Текст книги "Путешествие из Неопределенности в Неизвестность"

17-18 км

Войдя в новый вагон, я обнаружил, что в нем не было ни купе, ни каких-либо отдельных полок (нижних, верхних, боковых), как в плацкартном вагоне. Вагон был уставлен одними деревянными стульями с красной обшивкой. Вдали возвышалась небольшая сцена, на которой стоял широкий деревянный стол, накрытый красной скатертью.

Заметив, что вагон забит кричащими и весьма возбужденными людьми с красными флагами, я захотел уйти снова в предыдущий вагон, из которого только что пришел.

Но, к сожалению, меня заметили двое в кожаных фуражках без флагов в руках.

– Товарищ, заходите, товарищ! – пригласил меня один из них, если можно назвать приглашением довольно жесткий хват моего локтя и вручение мне какого-то листа, пахнущего свежей типографской краской.

– Смелее, товарищ, – обратился ко мне другой в кожаной фуражке, похлопывая меня по плечу и беря за другой локоть.

– Нет, я просто так… по ошибке, – попытался я объяснить им, что совершенно случайно зашел, – искал я вагон-ресторан…

– Товарищ, нет времени у нас на рестораны, когда сейчас решается судьба всего мирового пролетариата, всего прогрессивного человечества! – воскликнул один в фуражке, будто он стоит на трибуне перед народом, продолжая держать меня крепко за локоть.

В результате я оказался зажатым неожиданно с двух сторон.

– Товарищ Марченко, тут новый товарищ пришел на подмогу! – крикнул один в фуражке кому-то в толпе товарищей.

Меня подвели к толпе митингующих, вручили мне торжественно красный флаг, дали несколько листовок, объясняя довольно долго где и как их надо расклеивать на улицах, не спрашивая меня: хочу ли я этим заниматься или нет, совершенно не слыша меня и моих ответов.

Все мои стоны и рассказы об ошибочном посещении коммунистического митинга никого, к сожалению, не убедили и даже не были толком выслушаны. Всё произошло в считанные секунды, будто меня целые сутки здесь все ждали с большим нетерпением.

– Откуда, товарищ? – спросил меня некто низенький в сапогах.

– Из Санкт-Вауенска, – ответил машинально я, только потом понимая, что моему собеседнику не знакомо такое название города.

– Чего?! Санкт-Петербурга? – не понял тот, думая, что я из Санкт-Петербурга. – Нет такого города сейчас, есть город Петроград! Ясно, товарищ?

Я молчал, желая даже не смотреть на этого низенького в сапогах, но он, как пчела, вился вокруг меня, очевидно, желая ужалить:

– Ясно, товарищ?

Я продолжал молчал.

– Как тебя зовут?

– А почему сразу мне тыкать нужно?

– Ой, какие мы важные, из господ, чай?

– Нет, мне чай не нужен, – не поняв его, ответил я, стараясь даже не слушать и не отвечать.

– Какая деревня к нам пожаловала, – усмехнулся низенький в сапогах, – я сказал «чай», но это не значит, что я тебе чай принесу пить…

– Деревня деревней, – пристал ко мне еще один высокий в лаптях, – а какая у него обувь господская!

У меня инстинктивно вырвалось:

– А я должен в лохмотьях ходить и в лаптях, как некоторые?

Иногда полезно помолчать, памятуя о том, что молчание – золото.

Вздыхая и вытирая выступившую из носа кровь от удара кулаком высокого в лаптях, я отошел на шаг назад.

– Буржуйская морда! – закричал высокий в лаптях.

– Кто?

– Да вон кровь стирает со своей морды, – кричал высокий в лаптях, – я ему врезал сейчас… Ему мои лапти не нравятся! А сам в каких красивых ботинках ходит.

– Отстаньте от меня, пожалуйста, – попросил я, намереваясь идти к выходу, но меня остановили двое в фуражках, которые первыми заметили меня:

– Стоп, товарищ, – сказали они почти одновременно, подхватывая меня весьма цепко з а локти, как и ранее.

