Текст книги "Американский альбом"

Вот пустошь. Пейзаж, в котором не за что уцепиться. Только коровы, но и они какие-то одинокие. Не романтичные, если с коровой такое случается. Пусть даже раз в год. Труженицы, одним словом. А может быть, мы просто отвыкли от идиллии? Гоним куда-то. Посидишь вот так, поглазеешь, и на душе легче.

Мы вскарабкались по осыпи, выбрались на холм. Уселись на камни. Внизу бродили безразличные ко всему коровы, дальше – белыми разводами – лежала пустошь, за ней темнели горы. В пейзаже было много английского. Не хватало многодумного (как все доктора) коллеги Ватсона, не раздавался из-за горизонта свирепый вой, никто не сигналил красным фонарем. Овец удачно заменили, на здешних просторах коровы смотрятся лучше, не сбиваются в кучу, растягивают композицию. Милые пастУшки не моют в ручье трогательные (источник поэзии) пятки и лодыжки, и самого ручья нет. Английский пейзаж от наличия коров непременно бы выиграл, но там и с овцами хорошо. По крайней мере, лорду-канцлеру есть на чем расположиться – на теплом и мягком, так, чтобы ничего не простудить. Надеюсь, вы понимаете. Империю нужно беречь не только сигарой и коньяком…

Народа в Эскаланте немного. И в кафе никого, кроме нескольких старожилов. Нам уложили в пакет остаток пиццы, и мы отправились домой. Становилось темно…

Вид в Канабе из окна машины включает разнооцветные холмы, плывущие поодиночке, как верблюжьи спины. Плоские навершия напоминают стены и башни разрушенных замков. Пейзажи из рыцарских романов. Дон Кихот был прав, приходится быть начеку. Считается, что избыток воображения переполняет натуру. Но и здравый смысл, объявленный скучным по какому-то недоразумению, требует фантазии не меньше.

Вечером мы проехались к близким холмам, и не нашли ничего примечательного под меркнущим небосводом. Обилие пространства, растворенное в сумерках, хорошо бы взболтать, поднести повыше, рассмотреть, как следует. Но нет… буквально, ни огонька. Провинция рано укладывается смотреть сны. Они разглаживают дневную явь и крутят картины перед закрытыми глазами. Зато далеко видно. Реализм по большей части, хотя статистики не ведется. Простота смущает, но и затягивает, здесь своя пустынь и тишина, свои звезды и долгая память. Знакомые лица – потерянные в дневной маете, полузабытые, казалось бы, ушедшие в никуда, и снова ожившие. Пусть так. Есть, где повидаться. Возвращаться не хочется, тут бы еще задержаться, побыть…

Петухи прочищают горло. Объявляют рассвет…

Зато гостиничные нравы! Пора воздать им должное. Если в стоимость номера входит бесплатный завтрак, считайте, вы достигли дна американской глубинки. Все эти кровати на толстых деревянных ногах с шишаками, тяжелый в цвет кровати шкаф с бесшумными дверьми, с утюгом и ночной грелкой на верхней полке, поскрипывающие деликатно ступени под ковровой дорожкой, старинные (или оформленные под старину) металлические ручки, приглушенный говор постояльцев, обуреваемых почти родственными чувствами. И на пределе – пожилая домоправительница в очках, угадывающая ваше любимое меню. Эту тетушку я бы не забыл. В первую очередь. Именно ее. Добрый мир должен покоиться на чем-то, кроме законов физики и бухгалтерии. Такую гостиницу можно рекомендовать. Омлет с ветчиной. Блинчики с кленовым сиропом, кофе с апельсинами. Если вы в розыске, скрываетесь от алиментов, какой-никакой шпион или вообще разлюбили человечество – пересидеть здесь самое время. Не зарекайтесь, послушайте хороший совет.

Привидения не встречались. Спалось хорошо, ничто не ерзало, не хихикало за шкафом и в дальнем углу, не падало на голову, унитаз работал исправно, пятки никто не щекотал, и не чесал, как какому-нибудь фараону. Предупреждаю на случай, если размечтается переплыть Нил после хорошего ужина. А почему нет?

