Текст книги "Американский альбом"

Литературные аналогии украшают любую биографию, особенно, если к месту. А если нет – через стену, в соседней камере уже ждут со своим рассказом. В хорошем обществе время течет незаметно…

Вот хижина над береговым обрывом. Пришел человек, почти сто лет назад, построил себе жилье и поселился. И прожил здесь жизнь. Все так и сохранилось. Прибавилось имя, точка на карте – Поинт Лабас.

Жизнь в здешних местах противится всепроникающей цивилизации. Достаточно поглядеть на лежбище морских котиков в гавани Монтерея. Их не разводят, они просто живут или наслаждаются жизнью. Здесь это синонимы. Места хватает. Стоит поглядеть на белые скалы Поинт Лабаса, усыпанные тысячами птиц, уступить дорогу пережидающему у тропы олененку, забрести (или заехать) в безлюдную, казалось бы, брошенную людьми… что-то удерживает, назвать это место деревней. Хоть, по виду, схоже, но живут здесь как-то иначе.

Дом-музей Джона Стейнбека в Салинасе – прозрачный куб в центре города, заставленный машинами и рекламой. Не вяжется с ожидаемым, особенно для пристрастного взгляда.

Зато внутри интересно. Реконструкции по книгам Стейнбека. Объемные композиции, быт, работа, одежда, документы. Срезы времени, его дух, персонажи. Все собрались и ждут. Пустынно и по музейному хорошо, можно остаться одному, разгуливать с книгой Стейнбека, открывать наугад.

Писатель верит в нравственную силу Америки, без пафоса или умиления. Он в меру разочарован настоящим, ищет затоптанные следы. Но жизнь спешит. И взамен писатель находит сложившийся за двести лет единый американский народ. Даже как-то неожиданно. Очевидны отличия от прародителей, съехавшихся со всего света за переменой участи. Недавние немцы, итальянцы, греки, ирландцы, и все прочие – сегодня все американцы. Сто цветов в одном букете. Даже китайцы на себя не похожи. То есть внешне они те же самые, какие были, но с американской начинкой.

Лучший аргумент в пользу американского патриотизма. Живая ткань образов и сюжетов, характеров и судеб. Со временем история обновит декорации и уточнит результат. Придут те, кто сменит нынешнее поколенее, усядутся за стол, займут места…

Дверцу сквозь стену, отделяющую добро от зла, нужно искать самому. Или не искать, расположиться у этой стены, свесить голову и дремать. Преуспеть там, где сомнения просто вредны. Есть из чего выбрать, если откроется шанс. Или самому его открыть. Нужно успеть. У каждого свои фишки (здоровье, деньги, страсти, мораль). И обмен для игры у невозмутимого банкомета.

Умер Джон Стейнбек от сердечного приступа в шестьдесят шесть лет. Сейчас его бы поставили на ноги. Но он бы не уместился в любом времени. Ему было бы тесно.

Несколько ступеней, спуск по травянистому склону под фабричной стеной. Тишина, темная почти черная мертвая вода из старой сказки.

Консервный Ряд в Монтерее, что в Калифорнии – поэма, скрежет и смрад, собственный цвет, лад и характер, ностальгическое видение, мечта…

Утром, после удачного лова, сейнеры, полные сардин, тяжело вплывают в сонную бухту, оглашая утреннюю тишину пронзительными свистками. И тянутся к берегу, где их поджидают консервные цехи, опустив в воду металлические хвосты. Вслед за сейнерами начинает свистеть Консервный Ряд; по всему городу мужчины и женщины торопливо напяливают рабочую одежду и спешат к морю, где нужен их труд.

Обратите внимание на вывеску над улицей. КОНСЕРВНЫЙ РЯД. Это все, что случайно уцелело, нового не добавилось, старое исчезло…

В Монтерее много такого, что пригодно для скульптуры – неброской, ненавязчивой, слитной с течением здешней жизни. Такова особенность монтерейского света – не утомляющего глаз, будто музейного. От того реальная публика распадается на картинные типажи, тем более народа ходит немного и заняты люди чем-то своим…

Фото наугад. Набережная в Монтерее. Будничный день, не броский, не парадный. Неспешный. Впечатление театра. Тут я, возможно, фантазирую, но побывайте, и сами убедитесь.

