Текст книги "Русские непобедимы. Главные сражения нашей истории"

Игорь Немчинов. «С такими людьми воевать безнадежно» (Крымская война)

В феврале 1856 года начался Парижский конгресс, подведший итоги Крымской войны. Во все прежние эпохи она в народной памяти находилась в тени трех Отечественных, разразившихся в 1812-м, 1914-м и 1941-м. Но это, кажется, не вполне справедливо.

Россия всячески стремилась избежать столкновения. К конфликту подталкивали Франция и Великобритания, заключив в удушающе тесные объятия Османскую империю. Французы во главе с Наполеоном III стали всячески шантажировать турок, требуя отказаться от ранее принятых перед Россией обязательств.

На тот момент в составе империи османов, уже сильно ослабленной, крайне неустойчивой, все еще находились многие области Восточной Европы, населенные православными народами, и Ближний Восток с его главными христианскими святынями. Россия не посягала на статус-кво и настаивала лишь на своем законном приоритете – оставаться на Святой земле в качестве главного духовного арбитра, патрона ближневосточных христиан и паломников, наблюдателя за церковной жизнью в Палестине.

Против этого как раз и выступили французы, пережившие у себя несколько антимонархических, а главное, антирелигиозных по своей сути революций, впитавшие в нескольких поколениях идеологию в духе «шарли эбдо», но внезапно «вспомнившие», что они – представьте себе! – тоже христиане. После чего громогласно и ультимативно потребовали вручить им ключи от Вифлеемского храма Рождества Христова. Турки, то ли испугавшись ультиматума, то ли лукаво симулировав испуг, предпочли рассориться с русским царем. И подать тем самым заявку на вступление в североатлантический альянс. Это было первое, но не последнее в мировой истории принятие Турции в «блок НАТО».

И если в XXI веке ее правителям, чтобы до предела испортить отношения с русскими, вздумалось сбить боевой самолет в небе над Сирией, то в середине XIX столетия османские власти избрали другой способ удара в спину: на родине Спасителя они фактически уравняли в правах, с одной стороны, христианнейшего монарха и его подданных, а с другой – расхристанных псевдокатоликов, искавших лишь повода покуражиться. Мог ли Николай I снести подобное оскорбление от турецких «партнеров»?

Российский император оказался до конца верен своей исключительно миролюбивой политике. Он даже был готов терпеть французов с ключами от Вифлеемского храма в руках. Однако взамен потребовал у турок некоторых внешнеполитических уступок. Таковые предполагали усиление особой роли России на Балканах и в Палестине, причем ко взаимной выгоде обеих империй. Османам это позволило бы максимально долго сохранять территориальную целостность, несколько нормализовать социальный климат в стране, раздираемой межрелигиозными и межэтническими конфликтами-противоречиями. Русские обеспечили бы устойчивый мир на своих юго-западных границах, помогли бы балканским, закавказским и ближневосточным единоверцам уменьшить дикий гнет со стороны полубезумных исламистов и прочих башибузуков. Если бы не вмешались в этот сугубо миротворческий процесс западные державы, русский царь наверняка смог бы добиться поставленных целей. Но у французов и британцев на сей счет были совершенно другие планы, им требовалась война: как максимум – на уничтожение нашей страны, как минимум – на ее значительное ослабление. Первые к тому же мечтали взять реванш за поражение в наполеоновских баталиях, вторые – разжиться за счет русских пространств новыми колониями. Чем подпитывалась их уверенность в благополучном для себя исходе военной кампании? В советские времена наши историки отвечали на этот вопрос стандартно: крепостническая Россия сильно отставала в технологическом отношении от западноевропейских государств, что гарантировало им на случай войны явное превосходство. Что ж, вряд ли и теперь можно эту причину счесть малоубедительной. Действительно, индустриализация в тех же Франции и Великобритании шла гораздо быстрее, нежели в нашей стране, и разница в развитии военно-промышленных комплексов стала весьма ощутимой. Самый показательный пример: интервенты убивали русских бойцов из нарезного оружия, которое было куда эффективнее гладкоствольного, имевшегося в распоряжении россиян. Проявились и другие преимущества тогдашних натовцев. Скажем, они могли себе позволить атаковать наши порты с моря, а русские моряки, увы, не имели возможности ответить мощной бомбардировкой где-нибудь в Марселе, Саутгемптоне или на Сардинии. Флот России был для этого недостаточно силен.

Сегодня, пожалуй, есть все основания полагать: историческая литература прежних эпох давала не вполне адекватные представления о событиях 1853–1856 годов. Советские историки, вскользь упоминая о храбрости, доблести, самоотверженности наших защищавших Родину предков, упирали в основном на то, что Крымская война закончилась для нас абсолютно бесславно и что, дескать, по-другому и быть не могло в годы правления «Николая Палкина».

