Текст книги "Ставка на жизнь"

Гончарова Лена мне говорила: «Молись, молись и молись». Невестка Лена с сыном советуют покреститься, а Алик Сапаргалиев пишет: «Сейчас главное молитвами и покаяниями привлечь для помощи и лечения высшую энергию. К этому нужно относиться очень серьёзно. Врачи выполняют волю Бога. Порой врачи сами удивляются, когда безнадёжный больной выживает, и говорят, что это чудо, а это просто Господь проявляет так свою энергию. Чудо – это деяние, которое совершается вопреки всем законам природы и неподвластно человеческому разуму. Стучись, чтобы тебя услышали». К каждому из этих советов я отношусь хорошо, ибо они видят своё спасение и спасение других в вере, и ничего плохого в этом нет. И вспоминаю отношения между верующим Львом Толстым и безбожником Антоном Чеховым. Антагонисты по вере, они постоянно встречались друг с другом, не могли друг без друга, при этом Толстой запретил своей дочери даже смотреть в сторону Чехова, а у последнего после встречи со Львом из горла бежала кровь. Но они неизменно встречались, более того, Чехов даже ухаживал за больным Толстым, и умерли они с небольшой разницей лет, а Чехов в последнем рассказе обратился к Богу. Наверное, когда судьба подталкивает человека к последнему рубежу, он сдаётся, его упрямство растворяется, как туман под солнцем, но в том-то и дело, что я верю в Бога, творца, но крещения боюсь, ибо оно накладывает реальные ограничения в моих действиях, привычках и мыслях, а этого я не хочу менять. Хотя болезнь уже начала накладывать всё новые и новые ограничения. И я вспоминаю одну встречу у меня в кабинете – Алика и Ахматжона. Алик тогда бросил выпивать и курить и мечтал о хадже, а Ахматжон говорит ему: «Али, подожди до шестидесяти пяти лет, женщин перестанешь любить – и тогда иди»…

Моя надежда, пусть посредством не очень хорошей по своим последствиям операции, умерла. Радовался я не много, ибо скоро стал понимать, что с таким состоянием придётся жить, по крайней мере, полгода, а сейчас я нахожусь в самом начале пути своих мучений. Аппетита особо нет, но заставляю себя съесть протёртый рыбный суп. Несколько ложек подавляют чувство голода, но больше есть боюсь, хотя жена просит, чтобы я ел. Мне суют фолиевую кислоту, железо для восстановления организма после химии. На меня нападает слабость, какая-то боль слева в животе, не говоря о шее, спине и кишке. Я хожу пару часов между кухней, балконом и ковриком, что на полу. Сидеть я не могу – так, по нескольку минут, поэтому либо стою, либо лежу. Надежда варит суп с креветками, пахнет вкусно, но меня это не трогает. Я чувствую себя бесполезной вещью, с которой ещё надо сдувать пыль, стирать и гладить, но покорно соглашаюсь на массаж, который предлагает жена.

После массажа иду в магазин, несмотря на протесты моей половины. Иду медленно, так, что мой сосед Феликс после инсульта уже обгоняет меня, но я иду. Покупаю домашнюю сметану, лук, свёклу, морковь и творог. Четыре килограмма за спиной кажутся тяжёлыми, но я прихожу домой. Через некоторое время пошёл снова – не оказалось муки. Приготовил тесто. Голова стала кружиться, слабость обуяла тело, и я лёг на диван. Через тридцать минут поднялся, заставил себя лепить калачи. Они получились красивыми. Первую партию сунул в печь и снова упал на диван. Поднялся вовремя, калачи не сгорели, только подрумянились. Заложил новую партию, всё получилось удачно. Надежда оценила, а я сообщил о калачах невестке. От неё получил благодарность и сообщение о том, что калачи в малых дозах ест Гриша, самый младший. Мне приятно, что и малыш распробовал. А ещё Маша прислала СМС – благодарила за плов. Жена оценила моё искусство, а я начал лечить кишку народным способом – льдом. Сделал два прикладывания, и стало легче, эффект лучше, чем от мазей. Завтра продолжу, самое народное средство от геморроя – это сосульки. Можно прикладывать предварительно отваренный и замороженный в холодильнике тысячелистник. Потихоньку делаю зарядку, а куда деваться? С одной стороны, физические упражнения запрещены, но с другой – как их не делать, если спина и шея требуют?

