Текст книги "Нова. Да, и Гоморра"

– Сыграй, чтоб мы потанцевали…

– …потанцуй с нами, Тййи. Себастьян…

– …Себастьян, а ты потанцуешь с нами?

Мыш слущил с себя сумку.

Лео пошел за своей кружкой, вернулся и бухнулся на табуретку. Образы Мыша бледнели рядом со Златом. Но музыку расцвечивали резкие, настойчивые четвертьтона́. Пахло вечеринкой.

На полу придерживал корпус сиринги грязной, ороговевшей ступней, отбивал темп носком ботинка и качался. Его пальцы летали. Свет от Злата, от комнатных ламп, от Мышовой сиринги хлестал капитаново лицо, и оно делалось злым. Двадцать минут спустя Лорк сказал:

– Мыш, я украду тебя ненадолго.

Мыш прекратил играть:

– Чего хотите, капитан?

– Компании. Я прогуляюсь.

Лица танцоров вытянулись.

Лорк повернул ручку на круге:

– Я включил сенсор-записчик.

Музыка началась заново. И фантазмы Мышовой сиринги снова пустились в пляс, вместе с образами танцующих Тййи, Себастьяна и близнецов и их смехом…

– Куда мы, капитан? – спросил Мыш. Положил сирингу на футляр.

– Я тут подумал… Нам кое-что нужно. Я достану блажи.

– В смысле, вы знаете…

– …где ее раздобыть?

– Плеяды – мой дом, – сказал капитан. – Мы отойдем, может, на час. Мыш, пошли.

– Эй, Мыш, не оставишь…

– …сирингу нам…

– …пока что? Не переживай. Мы ее…

– …будем ее оберегать.

Растянув губы ниточкой, Мыш перевел взгляд с близнецов на инструмент:

– Ладно. Можете поиграть. Но осторожнее, а?

И пошел к Лорку, ждавшему у двери.

Лео присоединился:

– Время тоже уходить и мне.

Внутри Мыша раной разверзся шок неизбежного. Он моргнул.

– За то, что подбросили, вам, капитан, спасибо.

Они прошли холл и сад Таафита. За воротами остановились у дымящейся решетки.

– К ледяным тебе в этом направлении докам. – Лорк указал вниз с холма. – На моно садись, до конечной езжай.

Лео кивнул. Голубые глаза поймали Мышовы темные, по лицу пробежало смущение.

– Ну, Мыш. Может, где-то повстречаемся однажды, а?

– Ага, – сказал Мыш. – Может.

Лео развернулся и побрел по уличным испарениям, щелкая каблуком.

– Эй… – позвал Мыш через секунду.

Лео оглянулся.

– С Эштоном Кларком.

Лео ухмыльнулся, тронулся вновь.

– Знаете, – сказал Мыш Лорку, – наверно, я его больше не увижу. Пойдемте, капитан.

– Мы близко к космодрому? – спросил Мыш; они спускались по многолюдным ступеням станции монорельса.

– Отсюда можно пешком дойти. Мы прокатились вдоль Злата на пять миль от Таафита.

Здесь только что побывали брызгалки. Прохожие отражались в мокром тротуаре. Стайка подростков – у двоих парней на шее колокольчики – перебежали дорогу старику, смеясь. Тот, обернувшись, шел за ними пару ступеней с протянутой рукой. Потом вернулся, подступил к Мышу и Лорку:

– Старому человеку поможете вы? Завтра, завтра в работу воткнусь я. Но сегодня…

Мыш оглянулся на попрошайку, однако Лорк шага не замедлил.

– Что там? – Мыш показал на высокую галерею огней. Люди толпились у двери на сияющей улице.

– Блажи там нет.

Завернули за угол.

На той стороне стояли у ограды парочки. Лорк пересек улицу.

– Другой конец Злата.

Под неровным склоном вился в ночь яркий камень. Одна пара поворачивалась, не разнимая рук, их лица бликовали.

Посверкивая волосами, руками и плечами, шагал мужчина в жилете из ламе́. С шеи свешивался лоток с каменьями. Пара его остановила. Девушка купила у торговца висюльку, улыбнувшись, поместила парню на лоб. Из грозди камней посередине разбежались блестящие серпантины, ввились в длинные волосы. Пара смеялась на мокрой улице.

Лорк и Мыш добрались до конца ограды. По каменной лестнице протопала толпа плеядских патрульных в униформе. За ними бежали, вопя, три девочки. Их догнали пять мальчиков, и вопли стали смехом. Мыш оглянулся: они окружили торговца украшениями.

