Текст книги "Русские непобедимы. Главные сражения нашей истории"

Данное австрийцам обещание он выполнил. Первое генеральное сражение произошло 26 апреля на берегах Адды. Перед этим у французов сменился главнокомандующий: вместо Луи Шерера на итальянскую сцену вышел знаменитый генерал, достойный соперник Бонапарта Жан Виктор Моро. Суворов оценил рокировку на свой лад: «Мало славы было бы разбить шарлатана. Лавры, которые похитим у Моро, будут лучше цвести и зеленеть». Русские и австрийцы, переправляясь через реку, наступали широким фронтом. Победа открыла им путь на Милан. Там они встретили пасхальное воскресенье.

Летом последовали победы при Треббии и Нови – одна другой ярче. Суворов разгромил французов в трех генсражениях подряд. Ни одна армия и ни один полководец не повторили этого достижения. Триумфатор был уверен: «Италия – это прелюдия… Уже из Турина я намеревался идти через Гренобль в Лион, а оттуда – до Парижа, но прежде только покончив с Италией. Мне же в разгар моих военных операций мешает педантизм Вены». Парижские обыватели уже заключали пари, спорили о том, через сколько дней русские генералы и офицеры будут ужинать на Елисейских Полях. Австрияки этот путь преградили – не штыками, бюрократическими маневрами.

Европа выучила фамилию Суворова еще после взятия им Измаила (1790). Итальянский поход эту славу приумножил. Король Сардинии Карл-Эммануил присвоил ему княжеский титул с почетной приставкой «кузен короля», а также чин Великого маршала войск Пьемонтских. Адмирал Александр Шишков о новых суворовских успехах писал так:

 
Не в латах, на конях, как греческий герой,
Не со щитом златым, украшенным всех паче,
С нагайкою в руках и на козацкой кляче
В едино лето взял полдюжины он Трой…
Одною пищею с солдатами питался.
Цари к нему в родство, не он к ним причитался.
 

Никогда не видевшие Суворова, иностранные художники рисовали его эдаким монстром, усатым солдафоном. Отражали на холстах собственные стереотипы отношения к России и ее армии. Но спрос на портреты русского полководца был столь велик, что за них выдавали даже изображения Джорджа Вашингтона.

В одной из вышедших вскоре после смерти Александра Васильевича книг завзятый поклонник Наполеона изощрялся в злословии: «Суворов был бы всего-навсего смешным шутом, если бы не показал себя самым воинственным варваром. Это чудовище, которое заключает в теле обезьяны душу собаки и живодера. Аттила, его соотечественник и, вероятно, предок, не был ни столь удачлив, ни столь жесток». Зная о подобных измышлениях на свой счет, русский гений, когда еще был жив, парировал: «У этого наемника историка два зеркала: одно увеличительное – для своих, а уменьшительное – для нас. Но потомство разобьет вдребезги оба, а выставит свое, в котором мы не будем казаться пигмеями».

Итальянская кампания резко поменяла соотношение партий в тогдашнем европейском оркестре. Для генерала Бонапарта она стала поводом к захвату власти в Париже. Во всех поражениях он обвинил Директорию и сумел возвыситься после переворота 18 брюмера. Император Павел разочаровался в союзниках и был готов к сотрудничеству с «исчадием революции», будущим императором Франции. Тех, кто мечтал о мировой гегемонии, окоротить в то время не удалось. Война в Европе продолжалась еще 15 лет.

В 1812 году на Россию навалился враг окрепший, еще более мощный. Но наученные Суворовым побеждать «чудо-богатыри» встали на защиту Отечества. Многие из них прошли вместе с генералиссимусом полный курс этой великой науки в Италии.

Елена Мачульская. Должен – значит можешь (Сражение у крепости Мухрат)

В начале XIX века у русских на Кавказе имелись небольшие, разбросанные на огромной территории военные силы: примерно 6000 человек пехоты и 1400 кавалеристов. Близилась война с Наполеоном, а значит, подкреплений на случай обострения ситуации ждать было неоткуда. Тем временем персы после присоединения к Российской империи Восточной Грузии не оставляли попыток вернуть себе прежде относившийся к их сфере влияния регион. Их планам помешал русский отряд, сковавший, нейтрализовавший на три недели многотысячное персидское войско. Это поистине эпический эпизод нашей истории.

