Текст книги "Русская Америка. Слава и боль русской истории"

«Нет морей менее известных в нынешние времена, как Ледовитое море и Северо-Восточный океан (имеется в виду северная часть Тихого океана. – С.К.), и нет государства, которое бы более имело причины, как Россия, оные описывать и более способов и удобностей к исполнению сего полезного дела».

Умные, благородные, державные слова… И как подло через шестьдесят пять лет после их напечатания сановная «Россия» Александра II пренебрежёт этими «удобностями» и самими позициями России на Тихом океане.

БЛАГОДАРЯ Сарычеву, Русская Америка – как понятие географическое – из-за экспедиции «Биллингса» многого урону не потерпела, поскольку результаты съёмок там были внушительными. Однако многоходовая английско-воронцовская операция-провокация, где Биллингс (а возможно, и Галл) был английской королевской пешкой, в целом и главном, увы, удалась. На экспедицию возлагались серьёзные государственные надежды, и вот – из-за преступной пассивности Биллингса они, по сути, не оправдались. Экспедиция могла стать неким геополитическим российским прологом на Тихом океане, а стала – если иметь в виду геополитический аспект – лишь проходным эпизодом.

Подчеркну ещё раз: Россия упустила из-за Биллингса на Тихом океане немало, и прежде всего – в части очень заманчивых геополитических перспектив. Потери понесла Русская Америка как понятие геополитическое. Утверждая это, имею в виду возможные российские приоритеты в районе Орегона, острова Ванкувер, реки Колумбии и Верхней Калифорнии…

Русская Калифорния… Географическое понятие «Калифорния» с прилагательным «русский» воспринимается сегодня как деталь фантастико-географического триллера, но оно могло стать реальностью уже к концу XVIII века. И чтобы убедиться в этом, обратимся к личности Франсиско де Миранды.

Краткая история его жизни такова…

Миранда родился в 1756 году в богатой креольской семье в Каракасе – центре испанской латиноамериканской колонии Венесуэлы. Начав со службы в испанской армии, потом увлёкся идеей освободить Южную Америку от власти испанцев и создать из бывших колоний некую великую Колумбийскую империю, но и республиканских идей не чурался.

В итоге Миранда почти всю жизнь провёл в эмиграции и в странствиях. Он был неплохо знаком с «борцами» за «независимость» США и предлагал свои проекты янки. Но, скажем, Томас Джефферсон считал, что Северной Америке можно избавлять Америку Южную от испанского патронажа лишь для того, чтобы стопроцентные янки могли занять место испанских идальго.

Миранда предлагал свои проекты по освобождению испанских колоний и англичанам, против которых была направлена деятельность его знакомцев-янки… Поскольку и такую антииспанскую карту в англосаксонской колоде иметь не мешало, от Миранды никто впрямую не отмахивался. Наоборот – его на всякий случай придерживали в запасе и как-то поддерживали.

Кроме того, характер его перемещений по миру и Европе, его контакты и обстоятельства жизни оставляют мало сомнений в том, что сдержанный, но обаятельный креол был ещё и масоном… А этого сорта фигуры без той или иной поддержки не останутся. Огромный архив Миранды, который он возил всегда с собой и который к 1810 году составлял 63 (!) толстых переплетённых фолианта, после его ареста в 1812 году таинственно пропал и был обнаружен (только – весь ли?) лишь в 20-е годы уже ХХ века в Англии.

Во времена Великой Французской революции Миранда сблизился с жирондистами и был генералом республиканской армии, а потом оказался в Англии, враждебной Франции. В 1806 году он под защитой английского флота высаживался с отрядом волонтёров в Венесуэле, был разбит, опять жил в Англии, стал кумиром будущего латиноамериканского «Освободителя» – Симона Боливара и в 1810 году возглавил борьбу венесуэльцев за республику.

