Текст книги "Русские непобедимы. Главные сражения нашей истории"

Последней в этой войне стала битва при Калиакрии. («Красивый мыс» – так это название переводится с греческого – расположен в Болгарии, хорошо известен знатокам тамошних курортов: до Золотых Песков и Албены оттуда рукой подать.) В помощь туркам подоспело подкрепление из Африки. Предводительствовал у них искусный флотоводец Сеид-Али, выходец из Алжира. Он сплачивал своих моряков горделивыми заявлениями, в которых клялся жестоко проучить русского Ушак-пашу. «Я приведу его в Стамбул, закованного в цепи!»

Ушаков напал неожиданно. Провел свои суда под огнем береговых батарей, между турецкой эскадрой и гаванью. У османов началась паника. С борта «Преображения Господня» наши открыли прицельную, как водится, стрельбу. Сеид-Али попытался «поймать ветер», дабы пойти в атаку. Грозный ответ русских моряков решил судьбу сражения. Турецкий флагман потерял паруса, его палуба запылала. Израненного вражеского адмирала чудом спасли от смерти соратники. А на «Преображении Господнем» почти все осталось в целости и сохранности.

«О великий! Твоего флота больше нет!» – так паши начали свой доклад султану Селиму III, всерьез опасавшемуся, что Ушаков направит свои силы к Босфору. Турции ничего не оставалось, как повести себя на переговорах в высшей степени осмотрительно. Моряки завоевали для России выгодный и крайне своевременный Ясский мир. В те дни ни у кого не было сомнений: не зря Потемкин затеял строительство Черноморского флота.

«Слава Екатерины», «Преображение Господне» – давным-давно этот боевой корабль не значится в каких-либо реестрах. Но в нашей великой истории он, конечно же, остался – непобедимым защитником Крыма и всей России.

В 1972 году в Херсоне установили памятник славному паруснику. На постаменте выбита надпись: «Здесь в 1783 году построен первый 66-пушечный линейный корабль Черноморского флота «Слава Екатерины».

Валерий Шамбаров. Черное море – русское море (Керченское сражение)

В древности это море называлось Русским, и, конечно же, не случайно. Чтобы в XVIII столетии его себе вернуть, нашей стране пришлось выдержать долгую и тяжелейшую борьбу. Войны за прорыв к южным просторам вели Софья Алексеевна, Петр I, Анна Иоанновна, и даже после победных екатерининских кампаний 1768–1774 годов с последующим присоединением Крыма и Тамани этот давний спор не решился.

В июле 1790-го состоялось одно из важнейших сражений в российской военной истории: в Керченском проливе наш флот одержал яркую и незабываемую победу.

Османская империя собирала большие силы, чтобы отбросить русских от черноморских берегов, причем ее активно поддерживали ведущие западные державы: Англия, Франция, Пруссия, Швеция. Противодействие России в этом регионе становилось основой чуть ли не всей европейской политики.

На море турки господствовали и русские корабли, шедшие с Балтики, через Босфор не пропускали. В 1783 году перебазировалась в Ахтиарскую бухту наша далеко не могучая Азовская эскадра, началось строительство Севастополя. Были основаны судоверфи в Херсоне, где в 1784-м спустили на воду первый большой корабль.

Султан Абдул-Хамид и его военачальники не собирались ждать усиления морских сил России, поспешили напасть, чтобы в полной мере использовать превосходство своего флота. В августе 1787-го – до русского правительства еще не дошло известие о начале войны – вражеская эскадра атаковала два корабля, дежуривших в Днепровско-Бугском лимане. Затем последовали бомбардировка крепости Кинбурн и попытка захватить ее десантом.

