Текст книги "Русские непобедимы. Главные сражения нашей истории"

Валерий Шамбаров. Уроки маннергейта (Финская война)

В западных источниках эту войну принято изображать как агрессию огромного и могущественного государства против маленькой миролюбивой страны. Пресса СССР и наша общественность реагировали на те события, понятное дело, совершенно иначе.

К примеру, в газете «Советское искусство» (ныне – газета «Культура») за 1 декабря 1939 года можно прочесть такие воинственные строки: «Мы не позволим шутам гороховым – нынешним финляндским правителям – издеваться над нашей страной, не позволим подстрекателям и поджигателям войны из лагеря империалистов безнаказанно угрожать Советскому Союзу и его второму жизненному центру – Ленинграду. Красная Армия и Военно-Морской Флот СССР дадут такой отпор зарвавшимся бандитам и наглым авантюристам, что они не соберут своих костей и никогда не смогут совать свое свиное рыло в наш советский огород (из резолюции митинга коллектива Московского драматического театра)».

С 1809-го Финляндия входила в состав Российской империи. Царь не обижал ее, даровал конституцию, внутреннее самоуправление. Однако сепаратистские настроения там были тесно переплетены с русофобскими. В Первую мировую войну Германия целенаправленно подогревала этот настрой, наводнила страну агентурой. В 1917-м Финляндия отделилась от России. Это сопровождалось вспышками антирусской истерии, убийствами солдат и гражданских лиц вне зависимости от политических взглядов. Был заключен союз с немцами, на территорию новорожденной республики получили приглашение германские войска. По окончании Первой мировой победившая Антанта предпочла не вспоминать об альянсе Финляндии с Германией – первая в этой паре занимала слишком важное геополитическое положение.

От поддержки белогвардейцев финны воздержались. Опасались: если белые победят, признают ли они финский суверенитет? В Хельсинки удовлетворились захватом Карельского перешейка и западных районов Карелии. Ненависть к русским нагнеталась по-прежнему. Финляндия не была фашистским государством, сохраняла демократию. Однако действовала массовая организация «шюцкор» – охранный корпус. Приписанные к нему граждане регулярно проходили военные сборы, их числили вспомогательными частями армии. При «шюцкоре», чья численность достигала 300 000 человек, существовали подростковые и женские формирования. Маршировали в форме, орали приветствия. А пропаганда внедряла идеи «Великой Финляндии». Распространялись псевдоисторические теории (примерно так же, как на нынешней Украине) – дескать, вся Северная Россия была когда-то населена финно-угорскими племенами. Вот и надо отобрать «исконные» земли вплоть до Урала.

Еще в начале 1930-х иностранные дипломаты отмечали, что политика Финляндии характеризуется «агрессивностью против России», и даже называли ее «наиболее воинственным государством Европы». В аналитических сводках следовал вывод – какая бы держава ни начала войну с СССР, финны непременно присоединятся к нападающим. А это было опасно. Граница проходила в непосредственной близости от Ленинграда! Правда, финны понимали, что в одиночку они слабы. Поэтому на Карельском перешейке возводилась мощная «линия Маннергейма».

Но и советское правительство учитывало: финны станут союзниками для любых врагов. Финны, пользуясь покровительством Англии, наводили мосты с Германией. А в это время британцы подталкивали Гитлера на восток, делали ему уступку за уступкой.

Пакт Молотова – Риббентропа перемешал немало планов, и в октябре 1939-го Москва предложила уступить район, прилегающий к Ленинграду. Вместо этого Финляндия могла получить вдвое большие территории в Карелии. Кроме того, СССР просил в аренду несколько островов и полуостров Ханко для военно-морской базы. Финны, ответив отказом, метнулись за помощью к Гитлеру. Но в тот момент «альянс» с русскими был для нацистов крайне необходим. Они посоветовали финнам принять требования. Да и Сталин пробовал торговаться, несколько раз смягчал условия. Финский лидер Маннергейм уже готов был согласиться. На дыбы встал парламент, не позволивший ему подписать договор. Финская пресса, радио, депутаты подняли бурю дикой злобы и клеветы на русских. А военное министерство во взвинченной атмосфере 10 октября призвало резервистов на «учения». Это означало полную мобилизацию.