Встав во главе новой Венесуэлы, названный «Предтечей», Миранда в 1812 году в кризисной обстановке роялистского мятежа и наступления испанцев получил от республиканского конгресса всю полноту власти и звание генералиссимуса. Боливар же был назначен комендантом главного арсенала республики – военно-морской крепости Пуэрто-Кабельо.

Вообще-то, особого накала мятежа не было – в активных действиях принимало с обеих сторон вряд ли больше десятка-полутора тысяч человек. Но кончилось тем, что Боливар арсенал не удержал, Миранда капитулировал и намеревался на английском судне скрыться в Англию вместе с 63 фолиантами личного архива, 22 тысячами казённых песо и 11 тысячами унций золота – в расчёте на подготовку новой «революции»… Однако был арестован восемью офицерами, среди которых был и Боливар, и заключён в форт Сан-Карлос. Затем Миранда попал в руки испанцев и как «личный враг» испанского короля оказался в Кадисе, в тюрьме «Четыре башни», где и умер в 1816 году. Так окончилась бурная и неоднозначная его история…

А задолго до всего этого – в 1786 году будущий «Предтеча», отчаявшись подбить на действия против Испанской Америки англосаксов, прибыл в Россию и пробыл там год. Он удивительно быстро сблизился с Потёмкиным и был представлен Екатерине, которая его не только обласкала, но и серьёзно поддерживала даже после отъезда Миранды в Англию. Венесуэлец – пока он был у нас – тем или иным образом постоянно общался со всей политической верхушкой Российской империи, и его приём в России по «первому разряду» даже вызвал некоторое охлаждение между Санкт-Петербургом и Испанским королевством.

Почему Миранду принимали так радушно и явно были в нём заинтересованы? Некоторые исследователи видят причину чуть ли не в личных видах на «графа» Миранду любвеобильной императрицы, но эта версия очень уж шита гнилыми нитками.

Кто-то считает, что дело было просто в обаянии креольского дворянина, но и это – не объяснение. Светлейший князь Потёмкин-Таврический на дешёвые эффекты не поддавался, а он с Мирандой вёл долгие и конфиденциальные беседы. И, скорее всего, беседы эти были о том, что привлекало в Миранде и Екатерину – не как женщину, а как государыню. Привлекать же в южноамериканском креоле российскую императрицу как политика могло одно – его антииспанский потенциал. Правда, родина Миранды – Венесуэла выходила на атлантическое побережье Южной Америки, но он ведь мыслил категориями Колумбийской империи, которая при реализации имела бы и тихоокеанское «крыло».

Ранее уже было сказано как об английских попытках внедриться в зону формирующейся Русской Америки, так и о подобных испанских попытках. Теперь же вернёмся к «испанской» теме вновь.

Именно в эпоху странствий Миранды возникающей Русской Америке начинала угрожать испанская активность на западном побережье северной зоны Тихого океана. В год окончания экспедиции Креницына – Левашова испанцы основали миссию Сан-Диего и почти на 38° северной широты открыли вход в залив Сан-Франциско. Это были ещё далеко не аляскинские широты, а всего лишь калифорнийские. Но фрегат «Сантьяго» под командой Хуана Хосе Переса Эрнандеса в 1774 году прошёл до «русской» (в будущем) северной широты 55°.

В 1775 году тот же «Сантьяго», но уже с капитаном Бруно де Эсетой вышел из калифорнийского порта Сан-Блас во главе экспедиции, в составе которой были также шхуна «Сонора» капитана Хуана-Франсиско де ла Бодега-и-Куадры и пакетбот «Мехикано» Хуана де Айялы. Они добрались уже до 58° северной широты…

Через три года фрегаты «Принцесса» капитана Игнасио де Артеаги и «Фаворит» капитана Бодеги-и-Куадры (он плавал вдоль западного побережья Северной Америки почти двадцать лет и позднее встречался там с Джорджем Ванкувером) достигли 61-го градуса в районе Кенайского полуострова. А это уже и тогда были, собственно, русские владения – по праву первооткрывателей. Но 22 июля 1779 года Артеага и Куадра на берегу залива Принс-Вильям (Чугацкого) поставили символический крест. Это была самая северная точка, достигнутая в Америке испанцами.