Летом 1805-го шах Фетх-Али двинул войска на Южный Кавказ, намереваясь войти в Грузию и изгнать оттуда русских. Узнав о появлении крупных сил неприятеля, командующий нашими войсками на Кавказе князь Павел Цицианов приказал полковнику Павлу Карягину идти на соединение с другим отрядом, дабы задержать продвижение врага. Этот опытный 54-летний офицер военное дело постигал в бесчисленных сражениях. Воевал под командованием Суворова, отличился при штурме Анапы в 1791 году, участвовал в Персидском походе и многочисленных кампаниях против горцев, а незадолго до описываемых событий прославился отчаянной храбростью при штурме азербайджанской крепости Гянджи.

18 июня отряд Карягина (493 солдата и офицера при двух орудиях) выступил из Елисаветполя в Карабахское ханство. Через шесть дней, подходя к Шах-Булаху, Карягин увидел передовые войска персов. Тех было около трех тысяч, поэтому русский отряд не счел их серьезным препятствием и, построившись в каре, продолжил идти вперед, отражая атаку за атакой. Когда же вдали показались главные силы иранской армии под предводительством наследного принца Аббас-Мирзы, стало ясно: нужно готовиться к серьезной обороне. Для нее полковник выбрал окруженный рвом высокий курган на берегу Аскорани.

Находившийся в Шуше майор Дмитрий Лисаневич (на соединение с его подразделениями шел из Елисаветполя наш отряд) из-за тяжелейшей обстановки не смог покинуть крепость, но Карягин об этом не знал…

Вечером персы начали атаковать. Наскоки продолжались до самой ночи, но все были отбиты. Ввиду больших потерь военачальник иранцев решил действовать по-иному: они установили четыре фальконетные батареи на окрестных высотах и ранним утром 25 июля приступили к бомбардировке русского лагеря.

Один из участников того боя впоследствии вспоминал: «Положение наше было весьма и весьма незавидное и становилось час от часу хуже. Нестерпимый зной истощал наши силы, жажда нас мучила, а выстрелы с неприятельских батарей не умолкали». Полковник Карягин был ранен пулей в бок навылет и несколько раз контужен. Большинство офицеров также получили ранения. Персы не раз предлагали командиру отряда сложить оружие, но Павел Михайлович неизменно давал понять, что о сдаче не могло быть и речи.

Находясь в отчаянном положении, русские устраивали вылазки, проявляли чудеса храбрости. Во время одного из таких рейдов бойцы под командованием юного поручика Петра Ладинского (будущего губернатора Закавказья) наведались в персидский лагерь: «Я не могу без душевного умиления вспомнить, – рассказывал позже офицер, – что за чудесные русские молодцы были солдаты в нашем отряде. Поощрять и возбуждать их храбрость не было мне нужды. Вся моя речь к ним состояла из нескольких слов: «Пойдем, ребята, с Богом! Вспомним русскую пословицу, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, а умереть же, сами знаете, лучше в бою, чем в госпитале». Все сняли шапки и перекрестились. Ночь была темная. Мы с быстротой молнии перебежали расстояние, отделявшее нас от реки, и, как львы, бросились на первую батарею. В одну минуту она была в наших руках. На второй персияне защищались с большим упорством, но были переколоты штыками, а с третьей и с четвертой все кинулись бежать в паническом страхе. Таким образом, менее чем в полчаса мы кончили бой, не потеряв со своей стороны ни одного человека. Я разорил батарею, набрал воды и, захватив пятнадцать фальконетов, присоединился к отряду».

И все же катастрофа казалась неизбежной. 27 июня неприятель вновь и вновь атаковал наш лагерь на холме, не оставляя защитникам времени на отдых. У некоторых воинов сдали нервы, к противнику перебежали поручик и шесть нижних чинов. Узнав от них о сложившейся ситуации в расположении русских, Аббас-Мирза бросил свои войска на решающий штурм. Но и эта атака разбилась о непоколебимую стойкость оборонявшихся. Понеся значительные потери, персы атаковать больше не пытались. Ночью на их сторону перешли еще девятнадцать солдат, и враг почти окончательно уверился: вскоре упорные чужеземцы сложат оружие…

Далее события приняли совершенно неожиданный для противника оборот. Полковник Карягин, «дабы не подвергнуть совершенной и окончательной гибели остаток отряда и спасти людей и пушки», решился на дерзкий шаг, задумал прорвать кольцо окружения, выйти к реке Шах-Булах и занять небольшую крепость на ее берегу. Ведь лучший способ защиты – нападение.