В советском командовании тоже возобладали нездоровые, шапкозакидательские настроения. Только что на Халхин-Голе была наголову разгромлена японская армия, Красная Армия совершила поход на Западную Украину и в Белоруссию, легко подавила сопротивление поляков. Задача раздавить Финляндию казалась совсем простой. Сталина заверили, что с этим справится один лишь Ленинградский округ, даже подкреплений не понадобится. Действительно, соотношение сил было внушительным. У финнов – 14 дивизий, 265 000 солдат, 534 орудия, 26 танков, 270 самолетов. Против них развернулось 24 дивизии – 426 000 солдат, около 3000 орудий, 2300 танков, свыше 2400 самолетов.

Обстановка накалялась, и 26 ноября возле села Майнила (на советской территории) разорвались несколько снарядов. Чьи орудия выстрелили? Финны до сих пор уверяют, что русские. Хотя больше похоже на то, что у кого-то из финских артиллеристов не выдержали нервы. Обе стороны были «заведены», и обстрел сочли удачным предлогом. Красная Армия получила приказ 30 ноября перейти в наступление. 7-я армия двинулась на штурм «линии Маннергейма». 8-я действовала севернее, в Карелии. 9-я – еще севернее. А 14-я во взаимодействии с кораблями Северного флота атаковала финнов у берегов Баренцева моря, в скалах Кольского полуострова.

В Москве были уверены – победа будет легкой и быстрой. А если уж финны довели дело до столкновения, зачем ограничиваться полумерами? Из советских граждан финской национальности стали создавать «финскую красную армию», было сформировано и «правительство» во главе с Куусиненом. Дальнейший сценарий просматривался: «правительство» призовет финнов к революции, утвердится в захваченном Хельсинки и примет решение о вхождении в состав СССР. Однако наступающие группировки добились успеха только на севере, 14-я армия овладела полуостровами Рыбачий и Средний, городом Печенга (Петсамо).

Операции в Карелии уткнулись в дебри лесов и болот. Командование необдуманно пустило части по малочисленным дорогам. Растягивались бесконечными колоннами, вязли в снегах. А финны атаковали из лесов. Устраивали засады, артиллерийские ловушки. 163-ю дивизию пропустили на 80 км на свою территорию, а потом накрыли жестоким огнем, перерезали единственную дорогу. 163-я очутилась в окружении. К ней пыталась прорваться 44-я, но и ее постигла та же участь. Правда, окружение было условным. Финны перекрыли заслонами только дороги. Те части и подразделения, которые целенаправленно пробивались к своим, как правило, выходили. Но многие терялись, впадали в панику. Ошалело тыкались по чащобам, замерзая или погибая от финских пуль. Или сдавались, хотя финны зверствовали, в плен брали мало. Захваченных красноармейцев даже не расстреливали, а резали или замучивали пытками.

На Карельском перешейке наступление обернулось катастрофой. 130 бетонированных укреплений и упрятанные под скалами дзоты хлестали шквалами огня. Снаряды полевых орудий эти укрепления не пробивали, а о крупных калибрах командование заблаговременно не позаботилось. Надеялось на танки. Ринутся, мол, вперед лавины машин, и кто их остановит? Но танки останавливались перед полосами бетонных надолбов, рвами, нагромождениями гранита. А противник применил против них самое простое и эффективное средство. Бутылки с зажигательной смесью. Сотни легких танков превращались в костры.

В декабре Сталин приказал прекратить самоубийственные атаки. Всю подготовку начали заново, с нуля. Создавался новый фронт, его командующим был назначен командарм 1-го ранга Тимошенко. Под Ленинград и в Карелию перебрасывали дополнительные войска, тяжелую артиллерию. Создавались лыжные части, военная флотилия на Ладожском озере, налаживалось взаимодействие с Балтийским флотом.

К финнам тоже поступала подмога. Хлынули добровольцы из Швеции и других стран, из них сформировали целый корпус. Англия и Франция будто забыли, что они сами ведут войну с Германией. В правительственных кругах и военном командовании говорили только о «русской агрессии». На первые полосы газет выходили новости из Финляндии, а уж потом шли сообщения с собственного фронта. Финнам отправляли боеприпасы, вооружение, в том числе боевые самолеты. Британские генералы составляли планы воздушных бомбардировок бакинских нефтепромыслов и городов Закавказья – если действовать с территории Ирака и Ирана. Интеллидженс сервис озаботилась проектами диверсий на советских промышленных объектах.

