Текст книги "Перстень Иуды"

Часть шестая
Пилот фон Браун

Глава 1
Перстень с того света
1898 г. Берлин

Сегодня в огромной усадьбе промышленника Брауна было необычно многолюдно. В раскрытые кованые ворота по булыжной аллее то и дело въезжали конные экипажи и даже редкие еще автомобили Даймлера и Бенца, похожие на черные блестящие «браунинги». Сделав полукруг и остановившись за фонтаном у входа в огромный белый особняк, они разгружались, выпуская на мраморную лестницу хорошо одетых респектабельных мужчин и ухоженных, щеголяющих дорогими украшениями женщин. Ничего удивительного, практически все члены этого известного семейства имели солидный вес в экономике или политике.

В просторном, украшенном рыцарскими доспехами холле и огромной гостиной чувствовалось оживление: смеялись дети, щебетали женщины, солидно переговаривались мужчины. Ароматы тонких парижских духов перемешивались с запахами сигар и трубочного табака. Семейство в полном составе собиралось редко и только по очень значимым поводам. И сегодня такой повод имелся: прошло ровно пять лет с момента трагической гибели Фридриха фон Брауна, главы клана и фактического его основателя. Но скорбная дата не могла притушить радость встречи и родственного общения.

Впрочем, когда все двадцать семь человек уселись за длинным дубовым столом на поминальный обед, неуместное веселье смолкло и лица родственников приняли подобающее случаю печальное выражение. Место во главе стола, за которым долгие годы неизменно восседал сам Фридрих фон Браун, на этот раз, впрочем, как и всегда после его кончины, пустовало. Когда официанты наполнили большие хрустальные бокалы красным рейнским вином, наступила тишина и взоры собравшихся устремились на тридцатилетнего Генриха фон Брауна, старшего сына покойного, который ныне как бы находился во главе клана.

Генрих взял искрящийся в свете электрического света бокал и неспешно поднялся.

– Сегодня мы собрались все вместе, пожалуй, впервые за последние пять лет. Увы, повод для такой встречи весьма печален: годовщина ужасной гибели нашего любимого отца, деда, свекра…

Генрих сделал скорбную паузу, пожал плечами и продолжил:

– Среди нас нет мамы, она так и не смогла пережить смерть отца. Этот большой стол без родителей мне кажется пустым…

Вновь наступила пауза.

– Трудно оценить всю тяжесть потери, которая постигла нас пять лет назад. Мы потеряли не только замечательного отца, но и мудрого наставника, талантливого человека, сумевшего за считанные годы стать одним из самых известных промышленников Германии. С полным на то основанием я могу сказать, что всем, что мы имеем сейчас, обязаны отцу. Это он дал нам возможность достойно жить, приносить заметную пользу отечеству, гордиться фамилией фон Браун.

Генрих обвел взглядом всех родственников, будто ища в их глазах поддержки. Потом продолжил:

– Потеряв отца, мы все ощутили трудность того дела, которым он занимался. Словно атланты перестали держать небо, и оно всей тяжестью опустилось на наши плечи… Я предлагаю почтить память нашего великого Фридриха фон Брауна, которого мы никогда не забудем.

Все молча поднялись, сдержанно пригубили вино, потом сели и взялись за серебряные приборы. Проворные официанты раскладывали по тарелкам саксонского фарфора фаршированных рябчиков, жаренных на углях куропаток, медальоны из оленины… Звенел хрусталь, стучало о фарфор серебро, тихо переговаривались гости… Время от времени кто-то произносил тост о безвременной смерти дорогого Фридриха, которая вырвала штурвал семейного бизнеса из надежных рук умелого капитана. На этом произносимые вслух фразы обрывались, но в воздухе отчетливо повисало непроизнесенное: теперь корабль клана Браунов сбился с курса и рыскает без руля и без ветрил…

Справедливости ради следует сказать, что так оно и было. В прессе уже стали появляться публикации о том, что империя Браунов переживает не самые лучшие времена. Если бы это было так! Не только пресса, но и многие капитаны германского бизнеса даже не предполагали, насколько плохо обстоят дела во всех звеньях этой огромной, некогда идеально отлаженной промышленной империи. Но, как ни скрывай ситуацию, она рано или поздно станет достоянием гласности, и тогда… Тогда падение курса акций, отток инвестиций, активизация кредиторов – крах!