Обоз пришлось оставить, а трофейные пушки – зарыть. Дорогу указал местный житель, армянин Мелик Вани. Из уже, казалось бы, захлопнувшейся ловушки отряд выскользнул незамеченным. Однако через некоторое время столкнулся с конным разъездом противника, после чего персы бросились в погоню. Успеха не достигли – наши солдаты снова построились в каре, и вражеская конница в очередной раз оказалась бессильной.

В крепости стоял персидский гарнизон численностью в сто пятьдесят человек под командованием Эмир-хана и Фиал-хана. Домашние стены им не помогли. Метко пущенное ядро разбило ворота, и русские прорвались внутрь. 28 июня Карягин отправил Цицианову рапорт: «Крепость взята, неприятель прогнан из оной и из лесу с малой с нашей стороны потерею. С неприятельской же стороны убиты оба хана… Расположась в крепости, ожидаю повелений вашего сиятельства».

Скоро туда подошли персидские войска. Аббас-Мирза попытался с ходу выбить русских, но получил достойный отпор и перешел к блокаде. Принц вновь предложил сложить оружие и услышал тот же ответ.

Скудные припасы тем временем заканчивались, было ясно, что оставаться на месте смерти подобно. Тогда Карягин решился на еще более невероятный шаг – пробиться к не занятой врагом крепости Мухрат. 7 июля начался очередной марш-бросок.

Смельчакам удалось обойти персидские посты так скрытно, что исчезновение русских противник заметил лишь под утро, когда состоявший из раненых солдат и офицеров авангард (его вел Петр Котляревский, коему также предстояло в будущем стать человеком-легендой) уже находился в Мухрате, а Карягин с остальными людьми и пушками успел миновать опасные горные ущелья.

В одном месте дорогу нашим героям пересекла глубокая промоина, через которую перетащить пушки было практически невозможно. Русский солдат проявил природную находчивость: несколько воткнутых в землю штыками ружей образовали сваи, другие стволы пристроили сверху, солдаты подперли их плечами, и так импровизированный мост был готов. Первую пушку мигом перебросили по этому в буквальном смысле живому мосту (она лишь слегка помяла молодецкие плечи), однако вторая сорвалась и ударила колесом по голове двух солдат, в том числе предложившего соорудить столь необычную переправу батальонного запевалу Гаврилу Сидорова.

Бросившаяся в погоню персидская конница нагнала русских в трех верстах от Мухрата. Один из офицеров позже вспоминал: «Мы жестоко были атакованы несколькими тысячами персиян, и натиск их был так силен и внезапен, что они успели захватить обе наши пушки. Это уже совсем не штука. Карягин закричал: «Ребята, вперед, вперед, спасайте пушки!» Все бросились как львы, и тотчас штыки наши открыли дорогу».

Стремясь не пустить русских в крепость, Аббас-Мирза послал отряд для ее захвата, но и здесь иранцы потерпели неудачу. Раненые солдаты и офицеры под командованием Котляревского сумели отбросить нападавших. Сын шаха отступил, оставив на месте лишь наблюдательный отряд.

Получив очередное донесение Карягина, князь Цицианов собрал войско числом в 2371 человека при десяти орудиях и вышел в направлении Мухрата. Узнав об этом, полковник оставил ночью крепость и пошел на соединение со своим командующим. Ну а тот встретил отважного офицера со всеми воинскими почестями. Задержав персов в Карабаге, Павел Карягин и его воины дали возможность нашим властям собрать рассеянные по границам силы и открыть наступательную кампанию. Уже в конце июля 1805 года персидские отряды были разгромлены.

Меньше чем через два года героя сведет в могилу лихорадка, но подвиг полковника, его солдат и офицеров останется в памяти потомков.

Воистину, движимый чувством долга русский человек способен на невозможное.

Елена Мачульская. Штык и сабля гуляли, роскошествовали и упивались досыта (Битва при Прейсиш-Эйлау)

В начале 1807 года у города Прейсиш-Эйлау (в тогдашней Восточной Пруссии) русская армия впервые нанесла весьма чувствительный удар по доселе непобедимой армии Наполеона.

Происходившее на поле битвы действо поэт-гусар Денис Давыдов описал так: «Черт знает, какие тучи ядр пролетали, гудели, сыпались, прыгали вокруг меня, рыли по всем направлениям сомкнутые громады войск наших и какие тучи гранат лопались над головою моею и под ногами моими! То был широкий ураган смерти, все вдребезги ломавший и стиравший с лица земли все, что ни попадало под его сокрушительное дыхание, продолжавшееся от полудня 26-го до одиннадцати часов вечера 27-го числа и пересеченное только тишиною и безмолвием ночи, разделившей его свирепствование на два восстания».