Лорд Горт и генерал Паунелл разрабатывали фантастический проект удара по Германии… с востока. Доказывали, что немецкие укрепления линии Зигфрида слишком сильны, поэтому целесообразнее наступать из Ирана через Кавказ, попутно разгромив Советский Союз. И атаковать Германию с того направления, где она защищена слабее. А в Шотландии формировался экспедиционный корпус для отправки в Финляндию – 57 000 солдат.

В феврале 1940-го Красная Армия начала второе наступление на финнов. Десять дней «линию Маннергейма» обрабатывали артиллерия и авиация. По ночам выползали саперы, прокладывали проходы в минных полях. А потом поднялись в атаку две армии – 7-я и 13-я. Действовали куда более грамотно, чем в первый раз. Ожившие огневые точки подавляли сосредоточенным огнем или высылали группы саперов взорвать их. Через три дня первую полосу укреплений преодолели. Существовала и вторая. Но советские войска перегруппировались, подтянули артиллерию на новые позиции и возобновили штурм.

Западные державы подталкивали финнов к тому, чтобы они официально запросили о помощи, о присылке экспедиционного корпуса. Но теперь победа явно клонилась на сторону русских. Швеция не хотела ссориться с нами, отказалась пропустить англичан. А Маннергейм не доверял британцам и французам – видел, как легко они предают союзников: Чехословакию, Польшу. В начале весны, когда русские окончательно прорвали оборону на Карельском перешейке, финны обратились в Москву с просьбой о мире.

Сталин не отказался. Пока шли переговоры, 13 марта советские войска заняли Выборг. Но это были уже последние бои.

Потери советских войск оказались нежданно огромными: за три месяца были убиты и умерли от ран 87 000 человек, 39 000 пропали без вести. Число раненых и обмороженных составило 265 000. Потери финнов были гораздо скромнее: 26 000 убитых и 45 000 раненых. Официальная советская пропаганда значительно уменьшила цифры своих потерь и увеличивала финские. Западные средства информации, наоборот, преувеличивали советский урон.

Сталин сделал из случившегося серьезные выводы. Уже с декабря, после провала первого наступления, о «правительстве» Куусинена упоминать перестали. Ожесточенное сопротивление финнов показало, что они такое правительство не примут, что это обернется гражданской войной, новыми потоками крови. Зачем? После прорыва линии Маннергейма Финляндия осталась фактически беззащитной – захватывай ее хоть целиком. Но Сталин согласился принять мир на очень мягких условиях. Финляндия уступала Карельский перешеек и часть Западной Карелии, граница отодвигалась от Ленинграда на значительное расстояние, Ладожское озеро становилось внутренним озером России. На севере к СССР перешли полуострова Рыбачий и Средний, а полуостров Ханко на Балтике передавался в аренду.

Для Красной Армии война стала жестоким экзаменом. Выявила массу недостатков в подготовке, организации и вооружении. Их начали устранять. Вместо увлечения легкими танками делался упор на производство средних и тяжелых. Войска учились разминированию, начался выпуск миноискателей. Отрабатывалось взаимодействие пехоты с артиллерией. После массовых обморожений утеплили зимнюю форму. Суконные шапки-буденновки заменили меховыми ушанками, стали шить полушубки. Эти и многие другие усовершенствования принесли значительную пользу во время Великой Отечественной войны.

В Берлине оценили финскую кампанию по-своему. Большие потери советских войск привели германских генштабистов к выводу о том, что Россия – слабый противник. Раздавить ее не составит труда. Из этого и исходили, составляя план «Барбаросса»…

Часть вторая. Народная, священная

Валерий Шамбаров. Ребята, не Москва ль за нами?!

14 октября 1941-го, на праздник Покрова Божией Матери, митрополит Сергий (Страгородский) обратился к москвичам: «Вторгшийся в наши пределы коварный и жестокий враг силен, но «велик Бог земли русской» – как воскликнул Мамай на Куликовом поле, разгромленный русским воинством. Господь даст, придется повторить этот возглас и теперешнему нашему врагу… За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в нашей земле воссиявших».