Конечно, мне ещё повезло: у меня нет давления, не болит сердце, нет диабета. А то встретил мужика, у которого кардиостимулятор и рак. Ему химию отказываются делать – сердце не выдержит, а операцию на сердце делать рак не даёт. Люди попадают в безвыходные ситуации в таких случаях. А на фронте без перемен, только ещё и взрыв на Крымском мосту. Теперь жду взрыва в Москве, терроризм нагл: не останавливаешь его жёстко – он быстро распространяется и бьёт по больным точкам. Агентами ВСУ территорию России хорошо насытили, похоже, жди беды в любом месте. Взрыв и готовили не просто так – ко дню рождения президента. Поэтому пишу внучке в Москву, чтобы была осторожнее.

Потом приглашаю Толю Бугая на плов, он прилетает 15 октября в отпуск. Сейчас пять утра, воскресенье, не спится, поэтому успеваю писать. Не знаю, прочитает ли кто-нибудь всё, что я пишу, поможет ли кому-то, но себя я занимаю этим делом. Жизнь всё же движение, действие, посему каждый должен искать свой смысл жизни в любой ситуации, стараться быть полезным.

Впервые это заболевание назвал раком Гиппократ, легендарный древнегреческий целитель. «Карцинома» с греческого переводится как «рак», так как она была похожа на краба с выростами, расползшимися в разных направлениях. Это большинство людей знают, но странно, что до сих пор нет простой диагностики заболевания, притом что одни только США тратят на исследования рака около семи миллиардов долларов в год! Я уже не говорю о быстром лечении. А ведь на него тратятся всеми странами колоссальные средства. Одна наша страна в 2018 году затратила только на лечение больных в стационарах 85,1 миллиарда рублей, а затраты на одного онкобольного составили пятьдесят семь тысяч рублей. В этом году ожидается почти сто тысяч рублей. Казалось бы, есть показатели крови, указывающие на возможное заболевание раком, к примеру гемоглобин, но вот у моего знакомого уже полгода он плохой, а диагноза нет никакого. Я думаю, что необходимо брать несколько показателей, кои вместе должны определить не только диагноз, но и больной орган. Сердце же не поражает рак, его клетки не делятся, так же как и клетки глаз. Может, где-то в этом надо искать разгадку? Если клетки сердца не перерождаются в раковые, то какой механизм это держит? Вся сегодняшняя онкология идёт по двум направлениям:

1. Лечение.

2. Операция.

Лечение состоит в основном из химиотерапии, когда раковые клетки, грубо говоря, пытаются уничтожить введением ядов, причём для разных органов эти лекарства отличаются. Затем применяют лучевую терапию. В последнее время и протонную, в России несколько таких центров. В Новосибирске применяют метод гипертермии, новосибирские учёные были одними из первых в мире по разработке этого метода. Уменьшив размножение раковых клеток до нужных пределов, оперируют. Однако основная проблема – в ранней диагностике и профилактике. Именно эти задачи являются главными. Мы, сами люди, кстати, тоже виноваты, что не обследуемся, как того требует наш возраст, хотя и система профилактики государства пока ещё на низком уровне. Да что у нас? Вот письмо от Паши Пешеля из Германии: «Добрый вечер. Насчёт онкологии здесь можно всё забыть, всем делают операции и облучают, если это не сработает, то всё. Были таблетки, кое-кто, по их прогнозам, вылечился, но через полтора года всё вернулось и уже ничего не могли сделать. Все мои коллеги, у кого обнаружили рак, поумирали. Это у них простое зарабатывание денег на фармацевтической промышленности». Если сравнивать его письмо с нашей действительностью, то у нас многие живут, и долго…

Вообще, лечение во всём мире примерно одинаковое, конечно, есть зависимость от конкретного региона. К примеру, в Москве, Питере побольше разных методов и клиник, впрочем, так же как и в Германии – взять Мюнхен. Но есть нюансы. Вот как пишет мой одногруппник Олег Болдырев, лечивший свою жену от этого недуга: «В своё время столкнулся со следующей проблемой при лечении. Каждый врач – сторонник одного, максимум двух, методов лечения. Проблема получить полную консультацию по всем методам, которые доступны.

