Текст книги "Особо опасный опер"

Глава 21

– Здорово, Бурый, – поднявшегося с койки ему навстречу мужика лет сорока пяти, Вадим помнил на лицо как-то плохо, но догадался, что это и есть осуждённый Приходько по кличке Юра Ростовский, – мне сказали, что тебя подселят. Ну и хорошо, а то одному как-то скучно.

Взгляд у Ростовского был какой-то приветливо-настороженный. Причину Вадим понял со следующей его фразы.

– Тут слушок прокатил, что у тебя что-то с головой не то. Вроде как крыша поехала. Поэтому и сюда определили. Ты буйствовать то не собираешься? Мне ночью, вообще, стоит спать?

Сказал вроде бы и с юмором и в то же время серьёзно.

– Не. В этом плане всё нормально. Я буйный только пьяный, об этом все знают. Тут действительно есть проблемы с башкой, только другого рода.

Вадим лихорадочно прикидывал, какая информация могла просочиться из камеры, как предупредить собеседника, что его должны убить в ближайшие дни, и в то же время, чтобы не сболтнуть лишнего.

– Понимаешь, Юра, – сказал он, с задумчивым видом усаживаясь на свободную кровать, – я вижу, что произойдёт в будущем так, как будто я это всё уже пережил. Не всё и не про всех. Так как-то… кусками.

– Ух ты! Интересно. Расскажешь чё-нибудь? А про меня тоже что-то можешь сказать?

– Про тебя? – Вадим сделал вид, что задумался, даже глаза прикрыл. Ну что ж, – сам напросился. Выдержав минуту, он открыл глаза, и глядя в упор на Ростовского сказал, – могу и про тебя, только тебе это не понравится…

– Что? Всё-таки завалят? – Юра, судя по слегка побледневшему лицу, что-то почувствовал. Хотя, с другой стороны, что ещё может произойти с человеком в зоне, что ему не понравится.

– А что, должны? – Вопросом на вопрос ответил Вадим.

Но Юра не обиделся. После короткого раздумья он решил, видимо, поделиться чем-то сокровенным. Встав с койки, Ростовский тихонько подошёл к двери, резко распахнул её, и убедившись, что никто не подслушивает, плотно прикрыл дверь и вернулся на место.

– Понимаешь, Валера, кто-то на свободе под меня копает. Боится, что я через два года вернусь в Ростов и расставлю всех по тем местам, которые они заслуживают. Или хотят занять моё место смотрящего на Богатяновке – это такой район Ростова, если ты не знаешь.

Вадим согласно кивнул. Откуда Бурому, родившемуся и выросшему в Свердловске, знать районы Ростова.

– В общем, я могу только догадываться. Но судя по новостям с последних этапов, предъявы в мой адрес кидают серьёзные. Такие, что просто так мне уже с кем-то не разойтись. А позавчера этапом пришёл один армянчик с Ростова – Стёпа, то ли Бабаян, то ли Бабаханян, в общем – баба какая-то. Я про него слышал немного на свободе, вроде шестерил он у серьёзных людей. Вроде не одного замочил по их указке. А сейчас вес набрал, чуть ли не в воры метит. Сел за какую-то мелкую кражу на три года. Как бы не спецом. Уж за такое-то могли бы и отмазать. Вот я и думаю, – может решил зону потоптать, что бы воровскую корону можно было одеть по понятиям, а может – и по мою душу торпеду отправили. А может и то и другое вместе. Я, между нами говоря, в санчасть то и лёг, что бы было время осмотреться, прощупать его намерения. В самой санчасти как и на больничке по понятиям всякие разборки запрещены. Ты то что можешь сказать про меня? Не тяни душу.

– Я тут, понимаешь, немного другую картинку вижу. Вроде со свободой и не связано, как на цветной фотографии. Представь себе бригадирский закуток во второй бригаде. Столик у окна, топчан рядом, у стены. Представил это место? Ну вот. А на полу у топчана лежишь ты на левом боку, ногами к окну. Возле тебя огромная лужа крови. Рядом лежит какой-то нож или заточка, ручка синей изолентой обмотана. Тут же на полу лежит какой-то портсигар, пуговица, вырванная с мясом. Опера замеряют расстояние от твоих ног до окна и двери. Ещё, когда из будки выносят твоё тело, Юра Суставов орёт, что он узнает, кто это сделал и на куски всех порвёт.

