Текст книги "Американский альбом"

В Седоне

Мы отправились в Седону. Времени было мало, и Седона сохранилась в памяти неисчерпанной, одним глотком, не утолившим жажду. Хотелось много больше. Пустыня – особое место, рвешься куда-то, непонятно куда. Хочется отдалиться от мира на некоторое расстояние и оглядеть его новым, придирчивым взглядом, примерно, как отвисевший в шкафу пиджак. Пустыня примет без путеводителя, свободные места есть, но образ с годами истончается, теряет интригу. Черствеет лепешка. Ничего лишнего, кроме змей и тарантулов не предвидится. Хоть они, если поразмыслить, здесь к месту. Смиряют гордыню паче чаяния, и хорошо, если только так. В отличие от гор, в пустыне не обретешь оптимизма. И вершина – цель и миг торжества – отсутствует. Пустыня – духовный вытрезвитель. Других тогда еще не было, пока Моисей не сообразил, как пользоваться. И провел за собой сквозь пустыню. Упирались, кряхтели, но шли. Зато сплотились. В пустыне такое возможно. Сверху хорошо было видно…

Я думал, название идет от Сидона, города в древней Финикии (он и сейчас есть), упоминавшегося в Библии. Оказалось, не так. А как? Вы не поверите. Седона – женское имя, город назван в честь жены местного почтмейстера. Коллизия буквально для венской оперетты. Или парижской, в общем, вы понимаете. Видно, хорошая была женщина. И душка муж – почмейстер. Молодцы американцы: назвали, как хотели, никто им мозги не вкручивал.

Седона, как фея из сказки, является внезапно и буквально ниоткуда. Хоть все известно заранее, но уследить трудно. Дорога отделяется от хайвея и виток за витком сваливается в каньон, укрытый плотной зеленой массой, с ручьем на самом дне. До него еще нужно добраться, спуск длинный и крутой. Просвеченные солнцем, смыкаются над головой густые кроны. Свет тускнеет. Затерянный мир. Мычание и рев, хруст веток и сучьев под стопудовыми ножищами. Этого здесь, вроде бы, нет. Все безнадежно измельчало. Нам, нынешним достались даже не микробы, а вирусы. С микробами мы кое-как разобрались, научились пользоваться, по крайней мере, мыть руки перед едой, а этих вообще нельзя разглядеть. Проще вообразить себя на зубах у какого-нибудь ящера, по крайней мере знаешь, кто тебя так… Крокодилы и акулы помогают поддержать настроение. И на том спасибо.

Это пока мы едем в Седону. Копошение – разное и неотчетливое, как и должно быть в лесу. Но машины носятся, дорогу так просто не перейдешь. Внизу ручей, рядом мы, вода в ресторанчике, попробуй перебеги… И вдруг все обрывается, будто скатерку со стола сдернули, и мы выкатываем в пустыню. Она же город. Розовые скалы, лес на расступившихся горах, распластанная на горячем песке плоская мексиканская архитектура. Солнце свирепствует. Малолюдно, как положено в пустыне. Ковбойские шляпы. Американские флаги. Голливудский пейзаж. Звезды любили сниматься в этих местах, или просто увековечить себя на фоне скал и природных монументов фаллического вида. Кто откажется? Как устоялось со времени апачей, так и сейчас. Седона – отдельная, затерянная страна с красными горами, с приветливыми кактусами и почти наркотическим жаром. Голова плывет, ноги сами несут куда-то.

Здешняя пустыня переживает второе рождение. Жена почмейстера оказалась удачливой не только при жизни. Седона полезна для пенсионеров. Им тут хорошо. Для здоровья само собой, и (вот еще!) почему заранее не познакомиться со Всевышним? Пусть присмотрится к нам, безгрешным, гольф-клуб с неба хорошо виден. С годами память выцветает, зализывает раны и ранки – свои и тех, кто был когда-то рядом. Перед которыми мы в долгу. Эх, если бы… Но не отовсюду возвращаются. Зато память в здешнем климате держится долго. Седона – город счастливых воспоминаний. Запотевший стакан с пьянящим питьем и ободком сахара на губах. Пей, не спеши…

Пребывание в астрале – модное словечко, в других местах непонятно о чем. А здесь, в Седоне астрал покрывает, как наволочка взбитую подушку, всю местную философию. Здесь место силы, если следовать за Карлосом Кастанедой – учеником индейского мага дона Хуана. Кактус, изменяющий сознание, растет где-то рядом. Вот только где? Конечно, можно пробовать подряд, кактусы повсюду и не страдают от скромности. Но лучше не торопиться. Кактус – не зубочистка. Сначала нужно проснуться. Спать на жаре вредно, хотя тут особый случай. В этих местах, среди красных скал обитает вортекс (vortex) – источник самозарождения энергии. Именно так, если верить индейцам, а кто мы такие, чтобы им не верить? Торнадо, смерчи, другие сюрпризы и крайности питаются чем-то подобным – вортексом, вихрями, рожденными от смешения разных и грозных сил. Здесь они, в Седоне. Нужно только отыскать место. Съесть ли при этом кактус или действовать натощак – не знаю (честно, не знаю). В любом случае, вортекс придаст силу. Вкус силе, чтобы было более понятно.