Дореволюционные историографы зачастую впадали в другие крайности, например, приписывали отдельным политикам, военным стратегам и дипломатам свойства, якобы определявшие ход глобальной истории, будто бы серьезно влиявшие на решение вопросов войны и мира. Скажем, в исследовании Андрея Зайончковского чересчур много внимания уделяется личным качествам турецких пашей, британских аристократов, французских посланников, русских чиновников, из чего логически (если воспринимать месседжи автора буквально) можно вывести: кабы не «самохвальство Лавалета» (французского посла), первоначальный конфликт русских с турками мог бы и не возникнуть. Или: если бы всевозможные пальмерстоны и рэдклиффы оказались именно такими джентльменами, за которых себя старательно выдавали, то с ними вполне можно было бы подружиться, договориться о предотвращении войны. Или: российский чрезвычайный посол князь Александр Меншиков отличался злоязычием, а значит, посылать его на урегулирование спорных вопросов с Оттоманской Портой Николаю I явно не следовало…

Не станем принижать роли личностей в истории. И тем не менее подчеркнем: все эти персоны выражали не столько собственные политические взгляды, сколько интересы самых могущественных сил планеты. Каких-либо случайностей, спонтанных действий в их поведении искать не следует.

Это была самая настоящая мировая война – как по географическому охвату, так и по стратегическим целям противоборствовавших сторон. Боевые действия разной степени интенсивности шли на Дунае, Черном, Азовском, Балтийском, Белом морях, на Тихом океане; в Крыму и Закавказье, в Дунайских княжествах и Одессе, на Соловках и близ Петербурга, на Камчатке и землях, населенных финнами. В случае безусловного успеха захватчиков Российская империя лишалась многих своих территорий, традиционного геополитического влияния в бассейне Черного моря, на Балтике, в странах Восточной Европы, собственного Черноморского флота и вообще статуса великой державы. В Севастополе уже тогда, а не в результате возможного триумфа (к счастью, несостоявшегося) «революции гидности» развернулась бы во всю мощь крупнейшая военно-морская база североатлантистов.

Если бы победила Россия, то она ограничилась бы освобождением из-под османского ига православных народов, взяла бы под контроль пролив Босфор (возможно, вместе с Дарданеллами) и установила режим наибольшего благоприятствования для всех верующих людей на Святой земле, родине Христа и пророков.

Крымская война выявила условных, а не абсолютных победителей. Российский народ, проявив, как принято говорить, беспримерное мужество и стойкость, сумел отстоять независимость и целостность родной страны. Хотя верх одержал-таки североатлантический альянс. Он уже было оттяпал себе Крым и город русской славы, однако наши войска под занавес этой мировой кампании захватили на востоке Турции стратегически важный для нее Карс. В итоге на Парижском конгрессе «натовцы» согласились оставить Севастополь и весь полуостров, а русские в обмен на это снова отдали Карс туркам.

С этими героическими и трагическими событиями связаны самые славные имена: адмиралов Павла Нахимова, Владимира Корнилова, Владимира Истомина, хирурга Николая Пирогова, Льва Толстого и его друга Аркадия Столыпина (знаменитого и безупречного государственного служащего, к тому же отца легендарного премьера) и многих других. Биографии и заслуги этих людей перед Родиной узнать в век интернета совсем нетрудно. Мы же за наилучшей иллюстрацией главного итога Крымской войны обратимся к недавней авторской телепередаче Никиты Михалкова и позаимствуем из нее чрезвычайно проникновенный, уникальный по своей выразительности текст, письмо французского солдата другу – из Крыма в Париж: «Наш майор говорит, что по всем правилам военной науки им (русским) давно пора капитулировать. На каждую их пушку – у нас пять пушек, на каждого солдата – десять. А ты бы видел их ружья! Наверное, у наших дедов, штурмовавших Бастилию, и то было лучшее оружие. У них нет снарядов. Каждое утро их женщины и дети выходят на открытое поле между укреплениями и собирают в мешки ядра. Мы начинаем стрелять. Да! Мы стреляем в женщин и детей. Не удивляйся. Но ведь ядра, которые они собирают, предназначаются для нас! А они не уходят. Женщины плюют в нашу сторону, а мальчишки показывают языки. Им нечего есть. Мы видим, как они маленькие кусочки хлеба делят на пятерых. И откуда только они берут силы сражаться? На каждую нашу атаку они отвечают контратакой и вынуждают нас отступать за укрепления. Не смейся, Морис, над нашими солдатами. Мы не из трусливых, но когда у русского в руке штык – дереву и тому я советовал бы уйти с дороги. Я, милый Морис, иногда перестаю верить майору.

