Текст книги "Законы разведки"

Глава 19

Откровенно говоря, я стал скучать по Олегу. Как-то так получилось, что у меня никогда не было близких друзей. Ваш покорный слуга всегда слыл одиночкой, и всенародно любимые забавы, как то футбол или рыбалка, попросту не понимал. Правда, любил карты, но только в узком семейном кругу. И то один на один. С отцом, отчимом, женой… Семья всегда была у меня на первом плане. Вернее, на единственном. Только лишившись жены и дочери, я с горечью осознал, что мне больше не с кем поделиться сокровенным, некому довериться, не на кого опереться.

Почти два месяца Олег был рядом со мной. Очень малый даже по земным меркам срок. Но его оказалось достаточно, чтобы этот необыкновенный человек стал моим самым лучшим другом. Я смотрел на него и видел себя.

Временами мне становилось жалко нас обоих. Ну почему мы не родились в нормальной стране, почему вынуждены вести двойную жизнь? Я хочу быть простым художником, а Олег – обычным писателем. Мы могли бы жить в хороших, благоустроенных домах с любимыми женами, воспитывать детей, путешествовать, развлекаться. Жить, руководствуясь презираемым большевиками принципом «моя хата с краю», тихо, мирно и спокойно, как большинство обывателей в цивилизованных странах.

Вот-вот, в ци-ви-ли-зо-ван-ных!

В нашей стране такой номер не проходит. Кто-то обязательно подожжет дом, угонит машину, нагадит во дворе. Кто-то выкрадет ребенка или изнасилует жену. А то и вовсе лишит их жизни. Поэтому мы вынуждены взяться за оружие. И владеть им не хуже, чем пером или кистью!

Вихренко вернулся только 31 декабря, когда я почти полностью смирился с мыслью, что встречать Новый год придется в одиночестве.

В девять вечера со двора донеслось урчание автомобильного двигателя, и мощный звук клаксона разрезал тишину. Я выглянул в окно и увидел знакомый БМВ. Из него выходил Олег с гитарой, как с автоматом, за плечом и громадной хозяйственной сумкой в руке.

Заметив в освещенном окне мою фигуру, он заорал на весь дворик:

– С наступающим Новым годом!

Спустя несколько минут мы выкладывали на стол всевозможные снадобья, вызывающие голодный блеск в глазах и обильное слюноотделение.

Олег пил шампанское, я – пепси-колу. Но никакого дискомфорта по этому поводу не испытывал. Телевизор даже не включали. Зачем нам эти старые песни о главном в чьем-то исполнении, если мы сами прекрасно знаем все хиты семидесятых? За несколько часов вспомнили «Синюю птицу» и «Восточную песню», «Алешкину любовь» и «Жил-был я», «О чем плачут гитары» и «Для меня нет тебя прекрасней».

Классные это были вещи! В основным, грустно-печальные, слегка наивные, зато искренние и душевные.

 
Теплый дождь стучит по крышам,
По асфальту и по листьям,
Я стою в пальто и мокну зря…
 
 
Мы, притворившись вдвоем,
Что есть любовь, что ею живем…
Будет над землею снег кружиться белый
И плясать весенние дожди,
Будет все, как прежде, только что мне делать,
Если ты сказала: «Уходи»?
 

Или вот:

 
И зачем с тобою было нам знакомиться?
Не забыть теперь, поверь, мне взгляда синего.
Я всю ночь не сплю, а в окна мои ломится
Ветер северный, умеренный до сильного…
 
 
Только лед не возвращается по Неве,
уплывшей в Ладогу,
и любовь со мной прощается,
недоступная, как радуга.
С нею радости не нажито,
с нею горе не измерено.
Но куда же ты, куда же ты?
Может быть, не все потеряно!
 

Самую любимую повторяли на бис несколько раз:

 
Я думал это все пройдет,
пусть через месяц, через год,
а вышло все наоборот…
 

Как про меня написано!

За окном выла молодежь: «Ласкай меня, я желаю огня», «Ты мой герой, побудь со мной», «А я тебя люблю, люблю, люблю, а я с тобой хочу, с тобой хочу…»

Разницу улавливаете?

