Текст книги "Путешествие из Неопределенности в Неизвестность"

Попрощавшись со мной, все милиционеры вышли из купе.

52-60 км

Я продолжал сидеть у окна, не двигаясь.

Непонятное ощущение бессмысленности и усталости появилось у меня. Мне надоело отвечать на постоянные вопросы очередных пассажиров, показывать свой паспорт милиции, с кем-то спорить или что-то обсуждать… «Как хочется в Париж!» – подумал я.

Поезд летел на большой скорости, мимо проносились разные каменные и деревянные дома, деревья, кто-то из зевак на улице махал поезду вслед.

Маэстро сидел тихо на столике, смотря тоже в окно.

Через полчаса неподвижного сидения у окна, очень сильно захотелось есть, все мои пищевые запасы я ранее съел, а есть очень хотелось именно сейчас. Может, снова пойти и поискать вагон-ресторан? Но это значило выйти из этого купе и этого вагона, где мне никто не мешал ехать, и перейти в новый вагон, что, как следовало из моего горького опыта в поезде, грозило мне новыми, совершенно неожиданными и не всегда приятными приключениями.

Но долго сидеть голодным я не смог, поэтому через силу решился встать, взять попугая и пойти искать вагон-ресторан.

Входил я в новый вагон медленными шагами с опаской. Минуту постоял возле окошка в тамбуре, повздыхал, после чего медленно открыл дверь в новый вагон.

К моему удивлению и неожиданному счастью я прочитал вверху: «Ресторан».

Ура-а-а!! Наконец, я нашел ресторан в поезде! Почему на конце слова «ресторан» я увидел букву «ять», бывшую в употреблении в стародавние времена, но давно не употреблявшуюся в современном алфавите?

Войдя вовнутрь, я увидел несколько круглых столиков, накрытых белой скатертью. Я уселся за один из них, беря в руки меню. Попугая я посадил рядом на другой стул, несколько раз погладил его по спине, чтобы более не раздражал никого своими знаменитыми фразами.

Ознакомившись с меню, я стал искать официанта.

Рядом со мной за другими столиками сидело несколько человек, но я решил никого не разглядывать и ни на кого даже мельком не смотреть.

– Это кто еще сюда забрел, короче? – услышал я чей-то пьяный возглас сзади себя.

«Как мне надоело людское хамство! – подумал я, не оборачиваясь и делая вид, что ничего не слышал. – Сколько же можно? Пришел сюда поесть, а опять будут разные ненужные мне приключения?»

– А тебе, Качок, знать всё про всех надо?

– Молчи, Мордастый! Тебе сейчас Босс задаст! – услышал я чьи-то голоса за спиной.

Подошедший официант принял у меня заказ и отошел.

Я сидел неподвижно, глядя на молчащего Маэстро. Делая заказ, я заметил не совсем современную форму одежды у официанта, может, дирекция ресторана распорядилась ходить всем официантам в старого покроя рубахах, кафтанах, какие носили примерно лет триста или более назад?

– Извините, мужчина! – услышал я рядом с собой женский голос. – Можно закурить?

Передо мной стояла лет тридцати сильно накрашенная блондинка в мини-юбке, сшитой из красной блестящей ткани, черных коротких сапожках и черных чулках. Она держала сигарету во рту, улыбаясь.

– Я не курю, – быстро ответил я, далее стараясь не смотреть на нее.

– И не пьешь? – с усмешкой продолжала спрашивать она, не отходя от моего столика.

Я промолчал.

Иногда не хочется сразу резко отвечать, когда, может, и нужно это делать, чтобы от тебя моментально отстали бы.

– А присесть с тобой рядом можно?

– Извините, я хочу побыть один, поесть в тишине, чтобы мне никто не мешал!

– Ты что, больной?

– Не понял…

– Если тебе покой нужен, лечиться надо, мужчина! – хмыкнула дама в мини-юбке, отходя от столика.

Официант через минут десять принес мне мой заказ, я вздохнул с облегчением, начиная есть.