– Проси номер английской королевы, – наставлял я Иру. – У них должен быть…

Представьте, все именно так и случилось.

Из Юты в Колорадо

Дорога из Юты в Колорадо – не иначе, как картина мира в разгар творения. Местная публика привыкла и не замечает. Но Господь еще не сказал им свое окончательное хорошо, язык не повернулся…

Многие хотели бы пройтись по Луне, но средства удерживают крепче земного притяжения. Может, пройтись пока здесь? Лететь никуда не нужно, а пейзаж вполне лунный. Никто не побеспокоит. Воткни флаг и гуляй. Топай изо всех сил. Осваивайся. Камень с редкими колючками. Родимое пятно на теле планеты. Чувствуешь себя немного не здесь, а там, где, может быть, еще придется побывать. Грешен человек, есть смысл заранее присмотреться.

Тяжелые, как похмельное утро, хребты, наползают друг на друга. Картина сводит с ума. Зрение не способно вместить всё сразу. Машина мечется в каменном мешке, вверх, вниз и куда-то еще. Под боком траки упрямо ползут, как спасающиеся от засухи слоны. Не по одному, а стадом. По одному они здесь не ходят. И мы с ними. Щиты на обочине просят не вступать в поединок с собственной психикой, не проявлять гордый характер, не спешить, а съехать с дороги (если есть, куда) и передохнуть. Остановиться, проверить себя, не испытывать судьбу. Господь не страхует от глупости.

Каменная пустыня – определение не исчерпывает сути. Распластанная твердь, лишенная свойств, пригодных для сравнения.

Где-то можно найти поэзию. Морские волны, шум леса. Только не здесь, в хранилище первичной материи. Природа равнодушна, говорим мы с наивной хитрецой, рассчитывая на толику понимания и сочувствия. Но не настолько же… Мизантропия в чистом виде. Для философии, пусть самой мрачной, нужен стимул. А здесь сплошной нигилизм, такая картина, что впору сесть и пригорюниться.

Серые бугры, старая шкура с клочьями щетины. Пузыри земли. Вот они где! Бездонные разломы, свинцовое небо… И тут же сюрприз – начальства нет! Как это – нет? Именно так. Только тот, кто все это создал, и нам преподнес. Наблюдает, а, может, отвернулся. Неинтересно ему, ждет, пока нефть найдут. Спрятал и ждет. Вот тогда и начнется. А сейчас едешь по глобусу, и пусто, как под шляпой фокусника. Ни кролика, ни блондинки, никого…

Когда-нибудь заглянешь в бездну… (поэт Борис Рыжий). Вроде бы метафора, но здесь уместно. И оттащить поэта от бездны, ох, как тяжело. Кого-то проще, а здесь так. И для безгрешных, и для всех остальных…

Дальше, в Колорадо видно, что в итоге. Горы, раскрашенные всеми цветами осени, в страстном поединке природы и техники. Начинается мирно – с воды и вздоха облегчения после каменной пустыни. Потом открывается ущелье с отвесными стенами, с кипящим потоком внизу, с двухъярусной дорогой, встречная полоса прямо над головой. Все это совсем не по-детски: движется, ввинчивается штопором и заливает вершины тяжелыми клубами тумана.

Два дня в городке Эвон (Колорадо) мы больше передвигались пешком, отдыхали от машины. Поднимались в горы, к лыжному курорту и независтливо восторгались местной недвижимостью. Нужно себя к этому приучить, что и сам когда-нибудь будешь богат и счастлив. Главное, успеть при жизни оправдать это замечательное предвидение. Нам было хорошо и сейчас, но это частный случай, а здешнее мирочувствование непременно включает в себя мечту. Вроде цветного зонтика для постоянного пользования, раскрыл, сел и мечтаешь… отряхнулся, отправил зонтик в багажник, но мечта не покидает. Затылком чувствуешь, а впереди само собой. Пока так. А вскоре еще изобретут, и миры окончательно сольются.