Глава 20

Второго января «Белая стрела» сразила Гичковского. Он жил далеко, на северо-востоке, в Красногвардейском районе и получил пулю в лоб в подъезде собственного дома. Телохранитель бандита не проявил достаточного рвения и, услышав характерный хлопок, шмыгнул в подвал. Киллер произвел контрольный выстрел и, избавившись от «Стечкина», стал отходить в направлении крематория. Может, он хочет оплатить кремацию своей жертвы?

Вихренко подобрал пистолет и по заблаговременно намеченному маршруту побрел к автомобилю, оставленному на Пискаревском проспекте. Я следовал в трехстах метрах за ним. Никто за нами не увязался.

На следующий день в Санкт-Петербург приехал друг Олега Михаил Ермилов. С нами он не контактировал – получил оружие из рук Вихренко и отправился в гостиницу.

Пятого января он приступил к выполнению задания, суть которого Олег объяснил ему еще в Москве. Познакомился в баре «Розмари» с группой парней, кутил с ними несколько дней напропалую, а седьмого января, как и было запланировано, затеял в баре скандал, используя в качестве своей «визави» знакомую из гостиницы. И тут появился герой-освободитель…

Завязалась драка, исход которой был предрешен заранее. Старшему милицейского наряда Михаил предъявил удостоверение личности на имя Изотова и доверительно сообщил, указывая на меня, что «этот пьяный гражданин искалечил моего товарища». Свидетели Родин и Потемкин согласно кивали головами.

Я ничего не опровергал. И только, когда меня доставили в райотдел, вдруг «протрезвел» и «вспомнил», что мне угрожали пистолетом.

Вернувшись к бару, милиционеры быстро нашли «Стечкина». Оперативно допросили Потемкина и Родина, благо, что записали их паспортные данные. Те конечно же решили не выдавать «кормильца» Изотова, и все валили на меня…

Самого «капитана» найти так и не удалось.

Ведомство ничего не знало о наших мероприятиях, а если бы кому-то стало известно, что ствол засветился в Питере, – так мало ли кто мог подобрать бесхозный пистолет?

Впрочем, дальнейшую судьбу оружия Ведомство не отслеживает – убеждал Вихренко. Да и невозможно сделать это, так как стволы поступают в нашу организацию без фабричных номеров из партий, которые не фигурируют в документах ни на заводах, ни в арсеналах. Спецзаказ!

Глава 21

После моего освобождения, в воскресенье 25 января, у нас с Олегом состоялся основательный разговор. Все о том же. О причинах покушения на мою семью.

– Из тюрьмы многое видится другими глазами, – утверждал я. – Может, потому, что там есть время для раздумий…

– Поэтому чиновников надо периодически туда сажать. Для осмысления свой деятельности, – язвительно прокомментировал Вихренко. – Сталинская теория.

– Но кое к кому ее неплохо было бы периодически применять на практике и сегодня.

– Это точно, – хмыкнул Олег. – Еще бы точно вычислить, с какой буквы алфавита начинать, а потом всех по списку…

– И вот к какому выводу я пришел в «Крестах»: меня сдали. А сделать это мог только один человек. В крайнем случае – два. Недаром Иванов так акцентировал внимание на этом.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?

– Думаю, что да. Но ты – не в их числе.

– Спасибо… – поклонился Олег. – Знаешь, гипотетически я предполагал нечто в этом роде… Были кое-какие зацепки… Но уверенности не было. И сейчас – нет. Лучше бы какой другой вариант.

– Да я понимаю. Самому не по себе… А насчет «другого варианта»: в 1987-м на Сааремаа у меня стажировался курсант по кличке Гвоздь. Поговаривают, уже тогда он работал на Моссад… Ты что-нибудь слышал об этом?

– Я в байки не верю! – решительно бросил Вихренко. – Помню эту историю. Копали. Там все – с точностью до наоборот. Скорее всего, это наши шустрячки из военно-промышленного комплекса сами организовали продажу секретных подлодок на Запад, а парня просто подставили.

– Что с ним?

– Исчез без следов. Как часто бывает… Мы проводили внутреннее расследование. Никаких связей Гвоздя с иностранными спецслужбами найти не смогли. Дали указание всем «кротам» обратить особое внимание на обнаружение данной личности – глухо!