Лорк шел вниз по лестнице.

– А что внизу? – Мыш торопился следом.

Сбоку от широких ступеней люди пили за столиками, выставленными у врезанных в скалу кафе.

– Вы явно знаете, куда идете, капитан. – Мыш настиг Лорков локоть. – А это кто? – Уставился на прохожую. Все вокруг одеты легко, а на этой – тяжелая, отороченная мехом парка.

– Она из твоих ледовых рыбаков, – сообщил капитан. – Лео скоро наденет такую же. Они в основном живут вдали от жаркой части Города.

– Куда мы идем?

– По-моему, нам вон туда. – (Они двигались вдоль тусклой скальной гряды. Тут и там в камне вырезаны окна. Из теней сочится синий свет.) – Подобные места меняют владельцев каждые два месяца, а я не был в Городе пять лет. Не найдем, что ищу, – отыщем что-нибудь другое.

– Что за место-то?

Женский визг. Распахивается дверь. Женщина выходит, вихляясь. Другая вдруг выныривает из тьмы, хватает за руку, влепляет две пощечины и тащит обратно. Дверь захлопывается с повторным визгом. Старик – видно, тоже ледовый рыбак, по меху судя, – подставляет плечо молодому:

– Мы до комнаты тебя. Голову не вешай. В порядке будет все. До комнаты мы.

Мыш глядел, как они ковыляют мимо. Позади у каменных ступеней замерли двое. Она мотает головой. Наконец он кивает, и они идут обратно.

– Там, куда мы идем, среди прочего цвел промысел: людей хитростью заманивали на работу в шахты Внешних Колоний и потом брали комиссионные по числу завербованных. Промысел абсолютно законный, глупцов во Вселенной хватает. Но я был бригадиром в одной такой шахте, видел все с другой стороны. Некрасиво. – Лорк заглянул в дверной проем. – Название другое. Место то же.

Стал спускаться. Мыш быстро оглядел улицу, последовал за ним. Они вошли в длинное помещение, вдоль одной стены – деревянная стойка. Жалко светятся три панели многоцвета.

– И те же люди.

К ним вышел мужчина постарше Мыша, помоложе Лорка; свалявшиеся кудри и грязные ногти.

– Чем помочь, парни?

– Что у вас есть, чтоб нам похорошело?

Прикрыл один глаз:

– В ногах правды нет.

Тусклые силуэты прошли мимо, остановились у бара.

Лорк с Мышом юркнули в кабинку. Мужчина поддернул стул, развернул, оседлал и уселся у торца стола.

– Похорошело – как именно?

Лорк положил руки на стол ладонями вверх.

– Внизу у нас… – мужчина зыркнул на дверь за спиной, впускавшую и выпускавшую людей, – патобаня?..

– Это что? – спросил Мыш.

– Комната с кристаллическими стенами, отражающими цвет твоих мыслей, – объяснил Лорк. – Оставляешь одежду на входе и дрейфуешь среди колонн света в потоках глицерина. Его нагревают до температуры тела, глушат все твои чувства. Лишившись контакта с сенсорной реальностью, очень скоро сходишь с ума. Твои психотические грезы разыгрываются как спектакль. – Глянул на мужчину. – Мы хотим того, что можно унести.

За тонкими губами зубы мужчины клацнули.

На сцене в конце бара голая девочка шагнула в коралловый свет и стала декламировать стихи. У стойки ритмично захлопали в ладоши.

Мужчина быстро оглядел капитана и Мыша.

Лорк сложил руки.

– Блажь.

Брови мужчины восстали под спутанной челкой.

– Именно так я и думал. – Теперь сложились и его руки. – Блажь.

Мыш изучал девочку. Кожа ненатурально блестит. Глицерин, решил Мыш. Ага, глицерин. Он прислонился к стене, тут же от нее оторвался. По холодной поверхности стекали капли воды. Мыш потер плечо и посмотрел на капитана:

– Мы подождем.

Мужчина кивнул. После паузы сказал Мышу:

– Чем вы с симпатягой зарабатываете?

– Ходим на… грузовике.

Капитан еле кивнул, транслируя одобрение.

– Знаете, во Внешних Колониях есть отличная работа. Не думали чуток повтыкать в шахтах?

– Я работал в шахтах три года, – сказал Лорк.

– А. – Мужчина умолк.

Момент спустя Лорк спросил:

– Пошлете за блажью?

– Я уже. – По губам плавала вялая ухмылка.