Нас телевизор предупреждал, у людей со средствами всегда что-то случается. Они не живут в унынии, среди сумрачных, скользких и мшистых будней. Как тут перебираться, переползать с одного на другой. Потому дома стоят пустыми. Ира категорически запретила мне фотографировать.

– Нужно проявлять такт. Тебе было бы приятно?

Я не нашелся с ответом. Не знал, приятно мне, или нет. Но дом у вершины горы я бы заснял. Будь дом моим, я бы разрешил его снимать. Размахивал с балкона, чтобы шли все сюда, или выскочил в халате, и стоял на крыльце босиком, почесывая друг о друга голые щиколотки. И звал, звал… Я бы пустил дым из трубы и думал, как быть дальше. Кого приютить? Говорят, Королевскую семью выселяют из Букингема за коммунальные долги. Мы готовы их принять, а если нет, пусть просто в гости приходят. Чай индийский, будет что вспомнить. Я так Иру и предупредил.

Навстречу, буквально, на крыльях, как богиня Ника (но с головой), взлетала молодая (бесспорно) женщина, не иначе, как мать. Коляску толкала. Тоньше тростинки, рейтузики и свитерок подчеркивали изящество исключительно индивидуального вкуса. А тут еще материнство… с утра это был добрый знак…

На обратном пути, нагулявшись, мы встретили нимфу (так я решил) снова. Взлетала на гору. Порхала. Тем более сейчас без коляски. Обменялись, как старые знакомые, улыбками. В Америке это принято.

– Лет тридцать. – Сказал я растроганно.

– Семьдесят, не меньше. – Откликнулась Ира.

– Шутишь.

– Ты что, совсем слепой?

– От двадцати восьми до тридцати двух, если по паспорту.

– Семьдесят, как минимум.

Осталась тема. А все вокруг понемногу готовилось к зиме – поле для гольфа, озерцо посреди поля, осенний желток на окрестных горах, креслица подъемника – пока пустые – над головой. Спорить не хотелось.

Жизнь распорядилась чуть позже, когда мы спустились с горы и растрачивали остатки дня. Ира сказала: – Оглянись, только незаметно.

И я вновь увидел незнакомку, уже вплотную. У нее было бесконечно старое лицо. Так в шутку переклеивают головы на газетных портретах. Как она умудрялась с такой резвостью носиться по здешним горам? Валькирии бы не угнались. Но фигура… Она прошла без улыбки, и встала. Что-то почувствовала, замерла. Женщина, как цапля, может долго удерживать позу. А здесь поза была. И я снова залюбовался…

– Американки все такие. Без возраста. Пора научиться различать. – Наставляла Ира.

Мужчины, по-видимому, склонны занижать этот показатель, женщины более реалистичны, по крайней мере, в отношении друг друга. Почему? Лучше не делать поспешных выводов. Оставим, как факт, со скидкой на мое плохое зрение. И джентльменство, конечно…

Ира высмотрела в интернете, где купить марихуану. К стыду своему, ни она, ни я не пробовали это интригующее блюдо. Мы были как дети. Другое поколение. Невинность тяготила, тот, кто прошел сквозь это испытание, знает. В Колорадо марихуана разрешена. Легально – без этого слова здесь не обойтись. Но не везде. При вселении в гостиницу мы подписали бумагу, что не будем курить на территории, то есть в номере и на парковке. Это осложняло дело. За рулем Ира курить опасалась, и я относился с пониманием. Мало ли, куда потом захочется прокатиться. И откуда полетать. Почему нет? Горы кругом. За пределы штата товар вывозить запрещено. В общем, непростое удовольствие.

