Текст книги "Русские непобедимы. Главные сражения нашей истории"

Валерий Шамбаров. Это было под Гангутом

Историческая и архитектурная достопримечательность Санкт-Петербурга Пантелеимоновская церковь XVIII века является памятником военно-морской славы России. Еще одно предназначение храма свидетельствует о том, что в 1714 году в день св. великомученика Пантелеимона, целителя и покровителя врачей, русские моряки одержали знаменательную, записанную золотыми буквами в летопись Отечества победу.

Шла долгая, тяжелая Северная война. Под Полтавой погибла прежде считавшаяся непобедимой армия Карла XII. Тем не менее Швеция упрямо отказывалась признать поражение, заключить мир, уступить русским выход к Балтийскому морю. Ее флот по количеству и мощи боевых кораблей считался четвертым в Европе (после Англии, Франции, Нидерландов), а на Балтике, бесспорно, первенствовал.

Петр I рассчитывал на поддержку созданной им коалиции – Дании, Пруссии, Речи Посполитой, Саксонии. Повел наступление на шведские владения в Германии, планировал высадку войск на исконной территории врага. Союзники откровенно двурушничали. Пеклись лишь о собственных интересах, действовали вяло, пассивно, совместные операции всячески саботировали, срывали.

Вдобавок ко всему вмешались Англия, Австрия и Нидерланды, которые завязывали вокруг конфликта еще один узел интриг – под предлогом миротворчества. Фактически – подыгрывали шведам, стараясь прикрыть их, избавить от новых сокрушительных ударов.

В такой обстановке русским, как и практически всегда, приходилось рассчитывать только на собственные силы. Быстро строился Балтийский флот, сходили со стапелей корабли. Однако ставить все на карту в генеральном морском сражении, рисковать любимым детищем Петр не желал, выбрал более осторожную стратегию. Развернув наступление вдоль побережья Финляндии, продвигаясь все дальше на север, он надеялся таким образом подтолкнуть неприятеля к миру.

Летом 1714-го в море вышла флотилия генерал-адмирала Федора Апраксина: 99 легких галер и вспомогательных судов. Задача сводилась к обеспечению своих сухопутных сил. Флотилия должна была отвезти в Або подкрепления – 15 000 солдат. В походе участвовал и царь, «шаутбенахт Петр Михайлов».

Шведы решили воспользоваться собственным превосходством на море и разгромить караван. Как только суда Апраксина остановились в бухте Тверминне, у юго-восточного берега полуострова Гангут (Ханко), и началась высадка войск, появилась могучая эскадра адмирала Ваттранга: 15 линейных кораблей (на каждом от 50 до 74 орудий), 7 фрегатов, прамов, бомбардирских кораблей (от 18 до 30 пушек), с десяток легких плавсредств. Они зажали русских в бухте. С одной стороны встал, перекрыв прибрежный фарватер, отряд самого Ваттранга. С другой – 10 крупных кораблей под командованием вице-адмирала Лилье. Вступать в сражение было бы для наших самоубийством, шведы просто расстреляли бы вооруженные малокалиберными пушечками галеры. Прорываться пришлось бы под перекрестным огнем, с огромными потерями. Ваттранг и его подчиненные уже предвкушали победу.

Для спасения, казалось бы, обреченной флотилии Петр приказал строить волок через гангутский перешеек (шириной 2,5 км), оборудовать настилы, катки, чтобы галеры можно было перетащить с юго-восточного берега на северный. Действительно ли царь надеялся таким способом эвакуировать корабли, как утверждают историки? Сомнительно. Скорее – пытался перехитрить шведов.

Закупорить намеченный Петром коридор было очень легко, что и сделал Ваттранг. Он выслал к северному берегу отряд контр-адмирала Эреншельда: 18-пушечный прам «Элефант», 6 галер и 3 шхербота.