Скульптура рыбака, тянущего сеть, на монтерейской набережной.

Чернокожий гитарист в цветной рубашке на парапете, спиной к лодочной стоянке.

Живописные бродяги в сквере. Квартал Тортилья-Флэт Дж. Стейнбека с поправкой на эпоху. Мне хотелось сфотографировать, но неприлично как-то. Люди живут – и какое нам со стороны до них дело…

Однажды в гараж запустили сырым яйцом. Марик вышел утром и увидел на новой двери желтый потек. Скорее всего, юнцы. Вчера в школе закончился учебный год, и машины с горланящей молодежью были слышны на улицах городка до глубокой ночи. Видно, кто-то из выпускников отличился.

Новые американцы отличаются подчеркнутым законопослушанием, хоть между собой относятся к этому с иронией. Марик – не исключение. Он набрал номер полиции. Через десять минут подъехал местный полисмен по имени Стив. Работы у него было немного. Городок маленький и законопослушный. Стив выглядел чуть сонным. Рослый увалень, одетый по всей форме, выглаженный, подтянутый. Полицейские дорожили работой. Марик дожидался у края участка рядом с гаражом. Мужчины обменялись приветствиями. Хорошо знакомы они не были, но радушное отношение друг к другу было здесь принято.

– Привет, Марк.

– Привет, Стив. – Марик указал рукой на дверь гаража. Стив помедлил, вникая. И догадался. – Кто-то яйцом запустил.

Марик молчал, картина говорила сама за себя.

– Наверно, школьники. Вчера был выпускной вечер.

Марик держал паузу.

– Гараж стоит с края участка, – развил мысль Стив. – Удобная мишень.

– Что ты предлагаешь, Стив? – Спросил пострадавший.

– Ничего не предлагаю, Марк. – Развел руками Стив.

– Может, мне перенести гараж в другое место? – Вкрадчиво спросил Марик. – Но я считал, на своей земле могу сам выбрать место для моего гаража. Как раз возле дороги. Ты не находишь, что это удобно? Да, Стив?

Стив только плечами пожал. – Что ты предлагаешь, Марк?

– Я ничего не предлагаю, Стив. Мое дело вызвать полицию. Если имело место нарушение закона. Как ты считаешь, я правильно поступил, Стив?

– Ты, правильно, поступил, Марк. Но я тебе скажу честно, вряд ли мы его найдем.

– Кого, Стив?

– Того, кто бросил это проклятое яйцо.

– И что ты предлагаешь?

– Ничего. Я просто сказал, что мы вряд ли найдем того, кто это сделал.

– Ты считаешь, дело не имеет перспективы, Стив?

– К сожалению, Марк, к сожалению.

– Ты считаешь, из-за возможных трудностей, мы должны отказаться от расследования?

– Конечно, нет. – Стив встряхнулся, в пренебрежительном отношении к закону он зашел слишком далеко.

– Отказаться от расследования и тем самым способствовать росту криминала? Они только и ждут, чтобы мы расслабились…

– Мы будем искать, Марк. – Четко отрапортовал Стив.

– Я тебя очень прошу, Стив.

– Не волнуйся, Марк.

– Найди их, Стив.

На этом расстались. Раз в три дня патрульная машина проезжает мимо участка. Проезжает она каждый день, но раз в три дня за рулем Стив. Марик возится во дворе. Завидев машину, выходит к дороге и стоит молча, ждет.

Стив выглядывает, поднимает мужественно сжатую в кулак руку. – Мы их ищем, Марк. Мы ищем…

Лошадей мы видели как-то неправдоподобно. Ехали пить вино, и, если бы видение застигло на обратном пути, не стоило упоминать. Объяснилось бы просто. Справа от дороги тянулось ослепительно желтое поле и по нему, неслись одна за другой вороные красавцы. Или красотки, или те и другие. Пространство уходило в гору, они летели, как изображение на экране, только экран был не белым, а желтым, а вместе с желтком включал в себя все остальное, вплоть до пронзительно голубого неба. Мы промчались мимо них, они мимо нас, я не успел достать камеру, и мгновение сохранилось в памяти сказочной картинкой.