В баре ритмичные хлопки переросли в аплодисменты: девочка дочитала стихотворение. Соскочив со сцены, помчалась к ним. Мыш видел, как она быстро взяла что-то из рук тени у стойки. Подбежала, приобняла сидевшего с ними мужчину. Их руки сошлись, она юркнула в тень, а Мыш смотрел, как мужчина роняет руку на стол костяшками вверх и под ними что-то есть. Лорк положил руку сверху, полностью закрыв обзор.

– Три фунта, – сказал мужчина, – @сг.

Другой рукой Лорк выложил на стол три бумажки.

Человек вытащил руку и их прибрал.

– Мыш, пошли. Искомое добыто. – Лорк встал из-за стола и зашагал по комнате.

Мыш кинулся за ним.

– Эй, капитан! Мужик не по-плеядски разговаривает!

– В таких местах всегда говорят на твоем языке, причем любом. Иначе какой промысел?

Они были у двери, когда мужчина неожиданно их окликнул:

– Просто хотел напомнить: возвращайтесь, когда захотите еще. До скорого, красавец.

– Пока, уродец. – Лорк толкнул дверь. В ночной прохладе замер на верху лестницы, склонил лицо над сложенными в пригоршню ладонями, глубоко вдохнул. – Мыш, ты. – Поднес руки ближе. – Понюшка за мой счет.

– Что надо делать?

– Глубоко вдохни, подержи немного, потом выдыхай.

Мыш нагнулся; упала тень – не его, чужая. Мыш подскочил.

– Спокойно. Что у нас тут?

Мыш поднял, а Лорк опустил глаза на патрульного.

Лорк прищурился и показал ладони.

Патрульный, решив пренебречь Мышом, глядел на Лорка.

– Ого. – Завел нижнюю губу за верхние зубы. – Что-то могло бы это опасное быть. Незаконное что-то, сечешь?

Лорк кивнул:

– Могло бы.

– В этих местах осторожней надо.

Лорк снова кивнул.

И патрульный.

– Скажи, чуток закон обогнуть позволишь?

Мыш узрел улыбку, которую капитан еще не выпустил на лицо. Лорк протянул руки патрульному:

– Смелее, оторвись.

Тот скрутился, всосал вдох, выпрямился.

– Благодарю. – И убрел во тьму.

Мыш посмотрел ему вслед, потряс головой, пожал плечами и, глядя на капитана, цинично сморщился.

Взял Лорковы руки в свои, нагнулся, опустошил легкие, потом наполнил. С минуту не дышал – взорвался:

– И что теперь должно произойти?

– Не тревожься, – сказал Лорк. – Оно уже.

Они пошли обратно вдоль гряды мимо синих окошек.

Мыш смотрел в речку яркого камня.

– Знаете… – сказал он чуть погодя. – Жаль, что сиринги нет. Я б сыграл. – Они почти добрались до лестницы с залитыми светом уличными кафе. Звенела музыка из усилков. Кто-то за столиком уронил стакан, тот кокнулся о камень, звук сгинул под натиском аплодисментов. Мыш глянул на руки. – От этой фигни пальцы чешутся. – (Они поднимались по ступенькам.) – Когда я был пацаном, на Земле, в Афинах, там была точно такая же улочка. Одос Мнисиклеус – через всю Плаку. Я работал в паре мест в Плаке, знаете? «Золотая тюрьма», «О кай И»[12]12
  «М и Ж» (греч.).


[Закрыть]. Идешь вверх по ступеням от Адриану, а впереди и вдали – задний портик Эрехтейона в прожекторах над стеной Акрополя. И люди за столиками по обе стороны улицы, они бьют тарелки тоже и смеются. Вы бывали в афинской Плаке, капитан?

– Один раз был, очень давно, – сказал Лорк. – Где-то в твоем возрасте. Но всего один вечер.