– Ну, а кто это сделал, ты тоже видишь?

– Вижу. Почтарь и Берёзка. Ты к ним зашёл, чтобы указать на неправильное поведение. Вроде как они какой-то беспредел себе позволили. А они уже с утра поддатые были, вот и обиделись на предъяву. Слово за слово, Берёзка тебя и ткнул ножом в сердце. И ещё несколько раз сгоряча. Потом спохватились, забегали, нашли какого-то мужика с большим сроком и большим картёжным долгом, убедили его взять на себя это убийство. Вроде бы пролезло.

– Да уж… Почтаря давно пора на место ставить. Слишком резко обороты набрал. А у Берёзки по ходу, вообще крыша съезжает у пьяного. Да он ещё и колёса жрёт. Почтарь ещё какого-то телохранителя себе завёл. Молодой парень, ходит везде за ним как тень, говорят, постоянно с приблудой в рукаве. По бирже все втроём вообще в открытую рассекают с ножами на яйцах. Недавно повара тринадцатой бригады заставили курицу сырую сожрать за то, что тот её, якобы, с общего котла купил. Хотя, по идее, надо было наказывать того, кто продал, то есть столовских поваров. А потом вообще выяснилось, что эту курицу ему из посёлка завезли кто-то из шоферов на лесовозе.

Разговор прервал дневальный санчасти, принесший ужин на двоих. Вадим с удивлением разглядывал свою порцию: железную миску с картофельным пюре, сверху лежала зажаренная куриная нога, точнее – целая четверть. Такая же порция была и у Ростовского.

– Это что, сегодня вся зона так ужинает? – поинтересовался он у шныря.

– Почему? Нет конечно, – это вам как больным по особой норме, завстоловой конкретно отправил. Тут ещё компот в чайнике, я оставлю, сами нальёте. Да, Бурый, чуть не забыл, – там твои вещи передали из барака, сейчас принесу, а то у тебя ведь даже кружки нет.

Через минуту он принёс наволочку с вещами. Там сверху действительно оказалась кружка и ложка аккуратно завёрнутые в фольгу.

– Вот сука, – завстоловой. – прокомментировал Ростовский, вгрызаясь в курицу, – и предъявить то нечего, – «больным по особой норме». Шестерит гад. Были бы на нашем месте какие-нибудь мужики-работяги, загибающиеся от рака, – жрали бы баланду, как и все.

– Это точно, – согласился Вадим с набитым ртом, а сам подумал, что тут ещё и начальство могло вмешаться, мало ли.

Покончив с ужином, Ростовский предложил перекурить на свежем воздухе.

– Пойдём подышим, – согласился Вадим, – хотя я с этим грязным делом завязал.

– Бросил, что ли? – Поразился Ростовский, – Ну ты даёшь! В натуре крышу сорвало. Тут такую силу воли надо! Я бы точно не смог.

В коридоре они застали уходивших медработников. Доронин, шедший последним, спросил, обернувшись:

– Ну как вы там? Всё нормально? – и получив в ответ утвердительные кивки, добавил, – завтра утром зайду, подумаю над дальнейшим лечением.

Дождавшись, когда шнырь закроет за врачами калитку и проскочит мимо них в помещение, Ростовский, раскуривая сигарету, задумчиво спросил:

– А эти твари, – Почтарь, Берёзк,… – их будущее тоже видишь?

– Так же, как и твоё. Даже могу точную дату сказать: 24 марта 1983 года этих двоих и третьего – телохранителя, про которого ты говорил. – замесят наглухо целой толпой. Вижу, как Берёзка лежит у входа в будку второй бригады с разбитой головой. Рядом стена забрызгана кровью и мозгами. Почтарь лежит метрах в десяти от будки пятой бригады в сторону реки лицом вниз. На голове несколько параллельных рубленых ран – следы от топора, как капусту пошинковали. Рядом сидит Фунт с топором в руках, руки в крови по локоть. Третий лежит у входа в пятую бригаду с ножом в груди.

– Фунт, говоришь, – оживился Ростовский, – тогда там наверняка и Миша Поликарпов будет участвовать, да и остальные – с дальнего конца биржи.