Изначально боевые действия сосредоточились вокруг Очакова, мощного турецкого форпоста, который с моря надежно прикрывали суда под командованием Гассана-паши (его называли «крокодилом морских сражений»). У России на Черном море еще не было признанных флотоводцев, в Севастополе стояли несколько кораблей под началом нерешительного адмирала Марко Войновича, и первый их поход к неприятельским берегам стал неудачным: один погиб в шторме, второй был захвачен врагом. Против турок, по сути, из ничего, из лодок, барок и прочих подручных плавсредств, создавалась гребная флотилия принца Карла Генриха Нассау-Зигена. В нее влились запорожские казаки, вербовавшие авантюристов и бродяг со всех морей, бывших пиратов. В июне 1788-го эта флотилия, умело наладив взаимодействие с батареями Кинбурна, которыми командовал Суворов, сумела крепко растрепать турок, потерявших восемь линейных кораблей, два фрегата и ряд мелких судов.

Гассан-паша увел остатки своих сил, а Севастопольская эскадра получила приказ Потемкина: найти противника, не дать ему оправиться от поражения, не позволить мешать осаде Очакова. Наши моряки обнаружили османский флот у мыса Тендра. Оказалось, что неприятель получил подкрепления. У него уже было 15 линейных кораблей, восемь фрегатов и два десятка мелких судов против двух русских линейных кораблей и десяти фрегатов. По числу орудий турки превосходили вдвое. Сперва Гассан-паша избегал сражения, однако, разобравшись, что наша эскадра малочисленна, дождавшись благоприятного ветра, бросил свой флот в атаку возле острова Фидониси. Адмирал Войнович, похоже, растерялся, но авангардом командовал бригадир Федор Ушаков. Он решительно принял бой, умелыми маневрами зажал в клещи и расстрелял вражеский флагманский корабль. Охваченный пожаром, тот устремился прочь. Другие суда неприятеля, которым тоже досталось, двинули за своим флагманом. Задача была выполнена: от Очакова турок прогнали, возвращаться они уже не смели.

Черноморский форпост был взят, как и еще несколько крепостей.

Наши войска двинулись на Дунай. Чудо-богатыри Суворова вдребезги разгромили противника при Фокшанах и Рымнике. За османов вступились западные державы. Швеция объявила России войну, намереваясь ударить в спину, двинуть прямо на Петербург. Англия и Пруссия заверяли Турцию в своей готовности помочь. Король Фридрих Вильгельм II подстрекал Польшу выступить против русских, стал выдвигать войска к нашим границам. А союзница России Австрия, потерпев ряд поражений от турок и испугавшись пруссаков, вступила с Портой в сепаратные переговоры.

В такой обстановке Османская империя воспрянула духом, наметила в 1790 году переломить ход войны в свою пользу, а вначале – открытием новых фронтов в глубоких тылах – отвлечь русских от дунайских крепостей и наступления на Балканы. Для этого опять же планировала использовать свое превосходство на море, ведь от Синопа или Самсуна было всего два дня хода до крымских берегов. От Анапы – несколько часов, здесь-то турки и стали сосредоточивать войска. Один десантный корпус предполагалось высадить в Крыму, где османская агентура работала эффективно и опыт мятежей был накоплен изрядный (татар поднимали уже трижды). При вторжении рассчитывали раздуть очередное общее восстание и уничтожить базу нашего флота в Севастополе. Второй десантный корпус от Анапы должен был вторгнуться на Кубань, взбунтовать кавказских горцев и бросить их на русских.

Соотношение сил на море тем временем менялось. Севастопольская и гребная эскадры были объединены в Черноморский флот, который пополнялся новыми боевыми единицами. Его командующим в марте 1790-го был назначен контр-адмирал Ушаков. Федор Федорович сразу же повел активную борьбу за морское господство. В мае вывел эскадру, бомбардировал Синоп, прошелся вдоль восточного побережья до Анапы, захватил и потопил два десятка транспортных судов. От пленных русские узнали: готовится крупная десантная операция. Потемкин же получал сведения о том, что турки собираются напасть на Крым. Полетел его приказ Ушакову – выйти навстречу неприятелю.

2 июля (ст. ст) из Севастополя отчалили десять линейных кораблей, шесть фрегатов и 17 мелких судов. Патрулируя у крымских берегов, флот встал на якорь близ Керченского пролива. Русский флотоводец рассчитал: турки пойдут со стороны Анапы, и здесь их удобно будет перехватить. Действительно, 8 июля дозорные доложили, что замечены «посторонние суда» – шла эскадра Гуссейна-паши: десять линейных кораблей, восемь фрегатов и 36 вспомогательных посудин с десантом. В артиллерии враг имел значительный перевес – 1100 орудий против 836 наших. Превосходил и калибрами пушек.