Мне начинает казаться, что война никогда не кончится. Вчера перед вечером мы четвертый раз за день ходили в атаку и четвертый раз отступали. Русские матросы (я ведь писал тебе, что они сошли с кораблей и теперь защищают бастионы) погнались за нами. Впереди бежал коренастый малый с черными усиками и серьгой в одном ухе. Он сшиб двух наших – одного штыком, другого прикладом – и уже нацелился на третьего, когда хорошенькая порция шрапнели угодила ему прямо в лицо. Рука у матроса так и отлетела, кровь брызнула фонтаном. Сгоряча он пробежал еще несколько шагов и свалился на землю у самого нашего вала. Мы перетащили его к себе, перевязали кое-как раны и положили в землянке. Он еще дышал. «Если до утра не умрет, отправим его в лазарет, – сказал капрал. – А сейчас поздно. Чего с ним возиться?» Ночью я внезапно проснулся, будто кто-то толкнул меня в бок. В землянке было совсем темно, хоть глаз выколи. Я долго лежал, не ворочаясь, и никак не мог уснуть. Вдруг в углу послышался шорох. Я зажег спичку. И что бы ты думал? Раненый русский матрос подполз к бочонку с порохом. В единственной своей руке он держал трут и огниво. Белый как полотно, со стиснутыми зубами, он напрягал остаток своих сил, пытаясь одной рукой высечь искру. Еще немного, и все мы, вместе с ним, со всей землянкой взлетели бы на воздух. Я спрыгнул на пол, вырвал у него из руки огниво и закричал не своим голосом. Почему я закричал? Опасность уж миновала. Поверь, Морис, впервые за время войны мне стало страшно. Если раненый, истекающий кровью матрос, которому оторвало руку, не сдается, а пытается взорвать на воздух себя и противника – тогда надо прекращать войну. С такими людьми воевать безнадежно».

Елена Мачульская. Кульджинский поход генерала Колпаковского

В начале 1870-х у южных границ Российской империи едва не появилось могущественное мусульманское государство под английским протекторатом со всеми вытекающими отсюда последствиями. Осуществлению этих планов помешал военный губернатор Семиречья Герасим Колпаковский, которого современные историки назовут «Котляревским восточного Туркестана». Его поход 1871 года не относится к числу широко известных событий отечественной истории, однако взятие русскими Кульджи, столицы так называемого Илийского султаната, стало ключевым моментом в русско-британском противостоянии конца XIX столетия.

В середине 1860-х на северо-западе Цинской империи вспыхнуло восстание мусульманских племен дунган и таранчей (илийских уйгуров). В результате возникло несколько теократических государств, в том числе Илийский султанат под управлением султана Абиль-оглы и Йеттишар (Семиградье). Владетель Коканда Худояр-хан решил воспользоваться смутой в Кашгарии, Китайском Туркестане, и отправил туда – под предлогом восстановления власти ходжей в лице некоего Бузрук-хана – бывшего коменданта Ак-Мечети Якуб-бека с отрядом. Тот скоро достиг успеха, а потом заключил ставшего ненужным правителя в тюрьму и стал брать города один за другим. Вскоре под его властью оказалась обширная территория.

Российская империя, придерживаясь принципа невмешательства, долгое время занимала выжидательную позицию, а Якуб-бек не сидел сложа руки, сумел установить контакты с британскими агентами. Англичане собирались отправить в Кашгар своего эмиссара, что могло привести к признанию Семиградьем сюзеренитета Высокой Порты (союзницы Великобритании в «восточном вопросе»), усилению английских позиций в Китайском Туркестане и серьезной угрозе российским владениям в данном регионе. Британия имела там особый интерес, историки отмечают личное участие королевы Виктории в кашгарских событиях.

Результатом невмешательства России стало падение ее престижа в тех местах, наши чиновники бежали из занятых дунганами поселений. Многие местные жители, находившиеся в русском подданстве, перекочевывали в Китай и вместе с мятежниками грабили тамошние города и деревни.

Обстановка накалялась, таранчи совершали регулярные набеги на русскую территорию, нападали на пограничные посты. Постоянные инциденты и слухи о военных приготовлениях султана Абиль-оглы и его союзе с Якуб-беком будоражили население Семиречья.

В апреле 1871-го больше тысячи семей казахов Старшего жуза во главе со старшиной (прапорщиком русской службы) Тазабеком Бусурмановым бежали из Верненского уезда в Илийский край, разграбив по пути аулы других родов.