В то время постоянные базы на западном – тихоокеанском побережье Северной Америки имела из европейских государств, кроме России, лишь Испания, в 1776 году основав дополнительно форт и миссию Сан-Франциско. Русские начинали создавать свои поселения в более северных широтах. Но карта Тихого океана, особенно – на севере, была ещё тогда очень неполной, всё было ещё очень зыбко, непрочно, во многом случайно… Мореходы могли годами проходить примерно одним и тем же маршрутом в какой-то полусотне миль от неоткрытого острова, пролива, залива, а могли с первого раза в неизвестных им водах сделать серьёзное открытие.

Зыбкое пока основание российского присутствия в тихоокеанской зоне надо было укреплять, «сшивать» новыми маршрутами и сколачивать «гвоздями» новых поселений. Вот почему академик Пётр Симон Паллас (1741–1811) в санкт-петербургском «Месяцеслове историческом и географическом на 1781 год» заявил:

«Итак, остаётся теперь только исследовать часть берегов Северной Америки между 50 и 40° широты, которой по причине бурной погоды не могли осмотреть ни капитан Кук, ни вышеупомянутый фрегат испанский «Сантьяго»…»

«Месяцеслов» читали не только в русской столице. И в иных столицах стало ясно, что идеи Палласа могут вот-вот быть реализованы русскими моряками. А указанные градусы широты намеревались осваивать испанцы, и заявление Палласа их не могло не тревожить. Основания для этого действительно имелись: осенью 1784 года начинается проработка плана Палласа о посылке правительственной экспедиции для комплексного исследования северо-востока русской Азии и северо-запада Америки. То есть той экспедиции, которую «возглавил» Биллингс.

И Екатерина, меланхолически помечавшая на бумагах 1788 года относительно Шелихова: «Многое распространение в Тихое море не принесет твердых полз. Торговать дело иное, завладеть дело другое», 8 августа 1785 года подписывает указ Адмиралтейств-коллегии о снаряжении «секретной» экспедиции Биллингса. А ведь тут задачи предполагались не торговые, а прежде всего – политические! И они сознательно маскировались, а цель экспедиции заранее легендировалась задачами географических и гидрографических съёмок в Тихом океане.

Пункт десятый указа относительно Северо-восточной экспедиции начинался так:

«Буде посредством сей экспедиции открыты будут вновь земли или острова, населенные или ненаселенные и никакому государству европейскому непокоренные и не принадлежащие, то по мере пользы и выгод, от такового приобретения ожидаемых, стараться присвоить оные скипетру российскому (жирный шрифт везде мой. – С.К.). И буде тамо есть дикие или непросвещенные жители, то обходиться с ними ласково и дружелюбно, вселить хорошие мысли о россиянах…»

А Адмиралтейств-коллегия в статье XIII своего «Наставления» начальнику экспедиции (то есть Биллингсу) на основании высочайшего указа повелевала:

«Властны вы также делать изыскания на тех частях матерой земли Америки, которых предшествовавшие плаватели не могли осмотреть по причине непогод морских и в случае открытия земель, не принадлежащих аглицкому, французскому или же другому европейскому флагу, стараться оные присвоить российскому скипетру».

Формулировка «не могли осмотреть по причине непогод морских» настолько совпадала с формулировкой журнальной статьи Палласа, что можно не сомневаться: тут подразумеваются земли от 50 до 40°, то есть, по сути, уже зона начинающейся испанской колонизации. Отсутствие в перечне «флагов» флага именно испанского и замена его эвфемизмом «или же другому европейскому флагу» были тоже вполне красноречивыми.

