Текст книги "224 избранные страницы"

Котовасия

На углу Морской и Центральной вы увидите дуб. С виду простенький, а, по сути, с изюминкой. Дело в том, что на уровне метров трех дуб раздваивается и получилось местечко.

Поселился там кот по имени Мурзик.

Вы скажете, что такого? Как влез, так и спустится.

А вот тут есть изюминка! Мурзик влез и два месяца не спускался! Казалось бы, как же так: а пожрать и прочие надобности, для чего необходима земля?!

Горожане ломали головы: может, объявил голодовку? Но если голодать, то чтоб все знали, чего ради именно! Или из солидарности с шахтерами? Может, в знак протеста против ядерных испытаний? Или в виде кота знак обозначился божий? Уж не конец ли света забрезжил, что назрело давно!

А что, если кот обезумел от несчастной любви? Кто она, эта сука?

Короче, чем ближе к скелету делался кот, тем красочней про него слагались легенды.

Сердобольные старушки молоком ему брызгали снизу. Мужики с рыбалки окушка обязательно.

Мурзик внимания ноль!

Юных кошечек в бантах вокруг дуба выгуливали.

Хвостом отмахивается!

Ну чисто монах! Ангел в кошачьей шкуре. Морду на лапы уронит и смотрит сверху на жизнь, как на некую суету.

Если уж коты о смысле жизни задумались, человеку сам Бог велел! А задумчивость противопоказана. Сложишь неприятности столбиком, в оконцовке выходит: пора вешаться. А пока не задумываешься, вроде и ничего!

Стал Мурзик достопримечательностью. Молодожены после Дворца бракосочетания прямиком к дубу, Мурзику поклониться. Туристов на его фоне фотографировали за деньги. Даже Би-би-си снимало под рубрикой: диссиденты в России. Узник совести.

А кот, как Снегурочка, таял, кожа да кости, только глаз зеленым огнем в ночи светит, будто на дереве такси ждет.

У нас, сами знаете, мучеников обожают, спокойно умереть не дадут. Приставили лесенку, влезли и со слезами на глазах, как говорится, на смертном одре устроили Мурзику пир. Натащили рыбки жареной, курченка, сметанки, вареничков, стол по первому разряду, только что без шампанского!

Все эти запахи ему в нос, деликатесы в глаза! Каким бы святым кот ни был, минут двадцать крепился, а после взвыл страшным голосом и пожрал пищу вчистую с дубовой корой.

Бабки в ладоши хлопают: «Покушал, родимый!»

И еще ему, и еще. Короче, худел Мурзик месяц, а разбух в три часа. Раньше от голода не мог спрыгнуть, теперь не слезть из-за диаметра толщины. Тем более сел на трехразовое питание ежедневно!

Но с местными котами что сделалось! Пока Мурзик голодовал, коты над ним потешались. Мяукали в оскорбительной форме, демонстративно мочились на ствол, всеми способами давая понять, мол, ты козел, импотент, а на земле жизнь прекрасна! Но когда наверху каждый вечер банкет, а у тебя в брюхе ветер, коты в ненависти своей объединились! От запаха пищи дурея, карабкались наверх. Чисто, штурм Зимнего! А Мурзик отъевшейся лапой по мордам, по мордам! Коты с матюгами кубарем вниз.

Ночью к нему поднимались самые стройные, самые гибкие кошечки.

Мурзик сытыми глазками каждую раздевал, одних пинком с дуба вон, других оставлял до утра. Причем каждую ночь гулял с новой. Словно мстил за голодное прошлое. По ночам на дубу разгуляево начиналось, хоть сам на дерево лезь!

И вы не поверите, коты кошачьим мозгом доперли: сытый тот, кто в центре внимания, посерединке скандала устроился!

Началось массовое переселение котов на дубы. Раньше на ветвях птички пели, теперь коты воют, стараются. А чем больше стараются, тем звук омерзительней.

Ну одного кота всем городом прокормить можно, а всех не потянуть. Тем более когда на каждом дереве по коту, экзотики уже никакой!

Плюнули на котов и, соответственно, никакой спонсорской помощи: ни рыбешки тебе, ни корочки.