Печальная трапеза подошла к концу, гости общались в голубой зале, а трое сыновей Фридриха фон Брауна, проигнорировав младшую сестру Еву, незаметно удалились в кабинет отца. В этой большой, обшитой мореным дубом комнате все оставалось так, как и при жизни хозяина: старая мебель, тяжелые портьеры, мрачные старинные картины с поблекшими от времени красками, сабли, кинжалы и пистолеты из восточной коллекции отца, огромный, как саркофаг, письменный стол с массивным чернильным прибором. Картину довершали мраморные бюсты римских полководцев и греческих мыслителей, водруженные на темные дубовые подставки.

– Веселенькая обстановка, как на кладбище! – входя в кабинет, мрачно заметил двадцативосьмилетний Вилли. – Под стать сегодняшнему поводу.

– Я всегда не любил его кабинет, – признался двадцатипятилетний Герман. – Этот стол, эти лики греков… Такое впечатление, что ты находишься не в кабинете, а в склепе. К тому же он порол меня здесь несколько раз…

– Я что-то не понял, мы собрались обсуждать обстановку кабинета отца? – процедил сквозь зубы Генрих. – Или у нас больше нет проблем?!

Братья расположились в глубоких кожаных креслах. Вилли сунул в рот сигарету и щелкнул золотой зажигалкой, а Генрих стал возиться с сигарой.

– А что, собственно говоря, происходит? – нарушил молчание младший из братьев. – На какие проблемы ты намекаешь?

Его вопрос повис в воздухе. Наконец, заговорил Генрих:

– Видишь ли, мальчик, я понимаю твое увлечение автогонками, аэролпланами и девочками, но ты бы мог иногда спускаться на нашу грешную землю. И если бы хоть иногда вникал в дела семьи, то не стал бы задавать глупые вопросы и смотреть на нас такими наивными глазами. Вот в этом узком кругу я могу тебе сказать, что мы на грани краха.

– Как это могло произойти? Почему?

– Ну, например, потому, что твой брат, – Генрих посмотрел на Вилли, – увлекшись чистой коммерцией, забыл о необходимости усовершенствования двигателей, магнето и прочего оборудования. И нынче наши автомобили перестали продаваться. А англичане и американцы продвигаются вперед семимильными шагами. И «Мерседес» научился делать машины куда более конкурентноспособные, чем старье твоего брата…

– Что за тон, Генрих! – Вилли еще больше помрачнел. – Да, у меня действительно есть определенные проблемы со сбытом. Но это временные трудности.

– Ты сам себя обманываешь… Надо было совершенствовать конструкцию. Я не раз говорил тебе об этом.

– Нет, Герман, ты только посмотри на нашего старшего! И это он говорит о моих просчетах, о необходимости модернизации… А ответь-ка мне, Генрих, что у тебя происходит с самолетами? Почему ты, как и я, на краю краха?!

– Стойте, стойте, дорогие мои братья! Я что-то не могу понять, зачем мы здесь собрались. – Герман даже оторвался от кресла. – Конечно, я далек от всех ваших дел, но всегда же можно взять кредиты, привлечь молодых талантливых конструкторов… Отец, помню, говорил, нет безвыходных ситуаций…

Его тираду прервал заглянувший в кабинет дворецкий в отутюженном фраке:

– Простите, господа. Не желаете ли выпить коньяку из запасов гера Фридриха?

Пока старик возился с бутылками и бокалами, все трое хранили молчание. Наконец, дворецкий убрался, но пауза продолжалась еще какое-то время. Ее нарушил Вилли. Он медленно цедил сквозь зубы слова, казалось, что каждое дается ему с большим трудом:

– Герман прав, какого черта мы будем выяснять, кто из нас в чем виноват! Главное, мы все на краю большой ямы. Честно говоря, я вообще ничего не понимаю. Отец сгорел заживо, а машина оказалась исправной, и никто не смог объяснить причину аварии!