Из раскрытого окна рядом со мной послышалась песня известного певца Виктора Цоя. Может, кто-то в соседнем вагоне включил магнитофон и слушал ее? Или она доносилась из одного из близлежащих домов, мимо которых наш поезд проехал только что? Песня эта Цоя «Перемен требуют наши сердца» мне очень нравилась, она совпадала с моим мироощущением, моими демократическими взглядами.

Я вспомнил ее, тихо напевая во время еды:

«Перемен требуют наши сердца!

Перемен требуют наши глаза!

В нашем смехе и в наших сердцах и в пульсациях вен!

Мы хотим перемен!»

Чуть утолив голод, я откинулся на спинку стула, закрыл глаза и снова вспомнил прекрасные слова песни Виктора Цоя.

«Перемен мы все ждем и никак их не дождемся! – подумал я. – Конечно, в нашей Стране Вечных Экспериментов и Вечных Советов постоянно происходят различные изменения, что-то меняется, но назвать эти изменения теми демократическими переменами, которых все ждут с нетерпением, нельзя, как я полагаю… Хотя некоторые ура-патриотические выкрики и разные шовинистические выпады мы слышим всё чаще именно в последнее время, всё чаще раздаются от разных горе-аллилуйщиков и политтехнологов мнения, что именно в нашей стране построена настоящая демократия не под стать западной! Как говорится, бумага всё может стерпеть, всё можно на ней написать и разместить потом свой текст в Интернете, но разве все читатели и жители страны будут согласны с написанным?! Как я сам считаю, демократия, демократия должна быть одна для всех, не может быть никакой такой особенной английской или африканской, российской демократии или, как визгливо мой попугай Маэстро выкрикивает часто: „Сувенирная демократия!“ То есть демократия специально выдуманная и не настоящая, как иной сувенир, подделка чего-то ценного… Я бы сформулировал несколько иначе: кондовая демократия! И мне совсем не боязно, если это мое определение новой выдумки разных квасных патриотов, политтехнологов узнают в разных инстанциях! Хотел бы познакомиться с прежним хозяином Маэстро, поговорить с ним по душам, думаю, с ним интересно было бы мне пообщаться! Демократия для нас подобна айсбергу, которого никто целиком не видел».

У нас создавалась интуитивная демократия в начале 90 годов, все ждали с нетерпением демократических перемен, чувствовали почти интуитивно будущую демократию… Известные любимые в народе певцы Виктор Цой и Игорь Тальков пели песни, совпадающие во многом с мироощущением и моим, и многих демократически настроенных людей… Но как-то постепенно прекрасное слово «демократия» стало почти ругательным, очень часто я видел людей зрелого и пожилого возраста, которые почти что плевались при словах «демократия» и «демократы». Да, может, были промахи, немалые промахи у нашей создающейся демократии в стране (у кого же их нет!). Может, из-за этих промахов многие ругают 90 годы? К сожалению, того времени не вернуть… Нельзя сначала разбить яйцо, а потом попытаться его склеить! Что я сам понимаю под демократией? Это наиболее естественный образ жизни людей, это своя собственная свобода и свобода других, это уважение чужой свободы! Это свобода слова, свобода каждого человека в рамках закона, когда каждый человек живет совершенно свободно в своей стране, свободно по ней передвигаться, не спрашивая разрешения ни у кого на въезд в любой город или другой населенный пункт своей страны, заниматься своим бизнесом, если хочет… Нужно стремиться вперед, а не оглядываться постоянно назад в прошлое, вспоминая разных политических монстров или иные гимны и мотивы. Это плюрализм мнений в демократическом обществе, это парламентаризм. Это не королевство или империя, где всем пытается править только один император, а остальные только прислуживают ему и только поддакивают, боясь что-то сказать иное! Это парламентская республика, а не империя! Человек в подлинно демократической стране живет свободно, вдыхает воздух свободы полной грудью, не боясь постоянно за себя и своих близких. Он живет, а не существует в своей стране! Он занимается своим делом, своим бизнесом, который приносит доход и пользу обществу, общаясь смело и без всякой вражды с разными нациями и народностями, всецело полагаясь на свои собственные силы, а не какого-то партийного или иного идола, чиновничьего функционера, у которого нужно постоянно просить разрешения на то или другое! Свобода в рамках закона! Почему-то, когда заходит разговор о свободе и демократии, говорят о вседозволенности. Но не нужно разных перегибов и перекосов, у нас часто крайности в обществе! Станьте господином своей судьбы! И именно тогда будет понятно, почему в разных странах мира есть обращение друг к другу «господин». Господин своей судьбы! И именно тогда становится понятным, почему коммунисты не называют друг друга господами. Да, мне скажут, что господа ранее являлись их хозяевами, хозяевами рабочих и крестьян. Как может быть человек свободным и господином своей судьбы в тоталитарной или авторитарной стране?!