При таком соотношении и с учетом благоприятного для турок ветра правила того времени требовали от Ушакова принять бой, стоя на якорях. Но Федор Федорович, уверенный в превосходной выучке своих моряков, решил обеспечить себе преимущество в маневрировании. Приказал поднять паруса и идти на сближение.

Гуссейн-паша устремился в атаку. В полдень с обеих сторон загрохотали пушки. Турки навалились на авангард бригадира Голенкина, стремясь окружить его и взять под перекрестный обстрел. Русские моряки оправдали надежды Ушакова, действовали четко, без суеты, как на учениях, меткими, сокрушающими залпами отражали вражеские атаки. Гуссейн-паша занервничал, силясь все же сломить отряд Голенкина, подкреплял натиск вводом в бой новый кораблей.

Наши основные силы помогали авангарду огнем, однако выяснилось, что для кораблей в хвосте колонны, как и для фрегатов с относительно слабой артиллерией, дальность оказалась слишком велика, их ядра не долетали до цели. Тогда командующий принял неожиданное решение: приказал фрегатам выйти из общего строя, а линейным кораблям сократить образовавшиеся промежутки. Колонна настолько уплотнилась, что бушприты шедших позади судов почти упирались в кормовые надстройки идущих впереди. Зато огонь на турок обрушился массированный, сосредоточенный. Переменился и ветер, который теперь стал дуть в паруса, Ушаков продолжил сближение с неприятелем. Турок расстреливали в упор из всех калибров, даже из стрелкового оружия. На такой дистанции оказалась очень эффективной морская новинка – каронады, короткоствольные пушки, бившие на короткое расстояние, однако больших калибров и скорострельные.

Составившие отдельный строй фрегаты Федор Федорович использовал в качестве резерва, своевременно направил на помощь авангарду. Несколько вражеских кораблей удалось зажать между двумя русскими линиями, поливая их залпами с обеих сторон.

Гуссейн-паша отчаянно маневрировал, пытаясь вывести свои силы из-под губительного огня, оторваться, перестроиться. Но русский командующий не отпускал противника, вцепившись мертвой хваткой, продолжал трепать-громить новыми атаками. Наконец, около пяти часов вечера неприятель не выдержал и обратился в бегство. Ночная темнота позволила уцелевшим османам спастись от погони. Потери они понесли серьезные: два корабля, три вспомогательных судна; погибло около тысячи моряков и заполнявших суда десантников, 733 человека попали в плен.

Екатерина Великая высоко оценила результаты сражения, а Потемкину написала: «Победу Черноморского флота над Турецким мы праздновали вчера молебствием у Казанской… Контр-адмиралу Ушакову великое спасибо прошу от меня сказать и всем его подчиненным». Командующий флотом объяснил успех прекрасной подготовкой личного состава.

Правда, впечатление от этой победы получилось несколько смазанным. Двумя неделями ранее произошло более масштабное Выборгское сражение. Адмирал Василий Чичагов упустил возможность уничтожить шведский флот полностью, хотя противник потерял 64 судна, в том числе семь линейных кораблей и три фрегата. Остатки неприятельской эскадры были блокированы в Свеаборге, и Швеция взмолилась о мире, а турки лишились своей главной союзницы. Османский флот под Керчью также не был разгромлен, сохранил свои основные силы.

Тут следует понимать главное: Ушаков сорвал планы султанов и пашей, стремившихся взорвать русский тыл и изменить ход войны. Именно Керченское сражение стало переломным для всей обстановки на Черном море. Отныне на его просторах господство перехватил наш флот. Турки теперь боялись встреч с его офицерами и матросами, спешили удрать, укрыться, отсидеться по своим гаваням. Надломился дух гордых османских моряков, на себе ощутивших, что Россия сильнее, а значит, и море становилось для них чужим, опасным, неуютным.