– Тогда вы не знаете маленькие кварталы Плаки. Раз всего один вечер. – Хриплый шепот Мыша набирал обороты. – Вы идете по этой улице, по каменной лестнице, пока ночные клубы не иссякнут и не будет ничего, кроме грязи, травы, камней, но вы все равно идете, и руины торчат над этой стеной. И приходите в место именем Анафиотика. Это значит «маленький Анафи», вот. Анафи – остров, его почти уничтожило землетрясение, давным-давно. А там каменные домики, жмутся к горе, и улицы восемнадцать дюймов в ширину, и ступени такие крутые, как на стремянку лезешь. Я знал парня, у которого там был дом. Я заканчивал работу и веселился с девочками. Еще вино. Даже пацаном я находил девочек… – Мыш щелкнул пальцами. – Забираешься на крышу по ржавой спиральной лестнице у входной двери, сгоняешь котов. Потом мы играли, пили вино, глядели на город, он разостлан по горе, как ковер из света, спускается и перебирается на другую гору, на вершине – маленький монастырь, осколок кости. Как-то мы играли слишком громко, и старушка из дома выше швырнула в нас кувшин. А мы над ней посмеялись, поорали на нее и уговорили спуститься к нам и выпить вина. И небо уже серело – за горами, за монастырем. Мне там было хорошо, капитан. И здесь мне хорошо. Я теперь играю куда лучше, чем тогда. Потому что играю реально много. Я хочу играть то, что вижу вокруг. Но вокруг столько всего, что я вижу, а вы нет. И это я тоже должен играть. Если нельзя что-то потрогать, это не значит, что нельзя понюхать, поглядеть, послушать. Я схожу с одного мира, восхожу на другой, мне нравится то, что я вижу на всех мирах. Знаете, каков изгиб твоей руки в руке того, кто для тебя важнее всех на свете? Вложенные друг в друга спиральные галактики. Каков изгиб руки, когда другой руки нет и ты пытаешься ее вспомнить? Единственный в своем роде. Я хочу играть их, один с другим. Кейтин говорит, я боюсь. Боюсь, капитан. Всего вокруг. Что бы я ни увидел – таращу глаза, сую пальцы и язык. Мне хорошо сегодня, значит я должен жить в страхе. Потому что сегодня – страшное. Но я хоть не боюсь пугаться. Кейтин – он весь смешан с прошлым. Ну да, прошлое творит сейчас, как сейчас творит завтра. Капитан, рядом с нами ревет река. Но водопой у нас только в одном месте, это место – сейчас. Я играю на сиринге, вот, и это как приглашение всем вокруг – прийти и пить. Я играю и хочу, чтобы все хлопали. Просто когда я играю, я там, наверху, вместе с канатоходцами, балансирую на пылающей кромке безумия, где еще пашет разум. Танцую в огне. Когда я играю – веду всех танцоров туда, куда вам, и вам… – Мыш показывал на прохожих, – и ему, и ей без моей помощи не добраться. Капитан, тому три года назад, когда мне было пятнадцать, в Афинах, я помню одно утро на той крыше. Я прислонился к остову виноградной беседки, сияющие листья винограда на щеке, свет города глохнет в зареве зари, и танцы прекратились, и за моей спиной две девочки целуются в красном одеяле под железным столом. И вдруг я спрашиваю себя: что я тут делаю? А потом спрашиваю снова: что я тут делаю? И слова – как мелодия в голове, звучат опять и опять. Капитан, я весь перепугался. Я был возбужден, счастлив, испуган до смерти и точно лыбился так же, как лыблюсь теперь. Вот как я устроен, капитан. Без голоса – ни петь, ни орать. Но я играю на шарманке, да? И что я делаю теперь, капитан? Карабкаюсь по улице-лестнице, за много миров от той, заря тогда, ночь теперь, счастлив и испуган как бес. Что я тут делаю? Ага! Что я делаю?..

– Мыш, ты лопочешь. – Лорк оставил позади столб на вершине лестницы. – Давай обратно в Таафит.

– А, да. Конечно, капитан. – Мыш вдруг вгляделся в разрушенное лицо. Капитан глядел сверху вниз. В глубине ломаных и бликов Мыш видел радость и сострадание. Засмеялся. – Жаль, сиринги нет. Я бы сыграл – у вас бы глаза вылезли. Я бы вывернул вам нос через ноздри наизнанку, и вы, капитан, стали бы в два раза уродливей! – Глянул на улицу; мокрый тротуар, люди, блики, отражения разом закалейдоскопили за пронзительными слезами. – Жаль, нет со мной сиринги, – шептал Мыш, – жаль, что ее… сейчас нет.

Они направились к станции монорельса.

– Еда, сон, ставки зарплаты: как бы я объяснил современную концепцию этой триады человеку из, скажем, двадцать третьего века?

Кейтин сидел на краю вечеринки и смотрел на танцоров, в том числе себя, смеющихся перед Златом. Время от времени нависал над записчиком.