Но настоящий счастливый человек считает себя свободным и господином своей судьбы, не называет себя скромно «товарищ» или другого совершенно незнакомого ему человека на улице товарищем. Он не боится шовинизма, национализма или фашизма, так как в настоящей демократической стране их нет и не может быть! Фашизм возникает в бедной стране, мечтающей о былом имперском величии, где иные авантюристы, пользуясь недо-вольством бедных масс и разных люмпенов, которые хотят ничего почти не делать, но есть и очень, очень много пить алкоголя, желают добиться своей неограниченной власти любым путем, разжигают патологическую ненависть к человеку другого цвета кожи или с другим разрезом глаз. Нередко и сама власть пытается переключить внимание своих граждан на межнациональную рознь, тем самым отвлекая их от насущных житейских проблем, которые не решаются этой властью.

Некоторые шовинисты или националисты утверждают, что желают свободы для своих граждан, но они почему-то оправдывают тоталитарные режимы прошлого, считая их исторически обусловленными режимами, полезными для страны и своего народа! И они даже считают миллионы погибших и загубленных невинных людей в тюрьмах, ссылках или концлагерях только мелочью, оправданными историческими потерями при строительстве государства! Я презираю таких шовннистов и националистов, не подам даже и руки им при встрече. И по сей день некоторые националисты и шовинисты пытаются утверждать, что нашему народу не нужна западная демократия, нам бы свое и кондовое, хоть вспоминай старые тоталитарные времена… А сейчас слово «демократия» почти забылось, начали употреблять слово «либерализм». Помните случай с глазами без тела? Тогда перед нами возник внезапно призрак Демократии, который ищет народ, которому нужна демократия в своей стране.

А народ – это только послушный трудовой ресурс для власти, марионетка, нужная ей только во время выборов! Но сами-то выборы можно видоизменить или вообще отменить, тогда и народ даже для выборов вспоминать не придется.

Постоянные реформы сверху, постоянные надоевшие всем эксперименты! Шаг вперед, шаг назад, что похоже на топтание на одном месте или бег на месте. Это своего рода замкнутый круг, в котором находятся, к сожалению, все люди, вынужденные терпеть на себе очередные властные эксперименты. Помню интересное выражение одного англичанина, то ли философа, то ли писателя: «Чтобы только устоять на месте, надо идти вперед, а чтобы продвигаться – вообще бежать». Что значит это? Мы, стало быть, не бежим, не идем вообще, если происходит то шаг вперед, то шаг опять назад… И это даже не ходьба вперед, это топтание на месте, если не откат вообще назад… Имитация демократии, как я полагаю… ИМИТИЗМ! Если кто скажет, что такого слова и такого термина в литературе нет, то я буду автором этого нового слова, означающего имитацию деятельности вместо самой деятельности, имитацию реформ вместо проведения самих реформ! Прошу отметить сие моему будущему биографу…

Я вздохнул, продолжая есть и прекращая свои невеселые думы…

61-70 км

Рядом снова послышались пьяные выкрики, шум.

– Молчи, Качок! – услышал я рядом.

– Абсурд! Царство абсурда!! Имитация!! Дебилизация!! Деградация! Инфляция! Кастрация! Монетизация! Модерация! Перезагрузка! – завопил Маэстро, встряхивая разноцветными перьями.

– Это кто здесь орет? – услышал я чей-то пьяный голос рядом.