Ира, на что-то такое надеялась. Я тоже втайне размечтался, но как-то хаотично, без конечной цели. Нужно быть строже, вортекс не терпит легкомыслия. Это мы узнали уже дома, из фильма о чудесах Седоны. Два вортекса на семью, мы бы нашли, как ими распорядиться.

А пока нас не пустили в поселение пенсионеров. Мы и сами не хотели, подъехали лишь справиться, куда дальше. Промчали среди розовых гор и оказались на автостоянке. Машин много, людей – ни одного. Все куда-то ушли, отталкиваясь палками от красной земли. Норвежским стилем, так это называется. Небольшая толпа сгрудилась далеко вверху, над головой, в конце тропы, прорезанной в боку каменного великана. Под тропой пропасть, манит полетать, было бы желание. Но никто не летал, по крайней мере, при нас. А мы отправились вглубь чахлого леса с придорожными посадками кактуса. Земля была сильно красной и какой-то сугубо индейской. Легкомыслие было неуместно. А мы ступали на полную ступню, сдвигали камешки, оставляли следы. Конечно, на это не следует обращать внимание, но, если обратить, вернуться в прежнее безмятежное состояние трудно. Мы шли по тропе войны, и я воображал, как оно будет. Иру, как большой деликатес, преподнесут вождю, а меня раскрасят, натрут перцем и пустят по линии общественного питания. А потом на радостях будут плясать до утра…

Седона. Мы идем по лесу. Так это здесь называется. Кактусы кругом. Розовые горы. И совсем не холодно.

Энтузиазм вызывал красный рюкзак, Ира его постоянно снимала, развязывала, доставала планшет. Солнце жгло. Ира наводила планшет на гору, делала снимок, совала планшет обратно, завязывала рюкзак и возвращала на спину. Бог дал женщине терпение. Я плелся сзади. Кактусы гудели. Интересно, это они о чем? Красное на белом было моим ориентиром. Все прочее обесцвечено беспощадным солнцем. Розовые горы постоянно меняли очертания. Встречались подозрительные типы. Полифем с картины Пуссена расселся, подставил солнцу спину. Свирель молчала, видно, Полифем отдыхал в антракте. Потом исчез, в буфете, не иначе. В ушах заурчала и запиликала настройка какого-то оркестра, ждали дирижера, публика рассаживалась, доедала курицу, я взбодрился. Это все кактусы, они самые. Ничего особенного, корявые изломанные деревца с острыми листьями, красная пыль. Мы шли и шли в никуда, поднимаясь и спускаясь, присаживались на рассохшиеся стволы, дивясь разнообразию колючих красавцев. Встали строем трансформаторы и гудят. Иру я не посвящал, берег, а сам подключался.

Потом тропа уткнулась в ущелье. Можно было преодолеть и шагать дальше, но впереди открылся зеленый квадрат. Поле для гольфа. Ё-моё. Вортекс там точно не ночевал, пенсионеры загоняли бы его клюшками, и мы, несколько разочарованные, повернули назад.

Встретились милейшие дамы. Буквально, красотки. Обе с лучезарными улыбками, в шортах на длинных и крепких ногах. Выбрасывали их разом, тянули носок, Мулен Руж буквально. Вот ведь, бывает. Пусть без музыки и шампанского, и все равно. Скромницы. Живут полной жизнью. С такими ногами они бы не затерялись и на ипподроме…

Встреча оказалась не последней. Мы отдыхали возле автостоянки, они нас нагнали.

– Прошли, буквально, ничего. – Отметила Ира голосом заслуженного педагога. – И уже устали.

– Что ты хочешь. Лет по семьдесят. – Открою секрет. Жизнь научила меня комментировать женский возраст с осторожностью.