– Наш способ управления этими процессами был бы абсолютно недоступен человеку семьсот лет назад, даже если тот знал о внутривенном питании и пищевых концентратах. Ему все равно не хватило бы информационной оснастки, чтобы уразуметь, как все и каждый в нашем обществе, исключая очень-очень богатых и очень-очень бедных, ежедневно принимают пищу. Половина процесса показалась бы непроницаемо непонятной, другая – мерзкой. Странно, что пьем мы точно так же. За промежуток времени, когда свершились эти перемены – спасибо Эштону Кларку, – более-менее умер роман. Интересно, есть ли связь. Раз уж я выбрал архаичную форму искусства, должен ли я считать аудиторией тех, кто прочтет роман завтра, или же адресоваться к вчерашнему дню? Прошлое, будущее – не важно; если я избавлю нарратив от этих элементов, сочинение только выиграет.

Сенсор-записчик поставлен на запись и перезапись, в комнате толпятся множественные танцоры и их духи. Идас играет контрапункт звуков и образов на Мышовой сиринге. Помещение переполняют беседы, настоящие и записанные.

– Вокруг не утихает свистопляска, но я творю искусство для мифической аудитории – одного человека. При каких еще обстоятельствах хранить надежду на коммуникацию?

Тййи вышла из толкучки Тййи и Себастьянов:

– Кейтин, дверной мигает фонарь.

Кейтин щелчком отключил записчик:

– Видимо, Мыш и капитан. Тййи, не тревожься. Я их впущу.

Кейтин шагнул из двери и заспешил по холлу.

– Эй, капитан… – Кейтин распахнул дверь на себя, – вечер в полном… – И уронил руку. Сердце дважды ударило в глотку, потом, кажется, остановилось. Он отступил от двери.

– Полагаю, вы узнали меня и мою сестру?.. Тогда не стану затрудняться с представлениями. Мы можем войти?

Рот Кейтина заработал, порождая какое-то слово.

– Мы знаем, что его нет. Мы подождем.

Железные ворота с кусками цветного стекла закрылись, впустив шлейф пара. Лорк глядел на силуэты растений на фоне янтарного Таафита.

– Надеюсь, они еще веселятся, – сказал Мыш. – Столько пройти и увидеть, как они спят вповалку в уголке!

– Блажь их разбудит. – Шествуя по камню, Лорк вынул руки из карманов. Ветерок толкался под отворотами жилета, подпускал холодок между пальцами. Ладонь улеглась на круг панели. Дверь поддалась. Лорк вошел. – Судя по всему, они в строю.

Мыш осклабился и поскакал к гостиной.

Вечеринка записывалась, перезаписывалась и переперезаписывалась. Танцующая Тййи в дюжине экземпляров билась под разнобой множащихся ритмов. Прежние близнецы ныне стали двенадцатерняшками. Себастьян, Себастьян и Себастьян на разных стадиях опьянения подливали себе красное, синее, зеленое.

Лорк вошел за Мышом:

– Линкей, Идас! Мы добыли вам… Не пойму, кто тут кто. Минуту тишины! – Шлепнул по стенному переключателю сенсор-записчика…

С края песчаного пруда глядели близнецы; белые руки разжались; черные сошлись.

Тййи сидела в ногах Себастьяна, обняв колени; под бьющимися ресницами вспыхивали серые глаза.

Кейтиново адамово яблоко прыгало в длинной шее.

А Князь и Лала отвлеклись от разглядывания Злата.

– Кажется, мы погасили это сборище. Лала предложила всем продолжать и о нас забыть, но… – Князь развел руками. – Рад, что мы встречаемся здесь. Йорги долго не хотел говорить, где ты остановился. Он – твой хороший друг. Но не такой хороший, как я – враг.

Черный виниловый жилет свободно висит на матово-белой груди. Резко выдаются выпирающие ребра. Черные штаны, черные ботинки. Вокруг плеча наверху черной перчатки белый мех.

Рука лупила Лорка в грудину, лупила снова, снова. Рука внутри.

– Ты по-всякому мне угрожал, и прелюбопытно. Как собираешься приводить в исполнение? – Страх Лорка поймала сеть экзальтации.

Князь сделал шаг, и крыло Себастьянова питомца огладило его голень.

– Не вопрос… – Князь наградил тварь мимолетным взглядом. У песчаного пруда встал, вогнал руку между близнецов, вкопал фальшивые пальцы в песок, сжал кулак. – Уфффф… – Он и с открытыми губами выдыхал шипение. Выпрямился, растопырил пальцы.

На ковер, дымясь, упало матовое стекло. Идас резко отдернул ногу. Линкей только быстрее заморгал.

– Каким боком это ответ на мой вопрос?