– Ну да, все оттуда. По делу пойдут пять человек, Фунт и Миша – паровозами, хотя участвовали человек десять – пятнадцать.

– Ну это понятно. В таких случаях менты никогда всех привязать не могут, только на кого доказательства соберут. А братва друг друга топить не будут.

– Это точно, – согласился Вадим, припомнив, с каким трудом удалось привязать к уголовному делу пятого соучастника – Воронова. Все осуждённые второй бригады, находившиеся во время побоища на своих рабочих местах, – на эстакаде, видели и слышали, как Воронов, стоя вместе с другими соучастниками возле истекающего кровью Берёзкина, сказал: «Надо бы добить, чтобы к этому больше не возвращаться!» Добивали крюками несколько человек, а запомнили Воронова за эти слова. Из всей бригады свидетелями по этому эпизоду с большим трудом удалось провести два или три человека.

– Погоди, это что же получается, – Ростовский жадно затянулся дымом, – если Мишка с Фунтом участвовали, значит, Вася Бриллиант дал добро замочить этих тварей. Вся переписка Бриллианта с нашей зоной идёт через Мишу Поликарпова. Вася ему одному здесь доверяет, они во Владимире в одной хате сидели. Я говорил Мишке, что надо отписать Васе о беспределе, что здесь творит Почтарь со своими шестёрками. Но Мишка пока вроде ничего не отправлял.

– Значит, позже отпишет, – пожал плечами Вадим, – до марта ещё время есть.

Глава 22

– А про судьбу Васьки Бриллианта тоже что-то можешь сказать?

– Могу, – Вадим сделал вид, что задумался, – короче, в 1985 году на Лапотках, где сейчас Бриллиант, будет какой-то хипишь, вроде как массовые неповиновения. Туда подгонят войска со всего Управления, подавят очень жёстко, переколотят дубинками всех подряд, – виноватых и невиновных. Да так, что многие пообсираются. Человек пять зачинщиков, в том числе – и Ваську, оформят в одиночку и отправят на Белый Лебедь. Причём, с Лапотков прямо на Свердловск – вертолётом, а оттуда до Соликамска – поездом. Там все с особого режима, кому дали год одиночки, сидят в камерах по шесть человек. Вся хозобслуга: завхозы, дневальные, даже те, кто пищу раздают. —специально подбираются из педерастов. Мол, – в законе на эту тему ничего не сказано, – не нравится, – можете голодать. Многие по прибытии и объявляли голодовку. А это там считается нарушением режима, их – в изолятор на пятнадцать суток. Когда ослабнет от голода, начинают кормить силой – бульоном через задний проход. Что так унижение, – что так. И всё – по закону. Плюнет человек и идёт в камеру – досиживать срок. А начальник Белого Лебедя посмеивается: «У меня за счёт ваших голодовок целое стадо свиней откармливается», пайка то всё равно списывается.

– Вот суки! – Ростовский аж задохнулся от возмущения, – я слышал, что там полный мороз, но что б до такой степени! А ты откуда можешь знать такие детали, ты же там никогда не был?

– Сам не знаю. Просто знаю, что я знаю, а откуда знаю – не знаю. – скаламбурил Вадим. «Вот это я выдал!» – усмехнулся он про себя, вспомнив, как в 1984 году участвовал во всесоюзном совещании оперсостава лесных ИТУ, проходившем в Соликамске, где им показывали и рассказывали принцип «работы» трёхэтажного корпуса из кирпича белого цвета, получившего народное название «Белый лебедь» в качестве образца, как должно быть у всех.

– В первое же утро по прибытию в камеру Васи Бриллианта, заходит завхоз в сопровождении контролёров, смотрит список и назначает его, как новенького, уборщиком камеры на сегодня. Оставляет ведро с водой и тряпкой, веник и уходит. Через пол часа возвращается, видит, что пол не вымыт, и возмущается:

– Почему уборка не сделана? Я кого назначал? – смотрит в список, – кто Бабушкин? Ты что ли? Почему пол не вымыл?

– Я – Васька Бриллиант!

– Да мне пох…, бриллиант ты или алмаз! Я сказал – вымыть, – значит, должен вымыть!

