Текст книги "Русские непобедимы. Главные сражения нашей истории"

Валерий Шамбаров. Под Вифлеемской звездой (Изгнание Наполеона из России)

Изгнание Наполеона из России

В праздник Рождества Христова (25 декабря 1812 года по ст. ст.) Александр I подписал манифест «О принесении Господу Богу благодарения за освобождение России от нашествия неприятельского». Государь в тот день возвестил грандиозную, невиданную победу, ведь собранные Наполеоном «почти со всех Европейских держав страшные силы» были не просто разбиты и рассеяны, но устлали русскую землю «трупами, пушками, обозами».

Главной темой и лейтмотивом манифеста была, как видим, благодарность дарующему победы Богу. Подчеркнул император и значение подвига всей России: «Казалось, с пролитием крови ее умножался в ней дух мужества, с пожарами градов ее воспалялась любовь к Отечеству, с разрушением и поруганием храмов Божиих утверждалась в ней вера».

Самодержец «не отнял» (далее цитата) «достойной славы ни у Главнокомандующего над войсками Нашими знаменитого полководца, принесшего бессмертные Отечеству заслуги; ни у других искусных и мужественных вождей и военачальников, ознаменовавших себя рвением и усердием; ни вообще у сего храброго Нашего воинства», сумевшего совершить то, что «превыше сил человеческих».

Впоследствии все это забылось. Прошло совсем немного времени, еще в строю находились ветераны тех сражений, а разгром Наполеона даже в России принялись объяснять случайностями, стечением обстоятельств. Подобные рассуждения отразились и в строчках Пушкина: «Кто тут нам помог? Остервенение народа, Барклай, зима иль русский Бог?»

«Вопросы» были закономерны: российское общество продолжало жить в «общемировом» информационном пространстве, потому-то и впитывало, как губка, пропагандистские фейки о «грозе двенадцатого года».

Миф о лютой зиме, Генерале Морозе, стал настолько живучим, что утвердился не только в зарубежной традиции, но и на картинах русских живописцев, в национальной литературе, отечественном кино. А сюжет о том, как нерешительный сибарит Кутузов избегал сражений, сооружая для ухода неприятеля из России «золотой мост», внедрился в труды историков, включая академика Тарле, считавшего, что таланты нашего фельдмаршала со способностями Наполеона ни в какое сравнение не идут.

Авторы таких версий известны. Одну породил сам Бонапарт, списавший собственные фиаско на проказы зимы. Кутузова оклеветал британский комиссар при русской армии Роберт Вильсон, который специализировался как раз на информационной войне. Насочинявший в свое время лживых антифранцузских сенсаций (якобы Наполеон в Египте отравил своих солдат в госпиталях, поголовно истреблял пленных) британец стал автором известнейших фейков о России: как она жаждала захватить Константинополь, угрожала владениям англичан в Индии. Эти домыслы пошли в ход позже, когда Лондон открыто развернул непримиримое соперничество с нашей страной.

Для Михаила Илларионовича Вильсон был старым знакомым, но вовсе не другом, служил комиссаром и советником в турецких войсках Ахмеда-паши, которые Кутузов разгромил на Дунае, всячески мешал заключению Бухарестского мира перед нашествием Наполеона, а потом из османской армии был переведен в русскую. Задергал нашего главнокомандующего требованиями решающих битв, а царя завалил жалобами на пассивность полководца. Однако последний был не только военачальником, но и опытным дипломатом и прекрасно понимал, чего добивалась Великобритания – победить французов при максимальном ослаблении России («кровью последнего русского солдата»). На уловки Вильсона Михаил Илларионович не поддался, пояснив ему вполне откровенно: «Мы никогда, голубчик мой, с тобой не согласимся. Ты думаешь только о пользе Англии, а по мне, если этот остров сегодня пойдет на дно моря, я не охну».

Бородинское сражение едва успевший принять командование Кутузов дал вынужденно, при невыгодном соотношении сил, на отнюдь не лучшей позиции. Но при этом готовил врагу сюрпризы: вычислив, что главный удар французов обрушится на левый фланг, скрытно расположил в лесу корпус Тучкова 1-го, поставил засадные полки перпендикулярно основной позиции, чтобы пошедшего в атаку неприятеля ударить с фланга. К сожалению, этот замысел сорвал начальник штаба Беннигсен, который обнаружил в лесу «неправильно» стоявший корпус и передвинул его, развернув в общую линию.