– А если он действительно сотрудничал с Моссад?

– Даже это ничем тебе не грозит. Инструкторов рядовые боевики сдать никак не могут. Они даже не имели представления, откуда ты прибыл. Чтобы выйти на тебя только по словесному портрету, им надо будет прошуршать все 250 миллионов.

– Чуть меньше… Исключим женщин, стариков, детей. Затем сузим зону поиска, ограничив ее спортсменами-подводниками, родившимися где-то с середины пятидесятых по шестидесятые… Получится не так уж много.

– Все равно – десятки, если не сотни тысяч. В первую очередь Гвоздь сдал бы свое отделение… Их было всего четверо, так ведь? Мы всех проверили. Один погиб, двое остальных успешно работают на Ведомство. Причем один на должности, связанной непосредственно с руководством агентурой. Их никто не трогал. Я уверен – тебя сдали гораздо позже. Причем – сверху. С кем ты был непосредственно связан?

– С каким-то Андреевым. Естественно, Андреем Андреевичем.

– Мне это имя ни о чем не говорит. Что ты знаешь о нем?

– Ничего. Только то, что он должен быть одним из заместителей Верховного Папы. Ты со всеми знаком?

– Практически – да. Хотя те, кто курирует внутренние фронты, сейчас зашифрованы похлеще закордонных нелегалов. Как он выглядит?

– Лет сорока пяти. Может – пятидесяти, если хорошо сохранился. Неприметный такой типчик. Маленький, серенький. Скорее из интеллектуалов, чем из нашего брата.

– Обижаешь!

– Я имею в виду, что не спортсмен, не спецназовец – точно. Наверняка числился в аналитиках или в главных вербовщиках дворников на какой-нибудь западной авиабазе. Плюгавенький, лысоватый…

– Стоп! Идея! – загорелся Вихренко. – Завтра снова посетим милицейскую лабораторию, в которой мы составляли фоторобот покушавшегося на тебя киллера, и там смоделируем портретик Андрея Андреевича!

– Точно. Как мы до сих пор до этого не додумались?

– Недаром ты утверждал, что тюрьма активизирует умственные способности.

– В «Крестах» сидел я, а не ты…

– Но идея осенила меня с твоей подачи. Это несомненно. – (Вот и обменялись любезностями!) – Если я не узнаю его сразу, то возьму портрет в Москву и там выясню, «ху из ху»…

– Да, еще, – напутствую Олега. – Проверь хорошенько, что есть у нас по Мисютину. Уж больно не похож он на якутского беспризорника. Поинтересуйся его покойными родителями. Не исключено, что кто-то из них – с польскими или западно-украинскими корнями. А если нет – это еще подозрительнее. И еще. В шахматы наш Барон играет замечательно…

– Это неудивительно. Среди тех, кто много лет провел в зоне, масса прекрасных шашистов и шахматистов. Гроссмейстер на гроссмейстере…

– В том-то и дело, что в зоне он почти не был, несмотря на две судимости.

– Да? Это интересно. Что еще он говорил? Из нетрадиционного?

– Хвастал, что отлично учился в школе…

– М-да… Еще.

– Утверждает, что был призером армейских соревнований по боксу.

– Когда он служил, знаешь?

– С 1979-го. По-видимому, так и есть.

– Это уже кое-что… Где у нас его фотография, экспроприированная в СИЗО? Я возьму ее с собой. Достану списки спортсменов, участвовавших в армейских спартакиадах, и мы выясним, что это за птица. Если, конечно, Барон говорил правду, а не водил нас за нос.

На том и порешили.

26-го, в понедельник, фоторобот Андреева был готов. Вихренко оседлал бээмвуху и отправился в столицу.

Я снова остался один. На этот раз ненадолго.

Глава 22

Уже 1 февраля мы встретились снова. Московский вояж превзошел самые смелые ожидания.

– О ком докладывать раньше? – Глаза Олега искрились. – О Мисютине или Андрееве?