Ваську, одного взгляда которого последние годы боялся весь преступный мир, такое отношение к себе, естественно, возмутило до глубины души. Он подошёл и дал завхозу пощёчину. А тот ему – кулаком по морде. Контролёры их сразу же растащили. Завхоза – в Шизо, а у Васьки от волнения прихватило сердце. Его – в санчасть, где он почти сразу и умер от инфаркта. Похоронили его там же в Соликамске на зековском кладбище. Братва в последствии поставила ему памятник из полированного мрамора. Там так и написано – Васька Бриллиант.

– Вот бл….! – Ростовский трясущимися руками прикурил новую сигарету. – Ты так правдиво рассказываешь, как будто сам там находился. Поневоле поверишь.

Эту версию смерти Бриллианта Вадим слышал от зеков ещё в конце восьмидесятых годов. В том, что именно так всё и произошло, он уверен не был, но то, что знаменитый вор умер от инфаркта, знал точно. В своё время на очередном совещании оперсостава в Сосьве им зачитывали акт вскрытия трупа Бабушкина, «что б не было базаров на пересылках».

– Я уверен, что так и будет, если ничего не менять. Но с другой стороны, если, например, ты не хочешь, чтобы тебя убили во второй бригаде, – не заходи туда для выяснения отношений. Или вообще, – ходи мимо, как будто их не существует.

– Так тоже не правильно. Я не скажу, другой не скажет, а они так и будут беспредельничать?

– Или прихвати с собой пару мужиков покрепче, в которых уверен, или разговаривай на улице так. чтобы при этом присутствовало побольше народу, и всё, – они на убийство не решатся.

– Ну, я не знаю… Вообще-то ты в чём-то прав.

– Да не в чём-то, а во всём. Хотя это полностью проблему не решит. Убить могут и неожиданно или по другому поводу. Кардинально, чтобы исключить такую возможность, надо или Почтаря отправить в другую зону, или тебя.

– Так оно. Только я бы не хотел. Куда ехать? Привык тут как-то. Надо будет подумать, посоветоваться с людьми, может чего и придумаем. Слушай, – Ростовский хлопнул себя по лбу, – так это получается, что и Васю Бриллианта можно спасти?!

– В принципе, – да. Если кто-то сможет его уговорить удержать зону от хипиша. И вообще, – спокойно досидеть до конца срока. Ему же немного осталось – года три-четыре?

– Да, где-то так. Мишка точно знает. Только как Васю убедишь? На тебя сослаться, – не поверит.

– Попробуйте. Посоветуйтесь с Поликарповым, он его лучше знает, с другими, – вдруг получится. Глядишь, Бриллиант ещё и на свободе бы порулил.

Разговор прервал звук распахнувшейся калитки со стороны закрытой зоны. Вошедшие в калитку трое осуждённых в полосатых бушлатах и штанах быстрым шагом, почти бегом преодолели расстояние от калитки до крыльца, на котором расположились собеседники: Ростовский – сидя на перилах крыльца с сигаретой, а Вадим, – стоя на нижней ступеньке лицом к вошедшим.

– Слышь, мужик, – обратился к Вадиму шедший первым самый высокий из троицы, – где тут у вас…

В этот момент он присмотрелся к полуобернувшемуся к нему Ростовскому и радостно воскликнул:

– Да вот же он! Ну привет, Юра Ростовский! – И повернувшись к Вадиму, – ты, мужик, сдёрни отсюда, нам с Юрой побазарить нужно, – и опять повернулся к Ростовскому.

Один из троицы подошедший последним, с опаской глянув на Вадима, тронул своей рукой высокого за рукав:

– Стёпа, так это…

Но тот его не слушал.

– Что, Юра, спрятаться думал? Привет тебе от Хазара! – При этих словах Стёпы, Вадим увидел, как из его правого рукава в опущенную вниз руку скользнуло длинное узкое лезвие.

И тут, видимо, у Вадима сработал боксёрский рефлекс Бурого. Схватив стоявших к нему вполоборота Степиных помощников за затылки своими мощными руками, он припечатал их лбами и тут же, взяв за шиворот, обратным движением отбросил их в разные стороны. При этом стоявший справа зек перелетел через перила в кучу снега, а левый, запнувшись о деревянный тротуар, зарылся головой в сугроб.