– Пустите меня, я шел в ресторан!

– Какие могут быть рестораны, товарищ, когда сейчас решается судьба мирового пролетариата! Вы что, из буржуев?

– Нет…

– Если из буржуев, мы его тут же расстреляем!

– Нет, я менеджер.

– Чего? Кем работаешь, товарищ?

– Я в магазине…

– Он буржуй, – закричал подошедший снова ко мне низенький в сапогах, – у него свой магазин!

– Бить этого буржуя! – заорал высокий в лаптях.

– Нет у меня своего магазина, я в нем продавцом работаю…

– Всё равно, – кричал низенький в сапогах, – вражеский элемент, он у купцов помощником работает!

– У каких купцов? Нет у нас в магазине купцов.

– Да, нехорошо, товарищ, – укоризненно произнес один в кожаной фуражке, продолжая крепко держать меня за локоть, – пришли к нам на митинг, а потом вдруг убегать от нас стали, нехорошо! Не по партийному себя вы, товарищ, ведете!..

Будем переучивать, обучать нашей партийной грамоте.

– Знаю я всё, – ответил я, – учился в школе.

– В школе?

– Да, о революции, о Ленине, меньшевиках и тому подобное из этой кухни…

– Чего он там несет? – негодующе выкрикнул высокий в лаптях. – Он якобы о нас всё знает и учил всю историю нашу в школе!

Низенький в сапогах покрутил пальцем у виска, посмеиваясь.

Оба в кожаных фуражках покосились на меня, странно глядя.

– А какой год у нас? – спросил меня один в кожаной фуражке.

– Год?

– Да, пусть он скажет, какой год сейчас, какое число и какой месяц сейчас, – усмехнулся низенький в сапогах.

– Чего от меня хотите?

– А ботинки какие у него красивые! – завистливо сказал высокий в лаптях. – Пусть он мне отдаст его буржуйские ботинки!

– Какой год у нас, товарищ?

После короткой паузы я ответил:

– Наступил 2007 год.

Лица коммунистов рядом со мной неестественно вытянулись, услышав мой честный ответ. Кое-кто засмеялся, шепотом произнеся: «Он псих!»

– Конечно, конечно, – снисходительно похлопал меня по плечу один в кожаной фуражке, – а у нас другие данные относительно нашего летоисчисления. Но все равно… да, нам люди нужны… Нужны даже такие, немножко больные, ничего, вас немного подлечат…

– Я шел в ресторан, – упрямо продолжал твердить я, надеясь все-таки на спасение, – я кушать хочу…

– Чего изволит наш барин? – с издевкой в голосе спросил высокий в лаптях, со смехом кланяясь передо мной. – Расстегаев, икры черной и красной, рябчиков с ананасами, антрекотов али еще чего изволите?

– Шампанское еще забыл!

– Да, правильно, но они только кушать хотят-с, а не пить шампанское-с, – продолжал изгалаться высокий в лаптях.

– Воблу тухлую ему! – кто-то закричал у меня за спиной.

– Товарищи, потише, потише, пожалуйста, – попросил один в кожаной фуражке, продолжая держать меня за локоть, как и его соратник с такой же кожаной фуражкой, – прекратите свои прения! Сейчас будем слушать речь нашего…

Я прослушал фамилию долгожданного оратора, так как получил удар кулаком в лицо.

– Товарищ, зачем? – укоризненно изрек один в кожаной фуражке. – Я же просил закончить наши прения.

На сцену поднялся человек в черном костюме, который стал весьма возбужденно говорить и махать руками, явно кому-то грозя.

Я почти ничего не слышал его, так как было не до этой речи: утирал кровь после удара кулаком. Люди с красными флагами кричали, хлопали, топали, начинали подпрыгивать от восторга, внимательно слушая оратора.