После проигрыша под Аустерлицем союзники желали реванша, и уже через год образовалась 4-я коалиция – союз России, Пруссии, Швеции и Великобритании.

Пруссаки атаковали врага первыми и были разгромлены под Йеной и Ауэрштедтом. В ноябре 1806-го на помощь их поредевшим войскам был отправлен 60-тысячный русский корпус Леонтия Беннигсена.

Определив своих солдат и офицеров на зимние квартиры, Наполеон стал подтягивать туда подкрепления из Франции. К началу 1807-го его армия насчитывала до 200 тыс. человек, россияне тем временем увеличили свои силы до 105 тысяч. Далее события развивались по совершенно неожиданному для всех сценарию.

Недовольный плохим жильем, выделенным для его бойцов, маршал Ней двинул свою кавалерию на Гуттштадт, а Беннигсен принял это за начало большого наступления на главный город Восточной Пруссии Кёнигсберг (союзники должны были удержать его любой ценой). Увлекшись контратакой и преследованием неприятеля, наши войска едва не попали в окружение. Наполеон решил прижать их к побережью и уничтожить, но к тому времени русские успешно практиковали рассылку дальних казачьих дозоров, призванных заранее обнаруживать противника. В результате станичники перехватили курьера с письмом французского императора маршалу Бернадоту.

Узнав о планах Бонапарта, Леонтий Беннигсен решил отойти к Кёнигсбергу, чтобы выбрать там наиболее подходящее место для обороны. Такого поворота событий Наполеон не ожидал. «Ни в каком случае не думал он и не мог думать, чтобы сражение ожидало его под Эйлау – на пункте, не представляющем не токмо стратегического, но даже тактического преимущества перед Янковом, Вольфсдорфом и Ландсбергом, оставленными нами без спора оружия», – писал об этом Денис Давыдов.

Упустившие удобный момент (когда русские двигались на северо-восток) французы смогли довольно быстро сориентироваться и догнать наш арьергард, которым командовали генералы Барклай де Толли и Багратион. Почти неделю будущим великим героям войны 1812 года пришлось отбиваться от наседавшего врага, дав два тяжелых боя: 25 января (6 февраля) при Гофе и на следующий день – в предместьях Прейсиш-Эйлау.

Этот город, теперешний Багратионовск, несколько раз переходил из рук в руки. Служивший тогда во французской армии военный писатель Антуан-Анри Жомини (Генрихом Вильямовичем он станет позже) рассказывал: «Бой в самом городе Эйлау был не менее упорен. Барклай де Толли, поддержанный дивизией Голицына, два раза занимал его даже посредством ночной темноты и уже только после третьей атаки уступил дивизии Леграна».

Давыдов в своих мемуарах отметил один из самых примечательных эпизодов затянувшегося противостояния: «Багратион, которого неприятель теснил так упорно, так неотступно… начал оставлять Эйлау шаг за шагом. При выходе из города он встретил главнокомандующего, который, подкрепя его полною пехотною дивизиею, приказал ему снова овладеть городом во что бы то ни стало. Багратион безмолвно слез с лошади, стал во главе передовой колонны и повел ее обратно к Эйлау. Все другие колонны пошли за ним спокойно и без шума, но при вступлении в улицы все заревело ура, ударило в штыки – и мы снова овладели Эйлау».

И все-таки, несмотря на чудеса русской доблести, город в итоге остался за французами. Наша армия заняла позиции северо-восточнее. Ее правым крылом командовал генерал Николай Тучков, центром – Фабиан Сакен, левым – генерал Александр Остерман-Толстой. Силы сторон были примерно равны: по 68–70 тыс. человек. Однако пушек у неприятеля было больше.

Три четверти своих сил Бонапарт сосредоточил против русского левого фланга. Ней имел приказ не допустить соединения отрядов Беннигсена с корпусом прусского генерала Антона фон Лестока.

Дальнейшие события, по свидетельству Дениса Давыдова, развивались так: «Канонада с обеих сторон загоралась по мере развития французской армии параллельно нашей. Уже огонь из нескольких сот орудий продолжался около трех часов сряду, но ничего замечательного не происходило ни с неприятельской, ни с нашей стороны».