– Двадцать пять и не больше. – Ира как отрезала…

Значит, двадцать пять. Мало ли, что почудится… Потом мы расспросили знатоков. На мужчин энергия вортекса действует снизу вверх – это хорошо, на женщин – сверху вниз, что тоже неплохо, хоть нюансов больше. Тут много зависит от характера. Молодежь начинает буйствовать, пенсионеры гурьбой валят на танцы. Самое время. Каждый получает свое, вплоть до отшельников, живущих уединенным размышлением и испытаниями плоти. У них своя луна…

Плотина

Природа сама по себе, и мы примерно так же. Скажем честно, природа нас терпит. Пока еще терпит. Мы ей неинтересны. Сами собой любуемся, селфи щелкаем, так хотим себе понравиться. Пол собрались менять. И это не шутки. Опыт самопознания в известном смысле.

Но делаем и полезное. Плотина Хувер Дам (Hoover dam), как раз такое сооружение. Электростанция на реке Колорадо. Плотина перегораживает каньон. В штате Невада. В октябре, когда мы туда попали, было очень жарко. Каково летом – нужно постараться, чтобы вообразить. И врял ли получится. Но факт, что выстроили. В тридцатые годы. Заразили народ трудовым энтузиазмом. В Америке – плотины, в Советском Союзе – каналы. Расшевелили планету…

Крупнейшая плотина, гордость Америки. Сюда приезжают. Разгуливают по перемычке, осматривают музей, любуются усмиренной рекой. И мы прошлись, а потом, не дожидаясь теплового удара, проехали выше, на водохранилище. Серые, выгоревшие горы похожи на угольные терриконы, среди них блестит голубая гладь. Мы сидели в местном парке, среди редких, корявых деревцов. Вот кому не повезло с климатом. Ближе друг к дружке у них не получается, влаги не хватает. Если бы не жара, наверно, было неплохо. Но туристские палатки стоят и сейчас. Вынесли из палатки грудного младенца, усадили в коляску. Здешняя молодежь сызмальства приучает детей к испытаниям. Так принято. А что делать? С младенцами идут в поход, несут его на животе. В Африке носят женщины, здесь – отцы. Мать свое относила, теперь очередь папаши. Когда-нибудь еще что-то придумают, а пока так. Все честно. Обновление нравов в Америке легко приживается. Не забыть перевязать пуповину (это важно), и в путь…

Возвращение

Ночью в Лас Вегасе мы ждали самолет на Балтимор. В большом зале вокруг светилось, подмигивало и звенело. Все прочее было закрыто, кофейни, лотки с водой и сувенирами, буфеты. На внутренних линиях с пассажирами не церемонятся. Действующий туалет был далек, как истоки Нила, попробуй добрести до него от стрелки к стрелке. Выходить нужно заранее. С первыми лучами солнца. Это если захочется шутить…

За стеклом, в комнате автоматов горбилась фигура. Снаружи терпеливо дожидалась чернокожая женщина – полицейский. Одинокий игрок выбрал счастливое место, и сражался один на один с судьбой. Теперь главное – не спугнуть…

Под стеной, в коридоре, вытянув ноги, дремали бойцы проигранных сражений. Ватные куклы, брошенные небрежно после спектакля. Пережидали ночь, свесив на грудь буйные головы. Как их секьюрити пропустила? А почему нет? Ведь не террористы. Хочешь сыграть? Сыграй. Мечта – вот она, совсем рядом.

И прилетели мы в Вегас ночью. Фильмы Феллини еще были перед глазами, а когда ждешь чего-то схожего, особо не удивляешься. В холле гостиницы, оно же казино, девчушка с фигурой гимнастки плыла в пляжном нарядике, по-деловому обминая публику, Я шел следом, я старательно придавал себе бывалый вид. У выхода из казино девчушка вскарабкалась на тумбу и принялась дергаться, напоминая паучка, пытающегося выбраться из банки. Подруга дожидалась по другую сторону могучих ворот, и они заплясали вдвоем, ничуть не выделяясь из буйного пейзажа. Кино сыграло с Вегасом злую шутку. Все это уже было. Картинка опередила реальность и сделала ее какой-то ненастоящей. Во всем, кроме азарта.

Утром мы наспех завтракали в Мак-Дональдсе. Город вяло оживал, будто отходил от наркоза. Рядом человек допил кофе, встал, пошел к выходу. Третьестепенного какого-то вида, судя по рубашке и заношенным джинсам, длинный, худой – этим он выделялся. С потертым пакетом. Было воскресенье, спешить некуда. Он и не спешил. Бумажный стакан, вопреки правилам, не сбросил в мусор (трэш), а оставил на столе. Не скажу, чтобы волочил ноги, но в походке было нечто, наводящее на мысль о поражении.