Понятно, что желание от этого только крепло. Интернет подсказал адрес: по шоссе в сторону Эдвардса – соседнего городка, проехать, свернуть в гору, и второй поворот налево. Все так и оказалось, и дверь была на темной стоянке. Окошко светилось, как в сказочном лесу. Сейчас все будет…. Молодой человек понимающе улыбнулся – у него по медицинским показаниям, не само оно, а средства от неумеренного потребления. Нужно вернуться на шоссе, за третьей бензоколонкой, если отсюда. Под вывеской Nature roots. Природные корни. Был вечер. Проехали ориентиры, и ничего. Вернулись в гостиницу, и на следующее утро, перед походом на трейл (как было запланировано), попытались снова. Только, когда надежда иссякла, Ира обнаружила заветную вывеску… На парковке в машине дремал, свесив на руль голову, молодой человек с окурком в руке. Лучшую рекламу нельзя было вообразить. Ему уже хорошо. Нам еще нет. В прихожей большеротая блондиночка с блаженной улыбкой проверила сквозь окошко наши документы. Охранник спал в углу. Металлическая дверь отворилась, и мы вошли. Было много всего. Большой зал. Строго ритуального вида, хоть и не совсем. Без прислоненной к стене обтянутой черным крышки. Воздух будничный, стиль деловой. Курительные принадлежности на выбор. Нам не требовалось, трубку мы везли с собой. Курево решили не брать. Взяли бутылку с напитком и коржик с марихуаной. На дегустацию должно было хватить.

Бутылку распили рядом с пустующим теннисным кортом на склоне горы. Душа негромко запела. Потом шли вверх, долго и упорно. Любовались видами. Обходили могучие дома, пустые, с накрытыми столами. Сквозь окно я заснял оленя в просвеченном солнцем зале. Скульптуру с виду. Ничего особо подозрительного я не заметил. Последствий напитка не ощутил. Хотя в номере, когда вернулись в гостиницу, нас оказалось трое. Под кровать я пока не заглядывал, но стал мрачен. Ира уверяла, никого, кроме нас, нет. Хорошо, если так, не стану переубеждать. Ире я так и сказал: – Завтра возьмем еще бутылку, тогда все станет ясно.

Но не пришлось. С утра пошел сильный снег, и мы поспешили покинуть Эвон, чтобы не застрять до весны. Без лыж, к тому же. Ира героически вывела машину, я толкал сзади. Машина ползла, обдавая ноги снежной слизью и виляя задом. Подберите другое слово, если хотите. Рядом стыли могучие траки и не видать было ни неба, ни гор, ни обрыва. Так даже лучше, но спорить не буду…

Коржик с марихуаной достался Ире, но оказался слабоват, судя по тому, что мы благополучно съехали на равнину. Я не в обиде, но истина дороже. Музыка была тихая, как в приемной зубного врача. Французский пианист помогал переваривать гусиную печенку. Мы мчали по Колорадо, снежные вершины сияли, будто после евроремонта. Все по-домашнему. Банальность, но факт. Неподалеку проветривали бункеры для атомной войны. Где-то здесь был главный штаб. Коврики вытряхивали, лифты глубинные подметали. Ждали президента. Сейчас прилетит, выдвинет перископ над вершиной, станет крутить, осматривать глобус.

– Наши все спрятались? Тогда начинаем…

Может, как-то иначе, не буду спорить, или совсем наоборот, с той, другой стороны. Вылезешь из-под горы лет через десять, протрешь противогаз, и назад… рано еще. Тогда все и прояснится… А пока было празднично, как в первый день Пасхи. Хорошая примета, только бы не сглазить…

В Дуранго, где мы остановились, я проверил номер и задвижку на балконной двери. Потом снова пересчитал – сначала Иру, потом себя. Еще уточнил. Мелочей здесь быть не должно. Третьего я бы заметил…

В каньонах

На краю Большого (Гранд) Каньона торчит, вырываясь из плоского пейзажа, башня. За ней – пропасть, но отсюда она не видна и не угадывается. Только бодрое движение по дороге подсказывает – там что-то есть, уже близко. Иначе куда так спешить… Был это Северный Рим или Южный, я уже не помню. Рим – это обод, край. Заезжать на каждый Рим нужно с разных сторон: от одного края до другого – несколько суток пешего хода. Мы ехали в местном Шаттле (парковый автобус), позади мужской голос развлекал туристку из Европы. Десять лет он водит здесь группы по самым опасным тропам. Все здесь знает. И с другой стороны каньона – противоположного рима красот хватает. Но там он не был. Девять часов езды на машине. Зачем?

– О! – Говорила женщина с чувством. И еще раз – О-о!..

