Текст книги "Маленький ныряльщик"

Глава 9
Сулинский рейд

Кажется, Степан Осипович не сдержал порывы своей неугомонной души. Пусть и на невеликом ходу и крадучись, а на мель он наш корабль посадил.

– Малые суда на воду. Господа офицеры и юнкер! До берега три мили. Сулин точно на западе. С Богом!

Что же, компания подходящая. Это я не только про Всевышнего, а и про своих спутников. Умеет Макаров людей подбирать – с любым пойду в разведку. Собственно, прямо сейчас это и происходит. Разведка боем, если хотите.

На корме готовятся завозить якорь, который, если для сдергивания с мели, называется «верп». А наши боевые лоханки сноровисто достигли родной стихии и пошли точно на запад. «Синоп» и «Наварин» впереди, а за ними «Чесма» со мною на буксире. Как вы понимаете, уши у меня теперь есть. Только бы не перепутать, какая из трубок от какого направления. И головой крутить следует с осторожностью. Они медные, заразы, больно на них натыкаться.

Иду с продутыми цистернами, вижу силуэт тянущего меня катера и тусклый голубой огонек на его корме. Дышу наружным воздухом, покачивая мех вентиляции. Освещение нынче не то, что в прошлый раз. Луна, хоть и не полная, но привыкшим к сумраку глазам многое удается различать. В частности – разорванную волнами лунную дорожку. Вернее, жалкое ее подобие. Берег впереди с моей высоты не виден вовсе, хотя что-то впереди чернеет мелкими крапинами над самым горизонтом.

Путь наш недолог. Дважды погас и вспыхнул маячащий передо мной фонарик, и я, взяв правее, подхожу к борту. Кто-то, ухватив багор, снимает с рыма буксирный конец, а потом голос Зацаренного отчетливо докладывает прямо в левое, надетое на конец слуховой трубки, ухо:

– В полумиле боновое заграждение. Перед ним у окончаний два корабля. Сергей с Иваном выходят на них в атаку, а я иду к середине.

Моргаю искрами своей кремневой подсветки, мол, понял. «Чесма» ушла вперед, а я плетусь за ней. Точно – видна впереди на воде цепочка низких предметов, по краям которой четко различимы силуэты кораблей. Доносятся вопли на непонятном языке. Ух ты, какая слышимость! Нет, слов разобрать невозможно, но интонации воспринимаются отчетливо.

Вспышки выстрелов, треск, пушечный бабах, еще. Пошло веселье. Вижу, как слева рядом с низким силуэтом «Синопа» встают водяные столбы всплесков. Далеко сзади бухают орудия «Великого князя Константина». Наверное – восьмидесятисемимиллиметровки. Справа сходит с боевого курса «Наварин». Непонятно, отстрелялся или раньше отвернул. А может, попали в него? Зато «Чесма» уже у бонов. Задержалась, отошла вправо, взрыв. Это Измаил Максимович, отчаянная головушка, накинул на заграждение пороховой заряд и отбежал в сторону, чтобы после его отпалки не сдетонировал динамит в торпедах. А теперь пошел вперед, в образовавшуюся брешь.

Нет, не судьба ему нынче добраться до точки залпа. Он просто скрылся от меня за стеной вздыбившейся воды. Неужели накрыли? А говорили, что турки всегда мажут!

Ладно, потом буду оплакивать хорошего человека. Я сейчас на работе.

Принимаю воду в цистерны, уточняю направление и слушаю. Ушам больно – так громко плещут снаряды. Некоторые взрываются – это вообще невыносимо. Мои звукоприемники теперь погружены, отчего чувствительность их сильно возросла.

Ныряю на десять метров и иду. Мне ближайшие двадцать минут на поверхности делать нечего. Видимости, как вы понимаете, вообще никакой, а редкие неясные проблески вообще ни о чем не говорят – не могу их идентифицировать.

Обстановка нервная, нерабочая. Действую по приборам и чувствую себя неуверенно. Очень хочется обратно в свою каюту к лампе, стоящей на столе, к чертежам и эскизам. Это во мне говорит возраст. Жажда опасности – уже в прошлом. Сейчас я – просто система управления, выполняющая заданную программу под контролем таймера. Время вышло. Звуки снаружи отчетливо разделились на две основные группы. Выстрелы – впереди, и падения снарядов – позади. Снижаю ход до самого малого и… передумываю. Останавливаюсь и медленно всплываю. Очень медленно, потому что плавучесть лодки просто ничтожна.