Он понюхал широкий, сужающийся кверху бокал с маслянистой жидкостью соломенного цвета, сделал маленький глоток.

– А потом сразу же начались проблемы! Упал спрос на автомобили, ничего не получается с самолетами, произошли два страшных пожара, от последствий которых мы до сих пор не избавились. И это в то время, когда пришла пора расплачиваться за кредиты! А тут еще начались забастовки… Все одно к одному!

Некоторое время все трое смаковали уникальный, многолетней выдержки коньяк. Но вкуса никто не чувствовал. Наконец, младший брат нарушил молчание.

– Я не хочу вас обидеть, Генрих и Вилли, но, быть может, дело в том, что отец обладал предпринимательским талантом, которого вам не хватает? Помните, как еще пять лет назад газеты писали, что Крупп и Браун – это два локомотива, которые сделают Германию величайшей из держав?..

– Ах, оставь, Герман! Все это чушь. Уж мы-то знаем, что никакими особыми талантами отец не обладал. Ему просто везло. Я прав, Вилли?

Средний брат мрачно кивнул и продолжил мысль старшего:

– Отец не разбирался в экономике. Он не знал, в чем разница между дебетом и кредитом. И уж тем более у него не было никаких инженерных знаний или чрезвычайных организаторских способностей. Он-то и на совете директоров появлялся лишь тогда, когда не присутствовать было просто нельзя. И не думай, что он принимал какие-то гениальные решения, просто подписывал бумаги, которые без него не могли иметь хода. Ему действительно сопутствовала удача!

– Как на одной удаче можно добиться такого успеха? – Герман был искренне удивлен.

– Есть вещи, на которые просто невозможно дать ответ! – Генрих опустил на стол бокал, затянулся сигарой, откинул назад голову и стал пускать тонкие круги дыма вверх к потолку.

– Головокружительная карьера отца – загадка для всех. В 1863 году он взял в кредит несколько тысяч марок и отправился в Россию: хотел скупить антиквариат и с выгодой перепродать. Мама говорила, что он уехал в пальто, шляпе и с тросточкой, в саквояже лишь смена белья. А назад вернулся без антиквариата и без денег, только с каким-то перстнем. С этого момента все и пошло-поехало. Каким-то непостижимым образом он стал владельцем мыловаренного завода…

Генрих допил коньяк и затянулся сигарой.

– Потом этот первый заводик по переработке нефти. Потом производство автомобилей. Потом самолеты. Самое новое, самое перспективное – все шло ему в руки! И успех достигался во всем, за что он брался!

– А он вам как-то объяснял свою удачу? – Герман переводил взгляд с одного брата на другого.

– Нет, – Вилли покачал головой.

– Я как-то спросил, – Генрих затушил сигару. – Он только рассмеялся и сказал, что секрет заключен в перстне Иуды. Пошутил, конечно!

– Тот перстень, что отец всегда носил на мизинце?

– Ну да.

– А может, это не шутка? – вступил в разговор Вилли. – Он с ним никогда не расставался. Вы будете смеяться, но я все чаще думаю, что перстень приносил ему удачу.

– Не знаю, – пожал плечами Генрих. – В это трудно поверить. Отец говорил, что после его смерти он достанется мне. Но я так и не испробовал его чудодейственной силы.

– Забавно, – хмыкнул Вилли. – Но буквально за пару месяцев до своей гибели он мне сказал то же самое!

– Не понимаю отца, – Герман встал с кресла и забегал по комнате. – Выходит, это кольцо он обещал каждому из нас?

Генрих тоже поднялся.

– Получается так, мой мальчик. Ты просто плохо знал своего папочку. – И хотя грех сегодня плохо отзываться о покойном, он был очень своеобразным человеком. Смеяться над всеми, унижать людей было для него любимым занятием. Там, где появлялся отец, неизменно возникали склоки и неприятности. Вы скажите, он нас-то любил? Еву – да, любил. Наверное, потому, что долго ждал ее появления. А нас – нет!