Есть основание предполагать, что царь Петр этим маневром с волоком отвлек внимание неприятеля, усыпил его бдительность, заставил разделить силы. Наши моряки дождались полного штиля, во время которого парусные гиганты оказались обездвиженными. Авангард командора Матвея Змаевича, состоявший из 20 гребных корабликов, ринулся на прорыв, обходя вражескую эскадру и держась вне досягаемости ее артиллерийского огня. За ним последовал второй отряд из 15 галер и скампавей. Ваттранг задергался, счел, что и остальная часть нашей флотилии будет пробиваться тем же курсом. Свои корабли он стал перемещать так, чтобы заблокировать русским путь к спасению. Но при этом открылся прибрежный фарватер, и Апраксин направил основные силы в распахнувшийся коридор.

Пока командование противника было занято собственными передвижениями, силясь все же не выпустить чужие суда из «западни», авангард Змаевича обогнул полуостров и запер в бухте отряд Эреншельда – тот самый, который караулил «волок».

27 июля (7 августа) 23 легких корабля русских ринулись в бой. В литературе утвердилась такая версия: пару атак шведам удалось отразить, и только третья стала успешной. Однако доктор исторических наук Павел Кротов убедительно показал: сражение было одно, зато упорное и жестокое. В нем участвовал царь Петр, возглавивший взятие неприятельских судов на абордаж, подавший офицерам и матросам пример личного мужества. В результате 10 шведских кораблей оказались захвачены, а опозорившийся Ваттранг предпочел увести эскадру.

Масштабы сражения по сравнению со многими другими историческими битвами были невелики: скандинавы потеряли 18-пушечный прам и 9 гребных судов. Крайне важно то, что Петр и его моряки мастерски переиграли шведскую эскадру, спасли флотилию и превратили, казалось бы неминуемое, поражение в успех – первую большую победу русского регулярного флота.

Ее торжественно праздновали и в Санкт-Петербурге, и по всей России. Для рабочих Партикулярной судоверфи государь построил у истоков Фонтанки часовню во имя св. великомученика Пантелеимона, поскольку Гангутское сражение случилось в день памяти святого целителя.

Для шведов то фиаско не стало сокрушительным, однако и преуменьшать значение Гангута несправедливо. Виктория отозвалась громким эхом на международной арене. Ненадежных союзников России ее морская победа не обрадовала, а переполошила, подхлестнув страхи, связанные с утверждением нашей страны на Балтике. Англия и вовсе принялась активно помогать шведам, опутывала их своей дипломатией, тайными интригами, лишь бы продолжали войну.

Русских моряков успех окрылил. Они осмелели, обрели уверенность в себе, стали совершать крейсерские походы, угрожая берегам Швеции, нарушали морские перевозки. Даже Карл XII, не так давно рвавшийся захватить Москву, стал понимать: войну пора заканчивать. Петр был не против.

В 1718 году для выработки мирного договора между Россией и Швецией открылся Аландский конгресс. Но при осаде одной из крепостей в Норвегии был убит Карл XII. По характеру раны сразу же возникли подозрения: пуля прилетела не из крепости, ее пустил кто-то из «своих», с близкого расстояния. Последующие события данную версию подтвердили.

В Стокгольме, по сути, произошел государственный переворот. Наследницей погибшего короля считалась его сестра Ульрика Элеонора, которую вынудили уступить престол мужу, Фридриху Гессенскому. Было упразднено самодержавие, власть перераспределялась в пользу парламента. А там у руля оказалась пробританская партия. Главный сторонник мира с Россией Георг Генрих фон Герц был схвачен, обвинен в измене и казнен. Переговоры сорвались.

Англия и Ганновер теперь уже официально вступили в союз с Швецией, а русских постарались оставить в международной изоляции. При посредничестве британцев наши вчерашние партнеры – Дания, Пруссия, Саксония с Польшей – заключили со шведами сепаратный мир.

К антироссийской коалиции примкнула Австрия. Король Речи Посполитой и саксонский курфюрст Август повел переговоры о союзе со Швецией и Австрией. В польском сейме уже зазвучали вовсю призывы отобрать у русских Смоленск, Киев, Левобережную Украину.

Но наша страна и с этими проблемами справилась, причем в одиночку, без союзников. Балтийский флот действовал все более решительно. В мае 1719-го отряд капитан-командора Яна Вангофта арестовал 13 шведских торговых судов. Эскадра капитана Наума Сенявина встретила возле острова Эзель неприятельский линейный корабль, фрегат и бригантину: атаковала и заставила сдаться. Балтийское море становилось русским.