Вайнери – место, где мы в тот день побывали. Винная лавка с дегустацией. Никто своего не упустил. Веранда обрывалась перед столиком, а дальше до самого горизонта, вернее от линии гор шли на нас виноградные шеренги, похожие на легионы из компьютерной игры. Вино было отсюда. Ничто так не бодрит зрение, как ряды винных бутылок за стойкой бара. Потому их так эффектно расстреливают, по крайней мере, в кино.

Изящный молодец, слегка небритый, cо снисходительной ухмылкой разливал вино для дегустации. Помешивали движением руки содержимое на дне огромного бокала, трогали губами, поднимали глаза к небу. Подставляли снова. Ира тайно приобрела бутылку для Лены с Мариком, Марик тайно приобрел для нас. Когда мы возвращались, желтый экран стоял пустым. Лошади пронеслись и исчезли.

Подлые мыши-землеройки грызут корни деревьев, саженец можно вытащить за ствол легче, чем зубочистку изо рта. Лена окружает деревца проволочной сеткой, загоняя ее глубоко в землю. Однажды в сетку попалась змея. Выбралась на охоту, протиснулась, как смогла, сквозь проволоку и застряла. Задний ход природа для змей не предусмотрела. Чувствуете характер? Змея встретила Лену злобным шипением. В любом случае, неприятно, когда на тебя шипят. Тем более, несправедливо. Супруги посовещались и решили оставить змею, как есть. Дать ей шанс. Тем более они уезжали на несколько дней. Непонятно, на что они рассчитывали, не иначе, как на свой педагогический опыт. Это, конечно, большое сокровище – опыт, но здесь оказалось зря. Змея оголодала и совсем озверела. Даже скованная железом, она оказывала моральное давление на окружающих. Лена что-то увидела в змеиных глазах, женщины такое чувствуют, и Лене стало нехорошо. Пришлось Марику вмешаться, хоть змея, как раз, относилась к нему терпимо. Марик попросил Лену удалиться и оставить его со змеей наедине. Что было потом, мы никогда не узнаем, но, когда Лена вернулась, сетка была пуста.

Не было печали. Известно, что американцы фанатичные приверженцы закона и не стесняются пресечь нарушение с его помощью. Даже мелочь, но все равно.

Интеллигентов из бывшего Советского Союза это коробит, хотя дети, выросшие в Америке, родителей не понимают.

Марик – в числе сохранивших идеалы. – Хоть каждый случай нужно разбирать отдельно. – Предупреждает он. – Потому что лучший учитель – сама жизнь…

Все было тихо-мирно. Соседка без особых примет и возраста, кажется, по фамилии Грин. Стоило поднять руку в знак приветствия, и миссис Грин поднимала свою в ответ. Возилась возле дома, потом куда-то исчезла, дом некоторое время оставался пустым и темным. Здесь жизнью по другую сторону зеленой изгороди (границы собственности) особо не интересуются.

Когда на веранде появилось кресло-качалка, Марик даже обрадовался. Дом ожил. Действительно, ожил. В кресле объявилась старушка, будто вырезанная из хороших пород дерева, принялась раскачиваться, и, будто от мелькания в глазах, старушек оказалось двое, совершенно одинаковых с виду. Потом объявилась собачка, сначала одна, потом другая. Они выстроились вдоль пограничного кустарника и стали энергично облаивать Марика. Им было, что стеречь, дом стал быстро заполняться, как сцена бала в оперном спектакле. Дом ожил. Откуда-то завезли детей. Их сразу стало много, дети играли с собачками, во дворе стало шумно. Не только во дворе, где играли, но и во дворе Марика. Возвращались с работы взрослые и гурьбой шли к дому. Музыка бодрила, ее включали сразу на полную громкость, энергичную латиноамериканскую музыку, под которую ноги приплясывают сами собой. Садились ужинать, ели во дворе, под навесом, около дымящего мангала. Шумели. Укладывались поздно, но сначала укладывали детей, которые спать не хотели. Взрослые не спали вообще. Марик засыпал, просыпался, снова пытался заснуть, а на соседнем дворе шла жизнь, над которой не властны солнце и луна. Настоящий праздник устраивали в воскресенье по возвращению из церкви. Съезжались друзья и родственники со своими детьми, и все веселились от души.