Да, собственно, непосредственно в указе всё было сказано и указано вполне определённо:

«Думать можно, что есть острова на полдень и на восток камчатского меридиана между 40 и 50 степени широты, то без потеряния многого времени… сделать покушение для открытия сих неизвестных островов, оставляя на волю начальствующего экспедициею производить изыскание и тех частей американской матерой земли, коих предшественники его обозреть не смогли».

То есть Екатерина, не поддержав аляскинский проект Шелихова 1788 года, в 1785 году не побоялась ориентировать русских моряков даже на верхнекалифорнийские берега! Вот что мог сорвать и сорвал своим бездействием Биллингс! А затем англичане спровоцировали очередную Русско-турецкую войну 1787–1791 годов, да ещё и Русско-шведскую войну 1788–1790 годов, и Екатерине стало не до русской Калифорнии… Об этом и писал Шелихов 30 августа 1789 года Евстратию Деларову.

Говорят, неладно что-то в Датском королевстве… Не бывал Шекспир в Российской империи – в ней закручивались истории покруче Гамлета, короля Лира и леди Макбет, вместе взятых!

Зато положительное влияние академика Палласа было налицо, и надо заметить, что Паллас, как и многие другие обрусевшие немцы, оказался патриотом России более деятельным, чем многие её исконно-посконные сыны.

Здесь же надо сразу напомнить и ещё об одном историческом обстоятельстве… Крупная русская экспедиция в Тихий океан планировалась в ситуации, когда Англия была несколько ослаблена утратой своих североамериканских колоний, зато сами эти колонии уже официально с 1783 года обрели независимость, провозгласив Соединённые Штаты Америки. И от нового англосаксонского государства – пока что, правда, и близко не выходящего к Тихому океану, – в перспективе можно было ожидать всякого.

ТАК ИЛИ, ИНАЧЕ, секретная экспедиция с широким геополитическим замахом была в 1785 году решена и снаряжена. Если бы она была официально поручена тому же Сарычеву, то вышло бы, надо полагать, так, как и предписывалось в статье XIII «Наставления». И русские моряки сделали бы заявки в зоне Ванкувера, ещё не открытого ни испанцами, ни англичанами, прошли бы к зоне ничейного тогда Орегона, возможно – отыскали бы ещё никем не отысканное устье Колумбии… Да и до Калифорнии Сарычев мог бы добраться и кое-что в тех землях за Россией застолбить.

А Биллингсу укреплять российское могущество и приводить под российский скипетр новые земли было ни к чему… Не для того его графу Воронцову в Лондоне рекомендовали, а граф Воронцов, в свою очередь, рекомендовал его Петербургу.

Более того! Возможно, императрицу уговоривали поддержать «калифорнийские» идеи Палласа не только искренне государственнно мыслящие люди, но и английские «кроты». «Кроты» могли быть «за» постольку, поскольку лукавыми «энтузиастами» – агентами влияния Лондона в Петербурге, заранее планировался фактический срыв замысла, для чего и понадобился на Тихом океане Биллингс.

Соответственно, Биллингс оленей по Чукотке гонял, весьма вероятно, не просто так, а для того, чтобы не уходить океаном к Орегону.

Орегон, Колумбия, Ванкувер, залив Нутка – это всё для родины Биллингса, а не для какой-то там Российской империи… Биллингс, оставляя «Славу России» на Сарычева, даже прямо приказал ему не предпринимать ничего, кроме съёмок уже открытых Алеут, и как максимум – реализовать указания статьи IX «Наставления» о «полезных изысканиях по морю между Курильскими островами, Япониею и матерою Китайского государства землею, даже до Кореи и приводить в совершенство карты сей почти еще неизвестной части морей».

А уж спускаться к более низким широтам, где Биллингс бывал с Куком, – шиш! Эти берега – не для русских!

Биллингс для подобных дел и провизию не заготовил!