– Считай это демонстрацией моей любви к силе и красоте. Видишь? – Князь пнул осколки горячего стекла по ковру. – Фу! Слишком много примесей, муранскому не чета. Я пришел сюда…

– Меня убить?

– Урезонить.

– Что ты принес, кроме резонов?

– Правую руку. Я знаю, ты без оружия. Я доверяю своему. Мы оба играем на слух, Лорк. Правила установил Эштон Кларк.

– Князь, какова твоя цель?

– Оставить все как есть.

– Стазис есть смерть.

– Не столь гибельная, как твои безумные ходы.

– Я же пират, ты помнишь?

– Ты стремительно превращаешься в величайшего злодея тысячелетия.

– Скажешь что-нибудь, чего я не знаю?

– Искренне надеюсь этого избежать. Ради нас здесь, ради миров вокруг нас… – Князь прыснул. – По любой логике спора, Лорк, я в этой нашей битве прав. Ты об этом не думал?

Лорк прищурился.

– Я в курсе, ты хочешь иллирия, – продолжил Князь. – Хочешь по единственной причине – нарушить равновесие власти; иначе тебе неинтересно. Знаешь, что произойдет?

Лорк стиснул зубы, сказал:

– Я тебе расскажу: экономика Внешних Колоний полетит к чертям. Мигрирует огромная волна рабочих. Они наводнят космос. Империя будет близка к войне, как никогда после подавления Веги. Если компания типа «Красного смещения» достигает стазиса в этой культуре, это равносильно уничтожению. В Драконе работу потеряют столько людей, сколько потеряли бы в Плеядах, будь уничтожены мои компании. Ну, как тебе такое начало твоего довода?

– Лорк, ты неисправим!

– Тебе полегчало оттого, что я все продумал?

– Я в ужасе.

– Вот еще довод, Князь, можешь использовать: ты бьешься не только за Дракон, но и за экономическую стабильность Внешних Колоний. Если побеждаю я, треть галактики вырвется вперед, а две трети отстанут. Если побеждаешь ты, две трети галактики будут жить как живут, а треть падет.

Князь кивнул:

– Давай спали меня своей логикой.

– Я должен выжить.

Князь ждал. Супился. Сдвинутым бровям перечил недоуменный смех:

– Это все, что ты можешь сказать?

– К чему мне утруждать себя, доказывая, что рабочих можно, пусть и сложно, переместить? Что войны не будет, потому что миров и еды им хватит… если, Князь, распределять ее как надо? И что прибавка иллирия создаст кучу новых проектов и работы хватит всем?

Князевы черные брови выгнулись дугой.

– Столько иллирия?

Лорк кивнул:

– Столько.

У громадного окна Лала подбирала уродливые комки стекла. Разглядывала их, кажется не слушая беседы. Но вот Князь вытянул руку. Лала мгновенно вложила в нее стекло. Она ловила каждое их слово.

– Интересно, – сказал Князь, глядя на осколки, – сработает ли. – Пальцы сжались. – Ты настаиваешь на возобновлении междоусобицы?

– Князь, ты дурак. Силы, вскрывшие старую вражду, струились вокруг нас, когда мы были детьми. К чему делать вид, что наше поле боя маркируют эти параметры?

Кулак Князя завибрировал. Рука открылась. Яркие кристаллы жег изнутри синий огонек.

– Гептодиновый кварц. Он тебе знаком? Умеренное давление на стекло с примесями часто порождает… «Умеренное», говорю я. Разумеется, термин геологически условен.

– Ты опять мне угрожаешь. Уходи, сейчас же. Или тебе придется меня убить.

– Ты не хочешь, чтобы я ушел. У нас тут маневры в рамках одного поединка – решается, какие миры падут и где. – Князь взвесил кристаллы на ладони. – Я могу идеально продырявить одним из них твой череп. – Повернул руку; осколки вновь упали на пол. – Лорк, я не дурак. Я жонглер. Хочу, чтобы все наши миры вращались вокруг моих ушей. – Он поклонился и отступил. И снова его нога задела зверя.

Себастьянов питомец рванул цепь. Рассекли воздух паруса, толкая хозяйскую руку взад-вперед…

– Сидеть! Сидеть, сказал кому!..

…цепь вырвалась из руки Себастьяна. Тварь воспарила, замоталась туда-сюда у потолка. И бросилась на Лалу.

Та замахала руками, защищая голову. Князь увернулся, сделал нырок под крылья. Рука в перчатке ударила вверх.

Тварь запищала, отлетела, отбиваясь крыльями. Князь снова стеганул рукой по черному телу. Оно забилось на лету, рухнуло.