Федор Ушаков такое положение вскоре закрепил, в августе 1790-го неожиданно застиг неприятельский флот у мыса Тендра. Турки опять имели значительное превосходство: 14 линейных кораблей против десяти, восемь фрегатов против шести, почти двойной перевес в орудиях. Но на сей раз они даже не думали атаковать, спешно рубили якорные канаты в надежде уйти к устью Дуная. Русский командующий этого не позволил. В двухдневном сражении Османская империя лишилась трех линейных кораблей, нескольких вспомогательных судов, 2 тыс. моряков. Остальные в панике и совершенно растрепанном виде бежали.

Османы и в других местах терпели поражения. Их второй десантный корпус под командованием Батал-паши все же перебрался в Анапу и выступил на Кубань. Однако на речке Тохтамыш его перехватил и разбил наголову отряд генерала Германа фон Ферзена. Одну за другой наши войска брали османские крепости: Килия, Тульча, Исакча, неприступный прежде Измаил… Пала и Анапа.

Дипломаты султана упрямились, продолжали увиливать от подписания мира. Уж очень не хотелось расставаться с привычными иллюзиями насчет «своего» Черного моря. Неприятель собирал силы, какие только мог привлечь, призвал свирепых пиратов Алжира и Туниса, державших в страхе все Средиземное море. Но Ушаков поставил окончательную точку в затянувшихся спорах, разметав эти эскадры у мыса Калиакрия. Причем потери у русских моряков во всех жесточайших баталиях оказывались ничтожными. В Керченском сражении – 29 погибших и 68 раненых, у Тендры –21 человек был убит и 25 получили ранения, Калиакрия – 17 павших и 28 раненых. Вот так умел воевать Ушаков! Наверное, и молитвы его много значили, не зря православная церковь признала Федора Федоровича святым.

Ну а на турок очередной разгром их флота навел такой ужас, что они поспешили заключить Ясский мирный договор, признали присоединение к России Крыма, Кубани, отдали земли от Буга до Днестра.

Теперь Черное море стало русским.

Евгений Тростин. Гряди спасать царей, Суворов… (Итальянский поход)

В те дни, когда начался триумфальный Итальянский поход Суворова, Россия сражалась не только за восстановление законной власти в Европе. Великий русский полководец стремился надолго обезопасить Отечество от потенциальных захватчиков.

К началу 1799-го французы после серии блестящих побед занимали большую часть Италии, обосновавшись в древних крепостях. Нашими союзниками тогда оказались даже извечные противники турки. А кроме них – Англия, Австрия и Неаполитанское королевство. Цели коалиции русские дипломаты сформулировали так: «Положить предел успехам французского оружия и распространению правил анархических; принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие». Суворов ставил перед собой еще более важные задачи – спасти христианский мир от посягательств «гиены».

То решение о вступлении России в войну вызывает споры по сей день: а надо ли было вмешиваться в европейские потасовки; не предпочтительнее ли выглядел бы разумный изоляционизм? Возможность такой альтернативы иллюзорна. Суворов никогда не стал бы служить чужим интересам. Столкновение двух сильнейших армий мира было неизбежным. Французы познали мощь русского штыкового удара еще до своей революции (в Речи Посполитой), а польский вопрос оставался камнем преткновения для Парижа и Петербурга и после смутных событий конца XVIII века. Интересы двух держав пересекались на многих направлениях, включая османское и шведское. Франция стремилась к мировой гегемонии, и это являлось прямой угрозой для нашей страны.

Кем был Суворов в апреле 1799 года? Заслуженный старик (68 лет по тем временам – невероятно почтенный возраст), непобедимый военачальник, генерал-фельдмаршал, прошедший огонь и воду, триумфы и опалу.

Император давно знал Александра Васильевича, еще будучи наследником престола, не раз общался с этим чудаковатым генералом. Во многом они были родственными душами: оба – порывистые, эксцентричные. Однако, оказавшись на престоле, Павел Петрович попытался перечеркнуть все, что напоминало о екатерининских временах, в том числе победные традиции, к которым Суворов имел самое прямое отношение. Назревал заговор против императора. Фельдмаршалу предложили вести войска на Петербург, чтобы обуздать тирана. Полководец одним движением руки прервал мятежные поползновения, произнес с укором лишь два слова: «Кровь сограждан!» И – прижал палец к губам. Этого оказалось достаточно, чтобы остановить фрондеров.