Второй сюрприз Кутузова – оставление в резерве почти половины артиллерии – сработал. В жесточайшей драке французы захватили Утицкий курган, Багратионовы флеши, батарею Раевского. Наши изрядно потрепанные полки отошли на запасные позиции, а оставленные русскими укрепления подверглись такой бомбардировке, что врагу пришлось их бросить. Кутузов сумел свести Бородинскую битву к «ничьей», а главное, не позволил Наполеону смять и уничтожить русскую армию.

Огромные потери в отсутствие подкреплений вновь вынудили наши войска отступить, даже сдать Москву, и тем не менее решения старого полководца привели к тому, что Бонапарт на две недели вообще потерял русских ратников из виду. Конница Мюрата гналась за ними до Коломны, а они находились совсем в другом месте, на Калужском направлении. Первопрестольную тем временем окружали перекрывшие дороги партизанские отряды.

Попытки французов начать переговоры о мире оказались тщетны. Александр I, объявивший еще в первые дни войны: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем», – стал всенародным знаменем борьбы. Кутузов же в ответ на уговоры французского посла Лористона (тот говорил о том, что пролито уже слишком много крови и пора, мол, заканчивать войну) развел руками: «Завершать? Мы ее только начинаем. И Наполеон скоро убедится в этом».

Убедился. Покинул Москву 7 (19) октября, выводя все еще мощную 110-тысячную армию. Под Малоярославцем его вынудили свернуть на опустошенную Старую Смоленскую дорогу. А далее посыпались удары: у Колоцкого монастыря, под Вязьмой, у Духовщины, на реке Вопи, в Ляхове… Если откроем книги воспоминаний Дениса Давыдова, Коленкура и других очевидцев тех событий, то убедимся, что они в один голос свидетельствовали о солнечной, совсем не морозной осени: «От Малого Ярославца до Вязьмы время было очень теплое»; «От Вязьмы до Смоленска были приморозки, около Ельни выпал первый снег, но очень малый». «От Смоленска до Борисова холод был сильнее, но сносный, мы ночевали на поле без крыш». Как видим, не Генерал Мороз бил оккупантов.

Из многочисленных описаний Отечественной войны фактически выпала одна из решающих битв, которую с какой-то стати свели к обычным арьергардным боям. В Смоленске боеспособных солдат у Наполеона оставалось 40–50 тысяч, а русскую армию он опять «потерял», отчего-то уверившись, что та понесла большие потери и далеко отстала. Кутузов вел свои полки по параллельным дорогам, находясь в 8–10 километрах от французов. Он вновь подловил Бонапарта на грубом просчете, выдвинул войска 3 (15) ноября к Старой Смоленской под Красным и стал крушить разделившиеся корпуса (те поочередно уходили на ночевки в ближние населенные пункты).

Наполеон находился в расположении двадцатитысячного контингента Старой и Молодой гвардии. Гвардейцы ощетинились штыками и в виде живой, подвижной крепости совершили прорыв, потеряв 2 тысячи человек и 11 орудий. Остановившись в Красном, стали ждать своих.

Русские последовательно разгромили корпуса Богарне, Даву и стали поджидать шедшие из Смоленска полки Нея. Наполеон решил выручать своих, расчистить им путь встречными ударами, для чего вывел сберегаемые всю войну корпуса гвардии, собрал прочие оставшиеся у него войска. Предводитель французов вышел впереди строя со шляпой в руке и прокричал: «Довольно уже я был императором, пора снова быть генералом». Его солдаты двинули вперед браво, уверенно, как на параде, однако за взгорками и перелесками увидели: «русские батальоны и батареи закрывали горизонты». Наша артиллерия ударила шквальным огнем.

На ключевую позицию, в деревню Уварово на холме, Бонапарт бросил целый корпус Молодой гвардии. Стоявшим там двум батальонам защитников Кутузов приказал боя не принимать, отступить, но, когда туда ворвались французы, по ним шарахнули сотни орудий. Элитные войска Наполеона понесли огромные потери, после чего сам он под прикрытием заслона в Красном попросту сбежал.