Такой вот оказывается чисто аналитическая (документами, конечно же, не подтверждаемая) историческая реконструкция коллизий вокруг экспедиции Биллингса, заранее не планируемой агентами Лондона как экспедиция Сарычева.

Но ведь у Екатерины и государственно мыслящей части высшего российского сановничества кроме Алеут на уме было в 1785 году другое! Задача-максимум была именно «орегонской» – между 50 и 40°! И вот тут мы опять обратимся к личности Франсиско де Миранды… В свете перспективных геополитических задач «Северо-восточной секретной географической и астрономической экспедиции» Биллингса с «калифорнийским» прицелом открывшаяся приязнь Екатерины и Потёмкина к мятежному креолу объясняется вполне определённо и даже однозначно.

Миранда появился в России как раз в пору намечающегося конфликта Екатерины с Мадридом из-за предполагаемых ею приобретений на западном побережье Америки и из-за аляскинских устремлений испанцев. Одно совпало с другим, и в Миранде государственно мыслящие русские люди увидели один из возможных козырей в российской «американской» игре. Ведь тот же светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин хотя и звался Таврическим, а не Алеутским, хотя и имел один лишь глаз, но этим своим глазом вполне достигал дальних тихоокеанских широт!

Моисей Самуилович Альперович, написавший в 1983 году обстоятельный труд о Миранде, считал, правда, что «отношение Екатерины II к гостю из Южной Америки можно… уподобить её отношению к представителям европейского просвещения»… Но можно ли сравнивать Миранду как мыслителя с тем же Вольтером, с которым Екатерина состояла в переписке?

При этом Альперович не брал во внимание позднейшее анонимное, но принадлежащее Миранде печатное утверждение, что Екатерина «проявила живейшую заинтересованность» к идеям венесуэльца. Зададимся, однако, вопросом мы – что было дела Екатерине до проблем далёкой южноамериканской испанской провинции на побережье испанской Атлантики? Вряд ли они могли императрицу заинтересовать. Зато проект освободившейся от испанского владычества «великой Колумбии» был для российской государыни и приемлем, и интересен, ибо его реализация подрывала бы позиции Испании на тихоокеанском побережье, зато способствовала бы укреплению там позиций России.

Скептически отнёсся Альперович и к мнению историка В.М. Мирошевского, издавшего в 1940 году монографию «Екатерина II и Франсиско Миранда», где было написано: «Ряд обстоятельств позволяет утверждать с уверенностью, что покровительство, оказанное Миранде русской императрицей, не было её личной прихотью, и что оно было обусловлено соображениями весьма практического свойства, связанными главным образом с вопросом о русской экспансии в Америке». А ведь эта мысль Мирошевского не только дельна, но и верна!

Вот и конкретная к ней иллюстрация…

Примерно в те же годы, когда Екатерина и Потёмкин проявили интерес к Миранде, а точнее – в конце 1789 года, испанские военные корабли под командой дона Эстебана Хосе Мартинеса захватили несколько английских торговых судов в бухте Нутка, конфисковали их грузы и арестовали команду. Первопричина же инцидента, приведшего к очередным серьёзным трениям между Лондоном и Мадридом, восходила к событиям трёхсотлетней (!) давности.

В самом конце XV (!!) века колониальные споры между Португалией и возникшим в 70-х годах XV века Испанским королевством достигли такого накала, что мирить их пришлось папам. В 1493 году папа Александр VI буллой «Inter Caetera» разделил весь внеевропейский мир разграничительной линией, проходящей по меридиану на расстоянии 100 лиг (555 км) к западу от островов Зелёного Мыса или Азорских островов, причём Испании отдавались права на все земли к западу от этой линии, а Португалии – к востоку. Португальский король Жуан II был возмущён, и по Тордесильясскому договору 1494 года была установлена новая демаркационная линия, но суть осталась прежней – закрепление папой исключительных прав Испании и Португалии на владение всем внеевропейским миром. И Испания даже через триста лет – на основании давно обветшавших бумаг – претендовала на единоличную юрисдикцию над тихоокеанским побережьем Америки, не останавливаясь, как видим, даже перед прямым конфликтом с новой «владычицей морей» Англией.