– Эй, ты! Усмири своего попугая, а то мы его пристрелим! – Рядом с собой я увидел одного из телохранителей директора Неустроева, который стоял несколько шатаясь и грозя мне кулаком.

Я кивнул, предпочитая не отвечать пьяному телохранителю.

Но мой попугай подвел меня, начав снова выкрикивать свои коронные фразы:

– Абсурд!! Шумим, братцы, шумим!! Усмири его! Шумим!! Царство абсурда!!

– А ты не понял, короче? – воскликнул телохранитель, толкая меня.

После его толчка я еле проглотил пищу, чуть не поперхнувшись.

– Прошу вас не толкать меня! – как можно спокойнее попросил я, строго глядя на стоящего передо мной.

– ЖКХ, ха-ха-ха! Абсурд!! Перезагрузка! Кабинетные крысы! Дебилизация! Имитация! Монетизация!! Тяжела ты, шапка Мономаха!

– А ты заткни своего дурачка, – усмехнулся телохранитель.

– Это не человек, это только птичка, – ответил спокойно я, – как его можно попросить не шуметь? Вот вы же шумите за своим столиком, а я ничего не говорю.

– Чего он… типа того… вякает?! – возмутился Неустроев, вставая и подходя ко мне вместе с другим телохранителем. – Ты чё не понял, что тебе сказали?

– Босс, может, мы его немного проучим?

– Нет, Мордастый, – ответил Неустроев, смотря на телохранителя, который первым подошел ко мне, – я знаю твои такие штучки, потом типа того… кровь убирать вам придется, а мне за всех отдуваться и звать своего адвоката! Мирно надо сейчас общаться!

– Как мирно, когда этот… не понимает? – недовольно произнес другой телохранитель.

– Ты, Качок, лучше соображаешь в тренажерном зале, чем в другом месте, – ответил Неустроев, вновь высказывая потом мне свое недовольство криками попугая.

Через минуту они отошли от моего столика и уселись там, где сидели ранее.

Я закончил есть, оплатил счет официанту.

Накрашенная девица вновь подошла ко мне:

– Ну, может, надумал чего? Отдохнем вместе?

– Я отдыхаю один, – коротко ответил я, вставая из-за столика.

Из открытого окна вагона-ресторана послышался звон колоколов. Звон продолжался примерно полминуты, я стоял молча, прислушиваясь к колокольному звону.

– Слышишь колокольный звон? – спросил я девицу.

– И чего дальше? – не ответив, спросила она, тупо смотря на меня.

– Один английский поэт XVI века Джон Донн писал: «Ни один человек не есть отдельный остров. Любой человек есть часть континента. Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе».

Зачем я это сказал? Все равно меня не поймут…

Короткая пауза.

Через минуту удивленная девица изрекла, медленно отходя от меня:

– Да ты… псих! Псих!..

– Что-о?

– Как это я сразу не поняла…

Объявив громогласно о своем открытии, крашеная девица отошла от меня.

Сидящие рядом Неустроев, Качок и Мордастый, услышав возглас крашеной девицы в мини-юбке, засмеялись, смотря в мою сторону.

В зал ресторана вошли несколько человек в дорогого покроя костюмах. Они сели за столики, что-то бурно обсуждая. Я заметил, что у всех вошедших виднелись на пиджаках депутатские значки.

– Что теперь будет? – возмущенно спросил один из них, толстый господин в черном костюме, недовольно наморщив узкий лоб. – Это ведь позор! Обезьяна в нашей Заумной Думе!..

– Позор! – вторил ему сидящий рядом господин с холеным лицом в таком же черном костюме со значком депутата, вытирая платком пот со лба. – Я же рядом сидел, еще на кнопки помогал нажимать…

– Ах, ты еще и помогал ей на кнопки нажимать?! – заорал толстый господин, вставая и ударяя своего собеседника за столом. – Вот тебе!

– Господа! Господа! – послышалось выкрики с нескольких столиков. – Прекратите! Ведь не дело депутатам Заумной Думы драться!

Несколько человек в дорогих черных костюмах принялись разнимать обоих депутатов.