Тййи вскрикнула, подбежала к зверю – тот слабо трепетал на спине, – оттащила. Поднялся с табуретки, бугря кулаки, Себастьян. И упал на колени, склонился над раненым питомцем.

Князь повертел черной рукой. Ткань замарал жидкий пурпур.

– Это создание атаковало тебя на Эскларос, верно?

Лала все так же молча выпрямилась и столкнула темные волосы с плеча. Платье – белое; низ, воротник и рукава – с черной каймой. Она коснулась окропленного кровью атласного лифа.

Князь смотрел на мяучащее нечто между Тййи и Себастьяном.

– Счет почти равный, Лала? – Потер руки – плоть о кровавый мрак, – набычился на заляпанные пальцы. – Лорк, ты задал вопрос: когда я воплощу угрозы в жизнь? В любой момент в течение шести минут. Но между нами еще эта звезда. Слухи, о которых ты говорил Лале, нас достигли. Защитная вуаль, в которую завернулась Великая Белая Сука Севера, твоя тетушка Циана, эффективнее некуда. Вуаль заволокла все, едва ты покинул кабинет. Но мы подслушивали и у других замочных скважин; и узнали о звезде, что станет новой. Она или такие же звезды, очевидно, влекут тебя уже какое-то время. – (Голубые глаза отстали от испачканной ладони.) – Иллирий. Не вижу связи. Не важно. Люди Аарона работают над этим.

Напряжение болью скакнуло между бедрами Лорка и поясницей.

– Ты к чему-то готовишься. Давай. Действуй.

– Я должен понять как. Голой рукой, я думаю… нет. – Выгнулась арка бровей. Князь поднял темный кулак. – Нет, этой. Я уважаю твою попытку оправдаться передо мной. Но как ты оправдаешься перед ними? – Окровавленными пальцами он показал на экипаж.

– Эштон Кларк был бы на твоей стороне, Князь. И правосудие. Я здесь не потому, что сотворил ситуацию. Я всего лишь стараюсь ее разрядить. Я должен драться с тобой, потому что думаю: победа за мной. Ничего сложного. Ты за стазис. Я за движение. Все движется. Никакой этики. – Лорк посмотрел на близнецов. – Линкей? Идас?

Черное лицо поднялось; белое опустилось.

– Вы знаете, чем рискуете в этом состязании?

Один глядел на него, другой в сторону, оба кивнули.

– Хотите уволиться с «Птицы Рух»?

– Нет, капитан, мы…

– …в смысле, даже если все это…

– …все изменится, на Табмене…

– …во Внешних Колониях, может быть…

– …может, Товия оттуда уедет…

– …и мы снова будем вместе.

Лорк усмехнулся:

– Думаю, Князь возьмет вас с собой, если захотите.

– В дегте и перьях, – сказал Князь. – Отбелю – завороню. Вы воплотили свои мифы в жизнь. Черт бы тебя побрал, Лорк.

Вышла вперед Лала.

– Вы! – сказала она близнецам; оба подняли глаза. – Вы хоть понимаете, что случится, если поможете капитану фон Рэю и он преуспеет?

– Он может победить… – Линкей наконец отвернулся, серебряные ресницы дрожали.

Идас придвинулся, прикрывая брата.

– …а может и не победить.

– Что говорят о нашей культурной общности? – Это Лорк. – Мир не таков, каким ты его видел, Князь.

Лала резко обернулась:

– Есть доказательства, что в нем все по-твоему? – Не дожидаясь ответа, уставилась на Злато. – Лорк, посмотри.

– Я смотрю. Что ты видишь, Лала?

– Вы – ты и Князь – хотите подчинить внутренний огонь, движущий миры против ночи. Здесь огонь прорвался. Ранил этот мир, этот город так же, как Князь ранил тебя.

– Чтобы носить такой шрам, – сказал Князь (Лорк ощутил, как деревенеет челюсть; кучкуются мышцы на виске и лбу) неспешно, – ты, верно, должен быть круче меня.

– Чтобы его носить, я должен тебя ненавидеть.

Князь улыбнулся.

Мыш, видел Лорк краем глаза, попятился к косяку, обе руки за спиной. Вялые губы отпали от белых зубов; оба зрачка очертил белок.

– Ненависть – привычка. Мы долго ненавидели друг друга, Лорк. Я, пожалуй, все закончу прямо сейчас. – Князь согнул пальцы. – Помнишь, с чего началось?