И последнее, что запомнилось. Мы вернулись в Балтимор и торопились на автобус (шаттл), чтобы забрать машину со стоянки. Стоянка была и здесь, небольшая очередь на такси, а перед ней, разбросав руки и ноги, лежал человек в фирменной куртке аэропорта. Под самым тротуаром.

– Идем, идем. – Торопила Ира. Она умела на ходу оценить ситуацию. – Это служащий. Китаец. Мафия хочет втиснуться без очереди, он лег и не пускает. Непонятно, почему люди молчат…

Плимут

Променад на набережной Плимута в полном распоряжении туристов. Автобус как раз подкатил, пенсионеры разминаются. Не знают еще, как крепко их надули: Мейфлауэра (Майского цветка) – легендарного корабля первых эмигрантов, главной местной достопримечательности нет на месте. Это что, шутка? Возникают вопросы. Может, они назад подались в соответствии с современными обидами, упреками, претензиями и политкорректностью? Мол, мы вас не приглашали, не ждали, а вы явились. Выйдите за дверь, постучите культурно, а мы подумаем. Пускать или нет…

Это вряд ли. Раньше нужно было. Теперь не поймешь, кто куда первый эмигрировал, и кто кому занял место. Кто первый привез колесо, а кто – посадил картошку и наградил сифилисом.

На дне бетонированной ямы (прямо посреди тротуара) лежит камень, за который зацепился якорем исторический корабль. Тогда здесь было не так комфортно, и самой набережной не было, но цветок встал и стоял, а сейчас, когда все устроилось, его нет.

Корабль в ремонте. Это лучший вариант в многовековой ретроспективе. А то ведь… Соберут аборигенов на митинг, потрутся носами, и в путь, пока добрые скво не начали рожать от матросов. Чтобы все было по-честному, разбавим историю мемуарами. Послюним, как в старину, палец и перевернем страницу.

Колонисты – бедовые ребята сбросились на этот Мэйфлауэр, надули ветром паруса и поплыли на удачу, где пристанут, там и ладно. И пристали у известного нам камня. Здесь корабль встретил любознательный индеец по имени Масасоит, помог устроиться (кругом дремучие леса), его именем назвали штат Масачузетс, и это было справедливо. История позволяет себе справедливость, пока не узнаешь продолжение. Заодно можно оценить масштаб события, без шума и шотландской волынки, а просто, как увидел этот Масасоит. Откуда-то из пучин большой воды, будто из космоса, каким мы его теперь представляем, возникло нечто грандиозное и потянулось к берегу в чем-то белом и раздутом до сравнения с женской принадлежностью… даже если дамы тогда такого не носили. Тут важно, чтобы сравнение не сплоховало, и сомнений не осталось. В единстве форм кроется метафора. А содержание никуда не денется, главное, чтобы размер подошел…

Тем более, что сына или внука этого Масасоита колонисты таки повесили. Обычное продолжение истории про справедливость. Не убили по произволу, а повесили в соответствии с английскими законами. Именем короля или королевы. Кто тогда носил корону, от имени того и повесили. Люди, наверно, уже сами не помнят, но для повешенного Масасоита это была большая удача. Аборигены стали подданными Британской империи, буквально, на босу ногу, по факту нахождения в ближнем лесу. Приятный сюрприз, получить без всяких анкет, заявлений и пошлины английское гражданство, многие могут позавидовать, тем более сейчас, когда повешение отменили. Но все хорошо в свое время, просто Масасоиту тогда крупно повезло. Не удивительно, что он дергался от счастья.

Тут же, на набережной можно видеть памятник историографу и первому губернатору новой колонии. Родился в Англии, а почил американцем, как раз в те годы, когда шло братание с аборигенами. Нужно полагать, этот историк и повесил строптивого потомка Масасоита. За время совместного проживания сами индейцы вешать так и не научились. Здесь история ставит им твердую двойку. Как так? Проспали (столетиями!) на задней парте цивилизации, курили траву, раскрашивали друг другу щеки и носы, портили прически. Трудные подростки, одним словом. А тем временем из Африки черных работяг подвезли. Заполнили рынок труда. Все смешалось, и самих англичан отодвинули подальше. Курить теперь нельзя в помещении, добрую индейскую трубку не поднесут. Еще и в кутузку посадят…

Такая жиэнь. А вы не знали? По крайней мере, пока Мейфлауэр не вернут из ремонта.

На Брайтоне

Брайтон Бич. Вот где то, что надо. На первый взгляд, но второй здесь не нужен. Во втором больше прозы. За прозой пожалуйте в другие места, там этого хватает, а здесь – лишнее. Зачем, когда праздник? Вот именно, скромный каждодневный праздник. Жизнь преподносит, так что, нужно портить?..