Еще 7 октября патриархия получила настоятельную рекомендацию властей эвакуироваться, и как раз на Покров, отслужив праздничную службу, владыка Сергий и его аппарат погрузились в вагоны. 14-го гитлеровцы ворвались в Калинин, а 15-го была объявлена эвакуация Москвы. Закрывались магазины, заводы, фабрики: предприятия, как и метро, главное столичное бомбоубежище, готовили к взрывам. Поднялась общая паника. Стотысячные толпы хлынули на вокзалы, стремясь хоть куда-нибудь уехать. В общей суматохе разгулялась преступность…

А ведь еще совсем недавно казалось, что положение стабилизировалось. Врагов остановили под Ленинградом, шли тяжелые бои на юге, на центральном участке после приграничных катастроф ценой невероятных усилий и мобилизаций удалось восстановить целостность фронта. Дороги к Москве перекрыли Западный, Брянский, Резервный фронты: 1,25 млн бойцов, 10,5 тыс. орудий, 1044 танка, 1368 самолетов (хотя танков было много старых, а самолетов неисправных). Наносили и контрудары, в частности отбили Ельню. 250 тыс. человек, включая женщин и подростков, строили рубежи обороны, копали противотанковые рвы.

Да, советские войска уже сорвали план «Барбаросса», свели на нет надежды нацистов одновременно наступать на трех направлениях, взять Москву за 10–12 недель. Но сил у неприятеля было много. На нашу страну обрушилась чуть ли не вся Европа: немцы, румыны, финны, итальянцы, словаки… Контингенты Гитлера пополнялись поляками, чехами, испанцами, французами, бельгийцами, датчанами, норвежцами, голландцами, на него работала вся промышленность оккупированных и многих нейтральных стран.

Операция «Тайфун» представлялась захватчикам решающей: последний мощный удар – и конец войны. Для этого использовали невиданную концентрацию бронетехники – сразу три танковые группы. На Москву нацелили львиную долю наличных сил: 1,9 млн солдат и офицеров (42 %), 14 тыс. орудий и минометов, две тыс. танков (75 %), 1390 самолетов (50 %).

Русское командование нацисты умело переиграли скрытным сосредоточением, имитацией ложных атак в центре. Когда загрохотало на флангах, наши такого не ждали. 30 сентября танковая группа Гудериана прошибла позиции Брянского фронта и с ходу ворвалась в Орел. Советская Ставка принялась перебрасывать сюда все резервы. Однако 2 октября ожил западный фланг противника, танковая группа Гепнера протаранила фронт от Рославля, группа Гота – от Духовщины. Результат был страшен: три советские армии, 37 дивизий, оказались в котле под Вязьмой, еще две армии, 27 дивизий – под Брянском. Сталин отозвал из Ленинграда Жукова – спасать положение, но фронт фактически оголился, воздвигнутые оборонительные рубежи занять было некому.

«Выскребали» отовсюду все, что можно: зенитки, необученных новобранцев, курсантов (без пяти минут командиров) в качестве рядовых. После двух недель непрерывных боев у Варшавского шоссе из трех тыс. учащихся подольских военных училищ осталось в живых пятьсот. Погибали с единственной задачей – задержать врага, выиграть время, выстоять, пока не подтянулись другие части. Помогли и дравшиеся отчаянно окруженцы, отвлекли на себя 28 вражеских дивизий.

И все равно положение оставалось бедственным, ко всем проблемам добавилась московская паника. Приближенные к Сталину деликатно «закинули удочки», спрашивая вождя, когда эвакуировать полк его личной охраны. Однако услышали ответ: если понадобится, он сам поведет этот полк в атаку. Известны и предания о тех страшных днях, например, о том, как главковерх тайно посетил блаженную Матронушку. Визит тот нигде не зафиксирован, но с тех пор милиция никогда не трогала старицу (без прописки в военное время!).