В Москве, если идёшь в Герцена, обязательно оперируют, там сильная хирургия. На Каширке, наоборот, сильная химия, и оперируют гораздо меньше». Каширка – это наш НИИ онкологии имени Блохина, легендарного учёного и врача, раньше, при социализме, это был главный центр по лечению рака. Относился он к Академии медицинских наук. У меня много моментов, связанных с этим центром. Я бывал там, и не раз, мне было тогда как-то страшно ходить по больничным корпусам этого огромного центра и видеть больных. Не единожды останавливался в его гостинице «Дом учёных», где встречался с разными людьми – от Ивана Тютрина до Анатолия Ивановича Потапова, который и создал в Томске филиал НИИ онкологии (впрочем, и другие центры). Я лично участвовал в создании филиала НИИ психического здоровья. При социализме Академия медицинских наук выполняла организующую роль в научных исследованиях, сегодня эти функции утеряны, многие средства, выделяемые на науку, дублируются, расходуются нерационально. Но это отдельная тема…

Многое в лечении конкретного человека зависит от конкретного врача.

Моя ситуация заключается в том, что мне самому нужно принять решение. Мне предстоит ещё одиннадцать процедур химиотерапии за полгода. С болью и плохим стулом я живу только неделю. Питание из-за боли сократил до минимума, но с другой стороны, силы нужны ещё на полгода. Поэтому я понимаю врачей, которые советуют сделать операцию колостомы, они исходят из того, что человеку нужно питаться нормально при таких нагрузках. Но я понимаю и других врачей, которые не советуют делать: во-первых, любая операция – риск, во-вторых, полного запора у меня нет, газы отходят – терпите, дорогой товарищ. А решение, в принципе, принимать мне. Вес уменьшился до шестидесяти восьми килограммов. У меня появляется своя версия происходящего. Частый стул – результат раннего заполнения желудка, то есть мой кишечник не освободился от старой, ещё недельной давности пищи, когда и произошло вываливание кишки. Сейчас я стал есть только жидкое и употреблять киви, именно оно растворяет старые остатки, и их надо вывести. Если это так, то нужно пить только бульон и есть киви. Вот и иду к врачу-проктологу Олесе Неделе, той, у которой хирургический стаж двадцать два года и которая меня совсем недавно прооперировала. Интересно, завяли ли мои розы у неё, времени-то прошло много. Но сегодня мы с ней будем разговаривать по широкому кругу вопросов. И главный вопрос я ей задам следующий:

«Сколько она хочет получить денег, если возьмётся за моё лечение до выздоровления?» Получит, когда у меня не будет этой болезни, а я обязуюсь выполнять все рекомендации, что скажет. Ведь сам я в жизни, когда было что-то неясно, шёл на такой риск по своей работе. Взять хотя бы Казахстан, где до нас занимались и страны Европы, и США и не смогли сделать, а я пообещал, что сделаю, и вот более пятнадцати лет выполняю обещание, и мне платят все эти годы вроде ни за что. А почему врач, ведущий пациента, не захочет рискнуть?

Мне неудобно перед дворником Сашей Пестеревым, грамоту от Кировского района ему пробил, а вот премию нет. Хотел сам выдать, но он говорит, что от жителей хочет, а для этого надо написать заявление. Пишу заявление и иду по соседям, потихоньку прошёл восемь квартир, ни у кого не возникло вопросов, все подписали. Хотел подняться на четвёртый, но пришлось бежать по нужде. Решил продолжить вечером, так как многие на работе в это время. Сосед из сороковой квартиры говорит, что мои калачи понравились. У меня спадает груз с плеч, ибо в принципе и этих подписей хватит, хотя, скорее всего, соберу ещё.