Поверхность приближается. Проблески выстрелов видны отчетливо. Чуть доворачиваю, в направлении одного из таких мест и начинаю подкрадываться, оставаясь под водой. Ха! А волнение наверху вообще не ощущается. Я даже не показал рубку, потому что в свете очередной вспышки успел оценить состояние границы двух сред. Очень мелкая рябь. И мне категорически нельзя высовываться – сразу ведь заметят. Хотя наверху стало как-то светлее. Но это не рассвет, и в воде по-прежнему ничего не видно. Даже носа лодки, не говоря о торпеде.

Крадусь. Знаю, что впереди меня находится стреляющий корабль. Но абсолютно невозможно понять, насколько до него далеко. Этак ведь и в борт въехать недолго, тем более что звуки слышатся все отчетливей и отчетливей. Несколько раз приникаю ухом к трубке переднего звукоуловителя. Ну да, все громче и отчетливей бабахает. И что я из этого могу понять? Наконец, сработав рулями, «выглядываю» на пару секунд из воды – выполняю отработанный «спьяну» дельфиний перекат, но менее энергично, без хлопка днищем, а то бы торпеду отломал. Метров двести до длинного приземистого силуэта, над которым возвышаются массивные мачты. Стоит вполоборота. Понял. Ныряю.

Теперь можно действовать. Двадцать градусов вправо, полторы минуты прямо, тридцать градусов вправо. Выглядываю. Ой! Чуть не врезался. Передо мной высокий борт. Близко. Метров тридцать до него.

И тут ка-ак жахнуло прямо над головой. Кажется, я угодил туда, куда вылетают пороховые газы, вырывающиеся из ствола пушки. Ныряю, разворачиваюсь и отхожу. На плечи мне льется струйка воды – правая передняя мембрана прорвана, и началось натекание сквозь идущую от нее трубку. Пробку в протечку.

Новая попытка прицеливания – вот, теперь и расстояние подходящее, и ракурс удачный. Пять градусов влево и выстрел. Торпеда пошла, и жерди-стабилизаторы ускользнули вперед. Эк ее влево повело. Или меня вправо? Некогда разбираться.

Разворот и полный ход. Мчусь как угорелый – не меньше пяти километров в час, и скорость продолжает возрастать. Почти пять с половиной. За кормой взрыв, отдающийся пинком под зад. Уф-ф. Попал.

Теперь – бегом на выход. Скорость держать крейсерскую и полчаса идти на глубине десять метров, чтобы уверенно поднырнуть под боновое заграждение. Всё. Волноваться начну позднее. Теперь я снова жестко алгоритмированная система управления, подчиняющаяся исключительно таймеру. А звуки вокруг меня, кажется, сделались еще более невыносимыми. Я их воспринимаю как удары по черепу.

* * *

Иду своим двухузловым ходом и недоумеваю – скорость снижается. То есть качаю педали в том самом ритме, что и всегда, а показания лага падают. И, что совсем удивительно, растет сопротивление нажиму. Ничего не понимаю. Разглядеть хоть что-то в темноте не удается, звуки канонады вокруг звучат по-прежнему, на приборах все, как обычно, а ход замедляется.

Ослабляю интенсивность вращения винтов – скорость так и падает, как ни в чем не бывало, но это, по крайней мере, логично. С другой стороны, не отмечается уменьшения глубины. Восемь метров вместо расчетных десяти, но это в пределах погрешности измерения моего не слишком точного прибора.

Легкий толчок, слабо отклонивший тело назад. Восемь метров, скорость – ноль. Некоторое время жду, сам не знаю чего.

Все стабильно. И глубина, и скорость. Ускорений тоже не ощущаю. Становится несколько тревожно. Теоретически при нулевой скорости я должен всплывать, но этого не происходит ни по объективным данным, ни по субъективным – ничего не чувствую.

Плавно замедляю работу винтов. Ничего не меняется. Падающие в воду снаряды своими всплесками, а иногда и взрывами, отвлекают и не дают сосредоточиться, прислушаться к происходящему. И осмотреться невозможно.

План сегодняшней вылазки сорвал сам командир корабля. Ясно, что решил подвезти нас поближе, а в результате стартовали мы примерно в расчетное время, ну, чуть позже, зато на семь километров ближе. В результате у нас образовался лишний час темного времени. Совсем лишний. Он помешал мне при выходе в атаку – я не мог разглядеть днища атакуемых кораблей. Мешает и сейчас – не могу понять, что происходит.