И тут Мурзик, до чего мудрый кот, опять фитиля вставил! Спустился на землю тихонечко первым! Все коты наверху глотки рвут, а он тут под рукой, уникальный наземный кот Мурзик! Об ноги трется, мурлычет. А людям кошачья ласка приятна, тем более никакой другой нет. Как не дать кусок курочки!

И опять Мурзик в центре внимания. Погладить – очередь! Переспать с ним в обнимку – до драки.

Коты на деревьях зверели в ожидании пищи, а Мурзик на весь город домашний один. Заказывает, что на завтрак подать, что к ужину. И при этом зеленым глазом подмигивает, мурлычет, всем своим видом доказывая: есть смысл быть отшельником! Главное, им стать вовремя.

Катастрофа

Стюардесса объявляет по трансляции:

– Товарищи пассажиры! Наш самолет потерял управление и падает в море! До катастрофы остается две с половиной минуты. Просьба всем надеть спасательные пояса и оставаться на местах. Давайте проведем катастрофу организованно, без паники. Желающим будут предложены прохладительные напитки!

В салоне начинается нечто невообразимое.

Загорелый мужчина срывает с себя пиджак и кричит соседке:

– Анна Павловна, вы слышали объявление? Раздевайтесь!

Женщина вздыхает:

– Зачем? Все равно я не умею плавать.

– Анна Павловна, раздевайтесь! Стюардесса предупредила: у нас осталось на все про все две с половиной минуты! – Мужчина остался в одних трусах и рвет одежду на соседке.

– Сергей Тимофеевич, напрасно обо мне беспокоитесь! Я утону.

– Раздевайтесь! Перед смертью последнюю радость получим! Если успеем.

Соседка краснеет, не спеша расстегивает кофточку и тут же застегивает обратно:

– Как? Прямо тут?

– А вы предпочитаете под водой?

– А если узнает ваша жена? Она этого не переживет!

– Она-то как раз переживет! Снимай чертову кофту, кому сказал!

– Не кричите! – Женщина перестает раздеваться. – А вдруг мы не разобьемся?

– Все будет хорошо! Разобьемся!

– Все вы так говорите! Сначала надо привыкнуть друг к другу, а уже потом...

Мужчина топает ногами:

– Сначала потом! Привыкать будем на том свете всю жизнь!

Женщина, глядя в зеркало, красит губы:

– Нет, я так не могу! За кого вы меня принимаете? Хоть бы сказали, что любите меня! Не можете без меня жить! Ну? Можете или не можете?

– Черт возьми! Не могу без тебя жить... ровно минуту! Ты часы видишь?!

– Ваши отстают. Сейчас без четверти.

– Господи! И зачем я с тобой связался! Вон роскошная блондинка лежит в обмороке, но я до нее уже не добегу! Посмотри, что люди вокруг делают! Пьют! Раздеваются! Целуются! Берегут каждую секунду! Одни мы с тобой...

– И правда! Что делается! А те, в проходе, что вытворяют! А до того сидели серьезные, как террористы! Неужели для того, чтобы люди почувствовали себя свободно, непременно надо попасть в авиакатастрофу? Ну ладно, милый. Так и быть. Поцелуй меня в шейку!

– Сама себя целуй! Поздно!

– Сколько у нас еще времени?

– Девять секунд!

– Маловато. Но запомни на всю оставшуюся жизнь: приличная женщина так сразу не может!..

И тут самолет ударяется обо что-то твердое, бежит по земле и останавливается. Полуодетые, растрепанные пассажиры замерли на месте.

Стюардесса объявляет:

– Наш самолет произвел вынужденную посадку, с чем вас и поздравляю!

Женщина вздыхает:

– А кто говорил «разобьемся»! Обманщик!

Мужчина чертыхается:

– Опять не успел!

Дырки

Вы меня извините, но когда сыр швейцарский лежит, я понимаю, за такие деньги килограмм никто не возьмет, но сто грамм, чтобы освежить в памяти, могу позволить в кои-то веки.

Я слюну проглотила и говорю:

– Мне, пожалуйста, сто грамм, если можно без дырок.