Увидев это, я присел, принимая решение понаблюдать за вошедшими, благо мне спешить было некуда. Какое-то шестое чувство или чутье мне подсказывало, что много интересного мне удастся узнать сейчас из их разговора.

– Чего вы меня хватаете? – продолжал орать толстый господин, махая кулаками. – Он помогал этой обезьяне голосовать!

– Вы не кричите, а это об этом конфузе узнают все пассажиры, – попросил толстого господина держащий его за локоть один депутат в черном костюме со значком депутата.

– Хватит мне учит жить, Любовольский! – заскрипел зубами толстый господие. – Сам ученый. Попрошу не учить меня жить!

– А ты, господин Негожа, – таким же тоном ответил ему Любовольский, – прекрати орать и драться!

Утихомирив драчливого толстого господина, депутаты стали есть, громко обсуждая свои проблемы.

– И когда этот политтехнолог Бредовский к нам явиться? – спросил Негожа.

– Кто его знает? – неопределенно ответил Любовольский, потирая от злости кулаки. – Я бы всем дал по мозгам! Ведь эти журналюги понапишут сейчас о нас! Что мы такие-сякие, не понимаем, с кем сидим в Заумной Думе, что рядом с нами не человек сидит, а кто-то обезьяну нам подсунул… По-зо-ор!..

Последнее слово Любовольский произнес по слогам, грозя всем сидящим рядом с ним кулаком.

– А вот махать кулаками я не советую, – холодно заметил Негожа, просматривая свой блокнот.

Низкого роста лепутат подсел к Любовольскому, попросил его подробно рассказать всем сидящим рядом депутатам об удивительном происшествии.

Любовольский минуту помолчал, пожимая недоуменно плечами, обдумывая целесообразность такого рассказа здесь в зале ресторана, но потом решил рассказать, говоря потише, чем ранее.:

– Ладно, – снисходительно молвил он, оглядывая всех депутатов, – итак, слушайте меня внимательно, я буду рассказывать подробно, но впредь об этом больше говорить не буду!

После такого претензионного вступления Любовольский помолчал немного, видно, вспоминая все подробности чрезвычайного происшествия, и потом начал свой свой рассказ:

– Сегодня в 12 часов дня, как обычно, я захожу в зал заседаний, сажусь на свое место…

И вижу: рядом сидит неизвестный какой-то, весь закутанный, шарф на шее… Темные очки надеты на нем…

– Вы что-то еще хотите? – спросил меня подошедший официант.

– Да-а, – ответил я, – принесите мне стакан апельсинового сока.

Официант принес мне стакан апельсинового сока.

– Абсурд!! Имитация!! Монетизация!! Дебилизация!! Кастрация!! – завопил вновь мой Маэстро.

– Что это такое? Кто здесь орет? – возмутился Негожа, гневно оглядываясь.

– И такие провокационные фразы мы слышим? Что это такое? – молвил негодующе один из депутатов, тоже оглядываясь.

– Ладно, вы меня слушайте, – произнес Любовольский, – итак…

– Бред!! Абсурд!! Целую ваши ноги! – вопил Маэстро. – Тяжела ты, шапка Мономаха! Где ходит призрак Демократии?! ЖКХ, ха-ха-ха!!

– Черт, заткните этого крикуна! – расвирепел Негожа, оглядываясь по сторонам.

К моему счастью он не нашел попугая, так как Маэстро спрятался под моим столиком.

– Я видел этого неизвестного депутата сбоку, ничего сначала не подумал, ведь у нас всякие новые депутаты появляются! – продолжал Любовольский.

– Ясно, – проворчал краснощекий депутат с бородавкой на носу. – ничего сами вы не подумали, сигнала нам всем не подали… А потом кричите, что в Заумной Думе проходной двор!

Любовольский побагровел от злости. Видно, что не любил слушать разные замечания в свой адрес.

– Ты бы, Напыжников, помолчал бы, когда я рассказываю, – упрекнул он краснощекого депутата.

– Моя фамилия – Пыжников, а не Напыжников! – поправил Любовольского краснощекий депутат Пыжников, надуваясь.

– Вот именно, Напыжников! Мешать мне не надо, – недовольно произнес Любовольский, покачивая головой.