Панику Сталин пресек решительно. 20 октября Москва была объявлена на осадном положении, действовал приказ «расстреливать на месте» бандитов, паникеров, вражеских агитаторов. Оборону готовили уже и в самой столице, витрины закладывали мешками с песком. Тем временем стали сбываться слова владыки Сергия о заступничестве Господа и святых: смертельная угроза ослабевала, вырвалась к своим часть окруженцев, благодаря чему из трех уцелевших армий западного фланга создали Калининский фронт. Последнему было приказано атаковать, невзирая ни на что, и гитлеровцев сдержали. Залили непрерывные дожди.

Отряды курсантов саперных училищ взорвали восемь главных шоссейных дорог, превратив их в ямы и торосы асфальта. Объехать автострады было нельзя, поскольку поля и проселки стали болотами. Наши войска получили очень нужную передышку, дабы подвезти новые соединения. Правда, и немцы получили возможность пополнить части, перегруппироваться. Дожди сказались и на сопротивлении окруженцев, прекратилось их снабжение по воздуху, они мокли, мерзли и начали сдаваться. В двух котлах, вяземском и брянском, фашисты взяли 680 тыс. пленных!

Места выбывших из строя занимали другие, схватка возобновилась символично – парадом 7 ноября на Красной площади. До последнего момента не знавшие о своем участии в этой акции красноармейцы маршировали отнюдь не в парадной форме – в полушубках, валенках, потертых шинелях. Зато лица бойцов светились, русские воины не шагали – летели на волне душевного подъема. Оркестром руководил старый дирижер Василий Агапкин, и звучал на главной площади страны его знаменитый марш «Прощание славянки». Сам парад служил как бы увертюрой – красивой и трагической – к великой битве.

Как раз 7 ноября повалил снег, заметно похолодало. Нацисты потом сваливали свое поражение на «генерала Мороза», но сперва-то стужа им подыграла: застыла грязища, позволяя обойти завалы и узлы обороны на дорогах. К броску изготовилась 51 дивизия, из них – 20 танковых и моторизованных. 16 ноября земля задрожала от разрывов. Танки Гудериана ринулись вперед под Тулой, Гепнера и Гота – на Калининском и Волоколамском направлениях. Но привычно взломать и прорвать у них на этот раз не получалось.

Героями в боях под Москвой стали очень многие наши соотечественники, и мы знаем лишь небольшую их часть. Павший в той битве танкист Дмитрий Лавриненко подбил 52 вражеских танка – его рекорд до конца войны не повторил никто. Танкист Павел Гудзь принял бой против 18 вражеских машин и вывел из строя десять. Вся страна знает подвиг Зои Космодемьянской, но в одном отряде с ней у деревни Крюково была ранена и после пыток повешена студентка Вера Волошина – модель статуи Ивана Шадра «Девушка с веслом». 70-летний конюх Иван Иванов завел вражескую автоколонну с боеприпасами в овраг, откуда та не могла выбраться. Отважный старик был казнен, повторив подвиг своего тезки Сусанина.

Всем известен бой панфиловцев у разъезда Дубосеково, но мало кто вспоминает, что по соседству с ними, у деревни Федюково, стоял 4-й эскадрон 37-го Армавирского полка корпуса Льва Доватора. 44 человека бились поначалу против десяти танков и роты пехоты. Когда отбили вражескую атаку, немцы добавили 15 танков, потом еще… Казаки, поняв, что этот бой для них последний, по старинному обычаю отпустили на волю коней. Посыльный с приказом отходить нашел лишь мертвые тела, а на поле горели 28 гитлеровских бронемашин.

Не смогший взять Тулу Гудериан вдруг повернул на Каширу. Наперерез его армаде кинули ближайшее соединение, кавалерийский корпус Павла Белова. Примчавшийся раньше своих войск в Каширу комкор ахнул: там остались только зенитная батарея и отряд «истребителей» из школьников и пенсионеров. Павел Алексеевич приказал им рыть окопы на подступах, выдвинул зенитки. Появилась гитлеровская разведка, которая легко могла влететь в город, но, увидев окопы и побывав под обстрелом, остановилась, стала оценивать силы оборонявшихся. Время наши выиграли.