Получив известие о том, что беглецы скрываются за Кетменьским перевалом, наши власти снарядили погоню. На границе российских владений с Кульджинским ханством, в узком горном проходе отряд подполковника Елинского был неожиданно атакован объединенными силами таранчей и казахов, однако русские заставили их отступить. Продолжить преследование помешали сильный снегопад, слишком крутой спуск и устроенные таранчами завалы. Елинский повернул обратно, а неприятель, к которому подошло подкрепление, тут же бросился в погоню.

14 мая наш отряд, находясь уже на русской территории, был окружен превосходящими силами илийских уйгур. Сильным артиллерийским огнем они были отбиты и, понеся большие потери, ушли за перевал.

Правитель Семиречья Герасим Колпаковский был человеком решительным и, узнав о сражении, немедля написал туркестанскому генерал-губернатору Константину Кауфману: «Бездействие наше в настоящем случае может вредно повлиять на умы наших киргиз, уважающих только силу и решительность, и дать время нашему сомнительному соседу Якуб-беку подать руку помощи Кульдже…».

Кауфман доложил о случившемся в Петербург и получил приказ организовать экспедицию осенью 1871 года. В сложившейся ситуации промедление могло оказаться фатальным, Колпаковский, постигший все премудрости войны на практике (в свое время он не стал тратить время на учебу в военных академиях и начал военную карьеру в 16 лет простым солдатом), прекрасно понимал: если Якуб-бек успеет привести на помощь инсургентам свои войска, то это «будет стоить несравненно больше крови, чем теперь».

Герасим Алексеевич сумел убедить начальство и получил разрешение «двинуться с самостоятельным отрядом на Кульджу для примерного наказания таранчей».

Кампания началась с разведки боем. К ближайшему, находившемуся в Мазаре, укреплению неприятеля было выдвинуто небольшое подразделение под командованием майора Балицкого – 120 человек с двумя орудиями. Русские быстро заняли селение, но вскоре сами оказались окружены. Балицкий решил идти на прорыв. Осыпаемые градом пуль и стрел бойцы дошли до разрушенного китайского города Хоргоса. Когда стемнело, их атаковали таранчи, дунгане и калмыки, численность которых доходила до трех тысяч человек, но были отбиты ружейно-артиллерийским огнем.

Тем временем Колпаковский спешно формировал отряды: основной – на территории форпоста на реке Борохудзир, вспомогательный – на Кетменьском перевале. Второй выдвинулся на помощь воинам Ждан-Пушкина и Елинского. Объединившись, русские спустились с перевала и разгромили засевших внизу таранчей, после чего захватили уйгурское село Кетмень. На рассвете 31 мая россияне подверглись нападению со стороны перешедших реку новых сил противника, которыми командовали лучшие военачальники султана.

Кетменьское сражение было одним из самых жестоких в Илийской кампании. Упорные бои, нередко переходившие в яростные рукопашные схватки, продолжались почти весь день. Победа осталась за русскими. «Поражение неприятеля, – отмечалось в журнале Канцелярии семиреченского губернатора в июне 1871 года, – было на этот раз чрезвычайно сильное. Местность сражения была усеяна неприятельскими трупами и множеством оружия».

Колпаковский увел войска с перевала и стал готовиться к стремительному наступлению на Кульджу, «дабы успокоить умы киргиз и не дать время Якуб-беку подать руку помощи». К Борохудзиру были стянуты почти все силы, которыми располагала наша администрация, – пехота, кавалерия, 10 артиллерийских орудий.

5 июня привыкший действовать не только оружием, но и словом семиреченский губернатор обратился к населению с призывом не оказывать сопротивление: «Все мирные люди, которые явятся к войскам нашим с покорностию и дружбою, могут жить спокойно. Никто не обидит их и не лишит принадлежащего им скота и всякого имущества».

Рано утром 16 июня сводный отряд под командованием Колпаковского выступил в направлении села Хоргос. Там наш авангард был атакован большими силами таранчей под командованием Абдрахмана-газначи. Русские не только успешно отразили натиск, но и обратили противника в бегство, а затем преследовали его на протяжении 14 верст, ворвавшись на плечах убегавших в Аккент.

Следующим на пути к Кульдже был обнесенный высокой стеной Чинчахоцзи. В окружавших его садах таранчи укрывали свою артиллерию, чей огонь остановил наступление русских. Но на следующее утро наша пехота стремительным броском захватила артиллерийские позиции. «При занятии войсками города, – отмечалось в донесениях командиров, – не было произведено никаких жестокостей и грабежей, обычных в подобных ситуациях».