Зато нас не удивить. Мы были на обеих римах. Ира до сих пор не может решить, какой лучше. И мне вспоминаются оба сразу. Природа потрудилась на славу, даже с избытком, если рассчитывать на ее (то есть природы) известное к нам равнодушие. Обидно, конечно, но что поделаешь…

Факт тот, что мы это видели. Вообще, мы были везде, кроме Сада Дьявола, который не здесь, и вспоминается, непонятно к чему. Может, чтобы держаться от дьявола подальше? Или наоборот? У женщин свое, специальное отношение, не совпадающее с мужским. Не поддается поверхностному сравнению, в любом случае, дьявол один, а желающих пококетничать много. Прямо не признаются, но можете не сомневаться. О дьяволе мы жалеем, но здесь есть, чем его заменить. Каньоны способны ввергнуть в трепет. Только здесь. Возможно, где-то еще, но там опиум и автоматные очереди, а здесь отдельные комнаты отдыха (restrooms) с полотенцами для рук. И холодная кола в придачу, теплая теперь везде, даже там, где опиум и автоматные очереди.

Рассказ всего не может вместить, сказки, легенды и истории заполняют видимое пространство. И невидимое тоже – так нужно полагать. Гномы маршируют сквозь пропасти. Камбоджийские храмы прячутся в джунглях. Башни рыцарских замков строятся рядами. Все это почти не требует фантазии, лишь совсем немного, чтобы не спутать с реальностью. Виден трон короля Артура, или, если совсем расчехлить воображение, престол самого Повелителя Мира. Королевы, принцессы и другие приличные женщины бродят гурьбой, поют хором, собирают цветочки на дальних лугах. Отсылают возлюбленных на войну, обещают ждать. И веришь во все сразу.

Хорошо сейчас в конце лета, а в тумане или под снегом трудно представить. Зимой сюда не пускают, но время пока еще есть. Такова картина.

– О-ля-ля… – говорят французы за нашей спиной. Они умеют выразить мысль, зря не скажут. Как раз подъехала группа…

Здесь самый изменчивый ландшафт на земле. Геология спешит, насколько от нее этого можно ждать. Или не спешит, применительно к человеческой жизни. Взорвется где-нибудь вулкан, чихнет кто-то последний раз из-под пепла, и тишина… Человек не вмещается в рамку, даже если взять за ориентир собственного пра-прадедушку. Сначала море, землетрясение, трещины, в которые уходит вода, и только потом иссохшие, выдуваемые ветрами стены и отпечатки на каменном угле. Прости, прощай. Все было и миновало с точностью до миллиона лет, если считать от тиранозавров. Тоже ведь нам не чужие. Картина меняется очень неспешно и вместе с тем (вы удивитесь) буквально на глазах. Еще вчера было как-то не так. Сюда нужно приезжать за сенсациями. Старожилы расскажут историю, от которой затрепещет сердце, а глаза наполнятся жидкостью, годной для засолки огурцов.

Вот фото для иллюстрации. Годится на обои для помещения с высоким потолком. Соскучитесь по прошлому, будет, где прогуляться. Пока стоишь на балконе и любуешься, непременно захочется полетать. Но делать это не следует. И все закончится хорошо.

Печальная повесть про Деву – дочь сенатора, которая не дождалась возлюбленного, скромного парня из морской пехоты, и бросилась в бездну. Нашла себе, где повыше, и нырнула. Хорошо, если бы внизу было море, но древнее ушло, новое не натекло, в общем, моря не оказалось, а до реки Колорадо на самом дне каньона еще нужно было долететь. Хоть солдатиком, хоть ласточкой, но лететь долго. Для Девы сподручнее ласточкой. Так она летела-летела, любовалась природой, звала со страха маму, и приземлилась на верхушку скалы (под ней тут же проложили тропу), слепила из засохших слез гнездо и устроилась ждать. Люди видели, и зря не скажут. Фото любимого матросика было при ней, а что еще нужно приличной девушке кроме носового платка. Сенатор приезжал, уговаривал, все зря, но нашлись письма, квитанции и старый чемодан, забытый на вокзале. Не спрашивайте, как, но стало ясно. Циничный делец хорошего воспитания (после Гарварда) и редкой красоты рассчитывал, воспользовавшись Девой, втереться в сенаторскую семью. Именно он услал матросика далеко на Восток. Печально, конечно, но не спешите – матросик вернется. Скорее всего адмиралом, разоблачит негодяя и снесет невесту на руках со скалы. Прямо в церковь. Ласточка обратится в красавицу, для нашего рассказа это совсем не преувеличение. Зато все остальное – чистая правда.