В свете конфликта в бухте Нутка становится ясно, что в Миранде – как потенциальном возмутителе спокойствия в испанских южноамериканских колониях – был заинтересован не только Лондон, но и Петербург. Причём последний, если иметь в виду тихоокеанский аспект проблемы, был заинтересован даже больше, чем Лондон. Любопытно, между прочим, что автор монографии «Внешняя политика США в конце XVIII века» В.Н. Плешков, рассказав о «нуткинском» инциденте, далее сообщал, что «Испания надеялась на помощь Франции, связанной с ней семейным пактом, а также на Австрию и Россию, но успеха не добилась».

Ещё бы!

При всех недостатках поздней екатерининской России таскать каштаны из огня для других она никогда не подряжалась.

В.М. Мирошевский же, говоря о Миранде, вполне логично напоминал далее и об экспедиции Биллингса, а также – о подготовке экспедиции Муловского и проекте Тревенена, к которым мы сейчас обратимся, и заключал:

«В самый разгар этих приготовлений в поле зрения императрицы (благодаря светлейшей умнице Потёмкину. – С.К.) оказался Миранда. Это была ценная находка для царского правительства. Если бы русское проникновение в Америку вызвало конфликт с мадридским двором, то при помощи венесуэльского заговорщика можно было попытаться нанести удар в самое уязвимое место Испании, разжигая пламя восстания в её колониях…»

Вряд ли Миранда, появившись в Петербурге, всерьёз делал ставку на Россию, но не в том дело. Важно то, как его воспринимали в Петербурге и почему его воспринимали у нас всерьёз на высшем государственном уровне. Его потому так любезно приветили, что суть была в серьёзности русских государственных «американских» планов и в серьёзности правительственной и частной русской активности в Тихом океане уже в екатерининское время. Причём активность эта простиралась – при благоприятной перспективе – до калифорнийских широт!

Испанцы ситуацию тогда отслеживали… Показательно, что когда летом 1790 года «Слава России» под командованием Биллингса и Сарычева пришла на Кадьяк, там же появились и испанцы. Гавриил Андреевич Сарычев писал об этом так:

«Управитель… Деларов, узнав, что мы намерены идти в Кенайскую губу, выпросил у капитана Биллингса позволение доехать на нашем судне до сей губы, где он имел под своим ведением артель русских промышленников, которые известили его, что пришло гишпанское трёхмачтовое военное судно и стало на якорь у мыса Св. Елизаветы».

Развивающаяся русская тихоокеанская активность была не с руки не только Мадриду – уже слабеющему. Она раздражала и тревожила также и масонско-англосаксонский мир. Не исключено поэтому, что русский визит проанглийски настроенного Миранды был инспирирован Лондоном и представлял собой тонкий и умный стратегический зондаж ситуации на высшем уровне. И, возможно, неспроста Миранда часто встречался в Петербурге с лейб-медиком царицы и одновременно агентом англичан Роджерсоном, имевшим свои каналы связи с Британским островом!

Впрочем, возможно, Миранду использовали и «втёмную», не осведомляя его о подлинных целях его вояжа в Россию.

В любом случае в свете фактора Миранды ход экспедиции Биллингса и сам выбор его в качестве начальника секретного предприятия лишний раз выглядят как пряди одной верёвки для удушения русской активности в Тихом океане. Масонско-англосаксонские «кроты» таким образом умно подрывали позиции истинных энтузиастов-государственников.