Было уменьшение хода, закончившееся остановкой. Момент остановки я ощутил, как толчок спереди. Словно в автобусе, завершившем торможение. То есть торможение-то сохранилось, но в момент обнуления скорости действие отрицательного ускорения прекратилось, и рефлекторно противодействующие ему мышцы отбросили пассажиров назад. В моем случае этот финальный эффект был крайне слабым.

И потом – указатель глубины в начале движения четко стоял на десятке. Погрешность же измерения и относительное изменение показаний прибора – разные вещи. Не стоит себя обманывать – останавливаясь, я всплывал, поскольку угол наклона рулей не менялся, а скорость снижалась.

Воткнись я носом в закрепленную сеть – обязательно почувствовал бы сопротивление. И сразу после остановки корма начала бы всплывать. В таких условиях неизбежно должен возникнуть заметный дифферент на нос. У меня же все наоборот – имею наклон на корму, причем столь ничтожный, что дифферентометр серьезно задумался, стоит ли показывать первое деление.

Постучал по указателю пальцем. Тот покачался и вернулся к тому же положению – ничего не залипло. Кругом темнота, светать начнет только через час, хотя уже меньше. Ёлки, как же сегодня все было неладно!

Во-первых, наши катера обнаружили с километра. Во-вторых, явно ждали и встретили организованной пальбой. То ли дело Батум! Не могу припомнить, была ли там стрельба. А, ну да, я тогда был вообще глухой – толстое дерево хорошо гасит звуки, да и стекла я набрал в три слоя для надежности, притерев на лучшее касторовое масло. А тут металлические трубки пропускают звук в кабину, даже если я не подношу к ним ухо – так что акустическая картина мира сильно изменилась. Кстати, кроме стрельбы слышны и ритмичные звуки, как тогда, в Батуме, когда рядом проходил какой-то корабль.

Вот и нашлось для меня занятие, пока не рассвело: буду слушать голоса потревоженной стоянки флота и пытаться понять, что они означают.

Выстрел пушки, пожалуй, самый мягкий из них. Отсюда я их уже воспринимаю безболезненно и далеко не все. Хотя некоторые, видимо, переданные железными корпусами, удается различить уверенно.

Всплески. Что тут скажешь, они и есть всплески.

Разрывы снарядов в воде – резкие, крайне неприятные. Но это бывает редко.

Пульсирующий гул – от винтов.

И широкая гамма различных непонятностей. Я пару раз слушал «Великого князя Константина», лежащего в дрейфе – если подобраться поближе и удачно повернуться, удается уловить много неясных звуков. Целая наука, однако. Не уверен, что она мне по зубам, но, думаю, с опытом придет и понимание.

А вот сейчас ко мне пришло понимание, что приближается некий источник равномерного гула. Раздавит или не раздавит? Кто знает, какая у него осадка? Гул очень низкий и сильно пульсирующий, непрерывно нарастает. Осадка в восемь метров у этого ворчуна может оказаться запросто. А неподвижность лодки наводит на мысль, что я каким-то образом закреплен относительно дна, иначе хотя бы стрелка компаса шевельнулась.

Вообще-то отношение к вероятности собственной гибели у меня довольно спокойное, однако Степан Осипович может огорчиться, если я не доложу ему о том, что видел. Да и Сашку Клемина никто не выучит кататься на подводной лодочке. Лучше бы мне посторониться и уйти с дороги этого ворчуна.

Рваться вперед бессмысленно – я сюда как раз, так и заехал – носом. Буду крутить назад. Поехали!

Лаг моей конструкции, как вы понимаете, скорость заднего хода не измеряет, поскольку приемник давления направлен вперед. Однако стрелка переделанного в измеритель скорости манометра дрогнула и уперлась в ограничитель ниже нуля. А ускорения я не почувствовал. Ну-ка, покручу рулем направления. Он, конечно, действует крайне слабо, особенно, если нет хода, но, по крайней мере, по компасу я почую даже небольшой поворот. А это возможно, только если действительно есть ход.

Крутанул рули вправо – стрелка компаса даже не шелохнулась. Крутанул влево – тот же результат. То есть – стою как ни в чем не бывало. А гул винта уже откровенно нервирует – столь явственно он теперь слышен.

Раздавит.

Продуваю обе цистерны.