Интервенты потеряли здесь 33 тысячи человек и 228 орудий – цифры, вполне сопоставимые с уроном, причиненным Бородинской битвой. Наши потери на сей раз составили лишь 2 тысячи убитых и раненых. Здесь уже не Наполеон, а Кутузов принудил противника дать сражение, в котором, кстати, оба командовали лично. Русский фельдмаршал навязал врагу такие условия, какие создал сам, и разгромил «непобедимого» полководца в пух и прах.

В ноябре на Березине у Наполеона имелось 40–50 тысяч готовых к бою штыков и сабель. Любители истории обычно не принимают во внимание, что это была уже другая, воссозданная армия: в Орше к Бонапарту подошли корпуса Удино, Сен-Сира и Виктора из стоявшей под Полоцком фланговой группировки, примкнула также польская дивизия Домбровского, осаждавшая Бобруйскую крепость. Из 110 тысяч покинувших Москву французов осталось тысяч 10 – вот каким на поверку оказался «золотой мост» Кутузова! Что же касается Генерала Мороза, то и Березина к моменту сражения еще не замерзла…

После побоища на ее берегу похоронили только что воссозданную армию. Наполеон сумел выскользнуть с 9 тысячами боеспособных солдат, и тут уж его давним врагам англичанам следовало пенять на себя. Они вовсю интриговали против Кутузова, стремясь заменить его своим другом Беннигсеном. Тут не получилось, однако при объединении 3-й и Дунайской армий пожелания британцев, в сущности, исполнились: командующим стал совершенно не способный воевать на суше англофил адмирал Павел Чичагов, а не талантливый генерал Александр Тормасов. Александр Петрович не распылил бы силы, не вывел бы на Березину лишь половину из имевшихся войск, не клюнул бы на элементарный обман с демонстрацией ложной переправы…

Ну а после этого сражения действительно повалил снег, ударили морозы, добивая уцелевших захватчиков. Наши воины собирали обмороженных пленных, входили без особых проблем в города, которые уже некому было оборонять. На берегу Немана, под Ковно, дал бой только маршал Ней, сумевший собрать 1600 солдат. Казаки Платова обошли их по льду и всех перебили (спаслись двое – генерал Жерар и раненый Ней), из-за чего окончание Отечественной войны нередко датируют днем 2 (14) декабря.

Может показаться, что победный манифест русский царь специально подгадал к великому православному празднику. На самом же деле Александр I помнил свое обещание не влагать в ножны оружия, покуда на российской земле остается хоть один вражеский солдат. В Прибалтике задержался корпус Макдональда (в основном из пруссаков), и лишь тогда, когда главная армия Наполеона оказалась в пух и прах разбита, а русские готовы были вот-вот окружить оставшуюся на западе страны группировку, последняя сняла осаду и покатилась в Пруссию. Потому-то и получилось так, что император сдержал слово о полном очищении России именно на Рождество.

Победа, кто бы что ни говорил, была отнюдь не случайной, этот триумф наши предки полностью заслужили. Абсолютно оправданна и выраженная в манифесте благодарность Господу, Чье заступничество неоспоримо. Особенно явственно оно просматривается в судьбе Кутузова. В молодости тот получил два смертельных сквозных ранения в голову (пулями калибра 18 миллиметров!), тогда же прозвучали слова изумленных врачей: «Видимо, судьба хранит его для чего-то великого». После того как великий полководец исполнил свою миссию, спасителя страны сразила обыкновенная простуда. Михаила Илларионовича не стало, когда прогромыхал небесный салют первой весенней грозы 1813 года.

В 1801-м, будучи губернатором Санкт-Петербурга, он начинал строить величественный Казанский собор, который освятили и открыли буквально перед войной. В августе 1812-го из этого храма отстоявший на коленях молебен у чудотворного списка Казанской иконы Божией Матери Кутузов уезжал на фронт. Выходя из святилища, поклонился народу: «Молитесь обо мне, меня посылают на великое дело», – а провожавшие его люди взывали: «Отец наш! Останови лютого ворога, низложи змия!» В Казанский собор (точнее, в его гробницу) славный полководец вернулся весной 1813-го, будто с победным отчетом.