– Опять вы спутали, нарочно, что ли?! Пыжников я!

– Хорошо, пусть хоть кто угодно будет, Пыжников или Испыжников, Припыжников, только дайте мне закончить мой рассказ! Я должен всех новых посетителей в нашей Заумной Думе оглядывать или проверять их документы?! Ведь для этого есть охрана!

Напыжников, депутат с брюшком, согласился с ним:

– Верно! Мы должны законы принимать, а не проверять новых посетителей и новых неизвестных депутатов…

– Спасибо, Пыжников, – поблагодарил его Любовольский, улыбаясь.

– Сколько можно путать меня с Напыжниковым? – возмутился Пыжников. – Ведь не день работаем вместе, но постоянно путаете!

– Ладно, – небрежно ответил Любовольский, морща недовольно брови, – не мешайте мне рассказывать, а то я прекращу… Итак, сидит этот незнакомец вблизи меня, молчит, ни с кем не разговаривает, ничего не читает, хотя перед ним, как и перед всяким депутатом, лежат распечатки принятых положений и законов… И очки он не снимает! А рядом с ним сидит другой, с кем он заходил в зал заседаний. Но я его спутника знаю, не раз с ним говорил… А этого в темных очках в первый раз вижу! Вижу, что этот в темных очках слишком подвижен, не сидится что-то ему на месте. Ерзает слишком на стуле, часто оборачивается по сторонам. Прошел час, заседание наше продолжается, я выступил на месте, не подходя к трибуне, потом еще двое депутатов… Заседание прдходит к концу, голосовать нужно нам….

– А спутник этот тоже молчал? – не выдержал Негожа, перебивая Любовольского.

– Тот депутат читал сборник законов, потом говорил по сотовому телефону, – ответил Любовольский, – но я бы просил никого больше меня не перебивать!.. Вижу, что спутник незнакомца в темных очках показывает ему на кнопки для голосований на столе… Голосование началось, все депутаты встают, нажимая на кнопки за себя и за своих знакомых депутатов, которые не явились сегодня… А этот незнакомец в темных очках тоже встает и нажимает сразу подряд на все кнопки на столе, на все кнопки подряд нажимает…

– И что тут странного? – удивился Пыжников.

– Да, что тут странного? – согласился с Пыжниковым Напыжников. – И я так нажимал на все кнопки рядом с собой, когда моих коллег нет и они меня просят нажать вместо них… Все так…

– Не перебивать меня, Пыжников или Испыжников, – грубо перебил депутата Любовольский, стукнув кулаком по столу. – А то не буду больше рассказывать!

– А я прошу снова не искажать мою фамилию и не кричать на меня! – воскликнул Пыжников.

– И я присоединяюсь к моему коллеге! – молвил Напыжников, хмуря брови.

Короткая пауза.

Я заметил, что не только я внимательно слушаю беседу депутатов, но и многие другие посетители ресторана. Кто-то рядом со мной тихо произнес другому:

– Интересно, а драться они сейчас будут или нет? Хотелось бы посмотреть…

– Не-а, – вяло ответил кто-то, – не будут, вот когда кого оскорбят, то тогда другой полезет на обидчика с кулаками…

– А что дальше было? – нетерпеливо спросил Любовольского Негожа. – Вы расскажете до конца или нет?

– А мне дают это сделать? – почему-то вопросом на вопрос ответил недовольный Любовольский. – Итак… депутат в темных очках нажимает на все кнопки рядом с ним, нажимает и нажимает… даже сошел вниз, там стал нажимать, думаю, понравилось ему, может, детство свое вспомнил? Я сзади ему пытаюсь объяснить, что так себя не ведут в Думе, чтобы он перестал нажимать на все кнопки, но он словно меня не слышит…. Тогда другому, который рядом с ним сидел и вместе с ним зашел в зал заседаний, говорю: «Уймите вы своего депутата! Чего он бегает по рядам и на все кнопки нажимает?» Но тот тоже чего-то молчит… Я снова к нему обращаюсь, говорю, что здесь не цирк, а Дума… На что тот с ухмылкой мне отвечает: «А я думаю, что цирк!»