– Давай сначала по первому…

– Хорошо. Он не тот, за кого себя выдает! Мисютин Сергей Иванович, родился в 1960-м в Якутске. Его родители – геологи – погибли в вертолетной катастрофе, когда мальчику было десять лет. Кстати, русаки самые натуральные.

– Пока Бароновой легенде соответствует…

– Со времени катастрофы и начались все его беды. Бросил школу, бродяжничал, состоял на учете в детской комнате милиции. Вот его фото того периода…

Я внимательно вгляделся в снимок. Нормальный пацан с озорными смеющимися глазами…

– Мы провели тщательный сравнительный анализ этой фотографии с той, что добыли в СИЗО. Вывод экспертов категоричен – совершенно разные люди!

– Вот это номер…

– Среди более-менее известных боксеров такой фамилии нет. Значит, в стройбате он еще был самим собой. Демобилизовавшись, в Якутск не вернулся. Остался в Питере, в начале восьмидесятых связался с небезызвестным Владимиром Кумариным… Вот именно в это время и произошла подмена! Отныне в милицейских досье будут фигурировать фотографии другого человека – это определили наши эксперты, затребовав в архиве первые уголовные дела мнимого Мисютина. Что скажешь по этому поводу?

– Я думаю, что настоящий Мисютин погиб во внутренних разборках где-то в начале перестройки. То есть в середине восьмидесятых. А его документами воспользовался кто-то из ближайших сообщников Кума, которому нужна была надежная легенда. Скажем так, у него были причины не попадать в руки правосудия под собственным именем. Может, над ним довлел страх получить большой срок за содеянное тяжкое преступление? Грабеж, убийство…

– Мыслишь совершенно правильно. Школа! Но еще больше ты будешь удивлен следующей информацией. Я проверил призеров всех армейских соревнований по боксу в период с 1975 по 1985 год. Некоторые из них уже перебрались в мир иной, некоторые ушли из спорта и ведут обычную жизнь. Кто-то из них стал отцом, кто-то уже дедом…

– Ладно, не томи душу, выкладывай главное.

– Хорошо, не буду! – Олег рассмеялся и выложил на стол несколько фотографий разных лет. С них на меня смотрел мой однокамерник. – Это Владимир Новицкий, единственный из тех призеров, кого не удалось разыскать. Родом из того же Мочкапского района, что и Кумарин. Появился на свет в пятьдесят девятом. В том же году родители (кстати, мать у него – с Западной Белоруссии) переехали в Тамбов. Способный был малый. Школу закончил с золотой медалью, но в институт по каким-то причинам поступать не стал – отправился на службу в наши доблестные Вооруженные силы. Кстати, служил в Москве, в спортроте. Считался перспективным боксером. Мастер спорта международного класса, это тебе не хрен собачий… Демобилизовавшись, остался в столице. И поступил… Как думаешь – куда?

– Не знаю, – я недоуменно пожал плечами.

– Вовек не догадаешься! Московский экономико-статистический институт связи, на факультет обработки экономической информации!

– Йо-пэ-рэ-сэ-тэ, – не удержался я. – Ни фига себе кузница кадров! Не многие наши аналитики удосуживались чести получить такое образование.

– Это еще не все. С четвертого курса Новицкий исчез.

– Как так?

– Уехал в Тамбов на зимние каникулы и не вернулся.

– Что удалось узнать по этому поводу?

– Случилась драка, в которой участвовал и наш герой. А так как он умел крушить носовые перегородки, то кое-кто оказался в больнице. И этот кое-кто – единственный сыночек тамошнего первого секретаря обкома.

– Та-ак… Парня начали прессовать органы, и он предпочел за лучшее смыться в Питер к Кумарину, которого, по всей видимости, знал еще с детства. Здесь немного пожил на нелегальном положении, а когда представился удобный случай, превратился в Мисютина. Хотя мне кажется, что повод все же мелковат для того, чтобы бросить институт и смыться из родительского гнездышка…

– Точно. Но и это еще не финал! Началась перестройка, партия утратила свои авангардные позиции, и Новицкий, не маскируясь, стал появляться в Тамбове под собственным именем. Поговаривают, даже помирился с обиженным сыночком…

– Снова ни черта не понимаю!