Не принимал он и немецких порядков, которые навязывал армии новый царь. «Русские прусских всегда бивали, чего же тут перенимать?» – такие его высказывания стали известны императору. Результат: отставка, опала, по сути, домашний арест. В свое северное имение Кончанское Суворов отправился под надзор некоего коллежского асессора. На полководца давили «экономически». Жена Варвара Ивановна, с которой он давно расстался, потребовала увеличения пансиона. «Мне сие постороннее», – отвечал Александр Васильевич, но в глубине души понимал, что плетью обуха не перешибешь, и, если приказывает государь, приходится подчиняться. Особо циничными были требования возместить польским магнатам убытки, причиненные во время войны, которую Суворов вел, разумеется, не по своей воле, но от имени России. Теперь же его принуждали платить по счетам, как будто в Польше он сражался не за Отечество, а ради личного интереса.

Вообще-то военачальник не раз путал личный карман с казенным, государственным – в непривычном для нас смысле. К примеру, из собственных средств расплачивался со строителями при возведении укреплений в Крыму и на Кубани.

Оказавшись в ссылке, от политики не отстранился. Его поражали и тревожили успехи молодого французского генерала: «О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! Он побеждает и природу, и людей; он обошел Альпы, как будто их и не было вовсе; он спрятал в карман грозные их вершины, а войско свое затаил в правом рукаве своего мундира… Великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастие свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, – он погибнет». Суворов понимал, что рано или поздно Бонапарт станет угрозой для нашей страны: «Ах! пора унять сего юного воина!».

Русский император был скор не только на расправу, довольно быстро сменил гнев на милость. Попытался было вернуть опального фельдмаршала в армию. Поскольку Россия в тот момент ни с кем не воевала, Суворов от такой чести уклонился. Однако в начале 1799-го и австрийцы, и англичане стали настаивать: союзную армию должен возглавить именно он.

Павел ему позволил: «Воюй по-своему, как умеешь», – и Александр Васильевич вернулся на службу. Гаврила Державин воспевал его и в дни опалы, а когда непобедимый полководец вновь приблизился к престолу, встав во главе воинства, приветственная ода не заставила себя ждать:

 
Гряди спасать царей, Суворов,
Избавить царства от раздоров
И власть в порфиру облещи;
Соименитому герою
Подобно, ты рожден судьбою
Коварства узел рассещи.
 

Как-то раз, проверяя компетентность офицеров штаба, царь спросил одного из суворовских адъютантов Семена Ставракова: «Какими языками владеешь?» Ответ был курьезный, зато честный: «Великороссийским и малороссийским!» Когда Павел попросил Александра Васильевича заменить «этого дурака», генерал-фельдмаршал то ли в шутку, то ли всерьез ответил: «Помилуй Бог, это у меня первый человек!»

Суворов предпочитал видеть рядом с собой людей расторопных, находчивых, знающих армию и готовых к лишениям – таких, как Семен Ставраков, а не утонченных сибаритов со знатными фамилиями. Полководец писал о себе: «Дайте дорогу моему простодушию, я буду вдвое лутче, естество мною правит»… «Я всех старее службою и возрастом, но не предками и камердинерством у равных».

С тех пор Ставраков служил своего рода талисманом российской армии и ее штаба. Он не только прошел бок о бок с выдающимся начальником все сражения Итальянского и Швейцарского походов, но и участвовал едва ли не во всех битвах, в которых принимала участие Россия в период Наполеоновских войн. В армии даже родилась юмористическая, но лестная для заслуженного ветерана поговорка: «Без Ставракова воевать никак нельзя».

По прибытии в Вену Суворов устроил союзникам незабываемый спектакль. Австрийцы встречали его цветами и фанфарами. Утверждают, что в ответ Александр Васильевич скандировал: «Виват, Иосиф!» Напрасно останавливал его ехавший с ним посол, уточняя, что в этой стране теперь правит Франц II, а не Иосиф, – Суворов продолжал свое, приговаривая: «Помилуй Бог, не помню!» Стремительному командующему было не до мелочей. К тому же он не упускал случая продемонстрировать независимость и от венского престола, и от военного совета – пресловутого Гофкригсрата.