Продавщица, наглая такая, заявляет:

– Это настоящий швейцарский сыр, он без дырочек не бывает!

Я ей говорю:

– Видите ли, дорогая, я на свои кровные желаю ровно сто грамм, чтобы забыться, вспомнить молодость. Поэтому прошу ввиду исключения сыр целиком.

А она, наглая такая, шипит:

– Что ж я вам его лобзиком выпиливать буду?

Вышла заведующая. И, не разобравшись, накинулась:

– Выходит, вам только сыр, а кому же я дырки от сыра продам?

– А это, – говорю, – ваши проблемы. Одни просят мясо с косточкой, другие без – и дают без разговоров.

Заведующая говорит:

– Ради Бога! Если хотите сыр с косточкой, я принесу! Можно без косточки, как пожелаете! Но без дырок сыр швейцарский в природе не существует!

Я говорю:

– Не дадите, объявлю прямо тут голодовку и, даю слово, подохну к утру!

Чертыхнулись, отрезали. Правда, три дырки всучили. Две больших и маленькую одну.

Пришла домой, нарезала тоненько-тоненько, ровно двести пятьдесят кусочков вышло, плюс корочка, и с булочкой, маслицем, чаем индийским!

Вкуснятина! Думала, растяну на неделю. Гляжу: к часу ночи сыр кончился! Съела до крошечки, и знаете, сыра нет, а запах остался. Три дня ем булку голую, а запах – будто с сыром! Не иначе дырки пахнут! Дуреха, брала бы дырок побольше, глядишь, месяц как сыр в масле каталась бы за те же деньги!

Нет, швейцарцы не дураки, что в сыр дырки кладут!

Последнее фото

В воскресенье Николай Николаевич с дочкой, зятем и внучкой гуляли по городу, восхищаясь товарами на витринах и ужасаясь их ценам. Пятилетняя Даша без устали тыкала пальчиком и голосила: «купи, купи, купи...». Ребенок еще не знал арифметики, не умел делить желания на возможности без остатка.

Остановились около фотоателье. За стеклом на глянцевых фотографиях застыли нарядные лица. И тут вдруг дед заявил:

– Снимусь-ка на фотокарточку для могилки!

– Папа, что за бред такой? – удивилась его дочь Таня. – Чего вас в могилу ни с того ни с сего потянуло?

– Уж больно фото красивые, – сказал Николай Николаевич. – Скоро помирать, а дома ни одной приличной фотокарточки нету! Одна качественная, где я в Сочи на пляже играю в футбол в 1971 году. Так я там в трусах, на памятник вроде неловко. А хочется остаться в памяти у людей симпатичным. Сегодня вроде я ничего.

– Да кто ж это заблаговременно фотографию для того света готовит? – ухмыльнулся зять.

– Все-таки, Петя, ты дурак, хоть и лысый, – незлобно сказал Николай Николаевич. – Ну зачем мне на могильной плите фотография, где я уже мертвый в гробу?! Я-то умру, а люди по кладбищу гулять будут. Зачем глядеть на них синим покойником? Человека заботит, как он выглядит и после смерти! Доживешь до моих лет, поймешь!

– Николай Николаевич, вы меня извините! – распалился зять. – Да, у вас была пара инфарктов, кто считает! Но вы у нас окружены такой заботой и вниманием, комар не проскочит! И ваши намеки на кладбище неуместны! Мы вас оттуда оттаскиваем, а вы рветесь! Пока живы, берите от жизни все, что возможно! Идемте, я вас на карусели покатаю! На том свете будет, что вспомнить!

– Желаю фотографироваться и все! – Старик затопал ногами.

– Ну, если это ваше последнее желание, черт с вами, папа!

Родственники вошли в фотоателье.

– Прошу! – Фотограф сделал улыбочку. – На паспорт? На права? Для души дружным семейством желаете?

– Мне бы на могильную плиту! Если можно, посимпатичнее!

– Ради Бога! Будете как живой! Присаживайтесь!

– И я с дедой! – обрадовалась внучка.

Таня схватила дочку за ногу:

– Слезь с деда! Он фотографируется для кладбища!

– Хочу с дедой для кладбища!