– Мама говорила, что таким он стал после возвращения из России. – Вилли вновь наполнил коньяком бокалы братьев. – Я все хочу спросить, у кого теперь находится это чертово колечко? У тебя, Генрих?

– С чего ты взял?

– Тогда, значит, у тебя, Герман?

– Ты что! Я видел это кольцо в последний раз, когда вернулся на каникулы. Это было за неделю до его гибели. А мама не говорила, где оно?

– Я спрашивал, – Вилли вновь закурил. – Она сказала, что не помнит, не обратила внимания. Да оно наверняка осталось на нем, он ведь с ним никогда не расставался.

– А почему его не сняли с пальца перед захоронением? – спросил Вилли. – А ну-ка Герман, давай восстановим первые часы гибели отца. Ведь ты с мамой был дома, когда это все произошло.

– Да я уже тысячу раз рассказывал, – начал Герман…

* * *

…Пятнадцатого мая 1893 года Герман встал рано и до завтрака принялся играть в теннис у стенки. Часов в восемь он увидел отца – тот необычно быстро шел к своему новенькому «Бенцу». Герман окликнул его, но отец только взглянул на сына и молча стал садиться за руль. Механик было поспешил к нему и спросил, не надо ли вызвать шофера. Но гер Браун только отмахнулся от него и завел мотор.

За столом во время завтрака Генрих спросил у матери, что могло случиться?

– Яне знаю, куда он умчался, и очень обеспокоена, – ответила Герда Браун. – Дворецкий сказал, что Фридрих уехал до завтрака и выглядел очень озабоченным.

Герман в одиннадцать собирался ехать с друзьями на пикник. Но именно в это время дворецкий доложил, что прибыл какой-то полицейский чин и непременно хочет увидеть фрау Браун. Полицейский долго прокашливался, извинялся и в конце концов заявил, что около девяти утра на Цюрихштрассе произошло ужасное происшествие: «Бенц» фон Брауна на большой скорости врезался в бетонное ограждение и сгорел дотла. Человек, сидевший за рулем, так сильно обгорел, что требуется его опознать.

Герда сразу же потеряла сознание, а Герман хаотично заметался по залу: он был в полной прострации.

На другой день мать и сын Брауны отправились в городской морг. Герда осталась снаружи, а Герман вошел в пропахшее формалином, горем и смертью помещение. Старый патологоанатом говорил какие-то слова, но он ничего не слышал. Тело, покрытое простыней, лежало на металлической тележке.

– Вы готовы, молодой человек? – спросил врач.

Герман кивнул, и санитар поднял простыню, покрывавшую голову трупа. Практически вся она была обугленной. Зрелище было чудовищным. Герман, помимо воли, сделал пару шагов назад.

– Яне могу сказать, кто этот человек, – пролепетал он.

– А вы зайдите с другой стороны, – посоветовал патологоанатом, – там есть одна характерная особенность.

Борясь с подступающей дурнотой, Герман обошел стол-каталку. Левую нижнюю часть лица пламя пощадило, и молодой человек увидел под ухом большое родимое пятно. Герман отвернулся и отошел в сторону:

– Да, это отец. Я узнал его по характерному родимому пятну.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Это Фридрих фон Браун, – сказал Герман и поспешил к выходу.

Потом был большой съезд родни, близких, друзей, возгласы, стенания, слова соболезнований, общая растерянность. Отпевали фон Брауна в закрытом гробу, в костеле, была скорбная речь священника… На траурной церемонии присутствовали некоторые члены правительства, многие воротилы германской экономики. Фридриха похоронили в семейном склепе, который за год до того был построен по настоянию Герды Браун. Ее мужу пришлось лечь под тяжелую каменную плиту первым, чтобы дожидаться прихода остальных Браунов. Впрочем, уже через год с небольшим плиту вновь подняли, чтобы положить к мужу его жену…

* * *

– Так ты руки отца не видел? – спросил Генрих.

– Таким образом, есть все основания считать, что перстень остался у него на пальце, – задумчиво произнес Вилли.

– Если он не приглянулся кому-нибудь из похоронного бюро, – заметил Герман.