Профессор-адмирал Николай Николаевич Зубов писал, что Биллингса пригласили на русскую службу специально для руководства Северо-восточной географическо-астрономической экспедицией – как участника плавания Кука, знакомого с условиями северной части Тихого океана. Что ж, Биллингса, похоже, приглашали действительно «специально», но с целями не то что далёкими от интересов России, но – прямо противоположными им. У Биллингса, между прочим, в экспедиции и секретарь был англичанин – Соур (Зауер), позднее издавший свои записки в Лондоне.

Возможно, не случайно и не по своей инициативе оказался в России и ещё один соплаватель Кука по его северному походу – Джемс Тревенен. Уже после отправки к Тихому океану Биллингса Тревенен в феврале 1787 года обратился ко всё тому же лондонскому графу Воронцову с проектом снаряжения трёх кораблей с товарами, «имеющими спрос у населения Америки». Корабли должны были обогнуть мыс Горн, войти в Тихий океан, расторговаться на островах и побережье к северу от Калифорнии, а приобретённую пушнину перевезти на Камчатку для последующей продажи в Китае и даже, может быть, в Японии.

Относительно этого проекта тоже сразу же возникают вопросы… Скажем, зачем пушнину везти вначале на Камчатку, а не сразу в китайский порт Кантон? И о какой Японии как объекте внешней торговли могла идти речь? Япония – о чём Тревенен не знать не мог – тогда была наглухо само изолирована, и иностранцев, кроме голландцев, не признавала. Об этом будет сказано в своём месте – в связи с посольством в Японию Адама Лаксмана и более поздним неудавшимся посольством камергера Резанова.

Воронцов же проект Тревенена поддержал, он дошёл до царицы, и та его одобрила, распорядившись пригласить автора проекта на русскую службу. В предложении Тревенена Екатерина, похоже, увидела подкрепление подготовляемой первой русской кругосветной экспедиции капитана 1-го ранга Муловского. А вот что видели в этом проекте лондонские лорды – знали лишь они, да, возможно, – Воронцов.

Но в итоге с проектом Тревенена вышло не по-лондонски… Когда Тревенен прибыл в Россию, всё отставилось из-за Русско-шведской войны. Тревенену пришлось не торговать с китайцами, а воевать со шведами и погибнуть за Россию под Выборгом. Чего он хотел – не знаю, но знаю, чем он кончил. И поэтому – честь его ратным трудам и светлая память ему за славную кончину.

МНЕ ЖЕ остаётся рассказать ещё и о несостоявшейся экспедиции Григория Ивановича Муловского.

У поэта Феликса Чуева есть стихотворение о герое-лётчике, участнике спасения советской полярной экспедиции на «Челюскине», Анатолии Васильевиче Ляпидевском, «у которого Звёздочка номер один». В стихотворении есть строки:

 
…И когда за него прозвенели стаканы,
«Каюсь, хлопцы, – сказал он, вздохнув тяжело, —
Самым первым Героем был Федя Куканов,
Быть бы должен… Не стал… Просто не повезло.
Валька Чкалов, Байдук – имена-то какие!
А о самых о первых – что знаем о них».
 
 
И подумалось мне о богатстве России,
У которой на всё достаёт запасных…
 

Ляпидевский имел в виду советского полярного лётчика 1920-х годов Фёдора Куканова, но то же можно было сказать и о капитан-бригадире Муловском, отважном и образованном русском моряке: в истории русских кругосветных путешествий его имя известно мало, хотя должно стоять самым первым.

Сегодня заслуженно известно имя первого русского «кругосветчика» Ивана Фёдоровича Крузенштерна, но он в истории российского мореплавания оказался своего рода «запасным» – идейным преемником и духовным наследником Григория Ивановича Муловского. Лишь стечение обстоятельств не позволило Муловскому носить славное звание первопроходца. Ещё в 1781 году, будучи лейтенантом и генеральс-адъютантом вице-президента Адмиралтейств-коллегии графа Ивана Григорьевича Чернышева, Муловский был назначен Чернышевым командиром корабля, снаряжённого на счёт графа в кругосветное путешествие – первое русское. Но тот корабль так вокруг света и не отправился…

Тем не менее замысел и мечта прочно обосновались на борту водимого Муловским корабля «Мстислав». На «Мстиславе» служил будущий соратник Крузенштерна украинец Лисянский. На «Мстиславе» служил и воевал сам Крузенштерн, от Муловского узнавший о сорвавшихся планах обойти, наконец, и русским вокруг «шарика». Да и не просто так обойти, а – в интересах Русской Америки.