Его пригласили в оперу, на «Волшебную флейту». После спектакля Суворов благодарил австрийцев: «Помилуй Бог, хорошо! Но наш полковой оркестр звучал и получше!»

В Вене он пробыл 10 дней и на прощание получил от императора Священной Римской империи Франца инструкции по ведению первого этапа кампании. Речь шла о защите австрийских владений с постоянной оглядкой на тамошнего стратега барона Франца фон Тугута, а главной задачей ставилось оттеснение французов к реке Адде. Согласиться с этим Суворов не мог, не для того он оставил Кончанское. А потому решил: «Кампания начнется на Адде, а кончится, где Богу будет угодно».

Когда маркиз Иоганн фон Шателер спросил его о намерениях, в ответ услышал рассеянное: «Штыки, штыки…» Русского военачальника более всего беспокоило неумение союзников побеждать за счет штыковых атак, но делиться подробными соображениями с чужеземцем он не считал нужным.

В страну, о которой грезил еще в детстве, на родину Корнелия Непота, Тита Ливия и Цицерона, туда, где маршировали легионы Юлия Цезаря, Суворов отправлялся впервые. У итальянских берегов уже действовала эскадра Федора Ушакова. Морякам удалось невозможное: они освободили от французского гнета Ионические острова, штурмом взяли мощные крепости Видо и Корфу, организовали первое за несколько веков независимое греческое государство. Фельдмаршал успел поприветствовать славного адмирала в своей манере: «Ура русскому флоту!.. Я теперь говорю самому себе: Зачем не был я при Корфу, хотя бы мичманом!»

Федор Федорович штурмовал бастионы в начале марта. Александр Васильевич в те дни готовился к походу. В Вероне его встречала армия. Первым на глаза попался надежный, но бесхитростный генерал Андрей Розенберг. Командующий тут же к нему обратился: «Дайте мне два полчка пехоты и два полчка казаков!» Не знавший суворовских повадок Розенберг вполне серьезно ответил: мол, вся армия в вашем распоряжении. Однако фельдмаршал остался недоволен и на следующий день свою странную просьбу повторил. Розенберг снова не сумел отреагировать должным образом. Выручил Петр Багратион: «Мой полк готов, ваше сиятельство», – он сразу сообразил, что речь идет об авангарде, а Суворов привык к тому, что его понимали с полуслова. Старик просиял и расцеловал Багратиона. Краткая инструкция авангарду стала принципом всей кампании: «Голова хвоста не ждет. Как снег на голову». А кроме того, наказ – чтобы штыки у всех были острые, как шилья, иначе не побить француза.

Не советуясь с Тугутом (зачем отвлекать столь занятого господина), Суворов перво-наперво принялся обучать австрийские части хитростям штыкового боя. Дело оказалось непростым, и тем не менее вскоре учитель мог себе позволить слегка прихвастнуть: «Со мной и цесарцы воевать умеют».

Он надеялся найти на Апеннинах союзников и обратился к местным жителям с таким воззванием: «Вооружитесь, народы Италийские! Стремитесь к соединению под знамена, несомые на брань за Бога и веру, и вы победоносно восторжествуете над враждебными сонмами. Для защиты Святой Религии, для восстановления вашего законного правительства, для возвращения собственности вашей сражается и проливает ныне кровь свою союзное воинство двух Августейших Монархов. Не обременили ли вас правители Франции безмерными налогами? не довершают ли они вашего разорения жестокостью военных поборов? – и все горести, все бедствия изливаются на вас под именем свободы и равенства, – свободы, которая повергает семейства в плачевную бедность, похищает у них сынов, и против воинства вашего Государя, вашего возлюбленного отца, защитника Святой Религии, принуждает их сражаться!»

Военной помощи освободителям итальянцы не оказали. Правда, приветствовали русских шумно и радушно, как, впрочем, незадолго до того французов.