В июле 1719-го наш флот высадил десанты в Швеции – 26 тыс. солдат. Они громили заводы, фермы, городки, появлялись в 15 км от Стокгольма. Штурмовать столицу не стали, просто показали – она досягаема.

В шведском правительстве и риксдаге после этих ударов становилось все больше образумившихся и протрезвевших. Скандинавский народ роптал: не пора ли мириться? В тот момент Англия сумела удержать Швецию от подобного шага, науськивала поднапрячься, сулила кредиты, непосредственную военную поддержку, заверяла, что не позволит Петру I повторить десанты. К тому же прислала флот, который вместе со шведским ходил по Балтике и обстреливал принадлежавшее русским побережье Эстонии (британские корабли опасались приближаться к крепостям, батареям и морским базам, порушили какие-то сараи и бани, и над этим зело потешались при царском дворе).

В 1720-м высадка наших десантов возобновилась. Чтобы воспрепятствовать ей, неприятельское командование выслало линейный корабль, 4 фрегата и 9 мелких судов под началом адмирала Шеблада. Причем прикрывала их еще одна эскадра, британская. Возле острова Гренгам шведы обнаружили состоявшую из мелких гребных суденышек флотилию князя Михаила Голицына: 52 малокалиберные пушки на всех. У противника было 156 орудий куда более солидного калибра. Русские притворились, что удирают. Шведы азартно устремились в погоню, растянулись, нарушив строй, и их заманили в узкий мелководный пролив.

Затем наши неожиданно для врага развернулись и бросились в атаку. При попытках маневрировать все фрегаты один за другим сели на мель, в жарком бою их взяли на абордаж. Избежал печальной участи только линейный корабль: бросив якорь, сумел развернуться на месте и ушел восвояси. Англичане благоразумно не полезли в пролив, им оставалось лишь любоваться со стороны, как русские штурмуют и берут в плен 4 фрегата новоиспеченных союзников.

После этой победы и очередных десантов на шведскую землю даже самые упорные сторонники войны в Стокгольме убедились: близка катастрофа. Переговоры возобновились, и 30 августа 1721 года был заключен Ништадтский мир. Россия получила все, чего добивалась: земли на Ладоге и Неве с Петербургом, Карелию и прилегающие финские районы, Эстляндию и Лифляндию. Твердо встала на берегах Балтийского моря, которые сама же отвоевала. А на месте Пантелеимоновской часовни Петр I повелел строить храм во имя того же святого, завершенный и освященный в 1722-м, ведь морская победа у острова Гренгам была одержана в тот же день, что и Гангутская, 27 июля (7 августа).

В наше время эта церковь, повторимся, является и православной святыней, и мемориалом воинской славы. К памятным знакам, посвященным сражениям у Гангута и Гренгама, в XX веке добавились символы героической обороны полуострова Ханко (тот же Гангут) в 1941-м.

Что ж, все справедливо, бойцы Великой Отечественной достойно продолжили традиции тех, кто сражался в Северной войне. Да и бились они, если вдуматься, за то же самое: за честь, славу и мир для родной страны, за то, чтобы Россия чувствовала себя на Балтике как дома, сохранив обретенное предками.

Игорь Немчинов. Имперский путь (Победа в Северной войне)

10 сентября (н. ст.) 1721 года был подписан Ништадтский мир, официально завершивший крупнейшее на тот момент геополитическое противостояние – Северную войну, в которой Россия одержала победу над Швецией. Историческая кампания, длившаяся с разной интенсивностью на протяжении двух с лишним десятилетий, фактически поставила крест на имперском, великодержавном статусе нашего северного противника и, напротив, наделила совокупностью таких качеств Русское государство. Отныне – с 2 ноября 1721-го – оно с полным правом стало именоваться Российской империей.

Когда Петр Великий прорубал свое окно в Европу и строил Санкт-Петербург, он не захватывал вероломно шведские земли или «северные прибалтийские провинции», как по сей день трактуют те события шведские же источники. Русский царь всего лишь возвращал России законные территории, принадлежавшие ей с незапамятных времен. Шведы воспользовались в XVII столетии Смутой и оттяпали у Руси края, некогда входившие в состав еще древней Новгородской республики. Закрыв тем самым нашему государству выход к Балтике.