19 июня Колпаковский направил двух жителей Чинчахоцзи в Суйдун с листовками, в которых командование также предлагало населению не противодействовать. Когда россияне подошли к городу, «таранчи обратились в бегство, жители же Суйдуна криками со стен, бросая свое оружие, заявили о своей добровольной покорности». Русская кавалерия преследовала отступавшие отряды 30 верст.

Проигнорировавший требование о возвращении беглецов султан Абиль-оглы слал семиреченскому губернатору письмо за письмом: пытался выиграть время, необходимое для подхода войск Якуб-бека.

Но русские продолжили движение на Кульджу. Наконец очередное посольство доставило Тазабека Бусурманова и попросило остановить войска возле разрушенного в ходе восстания села Баяндай. Как только они подошли к разоренному селению и стали располагаться на ночлег, прибыл Абиль-оглы «с почетнейшими светскими и духовными сановниками» и, встав на колени, объявил, что «отдается на волю русского правительства». Герасим Колпаковский от имени императора гарантировал султану личную неприкосновенность, а населению Кульджи – «спокойствие и безопасность имущества». Абиль-оглы был отправлен на жительство в город Верный, где и провел остаток своей жизни, получая пенсию в пять тысяч рублей.

22 июня 1871 года наши отряды без боя вступили в столицу Илийского края Кульджу. Свидетель этого цинский чиновник Лю Цунь-хань впоследствии писал: русские, «взяв город, никому не сделали вреда, даже травке, ни одному деревцу, курице или собаке». Тогда же к Колпаковскому явились с изъявлением покорности представители почти всех кочевых племен и главы китайских (ханьских) поселений.

Анализируя причины быстрой победы (понадобилась неделя для занятия султаната) с минимальными потерями в людях, чиновники канцелярии семиреченского губернатора подчеркивали: «Без сомнения, результаты эти достигнуты превосходством… наших войск и тем строгим уважением, которое оказывалось личности и имуществу населения».

Подчинив мятежный край, Петербург поспешил заверить китайские власти в том, что Кульджа будет в скором времени возвращена. В ноябре посланник России в Пекине Александр Влангали сообщил условия: Китай должен располагать достаточной силой для вступления в фактическое владение краем и объявить амнистию его жителям. Однако состоявшиеся на следующий год переговоры по Кульджинскому вопросу завершились безрезультатно: китайцы в то время были не в состоянии восстановить контроль над отпавшими северо-западными окраинами, и им пообещали возвратить город тогда, когда они реально смогут контролировать территории.

Илийский край был временно включен в состав Туркестанского генерал-губернаторства и подчинен военному губернатору Семиреченской области Герасиму Колпаковскому. В Верном появилась специальная Канцелярия по Кульджинским делам.

Герасим Алексеевич обратился к местному населению с такими словами: «Богатые и сильные не смеют обижать бедных под страхом наказания. Взамен безопасности и благосостояния, которые даруются населению Илийского края, я требую только покорности».

В поселениях была введена выборная власть. Ежегодно на собраниях каждая волость избирала старшину и помощников, а также утверждаемых военным губернатором Семиречья народных судей.

На содержание оставленных войск, чиновников и Канцелярии по Кульджинским делам из государственных средств не было истрачено ни копейки. Все расходы русская администрация возложила на «господствовавшие племена… как главных виновников в военном столкновении и как более состоятельную часть населения».

Наши власти запретили работорговлю, жестко пресекали воровство. Объехав в мае-июне 1873 года эти места, чиновник Кульджинской канцелярии, известный впоследствии востоковед Николай Аристов в своем отчете подчеркнул: «Материальное благосостояние населения района всех племен заметно год от года улучшается».

Сознавая временный характер владения краем, русская администрация тем не менее уделяла внимание его развитию: строили дороги, мосты, открывали больницы и первые светские школы, заботились о развитии торговли.

На месте сада и зверинца султана был разбит казенный парк под названием Айрам-бак, ставший излюбленным местом гулянья горожан. В Кульдже открыли городскую больницу (гражданское население принимали также на лечение в госпиталь). В местной русской школе, где учительствовали два педагога с фамилиями Васильев и Казы-Калян, из 34 учащихся в 1873 году было 25 уйгурских детей.

Передача Кульджи состоялась через десять лет, когда китайские войска разгромили наконец государство Якуб-бека. В 1881-м был подписан Петербургский договор, возвращавший Пекину большую часть Илийского округа. Его западные территории оставались за русскими, туда селили мусульман, изъявивших желание принять подданство Российской империи. Сейчас это три района Алматинской области Казахстана.