– Тебе еще рано. Вырасти, состарься, тогда другой разговор!

– А пусть с внучкой! – Николай Николаевич прижал девочку к себе. – В земле лежать будет легче, зная, что ты не один!

– Николай Николаевич, вы знаете, как мы вас любим! Но, если я правильно понял, помирать вы собрались один! Или нас с собой приглашаете за компанию? – Зять нервно размял сигарету.

– У нас не курят! – предупредил фотограф. – Решайте, как вас снимать? Всколькиром?

– А давайте все вместе?! – улыбнулся старик. – Таня, Петя, присаживайтесь! Уважьте старика!

Таня скрипнула зубами:

– Папа, дай вам Бог здоровья, но куда ж вы нас в могилу с собой тянете? Люди придут на кладбище, увидят на фотографии нас вместе, решат, погибли в автокатастрофе, начнут звонить, выражать соболезнование. Придется оправдываться, почему до сих пор живые. Вернитесь с того света на этот!

– Желаю вместе на кладбище! – Старик побледнел, схватился за сердце. – Или откажу в завещании, все отдам Нинке!

– Тань! Брось, не связывайся. Не видишь, человек из ума выжил. Отдаст все твоей сестре, точно попадем на кладбище! Не отказывай покойнику, грех!

– Хорошо! – Таня с грохотом поставила рядом два стула. – Только из любви к вам! Хотя лучше бы вам с Нинкой сняться, она фотогеничнее!

Таня достала из сумочки зеркальце, с ненавистью уставилась на себя:

– Хоть бы предупредили заранее! Черт знает, на кого похожа! Люди придут на кладбище, увидят, как я выгляжу, что они скажут?! Решат: здесь похоронена эта старая мымра!

– Мымра и есть! – Петя начал затирать пятна на брюках. – Сколько раз говорил – постирай брюки! Посмотри, на кого я похож! В таком виде не то что на кладбище, в туалет войти стыдно!

– Товарищи! – скомандовал фотограф. – Приготовились!

– А что такое мымра? – спросила внучка. – Если мама мымра, то папа мымр?

Петр шлепнул дочку по попе, она заплакала.

– Не смей бить ребенка, старый мымр! – крикнула Таня. – Это ты меня такой сделал. Ничего! Пусть люди увидят, кто довел меня до этого состояния. Снимайте, товарищ, этого уголовника!

– Если бы не ты... – начал Петя, но рев дочки перекрыл слова.

– Снимаю! – крикнул фотограф. – Улыбочку! Отлично! Все свободны!

...Через три недели Николай Николаевич действительно скончался. Его похоронили и, согласно последней воле, на гранитной плите под стеклом вставили фотографию. На ней Николай Николаевич радостно улыбался, внучка плакала, а родители сидели с перекошенными лицами.

Однажды у могилы остановились двое ребятишек. Один сказал:

– Смотри, дедушка веселый, а остальные все грустные. Кто из них умер?

– Не видишь, что ли? Тот, кто умер, тот и радуется. А этим еще долго мучиться, вот они и расстроились!

Месть

Овчарка была молодая и наглая. Пудель старый, из хорошей семьи. Летом они жили рядом на соседних участках. Однажды, когда собак выгуливали, овчарка ни с того ни с сего бросилась на пуделя и, пока не разняли, жестоко трепала его. Причем на глазах симпатичной болонки.

Старый пудель, зализывая раны, поклялся отомстить.

Через два дня овчарка покусала прохожего. Ее привязали около дома, посадили на цепь. Она могла как угодно лаять, рычать, но дотянуться, чтобы укусить, – фигушки!

Когда хозяева были на работе, старый пудель спокойненько перешел на соседский участок.

Овчарка облизнулась, мысленно жуя пуделя, зарычала и метнулась вперед, но упала, подсеченная цепью.

А пудель, невозмутимо шагал по чужому участку, делая вид, что не видит овчарку в упор. Обошел клумбу. Обнюхал поленницу. Подумал. И, подняв ногу, окатил дрова.

Оскорбленная до глубины души, овчарка зашлась в жутком лае.