– Не думаю, что кто-то мог присвоить перстень Фридриха фон Брауна, – продолжил Вилли. – Побоялись бы…

– А чего им было бояться?! Ясно, что гроб никто открывать не станет, а о перстне у них не спросили…

– А может, он расплавился, – задумчиво произнес Генрих.

Дверь в кабинет вновь отворилась. Вошла Ева с бокалом вина. Она была уже навеселе, ее пристрастие к спиртному начинало беспокоить братьев.

– Мальчики, вы что-то совсем позабыли о гостях.

– Ева, побойся Бога! Какие гости?! Ты помнишь, по какому поводу мы сегодня собрались? – Генрих подошел к сестре и взял из ее рук бокал. – Девочка, тебе уже хватит набираться. А то ты сейчас пойдешь и предложишь собравшимся немного потанцевать.

– Ой-ой-ой! Какие у вас скорбные лица. Можно подумать, что вы до сих пор не можете смириться с кончиной папаши!

– Послушай, Ева, – Генрих слегка встряхнул ее за плечи, – ты случайно не помнишь, куда делся перстень с черным камнем, который отец всегда носил на левом мизинце?

– Понятия не имею! А вы что, все еще не можете до конца поделить его наследство? Да это колечко, как я думаю, не стоит и ста марок.

– Перестань нести чепуху, – повысил голос Вилли. – Этот перстень – семейная реликвия.

– Хороша реликвия! Реликвией семейства Браун является еврейский перстень!

– Ева, нам сейчас некогда препираться с тобой, – Вилли начинал раздражаться. – Ты пьяна, и в такой день это возмутительно…

– Спокойно, Вилли, спокойно! – Генрих попытался остановить брата и вновь взял Еву за плечи. – Детка, а откуда ты знаешь, что это перстень евреев? Тебе папа что-то рассказывал о нем?

– Ничего он мне о нем не рассказывал. Я сама прочитала…

– Прочитала? – Вилли тоже оторвался от кресла. – Где? Где ты могла об этом прочитать?

– Да в этих бумагах, что принесли из папиной конторы. Из его сейфа. Такая небольшая стопка. В ней была коричневая папка. Вот ее я и открыла.

– Что это были за бумаги, Ева?

– Какие-то записи, по-моему, по-русски. И их немецкий перевод. Во всяком случае, мне так показалось.

– Где эти бумаги? – в один голос спросили Генрих и Вилли.

– Я не помню. Надо поискать…

– Ева, это очень важно, ты должна немедленно найти их. – Генрих старался скрыть волнение. – Понимаешь?

– Хорошо, я потом их поищу…

– Не потом, а сейчас же!

– Хорошо, когда приедем, я поищу.

– Откуда приедем? Куда ты собралась ехать?

– Да вы что, совсем забыли, что мы должны ехать на кладбище, навестить родителей? Все уже собрались. Вы ехать-то собираетесь?..

Вереница людей в темных строгих костюмах растянулась вдоль кладбищенской аллеи. Когда все собрались у входа в семейный склеп Браунов, служитель отпер замок. Генрих вошел первым. Здесь пахло тленом, пылью и цементом. За ним последовали братья, сестра, еще несколько человек. Маленькое помещение не могло вместить всех пришедших, и большинство предпочло остаться снаружи. Солнце начинало садиться, его лучи пробивались сквозь мозаику стрельчатого окна. Генрих думал: нужно ли ему, как нынешнему главе клана, что-то говорить или можно обойтись скорбным молчанием. Он решил промолчать. Вошедшие неловко переминались с ноги на ногу.

В центре аккуратно забетонированного пола находилась большая каменная плита, в которую были врезаны четыре металлические кольца.

«Дверь в забвение, – грустно подумал Генрих. – Придет время, и этот камень поднимут для меня. Нет, нет, об этом и думать пока не стоит. А что, если поднять эту плиту и поискать перстень? Может, и в самом деле он нам поможет?»

Он посмотрел на Вилли. Их глаза встретились, и Генрих готов был поклясться, что брат думал о том же.

* * *

Действительно, Вилли сам завел этот разговор.