Рядом со мной вновь появился низенький в сапогах и высокий в лаптях.

– Ну, весело тебе? – спросил, посмеиваясь и замечая кровь у меня на лице, низенький в сапогах, – весело, как я погляжу?

– Вас всех, буржуев таких, бить надо! – вдруг заорал высокий в лаптях.

– А красивые у него ботинки! – завистливо молвил низенький в сапогах.

– Да, красивые, ну, снимай ботинки, – потребовал высокий в лаптях, – мне они нужны больше, видишь, нет у меня таких ботинок, как у тебя.

– Тихо, ведь товарищ Окунев просил закончить прения!

– Может, дать ему еще по морде?!

– Нет, хватит… Прения закончены.

– Это такие у вас здесь прения? – спросил я. – Кулаком по лицу?

– А как иначе?

– Да, иначе коммунисты не могут, – с издевкой в голосе ответил я, но ее никто рядом, к моему счастью, не поняли.

– Всё, прения, как сказал товарищ Окунев, закончены. Эх, не опаздать бы к раздаче!

Приведя себя в порядок, я спросил:

– О какой раздаче идет речь?

– О какой? О той, какую все трудящиеся и пролетарии всего мира ожидают довольно давно.

– А когда раздача добра будет? – спросил высокий в лаптях.

– Когда рак на горе свистнет, – усмехнулся я, поняв, о чем идет душещипательный разговор.

– И скоро?

– Что скоро?

– Скоро он свистеть будет? – не поняв моего юмора, спросил низенький в сапогах, продолжая завистливо смотреть на мои ботинки. – Когда же делить будем имущество богатеев? Успеть бы к раздаче, а то ведь все остальные растащат!

– Да, я-то успею, – ответил высокий в лаптях, – я успею… И его красивые ботинки успею стянуть, когда он спать будет!

Высокий в лаптях толкнул меня, грозя мне кулаком.

– Да, а я слышал, что в Зимнем начали добро раздавать…

– Да ну?! Там сколько же золота лежит!! Сколько всяких картин, сколько добра есть!!

– Это не раздача добра, это просто грабеж, – не удержался я от комментариев. – Я это всё проходил еще в школе, как была революция, которую сейчас мы в наше время совершенно справедливо называем октябрьским переворотом, что вашему Ленину, немецкому шпиону, помогали немцы, что потом он умер, наступило еще более тяжелое время, суды, ЧК, расстрелы людей, концлагеря…

Как я совершенно точно заметил ранее, молчание – золото!

Кровь вновь выступила от полученного удара кулаком в лицо.

Низенький в сапогах тряс кулаком передо мной, а высокий в лаптях готовился нанести еще один удар, поглаживая пальцами левой руки кулак правой.

– Ну, получил ты, буржуйская морда? Может, хватит болтать чушь всякую?!

– Его нужно в ЧК отдать для допроса! – предложил один в тельняшке с маузером.

Ко мне подошел интеллигентного вида товарищ с взъерошенными волосами.

Как мне показалось, я видел его в другом вагоне. Почему-то мне тогда подумалось, что его прическу можно назвать примерно так: «Вихри враждебные веют над нами!»

– Что случилось, товарищи? – спросил он озабоченно глядя на меня, вытирающего выступившую на лице кровь платком. – Почему драка?

– Вихри враждебные веют над нами! – ответил я, вздыхая.

– Смотрите, он еще над нами смеется! – заорал низенький в сапогах, махая кулаками и желая подойти ко мне поближе.

– Сейчас я ему ка-ак дам снова! – грозился высокий в лаптях, поднимая правый кулак.

Но интеллигентного вида товарищ остановил его, давая понять, что теперь он будет решать, что со мной делать.

– Но, Яков Самуилович, – зароптал высокий в лаптях, отходя на шаг назад, – ведь это контра самая что ни на есть подлая, контра!..