Толчея начинается за автостоянкой, на улице, в шуме надземки. Там реальность, о-хо-хо. Топаешь по жизни, будто с камешком в кроссовке. И не вытряхнешь. А здесь? Неспешное преодоление времени. И наши пока побеждают, Брайтон дает шанс. Люди достигли, чего хотели, получили свое, закрепились и расширяют, что имеют. Возможности уже не те, но потребности сохраняются. Можно улечься на скамейку в легкой обуви и лежать. И будет счастье, как нигде. Почему нет, когда – да. Сбоку океан, сверху солнце. Мимо по дощатому променаду катят детские коляски. Женщины делают жизнь, готовят смену, дают надежду. Одинокие мужчины хлебают в ресторане суп. Без пива, без салата, только суп. Соль на столе. Пусть, сегодня так. Ну, и что? И слава Всевышнему… В павильоне под тентом перекличка пенсионеров, много шума, куда-то записывают, везде свои дела. Скажите, что вы хотите? Им принесли и вам принесут. Куда спешить?

Возможно, конец света наступит не так скоро и начнется не здесь. А там еще Страшный Суд, и тоже нужно пережить. Вы думаете, они управятся за один день? Если я вас знаю, вы меня знаете, и мы знаем друг друга. Вы поняли? И все за один день? Нет, лучше будем оптимистами. Чтобы сюда докатилось, должно пройти время. Еще поживем, подождем, поглядим… Все равно, без очереди не пустят. Люди – они такие, все хотят быть первыми. А что дают? Цуресы на вашу голову. Спросите сначала, если вы не знаете. Так что не будем спорить, лучше узнаем из газеты про эти подвиги. Пока все соберутся, можно неплохо провести время. Там дерутся, там взрывают, покой им только снится. Хорошо, если со снотворным… Это что – стихи? Про покой? Без снотворного? А кто сказал? Один человек? Тогда убедимся, надвинем кепочку, спрячем глаза от солнца и немного вздремнем. Пусть приснится, как обещает этот умник, что-то хорошее. Он не обещает? Тогда, как мама хотела. Вы будете возражать? Я – нет.

Толпа

Нью-Йоркская толпа, как плотный мазок на холсте, тянет за собой от перехода к переходу, застывает, голова ее набухает, первые уже готовы сорваться с места… но навстречу ломит такая же толпа. Сейчас налетят с грохотом, упрутся, как винторогие козлы, и пойдут давить… нет, проминают друг друга, не глядя в лица, проскальзывают сквозь платья, пиджаки и костюмы и устремляются дальше.

Не то в Бостоне. Здесь публика разбавлена вплоть до отдельных индивидов, это даже немного настораживает. Чего они так расслабились? Телевизор не смотрят?

И здесь спешат, но не скопом и не сильно, а по одному, каждый знает свой маневр, бережет драгоценное естество. Выделяются девушки, в нью-йоркской толпе их тоже хватает, но в бурлящем потоке они не так заметны. Бегут, торопятся и пропадают для бескорыстных мужских восторгов. Толпа усредняет и выравнивает. Зато в Бостоне, без спешки, находится нелишнее мгновение, чтобы себя показать. И во всем такая свежесть, не иначе как от воды в гавани, где утопили английский чай, чтобы не платить за него налог. Ясно, что к утренней свежести чай имеет прямое отношение. Хорошо, когда история начинается с чая, это придает бодрость и аромат, и голова потом не болит. Хоть налоги не любят платить и сейчас, вредная привычка.

А я посреди парковой аллеи едва не наступил на белку. Ира уберегла, хоть сама белка сохранила полное спокойствие.

Одежка, как перед зеркалом в магазине мехов, и ни малейших тревог за будущее. У красотки, выбравшейся вечером в новой шубке (только пройтись!), волнений больше. А белка, чуть отступив, уселась с недовольным видом. – Разуй глаза, старый хрен… Белки хрен не едят (так я решил), можно не обижаться.

Двести лет назад белок лупили почем зря (прочитайте у Вашингтона Ирвинга), видно, как времена изменились. А голуби – иждивенцы европейских площадей здесь не прижились. Здешняя обстановка сложилась не в их пользу. Трудиться нужно, а не крошки подбирать. Нельзя бесконечно разгуливать без дела, путаться под ногами и качать права, паразитируя на библейских заслугах. Если бы Ной не взял белок в ковчег – тогда другое дело. Без конкуренции голубям было бы проще. А так – клюй, что дают, и не жалуйся.