В общем, это была очень большая и дружная семья, или несколько семей одного корня, от старушек на веранде, которые покуривали и раскачивались с точностью метронома, и вплоть до молодежной компании, которая сходилась в углу участка, и тоже покуривала что-то свое. С молодежью везде трудно, хоть бы из-за шума. Дети были здоровы, кричали, когда их наказывали за плохое поведение, или просто так, когда вели себя хорошо. Такое тоже было. Коты от дома далеко не отходили. Люди пили вино. Играли в кости. Жены сидели на коленях у мужей. И зайди сюда священник (а он заходил) из католической миссии, он бы возрадовался. Потому что такой и должна быть мирская жизнь, пока живется, – похожей на праздник.

Нельзя сказать, чтобы Марика не звали. Конечно, звали, особенно, когда он просил быть потише. Детям он подавал мячик, который постоянно перелетал через изгородь, и дети хором кричали. Дядя, брось мячик. И он бросал.

Но голова болела. То есть, сначала разыгралась бессонница, а потом голова стала болеть.

Марик смирил натуру, и пошел в мэрию. Не жаловаться, нет, но что-то такое предпринять. Он план составил.

В мэрии его встретили приветливо и захотели помочь. По крайней мере, так это выглядело. Адрес нашли быстро. – Да, есть такая, миссис Грин. Да, она сдала дом. Все законно.

– Я хотел бы получить ее адрес или телефон.

– На случай чрезвычайной ситуации?

– Примерно так.

– Полицию вызывали? – Чиновник будто читал мысли.

– Нет. – Марик смутился. Непривычно как-то для интеллигента. И что он им скажет? Что шумят? Но ведь все законно.

– Тогда это закрытая информация.

– Но ведь шум, сутками. Жизни нет… Хотя бы телефон…

– Закрытая информация.

Всем стало грустно, без всякой бюрократии. Просто такой закон.

– От дома ничего не останется.

– Так и есть. – Чиновник ничуть не удивился. – Сначала сдают. Семьи большие. Дом развалят. А потом миссис Грин землю продаст.

– А мне? Пока они будут это самое… Если бы потише… а то ведь…

– Все легально. Они платят налоги… Санитарных норм не нарушают… – Чиновник странно поглядел. – А телефон – закрытая информация…

Санитарных норм… За окнами во всю гуляли дети. Они кричали.

– Если бы они были глухонемыми. – Нехорошо думал Марик. – Или я. Глухой, я бы стерпел. И старушек, и собачек, и детишек, и пап с мамами. И кого там еще… – Марик мысленно назвал всех, кто попал в поле его зрения. Остальные должны были подойти позже… И набрал номер санитарной службы.

Это был большой ярко красный автобус с лестницей наверху. Нет, не пожарной, хоть похожа. Автобус неторопливо развернулся и задним ходом подкатил к соседскому участку. Из распахнутых дверей стали выпрыгивать на твердую землю люди в скафандрах. Не в чем-то другом, а в скафандрах. Они деловито шевелились, не обращая внимания на дом. Разбирали длинные палки со щетками. Выкатили на край кузова катушку с кабелем. Или со шлангом. Взяли палки на плечо, выстроились и гуськом, один за другим прошагали на участок. Наверно, все это было в тишине, или у Марика заложило уши (как он и хотел), только осталась беззвучная картинка высадки на чужую планету. Или приземления на нашу. Собачки не тявкнули. Старушки замерли в качалках. Молодежь торопливо гасила окурки. А эти – в скафандрах сняли палки с плеч, устремили их к небу и стали окружать дом…

К вечеру все было кончено. Последним в пикап грузили деревянные клетки с курами. Оказалось, были куры. И наступила тишина. Настал мир. Можно было проснуться ночью и досматривать наяву остаток хорошего сна или встать, подойти к окну и глядеть на звезды. Раньше, еще до всей этой истории, казалось, чего проще. Только теперь стало понятно, как хрупок мир покоя и тишины.