Знаменательные, связанные с этой удивительной фигурой совпадения случались и прежде, и впоследствии. В XVIII–XIX столетиях наши войска под командованием Кутузова преодолевали вражескую оборону по Висле и Одеру, брали Кенигсберг, Варшаву, Берлин, доходили до Эльбы. До тех же рубежей в 1945-м дойдет Красная армия. Берлинский Рейхстаг будут защищать остатки разбитой французской дивизии СС «Шарлемань», а Знамя Победы над ним водрузят бойцы 150-й стрелковой ордена Кутузова II степени Идрицкой дивизии.

Своим указом от 30 августа 1814-го Александр I повелел отмечать 25 декабря благодарственное празднество под названием «Рождество Спасителя нашего Иисуса Христа и воспоминание избавления церкви и Державы Российския от нашествия галлов и с ними двадесяти язык».

Тот День Победы отмечался у нас до 1917-го. Святочные и рождественские действа сочетались с торжественными заседаниями, парадами и другими мероприятиями в честь подвига 1812 года. Рождественские церковные службы дополнялись особым молебном, который православные служили на коленях: спасая Родину от полчищ Наполеона, полегло 300 тысяч русских воинов. По тем временам потери были невиданными.

В рождественском манифесте государь призывал смиренно склониться перед Господом, предостерегал от гордыни и зазнайства – тех самых свойств, которые возбудили и погубили врагов России, чьи «тела в несметном количестве валяются пищею псам и воронам».

Евгений Алдонин. С Дона до Рейна вмиг долетим… (Заграничный поход)

Отечественная война, которую Россия в начале XIX века вела против французов, по большому счету завершилась не на этапе освобождения страны от интервентов, а в момент взятия их столицы. Капитуляция противника – вот главный победный аккорд великого противостояния. Наше государство тогда оказалось перед развилкой: враг изгнан за пределы империи, что дальше? В усмирение Наполеона мало кто верил. Однако войну можно продолжать по-разному. Большинство генералов и сановников склонялись к тому, что стране и армии необходима передышка.

Ранее, в самые грозные дни кампании, Александр I дал обет, что «не положит оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в его царстве». К Рождеству Христову армию захватчиков выдворили из страны, и Михаил Кутузов поспешил напомнить самодержцу: клятва исполнена. Но у императора к тому времени появились еще более амбициозные намерения.

«Великий человек» (данный эпитет тогда не нуждался в пояснениях) не считал себя побежденным. Во всех бедах винил суровый климат, бездорожье, варварство партизан и казаков. Да, он не сумел одолеть русских расстояний, перезимовать в Златоглавой и дождаться подкрепления, но продолжал верить: отдана инициатива, а не вся партия. Вернувшись в Париж, итог похода комментировал так: «Мы держали Москву, мы преодолели каждое препятствие; даже пожар не смог помешать нам. Но зимние холода заставили мою армию перенести страшные лишения: всего за несколько ночей я увидел, что все изменилось, наши потери были ужасны; моя душа была бы разбита, если бы при таких обстоятельствах я был бы способен на другие чувства, кроме защиты интересов моего народа». Это – слова человека, готового к реваншу.

Вокруг Наполеона снова сплачивалась многотысячная армия. Еще пребывая в России, он приказал досрочно организовать призыв 1813 года, и теперь под началом Бонапарта во Франции находилось около 140 000 новобранцев.

Арман де Коленкур писал о тех днях: «Все организовывалось, все создавалось как бы по волшебству. Миллионы собственной казны императора и особого фонда были извлечены из погребов Тюильри и заимообразно предоставлены государственному казначейству». «Великого человека» угнетало то, что на Востоке он потерял кавалерию. Русская армия контролировала прусские конные заводы, и австрийцы отказывались продавать французам лошадей. Их нехватка не раз скажется в последующих баталиях. И тем не менее уже в апреле Наполеон присоединился к почти 200-тысячной армии, с тем чтобы восстановить вассалитет германских государств. Его подданные не скрывали восторга, наблюдая за тем, как оживился и даже помолодел император.