– Послушай Генрих, – они возвращались в одной машине, и Вилли выглядел задумчивым. – Возможно, это идиотизм, но мне решительно хочется проверить, не остался ли этот перстень на пальце отца.

– В таком случае в этой машине едут сразу два идиота…

Герман по очереди посмотрел на обоих.

– Только не берите меня в свою компанию. Это святотатство! И какие основания нарушать покой отца?

– А вот проверим, – сказал Генрих. – Я бы хотел сначала посмотреть бумаги. Думаю, наша сестричка припрятала их на всякий случай.

По возвращении братья вновь оккупировали кабинет Фридриха фон Брауна. Ева обрадовала их и действительно притащила тонкую коричневую папку.

– Вот здесь, – начала она, было, – есть и оригинал, и…

– Послушай, детка, мы сами разберемся. Отправляйся в гостиную, ты же теперь за хозяйку дома, – Генрих спешил быстрее отделаться от сестры.

Ева сделала обиженную гримасу и вышла.

Генрих, слегка волнуясь, открыл папку. В ней были две тонкие стопки бумаги, прошитые и опечатанные. Братья склонились над столом. Один сшив исписан ровным красивым почерком на непонятном языке. Скорее всего, на русском. Второй, безусловно, был немецким переводом. Знак апостиля свидетельствовал, что перевод точно соответствует оригиналу.

– А ну-ка, читай вслух, – велел Генрих младшему брату и откинулся на спинку кресла. Тот послушно взял немецкий текст:

– Я, Георгий Карлович Рутке, служил в Департаменте криминальных дел писарем при следователе Небувайло, и в 1834 году протоколировал следствие по делу о дворянине Боярове, совершившего смертоубийство князя Юздовского в ходе запрещенной государем императором дуэли на пистолетах. Причиной дуэли явился перстень, якобы принадлежащий христопродавцу Иуде и обладавший магическими способностями, в наличии которых я впоследствии убедился и о его истории разузнал много столь же невероятного, сколь и интересного, о чем постараюсь правдиво рассказать в ходе дальнейшего повествования…

Когда чтение было завершено, за окнами уже смеркалось. В кабинете Фридриха фон Брауна повисла тишина. Первым ее нарушил Вилли:

– Я очень любил в детстве авантюрные романы и сейчас слушал, как захватывающую книгу… Неужели это все правда?

Герман откашлялся.

– Выглядит все достаточно логично. Последовательно и достоверно. И потом, оба текста официально заверены… Не похоже на обычную фальшивку…

– А удивительное везение отца началось как раз после его возвращения из России, – сказал Генрих. – Только перстенек этот не очень хороший… Тут вот еще одна дописочка имеется…

И, достав из папки еще один листок, показал братьям. Все сразу узнали почерк фон Брауна.

– Послушайте! – Генрих водрузил на нос пенсне и стал читать своим ровным, лишенным всяких эмоций и интонаций голосом:

– Я не знаю, кто станет читателем этих бумаг. Скорее всего, один из моих сыновей. Кем бы он ни был, считаю своим долгом заявить: так называемый перстень Иуды убедил меня в том, что сатана есть! А коли так, то есть и Бог! И существование второго страшит меня более, чем существование первого, ибо Бог никогда не простит мне даже непреднамеренного вступления под знамена своего антипода. Я хотел, но так и не смог избавиться от этого проклятого перстня. Завещаю сделать это тому, кто сегодня читает сии строки…

Генрих сделал небольшую паузу и закончил:

– Фридрих фон Браун, Берлин, 14 мая 1893 года… За день до смерти!

Братья переглянулись.

– Совпадение?!

– Может, и совпадение. Только перстень действительно непростой, – Генрих обвел братьев многозначительным взглядом.

– Тогда, может быть… – произнес Вилли.

– Пожалуй. Что думаешь, Герман?

Младший сын покачал головой.

– Тревожить прах отца – большой грех… И ради чего?! Вы что, братья, думаете, этот перстень и в самом деле избавит нас от банкротства? Что за вера в сверхъестественное? Двадцатый век на носу, мы сами делаем самолеты!