Приблизительно так мы себе это и представляли. Хоть женщины интересуются, как выглядел негодяй. И что с ним сейчас? И можно ли получить телефон? Это убеждает более всего – житейская история…

Спуск в глубины Каньона занимает пять часов, с обратной дорогой за день не успеваешь. Там, возле реки живут счастливцы, с 20-х годов устроили отдых для состоятельных людей. Мы с Ирой не пожалели себя, добрались до середины спуска и побрели наверх, обходя следы не совсем конной экспедиции. С мулами (это были мулы) легче поладить. Половой вопрос для них решен, а все прочее им безразлично. Довезут послушно, даже если вы хохотушка с большой грудью. Таких девушек предпочитал (я запомнил из интервью) американский шахматист Бобби Фишер. Приятные воспоминания помогали удачно решать сложные комбинации.

Окончательно очеловечила Большой Каньон архитектор Мэри Колтер в прошлом веке. Справедливость существует, торжествуя. Мэри Колтер воздала должное индейцам – первым и законным обитателям этих мест.

Мзри Колтер много здесь настроила: башню у края каньона, деревню у реки Колорадо… Мэри Колтер не иначе как была социалисткой, специально мы (к сожадению) этот вопрос не изучали, но идеи по части коммунального (социалистического) бытия заметны. Фаланстер (то есть, коммуна) для счастливой и деятельной жизни. Индеец Кандид, герой Вольтера – образец простодушия и честности сюда просится. Про изощренных французов (соотечественников Вольтера) так не скажешь, а если скажешь, то не поверят. Зато индейцам простота в самый раз. И Мэри Колтер обустраивала индейское бытие, чтобы жили они дружно и с пользой (как в сказке), владели ремеслами, а не бродили гурьбой по окрестным лесам, пугая белых прохиндеев.

Дом, который выстроила Мэри, на фото. Мы куда-то спешили, пробежали мимо, не заглянули, о чем я очень жалею. Теперь там, вроде бы, музей. А, глянув снаружи, я это строение полюбил. Хорошего много не бывает. Так считается. А здесь было.

Вот удивительное строение неподалеку от въезда на Большой Каньон. Фаланстер – будто иллюстрация к роману Н.Г. Чернышевского Что делать? Общежитие для счастливой жизни при грядущем социализме. На террасе дома я бы изобразил Веру Павловну – героиню романа, пробудившуюся от своих знаменитых снов. В папильотках и ночном чепчике. Кто читал роман, знает, что снилось передовым женщинам до того, как Зигмунд Фрейд обратил внимание на этот вопрос.

В каньонах всего с избытком. Когда-то в этих местах мелькали красотки, занятые полезной деятельностью и поиском достойных мужей. В Америке такое возможно, тем более на свежем воздухе. Красоток звали девушки Харви (Harvey gerls) по имени некоего Фреда Харви (не путать с Харви Вайнштейном!), Фред создал здешний бизнес для людей с деньгами и хорошими манерами. Богатых холостяков доставляли железной дорогой и машинами, расселяли в тогда еще немногих гостиницах, спускали на безропотных мулах на дно каньона в сопровождении целомудренных герлс со знанием иностранных языков, геологии, философии, и много еще чего. Плюс самых строгих правил. В Америке таких полным полно, просто не все знают. А холостяки, в отличие от мулов, преисполнены энтузиазма. Одну из красавиц демонстрируют в стеклянном кубе местного музея. В натуральную величину. Тогда уже был Голливуд, казалось бы… но достигнуть любовной еармонии не просто. Фемида – разлучница. Вы считаете, это не так? Тогда скажите, чего бы вы хотели, и, возможно, слабый пол с вами согласится. Или покажет, кто сильнее…