– Я тоже. Его уже не преследовали – возвращайся к спокойной домашней жизни, восстанавливайся в институте, делай, что хочешь, одним словом. Но нет – приедет в отпуск, и назад в банду! Причем в Тамбове никто плохого слова о нем не скажет. Вежливый, внимательный, образованный… Все считают, что он доцентом в каком-то секретном институте служит.

– Доцент… Прямо «джентльмены удачи»… Хотя, если разобраться, ничего странного в его поведении нет. Преступная среда засасывает, как и всякое болото. Повращавшись несколько лет в кругу таких авторитетов, как Кум, сам поневоле станешь Аль-Капоне. Опять же – деньги, девочки, трудно отойти от разгульной жизни, когда уже втянулся в таковую, – подытожил я.

Вихренко согласился со мной.

– Остался второй «подследственный». Начинай, Олежка, не набивай себе цену. Я ведь по глазам вижу, что насчет Андреева ты тоже собрал целый ворох информации.

Но на сей раз наблюдательность подвела меня.

– Андреев не мог сдать тебя. – Мой друг скорчил кислую гримасу. – Хорошо это или плохо – судить тебе.

– Думаю – хорошо. Снято подозрение с товарища, что может быть лучше?

– Настоящая его фамилия Ставкин. Андрей Николаевич. Это по официальной версии. Мама с папой наверняка давали ему другое имя. На внутренней службе находился только короткий период – с 1992 по 1995-й. Всю жизнь занимался внешней разведкой, она же затребовала его обратно. Поговаривают, что Андреев-Ставкин принимал непосредственное участие в организации обоих российских путчей, но доказать это не удалось. После ГКЧП его в наказание из-за границы перевели в Россию, а после октября девяносто третьего поступили прямо наоборот.

– Почему только в девяносто пятом?

– Не знаю. Разбирались, наверное. Были предложения отправить Андрея Николаевича на пенсию, но вспомнили, что он один из лучших вербовщиков агентуры, и отправили в Швейцарию. От греха подальше. Пусть там путчи организовывает.

– Да, потрудился ты на славу, – похвалил я и пожал крепкую руку коллеги. – Как обстановка в Ведомстве?

– Центр встревожен некоторым сокращением исходящей от тебя информации.

– Откуда это тебе известно?

– Она ведь поступала на мой адрес!

– Ну и…

– Собираются вместо Андрея Андреевича отправить к тебе нового куратора.

– Теперь какого-нибудь Сергеева?

– Я постарался убедить Верховного Папу, чтобы дал мне твои координаты… Если нашу питерскую авантюру еще не раскрыли, решение должно быть положительным, хотя по должности мне еще не положено курировать такого ценного агента, как ты.

– Это было бы просто здорово… Думаю, все получится – ведь о наших контактах никто не знает.

– Ошибаешься. Знает.

– Кто?

– Малярская, Ермилов… Масса народа из больницы, правоохранительных органов.

– Да… – только и смог вымолвить я.

– Сбрасывать со счетов нельзя никого. Хотя в принципе в Михаиле я уверен, мы много лет работаем плечом к плечу…

– Он наш?

– Да. Придумывает легенды для сотрудников Ведомства, обеспечивает их подлинными документами. Кагэбэшников, пожарных, работников санэпидемстанции – в зависимости от ситуации…

– Вот почему Миша с такой легкостью спалил удостоверение сотрудника милиции. Он себе еще «нарисует». А Малярская?

– У меня нет никаких сведений о ее контактах с ГРУ. Но порой на Ведомство и на Контору работают такие люди, что можно свихнуться! От дворника до…

– Лучше не продолжай. Будем надеяться, что все обойдется. Во всяком случае, до сих пор нам везло…

Глава 23

Ведомство родное, к счастью, ничего лишнего не пронюхало, и Олега утвердили в качестве моего куратора. Отныне мы могли, не таясь, встречаться где угодно и вместе планировать предстоящие операции.

В качестве основных нами рассматривались два плана. Первый: ждать сообщений Мисютина-Новицкого, второй – похитить Кузнеца и подвергнуть его допросу с пристрастием.