«Северный сосед» в лице его правителей был по отношению к русским крайне недружелюбен, чертовски высокомерен, к тому же на свою беду оказался патологически самонадеян. Вот эту патологию и пришлось хирургически лечить Петру I совместно с вверенными ему войсками. То, какими видели наших пращуров, живших в начале XVIII века, «свободные западные граждане», демонстрирует всем известный Вольтер – в своем труде «История Карла XII»: «Московиты были менее цивилизованны, чем обитатели Мексики при открытии ее Кортесом. Прирожденные рабы таких же варварских, как и сами они, властителей, влачились они в невежестве, не ведая ни искусств, ни ремесел и не разумея пользы оных…

Единственными полками, на которые можно было хоть сколько-нибудь надеяться, были те, коими командовали немецкие офицеры, но, к сожалению, оные оказались в слишком малом числе. Остальные же представляли собой сборище согнанных из лесов варваров, одетых в звериные шкуры и вооруженных кто луком, а кто просто дубиной. Лишь у немногих были ружья, и ни одному не приходилось еще участвовать в регулярной осаде. К тому же во всей армии не нашлось ни одного умелого артиллериста».

Что особо примечательно в этих вольтеровских «характеристиках»? Если не обращать внимания на типичную развесистую клюкву и на то, что описания касаются в основном битвы при Нарве – первого петровского «блина» в Северной войне, вышедшего чудовищным комом, – прежде всего бросаются в глаза нескрываемое презрение к «варварам-московитам» и твердая уверенность, что Россия и русские не имеют моральных, а равно юридических прав ни на самобытность, ни, тем паче, на великодержавность.

Подобный взгляд на нашу страну и ее народ был характерен для западных прогрессоров задолго до рождения Вольтера и много позже его смерти. К примеру, дружной парочке Марксу – Энгельсу принадлежали отнюдь не в меньшей степени русофобские и в то же время ничуть не менее категоричные высказывания. Этот фактор, надо полагать, как раз и был перманентной причиной страшных, человеконенавистнических, тотально опустошительных войн, которые Запад вел против Российского государства.

Кстати, о немцах. Первое лицо эпохи Просвещения отрекомендовало их в приведенном фрагменте как исключительно умелых, эффективных, надежных воинов, противопоставив никудышным русским. Однако тогда же, в период крайне неудачных сражений под Нарвой, за ними в наших войсках закрепилась совершенно иная слава: их чуть ли не поголовно считали изменниками. Вряд ли тот стереотип был стопроцентно справедлив, но предавали немцы (говоря шире – иностранцы) не только в эпизодах с отдельными перебежчиками в стан противника, но и на уровне целых союзнических армий.

Когда царь Петр вступал в эту войну, в соратниках у него значились Саксония, Дания и Речь Посполитая. Истинные ценность и жизнестойкость этого альянса наиболее наглядно проявились в битве при Фрауштадте (ныне Всхова, Польша) зимой 1706-го. Там командование саксонской армии предприняло «решительное» наступление, завершившееся в итоге ее постыдным поражением. В составе этих войск был, увы, и русский корпус, бойцы которого долго не получали от «союзников» ни положенного жалованья, ни приличного обмундирования, ни более-менее приемлемого снабжения жизненно необходимым. Тем не менее именно русские оказали серьезное сопротивление бросившемуся в стремительную контратаку врагу, в то время как саксонские полки в панике бежали с поля брани.

Чтобы было понятно читателю, чем в действительности закончилась бойня под Фрауштадтом, и дабы ни у кого не возникало подозрений в пристрастности (читай, русофильстве) рассказчика, обратимся к трудам современного шведского историка Петера Энглунда:

«В этой битве Реншёльд (шведский фельдмаршал. – «Свой») ясно показал свою силу как полководца. При этом же случае он показал также и кое-что другое: жесткую и холодную беспардонность, граничащую с жестокостью. А именно: после битвы отдал приказ казнить всех взятых в плен русских. В заключительных фазах сражений вражеские солдаты, которые еще стояли на ногах, бросали оружие, обнажали головы и взывали о прощении. Саксонских солдат щадили, но русским не приходилось ждать никакой милости. Реншёльд приказал поставить шведские отряды кольцом, внутри которого собрали всех взятых в плен русских. Один очевидец рассказывает, как потом около 500 пленных «тут же без всякой пощады были в этом кругу застрелены и заколоты, так что они падали друг на друга, как овцы на бойне». Трупы лежали в три слоя, размочаленные шведскими штыками… Другой участник сражения рассказывает: «Узнавши, что они русские, генерал Реншёльд велел вывести их перед строем и каждому прострелить голову; воистину жалостное зрелище!» Это была необычная и отвратительная акция ‹…› бойне при Фрауштадте не было равных в те времена, как по масштабам, так и потому, что совершалась она с холодным расчетом. Без сомнения, можно предположить особую жгучую неприязнь, направленную именно против русских, неприязнь, которая уже в те времена, имела исторические корни. И все же, по всей вероятности, зверский приказ Реншёльда не был отдан в состоянии аффекта, а был, напротив, глубоко продуман. Таким образом он избавлялся от толпы обременительных пленных, которые, в отличие от саксонцев, имели мало цены как перевербованные ратники в собственном войске. В то же время Реншёльд хотел на судьбе этих несчастных русских преподать урок другим, сделать ее устрашающим примером».

Как видим, причину беспримерной жестокости, приведшей к дичайшему военному преступлению, Энглунд находит в чистом прагматизме своих предков-соотечественников. И при этом пытается обойти вниманием махровую русофобию, традиционный для Запада мотив, которым руководствовались, скажем, Гитлер, Гиммлер и Геббельс, когда «судьбу несчастных русских» в очередной раз в истории пытались «сделать устрашающим примером».

Армия Петра как таковая не принимала участия в схватке при Фрауштадте. Наш корпус там, повторимся, был в составе войск саксонского курфюрста Августа II. Однако как раз на этих прусско-польских землях шведы наиболее наглядно продемонстрировали свое истинное отношение к русским людям. Ну а долг, как известно, платежом красен. Этот – накопившийся с учетом неудач 1700 года – мы с лихвой вернули супостату в 1709-м: «Было дело под Полтавой, дело славное, друзья! Мы дрались тогда со шведом под знаменами Петра».

Мир, завершивший Северную войну, заключили в Ништадте (ныне Уусикаупунки, Финляндия) лишь через 12 лет после виктории в Полтавском сражении. Российские вооруженные силы тогда еще не были готовы гнать и бить врага до полнейшего разгрома, до Стокгольма. Война отнимала слишком много сил и средств у страны, переживавшей титанические преобразования. Но главные задачи, которые ставил перед собой Петр Великий, в этой кампании оказались полностью выполнены: Россия стала великой морской державой (и великой державой вообще), обрела в боях сильные армию и флот, расширила свои территории и, наоборот, значительно сузила притязания тех, кто хотел ее покорить, войдя в Москву, а Санкт-Петербург сравняв с землей.

С тех пор, нелишне отметить, шведы постепенно превращались в один из самых мирных народов на планете, потихоньку шли к своему шведскому социализму, шведскому качеству в промышленности и всему такому прочему, тоже шведскому.

Но их пример в любом случае не нам наука. Что бы ни говорили русофобы о благотворности распада империй и даже объективности таких процессов, закономерность, которую подсказывает история, на самом деле одна: Россия просто-таки обречена быть огромной и могущественной. А также непременным усмирителем всех, кто посягает на ее территории и ее незыблемое право оставаться собой.

Валерий Шамбаров. От Чесмы к Новороссии (Чесменский бой)

На форменках матросов и нахимовцев, а также курсантов практически всех российских мореходок воротники-гюйсы украшены тремя полосками. Принято объяснять, что они символизируют величайшие победы нашего флота – Гангут, Чесму и Синоп. Первая связана с эпохой Петра, третья – с именем Нахимова. Вторая по времени виктория, чествование коей ежегодно приходится на июль, долго оставалась в тени. О ней раньше вспоминали нечасто, невзирая на колоссальное историческое и геополитическое значение для России.