– Хорошо, я сам разберусь с этой контрой, – как можно спокойнее ответил Яков Самуилович, смотря только на меня весьма внимательно.

Примерно так же смотрят в микроскоп, разглядывая какое-либо насекомое или тварь всякую мелкую: чего там кто-то ползает?

Я стоял молча, не зная, что делать, так как двое в кожаных фуражках продолжали удерживать меня за локти, не пуская идти дальше. Вокруг стояла толпа зевак с красными флагами.

– И что мы можем сказать в свое оправдание? – спросил меня Яков Самуилович.

– Кто это мы? – не понял я.

– Вы что можете сказать в свое оправдание? – повторил спокойно свой вопрос Яков Самуилович.

Я молчал, решив, что лучше молчать, чем что-то говорить, им отвечать, а потом получать после ответов по морде.

Возникла продолжительная пауза.

– И почему вы молчите? Откуда прибыли?

– Из Санкт-Вауенска, – ответил крайне неохотно я, желая ни на кого не смотреть.

Кровь я стер, грязный платок запихал в карман.

«Больше ничего не скажу, – подумал я, вздыхая и думая, что лучше было сидеть в том общем вагоне с двумя собутыльниками. – И как мне отсюда выбраться?»

– Он врет, говорит, что из Санкт-Петербурга явился! – закричал низенький в сапогах. – А какие у него ботинки, нужно экспроприировать их!

Я молчал, стараясь вырваться из рук двоих в кожаных фуражках.

– Есть город Петроград, – произнес медленно Яков Самуилович, – понятно?

Я молчал.

– Товарищ не желает с нами более говорить, – продолжал Яков Самуилович, – это его право, конечно, но мы – революционеры, а не звери какие-то, как он может подумать о нас… У нас должно быть холодное сердце, цепкие руки, чистые и острые зубы, железный череп!

– А железный череп зачем? – спросил я, не выдержав долгого молчания. – Чтобы голова цела осталась после очередного грабежа буржуя?

Высокий в лаптях хотел меня снова ударить, но его остановили двое в кожаных фуражках.

– Буржуйская морда! – заорал низенький в сапогах. – Отдайте его ботинки мне!

– Нет, мне отдайте его ботинки! – заорал высокий в лаптях.

– Стоп, товарищи! – попытался навести порядок Яков Самуилович. – Отставить крики!

Все замолчали.

Внезапно я увидел перед собой глаза без тела, какие видел в плацкартном вагоне.

Глаза, как я понял, с сожалением смотрели на меня… Фантасмагория продолжается?!

– А вы все видите или нет? – воскликнул я, показывая пальцем на глаза без тела. – Видите эти глаза?!

Высокий в лаптях икнул от страха, крестясь.

Оба в кожаных фуражках внезапно отпустили меня, отходя на шаг назад, тупо уставившись на глаза без тела.

Низенький в сапогах сел прямо на пол вагона, шепча что-то про себя.

Яков Самуилович вытащил свой маузер, направляя его дуло в глаза без тела.

– А зачем стрелять, если нет угрозы? – усмехнулся я, видя, что тот может и выстрелить.

– Как так, – ответил Яков Самуилович, – если нет угрозы? Вам не страшно?

– Нет, я эти глаза без тела уже видел ранее, – совершенно спокойно ответил я, – это глаза нашей Совести, которой у многих нет.

– Чего этот буржуй плетет?! – заорал высокий в лаптях.

Последующие слова озадачили всех:

– Он верно говорит, это глаза Вашей Совести и Вашей демократии!

– Кто это сказал?! – заорал один в кожаной фуражке, доставая маузер, стреляя в воздух и испуганно озираясь вокруг.

Другой в кожаной фуражке тоже достал маузер, стреляя в воздух.

– Только стрелять вам не надо, – сказали глаза без тела. – Зачем выстрелы?.. Они вам не заменят вашу совесть! И они не дадут всем вам демократию, скорее наоборот, только будет снова кровь, кровь, убийства, грабежи богатых, резня, лагеря, война… Зачем?