Да и в каких интересах!

С какими задачами и целями!

Выдающимся первым русским «кругосветчиком» – и по праву – должен был стать капитан Муловский. Ему ведь предстояло совершить дело, по своему потенциалу огромное – ещё более значительное, чем то, какое должен был совершить и какое срывал на Тихом океане Биллингс!

Факт остаётся фактом: вроде бы осторожничающая в тихоокеанских делах Екатерина 22 декабря 1786 года издала важнейший в геополитическом потенциале указ об отправке кораблей из Балтийского моря в Тихий океан. В тот же день был издан указ императрицы «Кольлегии иностранных дел», где говорилось:

«По случаю покушения со стороны аглинских торговых промышлеников на производство торгу и промыслов звериных на Восточном море… повелеваем нашей Кольлегии иностранных дел… к сохранению права нашего на земли, мореплавателями российскими открытыя, произвесть в действо, поколику от оной зависит…», и т. д.

А уж на основании предыдущего был дан указ и следующего содержания:

«Прилагая при сем копию указа нашего Кольлегии иностранных дел, данного по случаю покушения со стороны аглинских торговых промышлеников на производство торгу и промыслов звериных на Восточном море, о сохранении права нашего на земли, мореплавателями российскими открытыя, повелеваем нашей Адмиральтейской кольлегии отправить из Бальтийскаго моря 2 судна, вооруженныя по примеру употребленных капитаном аглинским Куком и другими мореплавателями для подобных открытий и 2 вооруженныя же шлюбки морския или другия суда, по лучшему ея усмотрению, назнача им объехать мыс Доброй Надежды, а оттуду, продолжая путь через Сондской пролив и оставя Японию в левой стороне, итти на Камчатку…», и т. д.

2 января 1787 года вышло конкретное предписание снарядить эскадру капитана 1-го ранга Муловского из четырёх судов – двух фрегатов и двух вооружённых шлюпов, предназначенную для первой русской кругосветной экспедиции.

В апреле 1787 года были готовы подробные и конкретные инструкции Адмиралтейств-коллегии «флота капитану 1-го ранга Григорью Муловскому, начальствующему над ескадрою, назначенную через Индийское море в Восточный океан, для плавания между Камчаткою, Япониею и западными американскими берегами».

Сама преамбула говорила о том, что Екатерина предполагала учредить постоянное военно-морское патрулирование в водах, омывающих земли, принимаемые в российское владение. Инструкция Муловскому это подтверждала, начинаясь со слов:

«Ея и.в. по премудрому матернему своему попечению и прозорливости, имея в виду безопасность и благоденствие всех своих, даже в отдаленнейших странах государства промыслы и торги ведущих подданных, равно и к произведению вновь полезных открытий и распространению географических и других до наук касающихся знаний, высочайше повелеть соизволила: вооружить и отправить из Балтийскаго моря небольшую ескадру, состоящую из четырех вооруженных судов, как бы в состоянии были в сохранение права на земли, российскими мореплавателями открытыя на Восточном море, утвердить и защитить торги по морю между Камчаткою и западными американскими берегами лежащему, яко собственно и единственно к Российской державе принадлежащие, как доселе подданные ея и. в. с немалою опасностию и иждевением открыли и производили…»

Итак, Муловскому предстояло утверждать и охранять принадлежность к России её новооткрытых тихоокеанских владений, включая Курильские острова.