Генрих вновь стал разминать толстую сигару, затем «гильотинировал» ее и начал аккуратно облизывать кончик. Покончив с подготовкой, он окунул ее в пламя золотой зажигалки, затянулся несколько раз и, когда туго свернутые табачные листы оделись в огненную корону, произнес:

– Меня больше всего интересует не столько этическая сторона предстоящей процедуры, сколько юридическая. Честно говоря, я не уверен, что мы можем без согласия властей эксгумировать останки отца.

– Речь не идет об эксгумации как таковой, – возразил Вилли. – Мы лишь поищем в гробу… Да и вообще, стоит ли предавать это огласке? Я уверен, что мы сможем все сделать тайно, без шума и очень быстро…

* * *

Около пяти часов пополудни братья Брауны подошли к невысокому склепу со стрельчатыми окнами. Солнце садилось, в этот час кладбище было практически безлюдным. Двое рабочих в черных комбинезонах их уже ждали, с веревками, ломами, блоком, портативной лебедкой и карбидным фонарем.

– Вам все ясно? – спросил Генрих. – Ищем кольцо на левой руке усопшего. Прошу вас быть аккуратными и ничего не повредить…

Они открыли дверь склепа и вошли внутрь. Было еще достаточно светло. Рабочие ловко продели в кольца толстые веревки, повесили под потолком блок и принялись крутить ручку лебедки. Тяжелая плита поддалась и начала медленно выходить из пола. Они работали молча, движения были быстры и суетливы. Так всегда бывает, когда чувствуешь, что делаешь нечто предосудительное.

Наконец, плита оторвалась от пола и стала медленно подниматься вверх, открывая зловеще чернеющий проем. Из сырого подземелья донесся тяжелый, смрадный запах тления. Герман не выдержал и выскочил наружу. Рабочие застопорили лебедку ломом, замотали лица каким-то тряпьем и осторожно спустились вниз, подсвечивая себе фонарем. Генрих и Вилли боролись с подступающей тошнотой.

– Вон тот, – указал Генрих на гроб у стены склепа. – На нем наружные замки… Помните – левый мизинец…

Медленно тянулись минуты.

– Есть! – раздался наконец долгожданный возглас.

Через пару минут один из рабочих протянул наверх руку со скомканной тряпицей. Вилли наклонился и брезгливо, но аккуратно ее взял.

– Держи, как договаривались, – сказал он и вложил в грязную руку несколько купюр. – Я даже добавил премию!

– Спасибо, гер Браун, – донесся снизу замогильный голос.

Вилли и Генрих вышли наружу.

– Ну, вот это и есть перстень Иуды, – произнес Вилли, развернув тряпку.

Братья смотрели на страшный «сувенир» из глубины тысячелетий. Никто из них не смог бы сейчас описать свои чувства. Может быть, растерянность и страх были главными…

– Поехали, дома разберемся, – скомандовал Генрих. Все трое быстро направились к маленькой калитке, выходящей на пустырь, где их поджидала конная коляска.

Добравшись до дома, они долго принимали душ и брызгались одеколонами, но все равно не могли избавиться от запаха склепа, который, казалось, намертво въелся в кожу. Тем временем прислуга тщательно вымыла перстень в спирте и отполировала его мягкой фланелью.

Через час братья вновь расположились в кабинете фон Брауна, за столом, затянутым тяжелым зеленым сукном. В центре лежал перстень, он блестел, как новенький. Львиная морда загадочно скалила невидимые зубы. Черный камень казался бездонным глазом, гипнотизирующим каждого по очереди. От него веяло неосязаемой угрозой. Может быть, поэтому никто не спешил взять его в руки и примерить. Братья молча рассматривали необычный предмет.

– Ну, и чьим он будет? – не выдержал Герман. – Отец, оказывается, обещал его каждому из нас. Если хотите, решайте между собой. Я ни на что не претендую.

Генрих взял перстень, хотел примерить, но у него ничего не получилось.

– Не лезет, – удивленно сказал он. – Вилли, попробуй!

Но и средний брат не смог украсить себя львиной мордой.

– Что-то маловато…

Оба посмотрели на младшего.