Стёпа тем временем попытался ударить ножом в грудь Ростовского, но тот, сидевший на перилах, двумя ногами ударил его в грудь и плечо, отчего сам упал на кучу снега за перилами, почти вровень с ними. При этом расстёгнутый бушлат у него распахнулся. Пытаясь уйти от следующего удара, Ростовский лишь беспомощно барахтался в снегу с раскинутыми руками.

– Ну вот тебе и пи… ц! – Стёпа, не обращая внимание на возню сзади, перехватил нож для удара сверху и замахнулся, чтобы всадить его в незащищённую грудь Ростовского.

Тем временем, Вадим, сделав шаг вперёд, правой рукой схватил его за запястье пониже ножа, а левой – за локоть этой же руки и резко вывернул ему руку на излом, заставив того вскрикнуть от боли. Затем, оглянувшись назад, Вадим резко крутанул Степино тело вокруг себя вправо и припечатал его головой в деревянный столб навеса крыльца. От удара весь накопившийся над крыльцом снег рухнул на Вадима и Стёпу. Выбравшись из получившегося сугроба, Вадим выдернул за ноги Стёпу и замахнувшись было для удара, понял, что добавки не требуется: Стёпа в нокауте.. Остальные оппоненты тоже не подавали признаков жизни, только Ростовский продолжал барахтаться.

– Ты как, цел? – Вадим, протянув ему руку, вытащил Юру из сугроба.

– Да всё нормально, – Ростовский вытряхивая снег из-за шиворота, осмотрелся, – ни хрена, как ты их! Они хоть живы?

– Да какая разница…

Вадим услышал топот и резко повернулся к распахнутой калитке. Оттуда бежала целая толпа людей в военной форме.

– Что здесь происходит? – Первым подбежал молодой Рагозин.

– Да уже ничего, – Вадим пожал плечами, – вы немного опоздали к самому интересному. Тут какие-то люди драку затеяли, мы с Юрой вышли на шум – посмотреть, а тут вот… такая картина. Ростовский под подозрительным взглядом Рагозина кивнул головой и недоуменно развёл руками.

Прапорщики уже вытащили из сугробов двоих обиженных Вадимом. Сидя на крыльце, они оба держались за головы и стонали. Лежавший рядом Стёпа признаков жизни не подавал.

– Так, это у нас Бабаханян, Серобян и Товмасян. Весь цвет Кавказа! – Рагозин поманил к себе сержанта срочной службы, топтавшегося сбоку.

– Эти убежали из прогулочного дворика?

– Так точно, товарищ старший лейтенант!

– Ты тоже армянин?

– Никак нет – грузин.

– Ладно, потом разберёмся. Тащите этих пока в дежурку. Приходько, ты пока давай в палату, а Бурдаков,… пошли в кабинет врача, поговорим.

Тусовавшийся в коридоре шнырь, повинуясь жесту Рагозина, открыл кабинет с табличкой «Нач. мед. части», ворча вполголоса, что Владимир Михайлович будет ругаться.

– Я что-то недопонимаю, – сказал Вадим, входя в кабинет вслед за молодым опером, – насколько я помню, Юру Ростовского убили на бирже в начале следующего года другие люди и по другой причине. О покушении на него в санчасти мне ничего не известно.

– Даже так… – молодой немного задумался, – всё правильно, это твоё появление всё спутало. Смотри сам, – я во время съёма, обычно, где нахожусь? На стыке открытой и закрытой зоны. Всё движение идёт мимо меня, у агентов есть возможность маякнуть о необходимости срочной встречи, передать записку или коротко что-то сообщить. Сегодня во время съёма с работы мы с тобой вместе в кабинете писали спецсообщение. Агент срочно искал встречи со мной, но меня на привычном месте не было. Он пошёл на риск, – сказал дневальному в бараке, чтобы я его вызвал. Пока я освободился, пока шнырь нашёл возможность передать мне его просьбу, пока я выбрал время. Да ты же знаешь, для прикрытия пришлось ещё несколько человек из камеры вызывать. А информация такая: агент, сам русский по национальности, в детстве жил в Карабахе, знает армянский и азербайджанский языки. Сегодня на бирже Стёпа Бабаханян уговаривал своего земляка Серобяна помочь ему исполнить приговор ростовских воров в отношении Приходько – Юры Ростовского. Тот сомневался, мол это не приговор сходки, а прихоть одного из ростовских авторитетов – Хазара, и за это, мол, могут спросить. Разговаривали на армянском, будучи уверены, что их никто не понимает. В конце концов Серобян согласился помочь и пообещал привлечь ещё одного земляка. Они договорились вечером во время оправки убежать из прогулочного дворика в санчасть. Бабаханян сказал, что всё возьмёт на себя, а про них скажет, что только помогли открыть калитку, не зная, – зачем.

