестой год с начала финансового кризиса), как мировую экономику накроет массовое изъятие денег из европейских банков и ряд вероятных дефолтов некоторых стран. Думаю, что это стало бы чрезвычайно разрушительным фактором для восстановления глобальной экономики, который затронет государства на этой стороне Атлантики почти в такой же степени, как страны ЕС, например, Германию. Поэтому я езжу по Европе – должен сказать, что это довольно утомительно – и пытаюсь донести историческую правду до лиц, принимающих решения, пытаюсь напомнить им, что именно банковский кризис летом 1931 года сделал Великую депрессию великой. Адля нашего поколения наступило лето 1931 года. Удастся ли избежать повторения катастрофы Великой депрессии, зависит от тех, кто принимает решения, особенно в Берлине и в Брюсселе.