– Видно, тебе достанется отцовский подарок…

– Сдается мне, что вы просто боитесь гнева Господнего, – сказал Герман. – Ну, ладно, давайте…

Герман взял перстень, но он не наделся даже на мизинец.

– Странно! Как же его носил отец?

Братья удивленно переглянулись.

– Ведь у него была крупная рука и толстые пальцы…

Дверь открылась. На пороге стоял дворецкий.

– К нам пришел полицейский, – почтительно доложил он. – Чтобы поговорить с кем-то из господ…

Братья переглянулись еще раз, теперь с тревогой. Уж не прознали ли власти об их противоправных действиях?

Генрих первым пришел в себя.

– Проси! – распорядился он.

Через пару минут в кабинет вошел грузный краснолицый мужчина в полицейском мундире.

– Прошу меня извинить, господа! – трубным голосом произнес он. – В вашем фамильном склепе оборвалась плита и раздавила кладбищенского рабочего. Его товарищ утверждает, что они выполняли ваше распоряжение о вскрытии могилы и вы заплатили им за это деньги… Я понимаю, что это совершенно невероятно и, скорей всего, негодяи грабили склепы, пока Рок не наказал их. Но мне нужны ваши свидетельства!

Братья переглянулись в третий раз. Они явно были растеряны, даже Генрих не знал – что сказать. Пауза затягивалась, хотя все понимали, что она может вызвать подозрения.

Положение исправил Герман.

– Вы абсолютно правы в своих предположениях, – едва заметно улыбнулся он, не отрываясь от перстня. – Разве нам могло прийти в голову осквернить могилу отца? Конечно же, мы не нанимали этих проходимцев и не давали им никаких денег!

– Я так и думал, – удовлетворенно кивнул полицейский. – Значит, оставшегося в живых мошенника ждет тюрьма! Честь имею, господа!

Отдав честь и извинившись за беспокойство, неожиданный визитер ушел.

Некоторое время братья молчали.

– Ты быстро сориентировался, – сказал Генрих. В его тоне чувствовалось удивление и что-то еще. Пожалуй, какая-то новая оценка младшего брата.

Герман машинально крутил перстень и вдруг еще раз попробовал надеть. Совершенно неожиданно это ему удалось без всякого труда. От удивления он даже вскрикнул. И тут же стал быстро примерять – перстень легко надевался: на мизинец, на безымянный, на средний…

– Вы видите?! Похоже, он расширился!

– Невероятно! – воскликнул Вилли. – Как такое может быть?

– Да нет, наверное, у тебя просто руки вспотели, – выдавил из себя Генрих. Глаза у него приобрели испуганное выражение.

– Попробуйте сами, – произнес Герман. Но из этой затеи ничего не вышло: перстень мертво сидел на среднем пальце и не снимался.

– Да что за черт!

– Сейчас не время поминать нечистого, – одернул Вилли.

Герман раз за разом дергал кольцо, но безуспешно.

– И что мне теперь делать? – спросил он у старшего брата.

Но тот медлил с ответом. Он явно был растерян. Но все же взял себя в руки.

– Ничего не делать, – наконец вымолвил Генрих. Пожалуй, впервые за многие годы он не чувствовал себя главным в семье.

– Теперь ты стал хозяином перстня и, если верить всей этой писанине, в семью должна вернуться удача. От тебя требуется одно: никогда с ним не расставаться и никому не передавать.

– Вы, значит, начнете богатеть, преуспевать, а проклятый Богом Герман по-прежнему будет ждать от вас подачки, – младший хитро смотрел на братьев.

– Разве тебя кто обижал? – Вилли навалился грудью на стол. – Может, тебе не хватало на твоих девочек и всякие железки? Ты в чем-то нуждаешься сейчас? Хочешь, бери на себя производство аэропланов – работы хватит на всех.

– Э, нет! – Герман по-прежнему улыбался. – В производственных делах я вам не помощник. Вот летать я люблю. Можете взять меня испытателем. Но деньги мне нужны уже сейчас!

– Получишь. Сколько тебе? – сказал Генрих, доставая чековую книжку.