Получив информацию, я сразу из третьего барака позвонил дежурному и узнал, что четвёртый корпус, где содержится Бабаханян, уже выводят на оправку. Тогда я сказал ДПНК, чтобы он срочно отправил туда всех, кто есть в дежурке, а сам побежал к прогулочному дворику, но мы опоздали. А что тут получилось?

– Мы с Юрой вышли подышать на крыльцо: стоим, разговариваем, тут эти прибежали. Стёпа сразу на Юру налетел, а двое других стали между ним и мною, как бы страхуя. Я этих лбами столкнул, а потом у Стёпы ручёнку с ножом вывернул, немного не рассчитал, и он тоже лбом приложился о столбик крыльца.

– Лихо! А Бурый кулаками бы их отмолотил. Чувствуешь разницу? Как бы сотрясение мозга у них не получилось.

– Да не… откуда там мозги.

Оба рассмеялись. Молодой, отсмеявшись, начал рассуждать:

– Смотри, что получается. Ты, в своё время получил информацию о Стёпе и Ростовском своевременно и принял меры. Покушения не произошло. Ты со временем просто забыл этот момент, мало ли преступлений предотвращаем.

– Может быть. Кстати, Стёпу Бабаханяна я помню. Он у нас в колонии был дважды. Сначала был недолго, что-то отрицательное было с ним связанное, а что, – уже не помню. Потом года два– три его не было. Прибыв второй раз, объявил себя «вором в законе». Якобы его где-то «короновали». Но этим же этапом пришла информация, что он самозванец. Мы среагировать не успели и вечером в прогулочном дворике на него спустили «торпеду». Когда я узнал о какой-то драке в прогулочном дворике и прибежал туда, контролёры держали какого-то мужика, а Стёпа с распоротой щекой стоял возле стены локалки и орал, что он тут всех кончит. Контролёры не решались его тронуть, вроде и кровь хлещет, вроде и «вор». Чтобы остановить истерику, я с разгону влепил ему ногой по яйцам, он согнулся и заткнулся, их обоих увели в дежурку. Там, когда доктор зашивал ему щеку, я сказал ему, что мужчину шрамы украшают. На что он ответил: «Особенно на яйцах», намекая на мой удар. Но, в целом, разошлись без обид. И его опять отправили в другую ИТК, уже с концами.

– Ну вот видишь, получается, что в первый раз вы его отправили, чтобы предотвратить убийство Ростовского. Лучше бы Приходько отправили, глядишь, и убийства бы не было.

– Да нет. Из двух зол выбирают меньшее. Ростовский – мужик посерьёзнее, да и привыкли уже к нему, а от этого не знаешь чего ожидать. Да ты сам прикинь, – кого бы ты сбагрил?

– Ну да, ты прав. Да и сейчас надо этих армян развозить отсюда. Сейчас, подожди, спрошу, как они себя чувствуют.

Молодой снял трубку телефона:

– Это Рагозин… А дежурный где? Дай ему трубку… Павел Григорьевич, как там наши армяне? Все очухались? В изоляторе уже?! Ага… Ага… Понял. – Положил трубку, – в общем все очухались, уже в Шизо. Дежурный смеётся, говорит, как удачно они на Бурого нарвались. Кто-то из армян раскололся, всё успел рассказать дежурному.

– А что, дежурный уже сменился? Вроде Заика был?

– Да. Безденежных заступил. Короче, – можете спать спокойно, покушений больше не намечается. Да, хозяин дал добро, завтра я сам лечу в Сосьву со спецсообщением. Сегодня отпечатаю и утром здесь в отделении зарегистрирую. Ладно, пошли.

Возле крыльца дневальный заканчивал убирать остатки снега.

– Гражданин начальник, – подойдя к Рагозину вплотную, он зашептал, – тут на крыльце в снегу нож был, я его вон в тот угол переложил, за кончик лезвия брал, аккуратно.