Вот сугубо практическая история из тех, что на каждом шагу… Как славно, поспешив на омытый летним дождем перрон маленькой станции, устроиться в сторонке (но на виду) и мечтать о том, что непременно сбудется в награду за красоту и нерастраченную по пустякам добродетель. Затрепещет крыльями ангел (точь-вточь, как на бабушкином комоде), настанет долгожданная минута и подкатит строго по расписанию, окутанный паром Тихоокеанский скорый (Юнион Пасифик) с бархатными, как в восточной сказке, купе. И на ступеньке Пульман вагона появится Он в белых перчатках, широкополой мексиканской шляпе, в остроносых сапогах со шпорами. Дохнет сигарным дымком, оглянется в поисках последней биржевой сводки, бросит доллар мальчишке-газетчику и вдруг прозреет. Перед ним его судьба в скромном платьице с кружевными оборочками на рукавах, тонкими пальчиками и трогательными пятнышками ожогов от горячих кастрюль…

Именно так все в Америке и случается.

А были люди попроще. По крайней мере, с виду. Потому что и от простого человека не всегда понятно, чего ждать. Его имя Эбенезер Брайс. Со сложенными на коленях тяжелыми руками. И жена такая же. В черном, с белоснежным воротничком, наряд для церкви и похорон. И для этого редкостного снимка. А для чего еще?

Чета Брайс – мормоны. Застывшие лица. Ни о каком чизе нет речи. Баловство одно… Чиз придумали в двадцатом веке легкомысленные фотографы. То есть, улыбались и раньше, если повод был, а не так просто… Чи-из. Каньон назван в честь этой пары: Брайс каньон. Сам первопроходец бросил скупо, по-мормонски: Hell of place to loose a cow… Хреновое место, если потеряешь корову. Это для русскоязычных, которые всего навидались, и ад (hell) при жизни у них свой, само собой разумеется. Но, на всякий случай, лучше приехать без коровы, как мы с Ирой и поступили. Впрочем, вам виднее…

Где-то здесь старина Брайс потерял корову. Даже меня, пропитанного материализмом, розовые пики каньона привели в замешательство. Что тогда говорить об индейцах?

Праздное любование и индейская маета были не для Брайса. Все эти пики и стены, пропасти, отроги… Чего только природа себе не вообразит. Баловство одно. Корова где?..

В Брайс каньоне мы спустились на самое дно. Приятно и немного тревожно. Как-то не по себе. Наверх не сильно хотелось, но и ночевать здесь не было смысла. Это к тому, что скоро темнело. Где-то рядом, поглощенный временем, таился скелет пропавшей коровы. Пойдешь не туда, выйдешь где-нибудь в другом штате. Под высохшими ветками лежал мертвый ручей. Красные пики торчали над головой, внизу оказалось неожиданно просторно. Мы прошлись бесцельно и потянулись наверх, будто возвращались из паломничества. Миновали застывших вдоль тропы каменных истуканов. Индейцы утверждают, они были когда-то осмысленными существами, но не смирили натуру, и Тот, кто судит, обратил их в камень. Пропажа коровы все объясняла. Шерлок Холмс сразу бы догадался, но и я не сплоховал.

В сбывшейся мечте, помимо чувства глубокого удовлетворения (была такая, будоражащая воображение, формула), есть нечто. Переживание имеет привкус. Вы сделали, что хотели, растратили время с пользой для здоровья, сейчас возвращаетесь. Наверно, так и нужно. Философия пешего маршрута (трейла) на этом настаивает. Вы устали, наглотались пыли, чего-то достигли, и будете сегодня отдыхать с сознанием исполненного долга. Возможно, мистер Брайс не одобрил бы столь нелепую трату времени. Ему бы свое отыскать. Он и говорил скупо. Совершенно несовременный. Трудяга. Зато каньон значится под его именем. С ума сойти, как все просто. Геология не принимает шуток. Как-то несолидно с нашей скоропортящейся стороны.