Мягкий рывок назад – винты-то разогнаны, а лодку «отпустило». И рост дифферента вперед. Полсекунды – и нос тоже пошел кверху. Тем не менее – заметно отстает, так что всплываю попой кверху! А что делать? Пусть тяга назад и вдвое меньше, чем вперед, но все-таки можно как-то идти и немного управляться.

Стоп продувка.

Клапана на заполнение – не приведи господи выскочить наружу.

Чувствую, что разгон назад идет более-менее успешно и всплытие по-прежнему продолжается. Все-таки выскакиваю! Рядом с «ворчуном»! Пред ясны оченьки его сигнальщиков.

Чтобы минимизировать время своего пребывания на поверхности, отрабатываю передними рулями глубины на подъем, а задними – на погружение кормы. От машины в воздухе я неотделим. Чувствую ее, как свое тело.

Тем не менее «хвост» уже выставился наружу – ноги слышат, что винты «облегчились». Зад мой, оказавшийся впереди относительно текущего направления движения, опускается, обнажается рубка и глаз успевает ухватить слева низменный берег, а справа большое судно. До него метров сто, и идет оно мимо. Туда же, куда направлен нос лодки.

Я же продолжаю процедуру заныривания задом наперед, для чего по-прежнему способствую подъему носа рулями глубины и продолжаю усиленно педалировать. Винты опять очутились в родной стихии, и «перекат» так и продолжается. Слышу резкие посторонние удары, но кабина уже в воде и опустившийся хвост снова тянет меня на глубину. Пытаюсь выровняться, действуя рулями, и гадаю, насколько был приподнят форштевень… ой. Передний руль как-то не так идет.

Не может быть! Там нечему заклинивать!

Работаю одними задними горизонтальными, но весь дифферент уничтожить не успеваю – втыкаюсь во что-то и замираю. Все ясно – перебрал воды в балластные цистерны и провалился до самого дна. Кирдык винтам, труба рулю. Сам я оказался вверх тормашками, в том смысле, что ноги сейчас выше головы.

Нос плавно опускается, а сзади до меня доносится мягкий скрежет. Буквально сердце разрывается, когда представляю себе, как выворачиваются крепления и ломается с такой любовью и тщательностью созданная моими руками конструкция. Это почти физически больно.

Но… сомненья прочь, уходит ночь… последняя? Жалко Макарова, и Сашку Клемина жалко. Не свидимся мы больше. Выбраться отсюда на поломанной лодке немыслимо.

Вокруг делается светлее, оседает муть, и я наконец-то вижу дно, на котором покоится моя незадачливая субмарина.

Да, в сложной ситуации я запаниковал, раскоординировался, принял ошибочное решение и даже его не смог толком воплотить в жизнь из-за спотыка переднего руля глубины. Его заедание и отвлекло меня от прекращения заполнения балластных цистерн. Плохой танцор, однако. Не сумел сохранить контроль над всем, над чем следовало. Упустил из виду управление плавучестью, за что и наказан.

Успокаиваюсь. Просто не ожидал, что могу так разволноваться из-за такой мелочи, как собственная неотвратимая гибель. Нет, выбраться из лодки на глубине невозможно. Задохнусь, пока буду вылезать, отпустив загубник. Хотя могу и успеть – не пробовал. Доплыть до берега и дотопать до расположения наших – это недалеко. Проблема в том, как неприятель станет противодействовать подобному вояжу. Вот ничего я не знаю про то, как тут что охраняется.

Другой вариант выбраться на белый свет – продуться и всплыть. Лучше – ночью. На поверхности-то я гарантированно выкарабкаюсь из своей пыточной машины, а то, что она при этом черпнет воды распахнутым люком и затонет – это даже хорошо. Я еще и помогу ей в этом, чтобы она супостату не досталась. А воздуха у меня запасено достаточно, и для того, чтобы додышать до вечера, и чтобы потом выдавить воду из цистерн.

* * *

Плохие варианты осмыслены и отложены на потом. Стоит попробовать выяснить состояние моего кораблика. Берусь за рычаг передних рулей и начинаю его покачивать вперед и назад. Сильно сопротивляется, а наваливаться я не тороплюсь. В мужской руке достаточно дури, чтобы сломать все, что угодно, так что потихоньку прислушиваясь к отклику, постепенно увеличиваю амплитуду. Вдруг словно выскочило что-то, мешавшее движению. Пошло нормально, как всегда.