Объявилась миссис Грин. Она потерянно расхаживала по участку, приводила в порядок уцелевшую флору. Конечно, цветы старались сберечь, но ведь дети… Выглядела миссис Грин хорошо, загорела, вернула увядшие кое-где черты.

– Вот так. – Пожаловалась миссис Грин Марику, тот молча наблюдал через изгородь. – Кто же мог знать, А эти куры. Неужели нельзя было без кур. Ведь ступить нельзя. Там все это… – И миссис Грин потерянно махнула загорелой рукой.

– Ай – я–яй… – Высказался Марик. – Можно представить. Неужели и стены?

– И стены, и потолок…

– Хорошо, хоть дом цел. – Утешил Марик. – Жить, наверно, нельзя…

– Посмотрим. – Упрямо сказала миссис Грин…

Берег какого-то озера. Пейзаж плоский и невыразительный.

Тем значительнее присутствие человека. Вернее, двоих – Иры и Марика.

Марик не захотел идти, он уже там был, Лена присоединилась к мужу, и мы с Ирой отправились на восхождение вдвоем, если не считать бодро снующих вверх-вниз американцев.

Внизу у начала трейла огромная, выше человеческого роста колода сообщала умопомрачительные сведения. Дерево спилили в 1937 году, а принялось оно расти в 1217. Если сможете отнять, хотя бы в столбик, отнимите. Я подожду.

От самого центра колоды сквозь древесные кольца шли красочные отметины, сопоставляющие рост дерева с ходом человеческой истории.

Великая хартия вольностей чуть опередила наше растение (1215 год), зато все прочие даты последовательно разместились в древесных кольцах. Открытие Колумба, высадка с Мейфлауэра, Бостонское чаепитие, кровопролития Гражданской войны. Если бы не Великая депрессия, дерево стояло бы и поныне. Депрессия доконала, видно, и у деревьев случается такое, от чего им не по себе…

Колода вызывала чувство глубокого уважения, оно особенно кстати, когда не хватает фантазии. А здесь вообразить трудно. Потом мы ползли по бесконечному трейлу (прогулочной тропе), миновали водопад, взобрались на плоскую вершину, спугнули парочку влюбленных юношей. Они любезно уступили нам скамейку на краю открытого во все стороны вида. Внизу безмятежно разлеглась Калифорния с ниткой шоссе на самом дне.

Потом мы спускались, полные эмоций. Собратья лежащей внизу колоды выстроились почетным караулом вдоль тропы. Стволы терялись глубоко в обрыве. Некоторые обгорели, только и всего.

– Лет четыреста тому назад. – Предположила Ира.

– Индейцы беспечные, забыли погасить. Как раз испанцы явились с военным туризмом. А местные, наверно, курили, и вот… Вредная привычка, но кто тогда знал…

Боги жаждут

Хоть это детектив, но может случиться, где угодно. Казалось бы, все – приличные люди, и вы – читатель, в том числе. Но не зарекайтесь – жизнь разнообразна и удивительна, приходится быть начеку.

Пропал ключ от сейфа. Был корпоратив, вечеринка. И ключ пропал. Пока искали, время шло. Открыли, глянули, а там пусто. Деньги, cамо собой, ценные бумаги. Приехали человека четыре. Ходили, вызывали по очереди, без результата. Блондинка секретарша могла знать. Худая, как форель после нереста. За нее взялись. Сидит, в одеяло укуталась, из Южной Америки.

– Мне это, в конце концов, надоело. – Говорит.

– В каком, извините, смысле?

– А в таком. Знать ничего не знаю. Зову адвоката…

Отпустили. А утром ее слел простыл. Сейф, как был, так и стоит. Детектив ходил, кряхтел, в лупу глядел… а завтра нет его, ушел на пенсию. Люди волком друг на друга глядят, шепчутся. Дело не имеет перспективы. Секретарша открытку прислала издалека, чтобы не искали…

Новый детектив с виду никакой, но за дело взялся. Первый – на кого подумали – милый, безвредный человек, выходил в тот вечер пиджак чистить. Он? Милли сразу сказала – нет. Такой будет дома сидеть, еще ноги под стул подожмет, чтобы никто об него не споткнулся…

У женщин своя логика. Не тот человек.