Он все еще стремился к созданию объединенной Европы с собственной гегемонией.

В нашей армии все понимали: 1813 год не будет мирным. И все-таки надеялись, что самые тяжелые дни войны остались позади. Общие настроения были как в известной казачьей песне тех времен:

 
Русским знакома к славе дорога,
С Дона до Рейна вмиг долетим…
 

(Этот путь пришлось проделать как раз в 1813-м. Проскакали до Рейна и впрямь на удивление споро.)

После рождественских праздников в прифронтовых областях наступила обманчивая тишина. Силы сражавшихся сторон иссякли. Петербург праздновал победу, по всей державе звучали здравицы в честь воинов-триумфаторов. Соотечественники не сомневались, что война окончена, нашествие двунадесяти языков отражено, Родина спасена. Действительно, речь больше не шла о том, «быть России иль не быть». Однако эпоха наполеоновских войн, которые длились уже почти полтора десятилетия, продолжалась.

Новоявленный князь Смоленский к тому времени без малого полвека провел в учениях, походах и переговорах. Ни в ратных, ни в дипломатических делах для Голенищева-Кутузова секретов не было. Он лучше других понимал, что главная опасность для любой армии в подобной ситуации – это болезни и дезертирство. Если удается уберечься от сих напастей, то можно побеждать и без генеральных сражений. Главнокомандующий пытался наладить снабжение войск и обучить новобранцев.

Иногда его представляют яростным противником европейского похода. Есть на этот счет и конспирологическая версия: Кутузов был масон, в окружении Бонапарта вольных каменщиков тоже хватало; потому русский «брат» и обеспечил корсиканцу свободный коридор из Москвы в Париж, а после не хотел добивать. Любители сенсаций не учитывают, что франкмасоны дрались с обеих сторон, война от этого менее жестокой не стала.

И все же расхождения между Кутузовым и Александром I имелись. Старый Лис Севера, как иногда называли Михаила Илларионовича, повидал уже немало всяческих коалиций и не терпел союзников, которые привыкли загребать жар русскими руками. Для царя вопрос стоял иначе: Бонапарта надо уничтожить как можно скорее. С препятствиями наш монарх особо не считался.

Кутузов собирался драться неторопливо, малой кровью, принуждая противника к ошибкам. Как-то он бросил одному генералу: «Ты думаешь только о пользе Англии, а по мне, если этот остров сегодня пойдет на дно моря, я не охну». И за Германию проливать кровь соплеменников Кутузов не желал. Академик Евгений Тарле интерпретировал логику фельдмаршала следующим образом: «Русский народ отстоял себя, победил непобедимого, добыл себе бессмертную славу. Зачем освобождать и усиливать этим англичан и немцев, соседей, а потому возможных опасных врагов в будущем?» Сомневался в необходимости скоропалительного заграничного похода и вице-адмирал Александр Шишков, государственный секретарь, ближайший советник государя в 1812-м.

Не исключено, что Кутузов являлся сторонником сепаратных переговоров с Наполеоном. Российская империя могла получить герцогство Варшавское и даже Босфор с Дарданеллами и оставить Бонапарта наедине с остальной Европой, наблюдая за сражениями с высокого холма. Однако Александр I не простил французам нашествия и не нашел возможным отказаться от продолжения войны, повел армию на Запад, провозгласив: «Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идем теперь далее. Пройдем границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его». Первый же его приказ отличался сугубым гуманизмом: «Не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах, унижающих солдата. Они жгли дома наши, ругались святынею, и вы видели, как десница вышнего праведно отметила их нечестие. Будем великодушны, положим различие между врагом и мирным жителем. Справедливость и кротость в обхождении с обывателями покажет им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но ищем освободить от бедствия и угнетений даже самые те народы, которые вооружались противу России».

Под сапогами бородинских ветеранов, помнивших, как бесчинствовали на их Родине ведомые Наполеоном поляки, уже хлюпала земля шляхтичей. То есть причин для мщения хватало, однако русская армия продвигалась к Варшаве и Кракову, не прибегая к «захвату трофеев».