Задние рули тоже отозвались с неохотой, но буквально после пары десятков мягких манипуляций пошли штатно, хотя и появился посторонний звук. Нет, я не знаю, как там на самом деле они поворачиваются, этого с моего места не разглядишь. Полагаюсь исключительно на ощущения.

Перехожу к винтам. Не идут, хотя немного поддаются. Терпеливо, не пережимая, кручу их назад-вперед в пределах не более чем четверть оборота. Разгоняю, наращиваю амплитуду. Полчасика терпеливой разработки, и вроде как пошли по полному кругу. Возможно, это крутятся лишенные лопастей валы – нет у меня никаких данных из-под кормы.

Теперь руль. При первом же повороте рычага почувствовал, что и он сопротивляется шибче, чем обычно. Раскачал и его потихоньку, даже услышал, как что-то мягонько хрустнуло.

Надо пробовать стронуться. Досуха, до пузырьков из-под брюха (их слышно) продул цистерны – ничего не изменилось. Начинаю работать задним ходом. Хм! Видно, как справа поднимается муть. Это выходит, что я вымываю песок из-под днища. Выходит – лопасти уцелели. Но от моих усилий ничего не меняется. Тружусь дальше. Полчаса работы, а я как был на дне, так и остался. Прилип, что ли? Или, может быть, набрал воды в корпус? Ощупываю рукой днище – точно, она, родимая, равномерным слоем распределена под лежанкой – тихая и спокойная.

Откачиваю ее ручным насосом и продолжаю взмучивать винтами песок справа. С удалением натекшей воды справился – слышу всхлипы входного патрубка, продолжаю лежать на дне. Попробовать, что ли, раскачаться? Ну-ка! Вправо-влево. Синяк и шишка. Больше не могу – больно биться об острое и колючее. Жалко, что этот вариант не проходит. Вот такое чувство, что какой-то малости не хватает. Дуну-ка я еще в цистерны – вдруг там остались какие-то капли балласта?

Открываю клапана и вижу, как бульки пошли вверх слева, там, где внизу у самого днища находятся выпускные отверстия для воды – кингстоны. Ха! Есть отрыв. Выходит, сжатый воздух отдул песок, и ныряльщик отлепился.

Осторожно принимаю воду обратно, выставляя свою любимую минимальную положительную плавучесть. Рубка уже на поверхности, но я ничего не вижу – маленькие волны перекатываются через палубу и даже колпак. Пробую дать передний ход, и меня отклоняет влево. Руль ведет себя странно – с силой уходит в ту сторону, куда я его посылаю от нейтрали. Удерживаю, борюсь, но заметно рыскаю. С трудом поворачиваю нос на восток и тупо работаю ногами. Время от времени в ложбинах между водяных холмиков мелькнет то далекий кораблик, то низкий берег слева, но мутно как-то – видимость просто отвратительная.

Сколько же нынче времени? Восемь. Ох и нехило я покувыркался. Интересно, ждут меня катера или погибли в ночном бою? Ведь видел я только самое начало баталии. Прислоняю ухо к уцелевшей слуховой трубе и внимательно прислушиваюсь. Ничего. Значит, я далеко от точки рандеву. Продолжаю идти. Уже понял, что тянет только правый винт, а еще до меня доносится вибрация сзади. Ныряльщик сделался крайне строптивым, ленивым и наполнился поскрипываниями и покряхтываниями. Два километра в час и постоянная откачка воды, правда, в ненапряженном ритме.

Работаю. Прислушиваюсь. Что-то похожее на то, чего я жду, слышится как-то невнятно. И еще снедает беспокойство: если я не вижу противника, это не значит, что он не может разглядеть ныряльщика – я ведь то и дело мелькаю среди волн, потому что боюсь погружаться.

Закладываю дугу вправо, чтобы прослушать доносящиеся до моего слуха сигналы исправным приемником звука – точно. Отчетливо слышу, как меня зовут. Стучат по опущенной в воду железяке. Прицеливаюсь здоровым «ухом», засекаю азимут, пошел.

* * *

Через час меня подцепили багром за рым. Вижу улыбающееся лицо Ивана Ивановича. Хорошо, что не все погибли в ночной атаке. Полностью продуваю цистерны и с силой удерживаю руль в нейтральном положении – шесть узлов, это вам не один. То, что легко получается на исправном судне, на поломанном дается с трудом. А дышать я буду по-прежнему из баллона – качать мех вентиляции просто лень. Интересно, почему у меня вечно все не слава богу. Что ни вылазка, то приключение?!