– Так прямо и сказал?! – возмущенно спросил Негожа.

– Так прямо и сказал, – кивнул Любовольский, – вот именно… Что мне тогда было делать? Другие депутаты тоже заметили что-то странное в поведении депутата в темных очках.

– И что же дальше было? – спросил Пыжников.

– Опять вы меня перебиваете, Напыжников?! – рассердился Любовольский. – Сколько же можно?

– А вы опять мою фамилию искажаете? – таким же тоном спросил Пыжников.

– Да, – согласился сидящий рядом с Пыжниковым Напыжников, – довольно странно слышать, почему путают наши фамилии с Пыжниковым?

Любовольский сделал вид, что не слышал замечаний в свой адрес, после чего продолжал рассказывать:

– Некоторые попытались остановить депутата в темных очках, но он вдруг стал прыгать… Да, именно так, уважаемые депутаты, прыгнул на стол, побежал потом по нему, прыгнул далее на другой стол, сел прямо на голову одного депутата… Тот как заорет, вскакивает, пытается этого хулигана в очках стащить… Давно я такого безобразия в нашей Думе не видел!.. После того, как этот хулиган в очках слез с головы депутата, депутат схватил его за одежду… Потом слышим мы вопль депутата: «Смотрите! Кто это?!» Я подошел к нему, увидел в его руках темные очки, какую-то черную куртку. «Не понимаете, что ли?» – кричал депутат, показывая мне очки и куртку того хулигана. Я ответил, что не понимаю собственно, что он имеет в виду… Тогда депутат показывает мне рукой, не говоря ничего более, будто лишаясь дара речи… И… и…

– Ну? Чего там было? – нетерпеливо спросил Негожа.

– Хватит вам тянуть! – произнес Пыжников. – Что дальше было?

– А дальше было самое удивительное, – усмехаясь, ответил Любовольский, откидываясь на спинку стула и внимательно смотря на притихших депутатов, которые буквально ели глазами Любовольского и прислушиваясь к каждому его слову.

– Ну?!

– Дальше мы все увидели, что по столикам бегает не человек, а громадная обезьяна! – известил всех Любовольский. – Да, да, о-бе-зь-я-на!.. Неизвестно, как она прошла в нашу Думу, прошла через специальный контроль, многое мне непонятно… Тот депутат, на которого она внезапно присела, сдернул с нее темные очки, куртку, после чего стало всем ясно, кто с нами сидел только что в зале заседаний! Обезьяна прыгала, шумела, мешала нам работать… Такой шум стоял в зале, ничего слышно не было… А дальше была занятная одна сцена: этот человек, с которым обезьяна прошла, громко объявил, что это розыгрыш.

– Что-о? – удивленно спросил Пыжников.

– Это как понять? – не понял Напыжников.

– Многие сначала не поняли, но тот, с которым обезьяна прошла в зал заседаний, объявил, что это просто телерозыгрыш, всё происходящее записывалось на видеокамеру и будет позже показано в эфире!

– Какое безобразие!

– Согласен с этим полностью, – ответил Любовольский, – самое безобразное заявление мы услышали далее: что мы, послушные депутаты, только и делаем в нашей Думе, что голосуем и руки поднимаем, когда нам скажут при голосовании руки поднять, или только на кнопки нажимаем! И что для этого ума не надо, может и обезьяна то же сделать! Для этого и был задуман такой телерозыгрыш!

Раздались возгласы депутатов:

– Какой позор!

– Безобразие!

– Нужно вызвать срочно директора телекомпании «Останки»!

– Министра культуры!

– А что скажет наш Евсей Горыныч, если он узнает об этом конфузе?!

– Какое безобразие!!

– Уволить охрану Думы!

– Евсей Горыныч всех отругает!

– Если исходить из старого выражения, что можно коня провести в Сенат, – громко заметил я, чтобы услышали меня все в зале ресторана, – то и обезьяну можно привести в Думу! Она тоже может руки поднимать и на кнопки нажимать.

– Что-о? – взревел от ярости Любовольский, оглядывая зал ресторана. – Кто… кто посмел это сказать?