Наконец Наполеон получил известие о прибытии корпуса Даву и приказал центру своей армии двинуться на соединение с ним. Но тут началась сильная метель, и ослепленные непроглядной снежной пеленой полки маршала Ожеро неожиданно для себя оказались перед русской батареей. «Я был очевидным свидетелем этого гомерического побоища и скажу поистине, что в продолжение шестнадцати кампаний моей службы, в продолжение всей эпохи войн наполеоновских, справедливо наименованной эпопеею нашего века, я подобного побоища не видывал! Около получаса не было слышно ни пушечных, ни ружейных выстрелов, ни в средине, ни вокруг его слышен был только какой-то невыразимый гул перемешавшихся и резавшихся без пощады тысячей храбрых. Груды мертвых тел осыпались свежими грудами, люди падали одни на других сотнями, так что вся эта часть поля сражения вскоре уподобилась высокому парапету вдруг воздвигнутого укрепления. Наконец наша взяла!» – вспоминал Давыдов.

Понеся огромные потери, корпус Ожеро стал отступать. Ставка Наполеона находилась в тот день на кладбище Прейсиш-Эйлау, и наша кавалерия почти прорвалась к ней, бой кипел уже совсем рядом. Среди невообразимого грохота и шквального огня приближенные французского императора услышали, как тот, наблюдая за атакой русских, раздумчиво произнес: «Какая отвага! Какая отвага!» – а затем приказал Мюрату ударить в ответ.

«Загудело поле, и снег, взрываемый 12 тысячами сплоченных всадников, поднялся и завился из-под них, как вихрь из-под громовой тучи. Французская кавалерия все смяла, все затоптала, прорвала первую линию армии и в бурном порыве своем достигла до второй линии и резерва, но тут разразился о скалу напор волн ее. Вторая линия и резерв устояли, не поколебавшись, и густым ружейным и батарейным огнем обратили вспять нахлынувшую громаду. Тогда кавалерия эта, в свою очередь преследуемая конницею нашею сквозь строй пехоты первой линии, прежде ею же смятой и затоптанной, а теперь снова уже поднявшейся на ноги и стрелявшей по ней вдогонку, – отхлынула даже за черту, которую она занимала в начале дня» (Денис Давыдов).

Многие командиры французов были убиты или ранены. Среди последних был и сам маршал Ожеро, а от его корпуса остались «одни обломки».

Затем противники отвели свои силы на исходные позиции и продолжили артиллерийскую дуэль. В полдень вступил в сражение корпус Даву. К нему примыкали полки генерала Сент-Илера, а чуть позади держались две драгунские дивизии. Все эти силы пошли в наступление против левого фланга русских. «Перекрестный огонь умножавшихся батарей неприятеля пахал, взрывал поле битвы и все, что на нем ни находилось. Обломки ружей, щепы лафетов, кивера, каски вились по воздуху; все трещало и рушилось» (Денис Давыдов). Ожесточенное сопротивление многократно превосходившим по численности французам оказала дивизия под командованием графа Остермана-Толстого. Колонна Сент-Илера обошла ее позиции и ударила с тыла, а передовые части Даву нависли с правого фланга. Но русский генерал организовал вокруг Павловского полка оборону и не позволил ни себя окружить, ни ударить по тылам отрядов Беннигсена.

В этот критический момент 23-летний генерал Александр Кутайсов направил им на подмогу три конно-артиллерийские роты под командованием подполковника Алексея Ермолова. Огнем 36 орудий подоспевшая батарея отбросила неприятельскую пехоту.

В пять часов вечера на поле боя показались передовые части Лестока. Ему было уже почти 70 лет, но он в первых рядах гусар бросился на Даву. На этом сражение при Прейсиш-Эйлау фактически завершилось. Канонада продолжалась до темноты, однако обессилевшие армии уже не помышляли о возобновлении схватки.

Потери обеих сторон составили более 40 тысяч человек. «Никогда прежде такое множество трупов не усеивало столь малое пространство. Все было залито кровью», – писал безымянный очевидец. А Денис Давыдов подытожил: «Подобному урону не было примера в военных летописях со времени изобретения пороха… штык и сабля гуляли, роскошествовали и упивались досыта. Ни в каком почти сражении подобных свалок пехоты и конницы не было видно».

Ночью русские войска отошли с поля боя. Наполеон простоял там десять дней, а затем начал поспешное отступление. Впервые за много лет он не являлся безусловным победителем.

После той битвы в России изготовили специальные офицерские – бронзовые с позолотой – кресты: на одной стороне отчеканили надпись «За труды и храбрость», на другой – «Победа при Прейш-Ейлау. 27 ген. 1807 г.».