А пудель как ни в чем не бывало подошел к кусту роз. Понюхал. И опрыскал его. После чего снова понюхал и, довольный, двинулся дальше.

Овчарка взвыла так, будто ее режут.

Пудель, как интурист, продолжил осмотр. Он дотошно опґисал все, что можно было опґисать. А розовый куст – дважды!

Овчарка, сорвав голос, лежала пластом и лишь вздрагивала каждый раз, когда пудель заносил карающую лапу. От бешенства из пасти стекала слюна.

Прикинув расстояние, на которое могла прыгнуть привязанная овчарка, пудель подошел, сел на корточки и, по-стариковски кряхтя, наложил кучу перед носом овчарки. Та грызла землю, из глаз лились слезы.

Пудель хотел «расписаться» на углу дома. Но уже было нечем!

Тогда он зевнул и, виляя задом, затрусил к дому.

Назавтра все повторилось сначала. Пудель проводил опись участка.

Овчарка во время этой пытки, стиснув зубы, скулила. Ее темная шерсть седела буквально на глазах.

Если бы не цепь, ах, если бы не проклятая цепь! Она разорвала бы этого пуделя в клочья, а на сладкое – в лоскуты!

От позора овчарка сходила с ума. А пудель ликовал! Это были лучшие минуты его жизни. Никогда физические отправления не доставляли ему такого глубокого морального удовлетворения!

На пятый день, чувствуя, что вот-вот явится черный мучитель, овчарка, собрав последние силы, рванулась. Цепь зацепилась за сук, и собака повисла.

Когда пудель полвосьмого, как на работу, явился на соседский участок, он ахнул! Овчарка повесилась! Вот этого свинства он от нее не ожидал!

Через неделю пудель скончался.

Все говорили: наверно, на него смерть овчарки подействовала.

Глупости! Просто жизнь потеряла для пуделя смысл.

Невозможный человек

Поселился в доме сосед по имени Иван Петрович. С виду как все, а оказалось, невозможный человек!

Ходит и зудит: «Так жить невозможно! Так жить невозможно!» – а сам при этом живет.

Ему говорят: «Что ж вы себя мучаете! Взяли бы да умерли, как честный человек! А вы только других подначиваете!»

Допустим, так жить невозможно, но зачем вслух говорить, настроение портить?

А Иван Петрович ходит и свое гнет: «Так жить невозможно!»

Ну и уговорил.

Настасья Филипповна, старушка восьмидесяти лет, послушалась его, на сквозняке что-то съела, вскрикнула и умерла. Может, и не из-за Ивана Петровича, но в результате.

Михаил Григорьевич, инженер пятидесяти лет, под программу «Итоги» схватил жену за руку и увлек за собой из окна на смерть.

А Иван Петрович ручки потирает и бубнит: «А я что вам говорил! Так жить невозможно!»

Вскорости, считай, полдома приговорил. И вправду стало жить невозможно, когда вокруг косяком умирают.

Тогда оставшиеся в живых сговорились, пригласили Ивана Петровича на крышу, салют посмотреть. И на шестом залпе с криками «ура» вниз скинули с божьей помощью.

Потом все подтвердили, что несчастный случай произошел самопроизвольно и умышленно. Поскольку упавший утверждал «так жить невозможно», что и доказал личным примером.

Как Ивана Петровича не стало, вздохнули свободно. Думали сразу другая жизнь начнется. Ан нет! Все то же самое! Никто вслух не говорит, но чувствуют одинаково «так жить невозможно»!

Вот такой человек был Иван Петрович. Умер, а дело его живет!

ДТП

16 сентября сего года произошло дорожно-транспортное происшествие на Посадской улице.

Водитель грузовика Кубыкин, заметив женщину, которая стояла на пешеходном переходе, затормозил, пропуская пешеходку.

Гражданка Рыбец, которой ни разу в жизни ни одна машина и даже лошадь не уступала дорогу, продолжала стоять, ожидая, когда машина проедет.

Кубыкин, убедившись, что женщина переходить не собирается, тронулся с места.

Рыбец, видя, что грузовик едет медленно, прикинула, что, как обычно, успеет проскочить. И бросилась через дорогу.