Не пора ли вам всем остановиться и задуматься над своей будущей судьбой?!

Яков Самуилович спрятал свой маузер, стараясь говорить как можно спокойнее:

– И что… теперь мы… да, мы… должны поверить, что вот эти глаза… глаза без тела могут что-то говорить нам и что-то пытаться нам, коммунистам, советовать?! Если это не мистификация, конечно! Если это не чей-то цирковой фокус! Может, это сделал вот этот наш гость, который утверждает, что живет в каком-то Санкт-Вауенске и находится в будущем 2007 году?

– Я не фокусник, господа! – ответил я, забыв, что слова «господа», «господин», «господин своей судьбы» для этих товарищей коммунистов являются бранными.

– Мы не господа, мы – товарищи! – ответил сразу один в кожаной фуражке, снова хватая меня за локоть.

Другой в кожаной фуражке тоже схватил меня за локоть, почему-то грозя мне кулаком.

Низенький в сапогах вопил:

– Товарищи, хватит заниматься ерундой! Скажите мне, когда будет раздача буржуйского добра? А то я думаю, что всем трудящимся не хватит, нужно пораньше начать брать.

– Точнее, пораньше начать грабить, пока другие всё не расхватали? – усмехнулся я.

– Да, вот так и было раньше, – с сожалением произнесли глаза без тела, – таким вот не нужна демократия!

– Позвольте, как вас там, – вмешался Яков Самуилович, – я не знаю, как вас там зовут и что вы сами такое, какие-то там глаза без тела… да, знаете, картина жутчайшая, скажу я вам… Так вот… знаете ли вы, что означает слово «демократия»?

Я кивнул.

– Вот товарищ кивнул, – продолжал Яков Самуилович, – а не ответил мне. И глаза эти без тела тоже молчат. Демократия – это власть народа, то есть нас с вами, товарищи!

А нам здесь пытаются доказать какие буржуазные элементы и какие-то непонятные цирковые мистификаторы, что у нас нет никакой демократии!

– Призрак демократии ходит по стране, – тихо произнесли глаза без тела.

– Чего?!

– Призрак демократии ходит по стране, – повторили глаза без тела, – а его никуда не приглашают, поэтому он ходит без тела… Поэтому этот призрак ходит в поисках желающих найти демократию, чтобы приютить его навсегда у себя!

– Что за бред мы все слышим?! – возмутился Яков Самуилович.

– Действительно, бред! – согласился тотчас один в кожаной фуражке, грозя мне кулаком.

– Да, бред один буржуйский! – высказался другой в кожаной фуражке.

– То есть нам хотят сказать, – Яков Самуилович продолжал говорить с таким деланным пафосом, будто он является обвинителем на суде, – что пришла к нам долгожданная демократия и мы должны быть ей рады, думая, что вот ранее у нас не было никакой демократии?! И зачем она к нам пришла?

– Демократия принесла вам правду о жизни! – последовал ответ глаз без тела.

– Еще раз бред и один только бред несусветный – упорствовал Яков Самуилович, доставая зачем-то опять маузер из кобуры. – Вот я сейчас постреляю этих всяких буржуев, говорящих о демократии, и тогда спокойно всем нам будет!

– Зачем нам твоя правда? – хихикнул низенький в сапогах. – Она, эта правда или демократия, мне новые сапоги может предоставить али нет? Ежели не может али не желает мне поспособствовать с новыми сапогами али с новыми красивыми ботинками, как вот у энтого буржуина (здесь он почти что тыкнул указательным пальцем мне в глаз), то какого черта мне такая правда?!

– Да плевали мы на такую демократию, если мы ее не видим, только глаза одни без тела! – закричал один в кожаной фуражке.

– Мы знаем, что по Европе ходит призрак коммунизма, а не демократии! – изрек важно Яков Самуилович. – Читали вы, товарищи, «Манифест»?