– На Сан-Орини? Помню, вы были избалованными и злобными, такими же, как…

– Мы? – Брови Князя вновь выгнулись дугой. – Злобные? Хм… но ты-то был вопиюще жесток. И я тебя за это не простил.

– За то, что я пошутил насчет твоей руки?

– А ты пошутил? Странно – не помню. Нападки такого рода, ты знаешь, я забываю редко. Но нет. Я о том варварском представлении, куда ты нас повел, в джунглях. Звери; и мы даже не видели зверей на арене. Все эти: повисли на ограждении, потеют, орут, пьянь и… зверье. И Аарон – один из них. Я его помню как сейчас: лоб блестит, волосы всклокочены, лицо искривлено жутким воплем, кулак трясется. – Князь сомкнул бархатные пальцы. – Да, кулак. Я тогда впервые увидел своего отца таким. Меня это ужаснуло. С тех пор мы видели его таким часто, да, Лала? – Глянул на сестру. – После слияния с «Де Тарго», когда он вечером вышел из зала заседаний… скандал с антифламиной семь лет назад… Аарон – человек милый, интеллигентный и запредельно злобный. Ты первый показал мне голую злобу на его лице. Лорк, я так и не смог тебе это простить. Твой план, что бы ты ни задумал, с этой дурацкой звездой: я его остановлю. Остановлю безумие фон Рэя. – Князь сделал шаг. – Если Федерация Плеяд обвалится с тобой, только так выживет Дракон…

Себастьян на него бросился.

Все произошло внезапно, удивив всех несказанно.

Князь рухнул на колено. Его рука упала на куски кварца; те брызнули синим огнем. Себастьян ударил; Князь пульнул осколок по воздуху: ххвик. Кварц впился в волосатую руку киберштыря. Себастьян зарычал, отшатнулся. Князева рука хватала яркие раздробленные кристаллы.

…ххвик, ххвик и ххвик.

Кровь заструилась из двух точек на Себастьяновом животе и одной на бедре. Линкей ринулся с края пруда:

– Эй, ты не смеешь…

– …да, он смеет! – Идас вцепился в брата; белые пальцы с черным засовом на груди не справлялись.

Себастьян упал.

Ххвик…

Тййи взвизгнула и упала рядом, обняла его кровавое лицо ладонями, нависла над ним.

…ххвик, ххвик.

Себастьян выгнулся, задыхаясь. Запульсировали раны на бедре и щеке и две на груди.

Князь встал:

– Теперь я убью тебя! – Переступил через ноги Себастьяна; каблуки штыря пахали ковер. – Это ответ на твой вопрос?

Оно пришло откуда-то из недр, где стояло на якоре среди вчерашних дней. Спасибо блажи: Лорк видел форму и силуэт чисто и светло. Внутри сотряслось. Из гамака паха продралось в желудок, взвилось по ребрам, яростно заизвивалось и изверглось из лица. Лорк взревел. Периферийным осознанием, которое усугубил наркотик, он увидел оставленную на круге Мышову сирингу. Подхватил ее…

– Капитан, нет!

…Князь метнулся вперед. Лорк присел, прижимая инструмент к груди. Выкрутил ручку интенсивности.

Кончиками пальцев Князь сокрушил косяк (где секунду назад стоял Мыш). Тот расщепился на четыре и пять футов вверх и вниз.

– Капитан, это моя…

Мыш прыгнул, и Лорк сшиб его ладонью. Мыш отлетел и шлепнулся в песчаный пруд.

Лорк вильнул вбок и развернулся к двери, а Князь, все еще улыбаясь, отступил.

Тогда Лорк ударил по тумблеру настройки.

Вспышка.

Отражение на Князевом жилете; луч был плотным. Князь взметнул руки к глазам. Помотал головой, промаргиваясь.

Лорк ударил по сиринге еще раз.

Князь вжал ладони в глаза, ступил назад, заверещал.

Лорковы пальцы рвали струны звуковой проекции. Хотя луч был узконаправлен, по комнате, затапливая вопль, грохотало эхо. Голова у Лорка тряслась от грома. Но он ударял по звуковой панели снова. И снова. С каждым взмахом его руки Князь отступал дальше. Он запутался в ногах Себастьяна, но не упал. Вот опять. Голова у Лорка раскалывалась. Обособленная от гнева часть сознания думала: среднее ухо точно в клочья… Ярость карабкалась все выше по извилинам. Теперь ею пылал весь Лорк.

И снова.

Руки Князя стегали голову. Рука без перчатки врезалась в висячую полку. Упала статуэтка.