К Кашире спешили две дивизии Белова, получившие приказ с ходу нанести контрудар – не в лоб, а во фланг и тылы. Эта контратака стала для врага полной неожиданностью. Налетевшая в районе деревни Пятница кавалерия захватила 18 танков, более ста автомашин. Ошалелые гитлеровцы побежали прочь, но им не давали опомниться, гнали и били. Комкор Белов и его бойцы еще не знали, что они начали контрнаступление на неделю раньше остальных войск. Так красноармейцы освободили первые территории, которые фашисты вернуть себе уже не могли. Это были первые километры на пути к Берлину.

На северном фланге враг еще рвался вперед, захватил Клин, Солнечногорск, мост у Яхромы, переправился через канал им. Москвы под Дмитровом. Навстречу вышел бронепоезд № 73 капитана НКВД Федора Малышева, сражавшийся под жесточайшим вражеским огнем семь часов. Когда был подбит паровоз, офицеры на дрезине помчались в Дмитров, чтобы взять другой локомотив. Гражданские машинисты Андрей Доронин, Иван Мирошниченко и Иван Лавров «чужим» его не отдали, сами привели в пекло и подцепили к бронеплощадке. Неприятеля там отбили. Тем временем гремели схватки у Крюково, группа вражеских мотоциклистов проскочила даже в Химки.

Однако нацисты уже были порядком измотаны, вводили в бой последние резервы. На пути у них взорвали водоспуски Истринского и Иваньковского водохранилищ, шлюзы канала Москва – Волга, а под прикрытием созданного половодья Ставка усилила измученные фронтовые части пятью свежими армиями. Две из них пришлось выдвинуть на подкрепление шатавшейся обороны. Еще три выжидали в резерве. Фашисты вновь попытались маневрировать, переводили поредевшие танковые корпуса на Киевское шоссе, сунулись было под Апрелевкой. Но тут уж вообще ничего у них не получилось.

Неприятель пока еще значительно превосходил в живой силе и технике, однако Жуков верно уловил момент, поняв, что враг выдохся, запросил разрешение на общее контрнаступление. 5 декабря поднялись в атаки армии Калининского фронта, существенно ослабевшие, без достаточного количества техники, вооружения. Тем не менее германское командование встревожилось, принялось лихорадочно перетасовывать свои соединения.

6 декабря, в день святого защитника земли Русской, благоверного князя Александра Невского, последовал главный удар Западного и Юго-Западного фронтов.

Налегли они мощно и решительно, вражеские боевые порядки сразу затрещали по швам. 8 декабря Гитлер приказал перейти к обороне, однако было поздно. Фронт русские прорвали уже в нескольких местах.

Старый солдат с фамилий Конопля, воевавший в Первую мировую, партизанивший в Гражданскую, раненный в атаке на Клин в Великую Отечественную, говорил военному корреспонденту Борису Полевому: «Я этой самой минуты, когда мы его тут попятим, будто праздника Христова ждал. Все думал: доживу до того светлого дня или раньше убьют? А шибко ведь хочется жить. А вот, товарищ майор, и дожил. Вперед пошли. Смерть-то что! Я с ней третью войну под одной шинелькой сплю. Мне бы только глазком глянуть, как он, германец, третий раз от нас почешет».

Почесал! Хотя бои по-прежнему были жестокими, и кровь лилась ручьями, реками. И все-таки советские войска освобождали город за городом, гитлеровцев отбросили на разных участках на 100–250 километров. Те потеряли 500 тыс. солдат, 1300 танков, 2500 орудий. И всюду наши бойцы видели одно и то же: пожарища на местах деревень, обгорелые печки и трубы. А также – россыпи вражеских тел, забитые германскими машинами, повозками, пушками дороги. Видели и глазам своим не верили…

По всей стране люди с замиранием сердец слушали радиосводки: «Разгром немецко-фашистских захватчиков под Москвой…» – заливались слезами, обнимались.

А в Германии и других западных странах был шок, там ошалело недоумевали, все случившееся представлялось им неправильным, невозможным.

У нас же это воспринималось как настоящее чудо, а кто-то из верующих вспоминал слова митрополита Сергия: «За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в нашей земле воссиявших».

Почти никто из защитников Москвы его послания не слышал, в большинстве своем они и молиться-то не умели. Но стояли насмерть, отдавали жизни за други своя, а ведь благодаря именно этой, высшей любви приходит к людям Сам Господь.