Все закивали, говоря, что несколько раз читали, полностью и безоговорочно согласны с авторами текста, как же не согласиться с такими известными в коммунистической среде товарищами.

– Вот так, – продолжал довольный Яков Самуилович, – по Европе бродит призрак коммунизма, а не какой-то там свободы или демократии без тела!

– А тела нет, так как усеченная у нас демократия, – продолжали говорить тихо глаза без тела, – усеченная она, совсем маленькая у нас демократия, даже тела своего нет, одни только глаза у нее остались, чтобы смотреть на людей и чтобы пытаться как-то образумить их…

– Чего там с этими глазами говорить?! – воскликнул один в кожаной фуражке. – Схватить и в кутузку!

После короткой паузы Яков Самуилович спросил:

– Говоришь, что тела нет? Кто его отнял у тебя?

– Вот такие, как вы, – ответили глаза без тела, – нельзя нашу демократию резать ножом, останется какая-то часть демократии или только пародия на нее! Поэтому и остались только глаза без тела…

– В ЧК ее нужно поместить! – выкрикнул другой в кожаной фуражке, доставая маузер и паля в воздух.

– Не надо стрелять, – сказали глаза без тела, – настрелялись уж… Будет вам!.. По нашей России бродит, как неприкаянный, как призрак, наша Демократия, не находит она себе месте, так как ее повсюду гонят разные чиновники и военные, разные правители, которые только власти себе, а не народу своему!.. Я принесла вам, люди, правду и свободу, я хочу вам всем добра!

– А ты мне дай тогда ботинки красивые, ежели хочешь мне добра, – хихикнул высокий в лаптях.

– Правду она нам принесла? Правду нам товарищ Ленин говорит!

– Да, пусть она нам каждому по дому барскому даст, тогда будем ее слушать! – выкрикнул низенький в сапогах.

– Как вам всем не понять, – тихо продолжали говорить глаза без тела. – что я не могу давать и дарить вам подарки, я могу только говорить о правде и демократии!

– А зачем нам одна болтовня, когда ходить не в чем? – недовольно спросил высокий в лаптях.

– Пошла тогда ты вон отсюда! – так же недовольно произнес низенький в сапогах. – Я тебя что, заместо рябчиков с ананасами кушать буду? Али вместе с икрой красной, какую никогда не ел в жизни? Зачем мне одна правда, которую я и так знаю, что нам всем плохо живется?!

– Да, зачем нам одна горькая правда?! Ее заместо водки али самогона не выпьешь!..

– Никто вам не поверит, – с горечью в голосе сказал я глазам без тела, – никто, понимаете или нет?! Лучше идите отсюда, а то видите, скоро стрельба будет из маузеров! Зачем им таким правда, демократия, зачем что-то знать, ее ведь вместо самогона не выпьешь! Не верят они демократии, только болтовня о ней везде… И в мое время тоже демократию вроде и хотят, но ее ведь нет… Во всяком случае многие, как и я, надеются только на приход демократии в страну, но что-то долго она идет к нам… Одни только постоянные разговоры о демократии, одни только воспоминания о ней, когда говорят о разных западных странах!

– Вот поэтому один призрак демократии и ходит по нашей стране, – ответили тихо и устало глаза без тела, – вот поэтому и одни глаза остались, а тело нет…

Я согласно кивнул и произнес тихо:

– Демократия у нас словно айсберг, которого никогда никто не видел целиком…

После этого глаза без тела исчезли так же неожиданно, как и появились.

– Вот и исчезли глаза без тела… – вздыхая, известил всех я.

– Как нет? – удивился Яков Самуилович, озираясь.

– Где? Где? – начали кричать оба в кожаных фуражках, паля из маузеров.

Воспользовавшись общей суматохой, я поспешил отбежать от коммунистов и проникнуть в следующий вагон.