Второй вариант практически не годился, так как мы сами не были до конца уверены в причастности бандитского лидера к покушению на мою семью. Одного из «гранатометчиков» видели в его компании. Что с этого? Даже Малышев отрицал возможность близости Лопуха к Кузнецу! Последнему достаточно лишь твердо стоять на своей непричастности к преступлению – и мы ничего не сможем добиться.

Вызвать «Белую стрелу» и пристрелить его? От кого тогда узнаем правду? Нет, раньше надо выйти на непосредственного исполнителя!

Но как его найти, если никаких зацепок нет? Остается надеяться только на Барона.

Время шло, а Мисютин не появлялся. Февраль, март, апрель… Я уже стал утрачивать терпение, когда первого мая раздался междугородний звонок, и я услышал знакомый голос:

– Привет, спаситель!

– Нашлась пропажа, – недовольно пробурчал я. А в душе радовался и ликовал!

– Слушай меня внимательно, – вибрировал голос в трубке. – Ежели что-то непонятно, сразу спрашивай.

– Говори. Не тяни резину.

– Кое-какую информацию по интересующему тебя делу я уже раздобыл. Десятого сентября наш общий друг встречался с двумя приезжими парнями. Они подрядились сделать работу, которая доставила тебе столько неприятностей. Получили аванс. А за остальными бабками не явились.

– Одному из них деньги, наверное, больше никогда не понадобятся. Как и его питерскому сообщнику.

– Почему ты мне в «гостинице» не сказал об этом?

– Не люблю трепаться…

– Тогда многое становится ясно! Второй не пришел за баблом, так как не выполнил задания и боялся… (Он ненадолго замолчал, подбирая нужное слово.) Боялся наказания, правильно?

– Логично…

– Смотри, как бы вместо него не назначили другого, – с нажимом сказал невидимый Барон.

– Я не из пугливых… Это все?

– Нет, не все. Заказчик спросил тогда: «Что вы станете делать… в случае успеха». Парни рассмеялись и ответили: «Уедем в Дели!» Сейчас я проверяю всех выехавших в Индию после того случая. Если не найдем исполнителя, заказчик не признается…

– Это я понимаю.

– Сам-то хоть шевелишься?

– В каком смысле?

– Что-нибудь предпринимаешь?

– Пытаюсь. Только ни черта не выходит.

– Ты что-то говорил о питерском сообщнике. Его имя известно? – спросил Барон. – Вычислить его сможешь?

– Да. Может, не напрямую…

– Знаешь что, ты поговори с его родственниками, поспрашивай насчет Индии. Может, у них там знакомые есть?

– Вряд ли…

– Может, каким-то бизнесом они интересовались?

– Я поговорю, но это все не то. Думаю, у них так принято: просто отлеживаться в Дели, пока улягутся страсти после очередной акции.

– Наверное, ты прав. Но попытка – не пытка. Ты еще долго жил в «гостинице»?

– Нет. Мой друг хай в прессе поднял, еще кое-кому накапал… Пришлось нашим общим знакомым вернуть меня домой. Лишнего, сам понимаешь, не выплыло. А как ты?

– Немножко изменился в лице, но узнать можно.

– Откуда звонишь?

– Не скажу даже тебе. И телефонисток можешь не тревожить – я здесь проездом…

– Зачем мне это?

– Так, предупреждаю на всякий случай… Чтоб тебе глупости в голову не стреляли. Мой адрес нынче немало стоит…

– Мы же союзники!

– Сейчас родному брату доверять нельзя… Но ты не бойся – надолго я не пропаду. Дружбан твой совсем оборзел, половину нашей территории оттяпал, клиентов переманивает в открытую. Пора серьезно взяться за него.

– Накопишь силы – приезжай!

– А что, соскучился?

– Мы уже говорили на эту тему…

– А я скучаю… По Неве и по Дворцовой площади, по Петродворцу и по тебе, Тундра! Так что держись, братишка!

– Держусь… Когда еще позвонишь?

– Точное время называть не буду. Где-то в конце мая. Ты без меня ничего не предпринимай, о'кей?

– Все будет путем! Кузнец по любому скоро «уедет в Могадишо», и ты вернешься в Питер.

– Куда-куда он уедет? – недоуменно спросил Барон.

Но я уже положил трубку.