В XVIII веке Османская империя являлась одной из самых могущественных мировых держав, раскинувшись на три части света. Ей принадлежали весь Балканский полуостров, Северное Причерноморье, половина Закавказья, Ирак, Аравия, другие территории Ближнего Востока, Северная Африка. Стратегическими союзниками у нее значились Франция, Швеция, Польша. Она располагала великолепными войсками. Петр I разгромил в свое время лучшую европейскую армию – шведскую. Но, попытавшись наступать на Турцию, еле спасся. Растерял плоды прошлых побед – Приазовье, низовья Днепра. Ликвидировал собственный Азовский флот.

Мало того, Петр поначалу замышлял воспользоваться развалом в Польше, забрать у нее Правобережную Украину и воссоединить ту с Левобережной. Однако султан взял поляков под защиту, и российский монарх обязался не вмешиваться в их дела.

Следующее столкновение с турками, в 1735–1739 годах, не принесло решающих успехов. При Екатерине II назревало новое военное противостояние. Еще во времена Петра делегаты от порабощенных балканских народов обращались к царю с просьбами о помощи и покровительстве. Русские моряки проходили стажировку в Венеции, сражались с османами на Средиземном море, докладывали о восстаниях в Греции. В начале царствования Екатерины у России был только один флот – Балтийский. Родилась идея: в случае войны отправить эскадру в неприятельские тылы, на Балканы, и поднять местных жителей против султана.

В 1764 году фрегат «Надежда Благополучия» совершил плавание в Средиземное море. Готовил карты портов, проливов. Исследовал, как тамошний червь точит русскую древесину, и какие меры защиты необходимы. В Грецию приезжали русские агенты, устанавливали контакты.

В 1768-м сложные отношения с Османской империей привели к войне. Причем начала ее не Россия! Императрица вступилась за православных в Польше, потребовала прекратить на них гонения. Паны возмутились, взялись за сабли. Их активно поддержала Франция, прислав генералов и инструкторов. А турецкий султан вспомнил, что он – гарант неприкосновенности Польши. Воспользовался поводом, чтобы всыпать русским, бросил на Украину крымскую орду.

Вот тогда-то в Петербурге и подняли вопрос об ударе по тылам. Международная обстановка благоприятствовала. Англия на тот момент враждовала с Францией, посему согласилась предоставить свои базы для стоянки и ремонта наших судов. Вдохновителями решительных действий выступили государыня, ее фаворит Григорий Орлов и его брат Алексей. Последнего назначили главнокомандующим, выделив ему 20 линейных кораблей, 6 фрегатов, ряд мелких и вспомогательных судов.

1-я эскадра под командованием адмирала Г. Спиридова отчалила из Кронштадта в июле 1769-го. Плавание было тяжелым. У русского флота недоставало опыта дальних походов, не все корабли оказались подготовленными должным образом. На одном (самом мощном, «Святославе») открылась течь, ему пришлось возвращаться назад. Другой признали негодным к продолжению пути. Третий погиб на рифах. Четвертый с трудом сняли с мели, но поставили на ремонт. Вдобавок обнаружилась какая-то эпидемия, умерли 380 матросов.

Остальные в феврале 1770 года достигли Греции, высадили десанты на западном побережье полуострова Пелопоннес.

В мае в район боевых действий прибыла 2-я эскадра Д. Эльфинстона. Турецкий флот там втрое превосходил наши силы (10 линейных кораблей и 6 фрегатов против 3 линкоров и 2 фрегатов). Тем не менее задиристый Эльфинстон бросился атаковать. Турки переполошились и после перестрелки ушли в глубь бухты, под защиту батарей крепости.

5 июля (н. ст.) в проливе между островом Хиос и берегом Малой Азии русский флот ринулся в атаку. Соотношение сил – примерно один к двум в пользу неприятеля.

Спиридовский «Святой Евстафий» пошел на вражеский флагман «Реал-Мустафу» и поджег его точными попаданиями. Турки стали прыгать в море. Но и наш корабль потерял управление. Суда столкнулись. Русские перескочили на «Реал-Мустафу», захватили его. Полыхающая турецкая мачта упала на «Святой Евстафий», перенеся на него пожар. Искры попали в пороховой погреб. Спиридов и брат командующего Федор Орлов успели спастись, а корабль взорвался. За ним взлетел на воздух и «Реал-Мустафа».