– Я посмел сказать, что нельзя говорить при вас? – ответил смело я, глядя на депутатов.

Воцарилось короткое молчание.

Неустроев вместе со своими телохранителями за своим столом давились от смеха, показывая пальцами в сторону депутатов.

– Вот такие типа… наши депутаты? – смеясь, спросил Неустроев. – И мы за них ходим голосовать?

Любовольский повернулся ко мне, грозно сказав:

– Я попросил бы вас нам не мешать обсуждать наши деловые вопросы! В противном случае я вызову милицию!

– А я попросил бы не делать мне замечаний, – ответил с достоинством я, пристально глядя на депутата, – здесь общий зал, прошу не шуметь самим!

– Может, их… того, короче, поколотить типа того? – спросил косноязычный, как и его хозяин, телохранитель Качок Неустроева, вставая из-за своего столика.

– Врезать бы им всем! – согласился телохранитель Мордастый, потирая руки и тоже вставая из-за столика.

Неустроев отрицательно повертел головой, что-то тихо объясняя своим телохранителям.

Мне со стороны было интересно смотреть, что же дальше будет. Ранее я никогда не видел наяву подобных сцен, только в кино. Депутаты горячо что-то стали обсуждать, недовольно глядя в сторону Неустроева; кто-то схватил свой сотовый телефон, звоня куда-то.

Оба телохранителя Неустроева в красных пиджаках уселись.

Негожа встал и, выйдя в центр зала ресторана, сделал объявление для всех:

– Внимание, господа! Внимание!

После наступившей тишины в ресторане он продолжал:

– Сейчас в этом ресторане присутствует группа уважаемых депутатов Заумной Думы! Проводится здесь выездное заседание нашей фракции Думы. Большая просьба ко всем сидящим здесь: не мешать нашим депутатам работать и никому не пытаться даже угрожать! В противном случае мы будем вынуждены обратиться в милицию!

После короткой паузы Негожа снова повторил почти по слогам:

– Не ме-ша-ть!..

Далее Негожа уселся рядом с другими депутатами, продолжая разговор.

– А что потом стало с этой обезьяной? – спросил Пыжников Любовольского.

Любовольский покачал головой, отвечая:

– А депутату Напыжникову интересна только эта обезьяна!

Пыжников вспыхнул от злости:

– Я просил вас ранее не путать мою фамилию! Я – Пыжников!

– Хорошо, я это запомнил, – ответил Любовольский. – Итак… Та обезьяна куда-то исчезла, там был такой беспорядок, все бумаги наши на столах были раскиданы этой проклятой обезьяной, все хотели ее поймать… Но я не рассказал вам, что было в самом конце этой фантасмагоричной истории.

– А что там еще стряслось?

– В конце тот, который пришел вместе с обезьяной, раздал нам всем розовые очки!

– Зачем? – не понял Пыжников.

– Для чего? – спросил Напыжников.

Любовольский пожал плечами, отвечая всем депутатам, что таким образом, как далее объяснил тот человек с обезьяной, он дал понять, что депутаты наши всё видят в розовом свете.

– Безобразие! – вырвалось у Негожи.

– Просто свинство какое-то! – согласился с ним Пыжников.

– Вот именно, Напыжников, – усмехнулся Любовольский, – свинство одно!

– Я просил вас не путать меня с Напыжниковым, сколько же может это длиться?! – заскрипел зубами Пыжников.

– Хватит мне кричать, не до вас сейчас, – отмахнулся от них Любовольский, – вот узнает обо всем Евсей Горыныч, как тогда он над нами смеяться будет!

А Бредовский подойдет сейчас? – спросил Любовольского Негожа.

– Должен подойти, – ответил Любовольский, – сам жду его, ведь нужно проводить нам социологический опрос населения. Нужно подключать Интернет, подсчитать число наших сотрудников для обеспечения проведения этого опроса. Для безопасности нужно еще иметь охрану, чтобы такого случая, как с обезьяной, более не было.

Я заметил оживление среди притихших депутатов, которые смотрели в сторону входа в зал ресторана.