– Молодец, всё правильно сделал, – Рагозин поднял нож за лезвие и, насвистывая, пошёл к калитке. Проводив его взглядом, Вадим вошёл в палату.

Юра Ростовский мерил палату шагами, мотаясь туда-сюда по лагерной привычке.

– Представляешь, Бурый, как я и думал! Это Хазар, сука, торпеду отправил. На моё место смотрящего нацелился там – на свободе! Думает оно мёдом намазано. Гнида. Всякую грязь там на меня, наверное, выдумывает. Надеялся, что я стану жмуром, и – концы в воду! Никому уже ничего не докажу! А вот х… ему на всю морду! Теперь ему п… дец! Я отпишу людям. Такие решения без сходки не принимают, а там меня все знают. По-любому решат меня дождаться и лично спросить. И вся грязь сразу отвалится!

Ну сука! И этот, – Стёпа… Разборки в санчасти! Чуть мочилово не вышло! Кстати, спасибо тебе. Да только за это его, козла, опустить полагается! Хотя, в нашей зоне, с таким смотрящим….Может и пролезло бы. Наговорил бы Почтарю, что исполнил решение воровской сходки в Ростове. Пока проверяли бы, то да сё… время бы ушло. А что от тебя кум хотел?

– Да не поверил, что они между собой передрались. Оказывается, он уже знал, что они по твою душу сюда рванули, только не успел перехватить. Пока я ему ещё пару раз рассказывал свою версию, там в дежурке один из армян раскололся и всё рассказал дежурному, что, мол, это я их отметелил. Теперь вот жду, – может медалью наградят или просто благодарность объявят.

Ростовский застыл, открыв рот и глядя на Вадима. Потом захохотал и сел на койку, держась за живот:

– Ну ты даёшь, Бурый! Ха-ха-ха! Во сказанул!…Медаль!… Ха-ха-ха! Вот умора! – Хохот перешёл в кашель. Кое-как прокашлявшись и отсмеявшись, Ростовский проговорил, вытирая слёзы:

– С тобой не соскучишься! Как ты там куму сказал, когда они прибежали? Тот спрашивает, что, мол, происходит, а ты ему так спокойно: «Да уже ничего». Тот смотрит, – трое трупами лежат. В натуре – ничего не происходит! Ха-ха-ха! Всё спокойно! Ха-ха-ха! Все лежат! Ха-ха-ха! Отдыхают! Ха-ха-ха! – Ростовский опять закашлялся.

Вадим вздохнул, поднялся с койки, взял со стола чайник, налил в кружку Ростовского компота и протянул ему:

– Пей, Юра, полегчает.

– Благодарю. – Ростовский сделал пару глотков, – уф-ф… В натуре полегчало. Слушай, Бурый, ты раньше какой-то не такой был. Я хоть рядом с тобой не был, но ты личность довольно-таки заметная, выделяешься из толпы. Поэтому к тебе поневоле все присматриваются. Да и случаи разные про тебя друг другу рассказывают. Не каждый сможет раскидать целую бригаду здоровых рецидивистов.

– Да никто их не раскидывал, они сами разбежались.

– Ну да! Ха-ха-ха! Конечно сами! Ха-ха-ха! – Юра с трудом подавил смех. – Я к тому, что у тебя характер был совсем не такой, как сейчас. Какой-то угрюмый. Замкнутый. Говорил как-то мало, два-три слова буркнешь и всё. А сейчас… Так складно рассказываешь, и ещё… как-то грамотно что-ли. Да и шутки у тебя, – я чуть живот не порвал.

– Вот, вот. Я и сам чувствую, что со мной что-то не то. Эти картинки из будущего… Я уже сам себя побаиваюсь. Короче, Юра, давай лучше спать. Утро вечера мудренее.

– Ну да, ты прав. Хотя, я вряд ли засну.

Стоило только Вадиму вытянуться в койке и расслабиться, как он мгновенно почувствовал, что засыпает. «Вот что значит молодой организм», – подумал он и сквозь сон услышал, как Ростовский сказал мечтательно:

– Был бы ты такой с самого начала, – вот бы смотрящий получился для нашей зоны!

«Этого мне только не хватало», – подумал Вадим и отключился.