Был армянин. Новый детектив с него начал. Бойкий малый, перстень с яйцо, цепь на шее, женщинам подмигивает. Он в конце уходил.

– Мамой клянусь, не брал.

– Маму береги.

– Ашотиком клянусь.

– Ты еще жену вспомни.

– Нет жены. Временно.

– Видишь, как человеку без жены? А тут такая девочка. (Это про блондинку секретаршу).

Не верили. Но что с того?

Был еще один, между прочим, толковый работник. Разговорчивый, буквально, заслушаешься. Я, говорит, в этого детектива верю. В таком деле требуется выдержка и упорство. Главное, не опускать руки…

И сам не опускал, все время почесывался. Культурно, не привлекал внимания, но почесывание под культурой не скроешь. Природа свое берет. В Нью-Йорк клопы, говорят, заглядывают, но у нас ничего такого нет. Даже комары попрятались.

Новый детектив ничего лучше придумать не может: – Что вы чешетесь и чешетесь?

– Не знаю. Но, видите, как. Тут укусил и тут. Вы не обращайте внимания, если нужна помощь, я здесь, рядом.

– Вы бы к врачу сходили.

– Ходил. Таблетки пью.

– Выздоравливайте. – Детектив сочувствует. Тот как раз руки под пиджак запустил.

Дней пять прошло. Этот чесаться меньше стал. Помогли таблетки. Детектив говорит.

– Я все время вас расспрашивал, а теперь про себя расскажу. Есть такая мушка, буквально, микроб. Летает тихо, зигзагами. У меня из-за нее семейные неприятности.

Открывает бумажник и показывает фото молодой женщины с двумя детьми.

– Год назад жена стала чесаться. А когда человек чешется, нервы уже не те. Тем более, женщина, маникюр. Эгоист. Это – я, значит. До того дошло, ночью не спал, с фонариком сидел возле кровати. Муравья поймал. Он? Нет. Свечку индийскую от комаров жгли. И тогда, может, от индийского дыма, я Бога Шиву во сне стал видеть. Восемь рук, и все чешут: грудь, живот…

Но жена – настырная. Весь интернет перевернула. Зовет к окну, под которым у нас растение. Не помню, как называется, но корни у него стали гнить, и жена, чтобы спасти, решила по частям в мелкую тару рассадить. И вот сейчас… Пригнись, говорит. Ну, и что? А ты лучше погляди. Поглядел. Мушки какие-то, я бы внимания не обратил.

– Это они. – Говорит жена торжественно.

– Кто?

– Которые меня искусали. Я растение пересаживала, пока ты прохлаждался. Они на меня набросились..

– Не выдумывай.

– Я тебе говорю. Они самые. В земле живут. У меня по латыни название записано. Смотри сюда. Ты без меня пиво в холодильнике не найдешь.

– Так и сказала? – Спрашивает тот, кто чесался.

– Именно. И пришлось согласиться. Первый раз заснул спокойно и вижу, сидит Шива, руки на груди сложил. Вылечился, значит.

– Позвольте уточнить, – говорит тот, который чесался. – По-моему, это не Шива, а кто-то другой. Кришна или Вишну. Шива, я знаю, злодей.

– Может быть. – Отвечает детектив. – Просто женщины лучше знают, у кого сколько рук, и чем они ими занимаются. Но, возможно, вы правы. И вот что я еще подумал. Этой мошке жить где-то нужно. В земле, рядом с цветами и корешками. Здесь, у вас есть такое место. Цветочная клумба в дальнем углу сада. Я ходил, смотрел. Там она и живет. И укусить может того, кто землю перекапывает. Может быть, парфум или дезодорант эту мошку раздражают. Поэтому, джентльмены, берем лопаты и идем с этой мошкой бороться.

Раскопали клумбочку и нашли блондинку. Прямо в одеяле, как спала. Сообщница. Перепрятать ее собирался, дня не хватило. Главное, выздоровел, и такие неприятности. Ближе всего он именно к Шиве оказался по факту совершения преступления, хотя, кто из этих богов чесался, а кто просто руками размахивал, нужно в Индии уточнить. Там должны знать.