Водитель резко затормозил и сделал жест рукой, мол, проходите, гражданочка!

Рыбец истолковала жест в смысле «проваливай, пока не переехал» и метнулась на тротуар обратно, дожидаясь, по ее словам, «когда этот псих проедет».

Грузовик встал.

Рыбец остановилась, не зная, с какой скоростью он поедет, без чего не рассчитать, с какой скоростью надо перебегать.

Кубыкин пришел к выводу: «Женщина сумасшедшая». Дав задний ход, он скрылся за углом, чтобы она успокоилась и перешла.

Рыбец разгадала маневр так: водитель хочет разогнаться и выскочить на полном ходу. Поэтому переходить не стала.

Когда Кубыкин через сорок минут выехал из-за угла, женщина стояла как вкопанная. Грузовик попятился, не зная, чего от нее ждать. Предчувствуя, что добром это не кончится, Кубыкин решил сделать крюк и проехать другой дорогой.

Когда грузовик опять скрылся, Рыбец, не зная, что этот тип задумал, в панике бросилась бежать проходными дворами с криками «Убивают, спасите!».

В 19.00 на углу Посадской и Бебеля они вылетели навстречу друг другу.

Кубыкин едва успел затормозить. Рыбец едва успела перекреститься.

Поняв, что, не раздавив ее, грузовик не уедет, Рыбец показала Кубыкину кукиш. Мол, не раздавишь!

Водитель, у которого, по его словам, уже плыли перед глазами круги, увидев в красном круге кукиш, принял его за дорожный знак «Водитель, освободи проезжую часть!». И выехал на тротуар, освободив шоссе идиотке.

Так они маневрировали часа четыре. Стало смеркаться.

И тут до Кубыкина дошло: тетку в детстве хорошо переехали, а он похож на водителя, который тогда ее недодавил!

Чтобы она перестала бояться, водитель натянул на лицо черные колготочки, которые вез жене.

Вглядевшись, Рыбец опознала в Кубыкине особо опасного преступника, фото которого было в газете. Она решила его обезвредить и с криком «ура» метнула в машину бидон молока.

Кубыкин резко вывернул в сторону и врезался в фонарный столб, который, падая, придавил некого Сидорчука, которого действительно пять лет разыскивала милиция!

Вот так, благодаря решительным действиям наших граждан, был задержан особо опасный преступник.

Зверь

Как тебе песик? Не смотри, что неказистый, лапы разные, – зверь! Что ты! Хоть вешай на грудь череп с косточками – «не подходи – убьет!». Погладить? Жить надоело?

Ну что, звереныш, нравится дядя? Видал, хвостом завилял? Нравишься ему, нога твоя левая. Да не бойся, видишь, морда в наморднике. Иначе, твой до гроба! В горло вцепится и висит, пока другое горло не подсунешь! Что ты! Скотина редкостная! Кто посмотрел косо, шагнул резко, икнул без предупреждения – покойник!

Шварценеггер, ко мне! Сидеть! Видишь, лег. Стоять! Место!.. Ушел. Во, характер! Чтоб по евоному было!

Видал, палец! Нет его, верно! Шварценеггера натаскивал, «апорт» разучивали. Зато научил. То ли тигры у него в роду были, то ли бензопила.

А ногу видал? Стой, не падай! Пять швов наложили, до кости дошел! Команду «фас» репетировали! Теперь скажи «фас», тут же ногу несет!

Где брат, где брат... Отрабатывали охоту на медведя, где брат...

Что? Где ухо? Зайду с другой стороны – будет тебе ухо! Во, прыгучесть, да? С угла комнаты рванул, на ухе повис, чего-то в «новостях» ему не понравилось... Да брось ты, вторым ухом слышу все, что надо.

Знают его тут, все знают, – видишь, шарахаются! Грузовичок развернулся, другой дорогой поехал. Транспорт вообще не ходит. Шалунишка! Я его и кормлю в наморднике, а ты как думал! Специальный намордник на физиономию свою надеваю, а то он, когда жрет, родного отца схавает! Конечно, с ним страшно! А с другой стороны, без него сегодня на улицу не выходи, загрызут!