Катастрофа собственного флагмана обратила турок в панику. Они стали отводить флот в Чесменскую бухту под прикрытие береговых батарей.

Несколько вражеских кораблей перекрыли вход в бухту, остальные беспорядочно сгрудились в глубине.

Оценив расположение противника, русские решили атаковать его именно там. Четыре небольших судна переоборудовали в брандеры – этакие плавучие «пороховые бочки», призванные самоуничтожиться рядом с вражескими посудинами и увлечь их за собой.

Кульминационный эпизод исторической битвы выглядел так. Ночью 7 июля корабли-бомбы двинулись на турок. Три первых брандера большого ущерба им не причинили. Лишь четвертый, под командованием лейтенанта Д. Ильина, сцепился бортами с большим турецким кораблем, был своевременно подожжен и оставлен нашими моряками, ушедшими на шлюпке. Взрыв разнес неприятельское судно.

Турецкий флот стоял кучно, корабли вспыхивали и взрывались. Вскоре огромный пожар охватил всю бухту. Тушить что-либо турки уже не пытались. Спасались, бросаясь в воду. Наши моряки взяли на буксир и вывели их линейный корабль «Родос», пять галер. Остальной флот погиб: из 15 000 османских моряков уцелело лишь 4000.

После такой грандиозной победы горячий Эльфинстон предлагал немедля совершить налет на Стамбул. Но Орлов авантюру отверг. Выбрал вариант более скромный, зато надежный. Блокировал Дарданеллы, перекрыл главную дорогу для подвоза в турецкую столицу товаров и продовольствия. У противника остались отдельные отряды кораблей в Адриатическом море, Тунисе, Алжире. Но соединиться им не давали, отлавливали и били по очереди.

В Эгейском море наши моряки стали полными хозяевами. Занимали города, крепости. С Балтики подошли еще три эскадры, присоединялись местные моряки и рыбаки на своих суденышках. 27 греческих островов Эгейского архипелага приняли подданство России. Их официально называли Архипелагским великим княжеством. Повелением Екатерины II на острове Наксос было даже устроено училище для детей. Русские флотилии совершали набеги на порты Египта. Десанты высаживались в Ливане, взяли Бейрут. Тамошний народ – друзы – тоже признал Россию своей покровительницей.

На основном сухопутном фронте, на Дунае, Османская империя еще была в состоянии продолжать войну. Однако пожар, охвативший ее тылы в ходе Чесменской битвы, стал одной из причин, заставивших султана заключить Кючук-Кайнарджийский мир. По его условиям наша страна возвратила туркам острова Эгейского моря, вывела оттуда свой флот. Зато османов вынудили отказаться от Крыма и Кубани, отдать земли в Приазовье и Северном Причерноморье! Многие греки и арнауты, оказавшиеся во время войны российскими подданными, не пожелали возвращаться под султанскую власть. Им была предоставлена возможность уехать на новую родину. Тысячи этих эмигрантов заселяли отвоеванные у турок земли – Новороссию. А детское училище с Наксоса перевели в Санкт-Петербург.

Великую победу, одержанную моряками, Екатерина II отметила созданием мемориального Чесменского зала в Большом Петергофском дворце. В Гатчине воздвигли Чесменский обелиск, в Царском Селе – Чесменскую колонну. Памятником триумфа стала и Чесменская церковь Св. Иоанна Предтечи в Санкт-Петербурге. Для участников сражения выбили особую медаль с изображением горящего турецкого флота и лаконичной надписью: «Был».

Эта первая блестящая экспедиция русских моряков в Средиземноморье указала потомкам долгосрочный геополитический курс, обозначила сферы интересов Российской державы. Более того, послужила мощным толчком, от которого монолит Османской империи покрылся заметными трещинами. Балканские народы вплотную познакомились с русскими, оценили не только их могущество, но и душевность, честь, благородство. Потянулись к нашей стране, стали связывать с ней надежды на освобождение. И, конечно же, не случайно в поправках к закону «О днях воинской славы и памятных датах России», подписанных президентом России Владимиром Путиным в июле 2012 года, в перечень величайших побед отечественного оружия вошла Чесма.