Готовлюсь к походу к врачу, не ем ничего, но в туалет бегаю часто. Может, мои предположения и верны, чистка ещё идёт. Так как киви растворяет не только пищу, но и слизистую оболочку, то ем мороженое с пробиотиками «Десант здоровья». Ещё есть другой вариант, который используют в институте колопроктологии. Восстанавливают ЖКТ препаратом «Фитомуцил», а потом псиллиумом. Вот что пишет мой московский знакомый: «Привет! Я делал операцию в НМИЦ колопроктологии имени Рыжих! Это старый, известный во всём мире центр проктологии! Занимаются только ЖКТ на самом высоком уровне – от онкологии до геморроя. Всё в одном месте, хорошо организовано, умеренные цены. Всё быстро, без волокиты. Поговори с проктологом, может, стоит приехать на консультацию в перерыве между химиями. С направлением многое бесплатно! Я делал операцию по полису!»

С группой поддержки входим в кабинет моей блондинки Олеси Недели, она как проктолог работает в «Сибирском докторе», что находится на улице Елизаровых. Олеся улыбается мне и пытается отправить группу поддержки за дверь, но сын начинает рассказ о моих похождения за последнюю неделю, и она разрешает всем присесть, а я встаю, мне сидеть никак не удаётся. Олеся быстро понимает проблему, смотрит мой анус и начинает вслух рассуждать:

– Если бы я работала в дежурном стационаре, а не в онкодиспансере, то по инструкции тоже бы отказалась от проведения операции, так как газы отходят и стул есть, но как онколог и проктолог понимаю, что при таких болях выдержать химиотерапию будет трудно, но её делать нужно в любом случае. Поэтому… (обращаясь ко мне) …вы согласны на операцию?

– Согласен, – я верю своей блондинке.

И она решает все вопросы с консилиумом по поводу направления, которое выписывает на 12 октября. Потом даёт рекомендации по питанию и удивляется моему методу ликвидации запора (киви плюс мороженое). Но выписывает своё, оставляя одно мороженое в день. Я спрашиваю:

– Розы увяли?

– Нет, одна стоит.

«Это хорошо, я тоже один», – думаю про себя. Затем остаюсь наедине и задаю свой вопрос. На что получаю в ответ её смех:

– Я не Бог, Лушников, иди, с тобой не соскучишься.

По гипертермии спросил. Её ответ:

– На ранней стадии хороший метод.

К информации о НИМЦ колопроктологии отнеслась хорошо и прописала мне тоже фитомуцил, как и в институте. Я пишу эти заметки правдиво, не боюсь выставить себя не в том свете, не виню врачей, но хочу, чтобы каждый больной понимал, что везде есть свои нюансы. Поэтому буду рад, если мои заметки помогут как врачам, так и пациентам выбрать правильное лечение. И я благодарен Дунаевой Людмиле, которая, по сути, пошла против консилиума и настояла на установке порта и интенсивной терапии.

А ведь могла просто сделать незначительную химию и успокоиться.

Нет, я всё-таки везунчик! Сейчас я вижу, что мне везёт повсюду. Родные опекают как младенца, может, незаслуженно, их опека даже умиляет. Меня возят, ездят со мной, стараясь найти лучшие варианты, поддерживают. Закупают бог знает что, сын с невесткой натащили рыбы, лука, свёклы, моркови, лекарств. Дочь постоянно дома, тоже не отстаёт. Мне хорошо не от того, что конкретно делают или покупают, а оттого, что они рядом. Внуки постоянно разговаривают, пишут, желают выздоровления. Может, это и есть счастье? Многие десятки людей стараются сказать или сделать доброе, что ещё можно желать? Проснулся 11 числа рано, в четыре. Очищение кишечника даёт прикурить, но это всё в жилу. Вечером я получил дивиденды и начал их отдавать. Перегнал моему почти уже соратнику по писанине, редактору Анне Вершининой, пять тысяч:

– На будущее, чтобы я не боялся писать☺.

Ответ последовал быстро:

– Пишите, конечно, сколько надо, я немного задержала корректуру для вас, у меня цейтнот, но к концу недели надеюсь взяться за ваши заметки, хотя читаю их по мере поступления. Мне очень нравится их дневниковость, искренность и откровенность.

Делюсь планами:

– Да у меня не горит, мне ещё хотя бы прибор простой сделать на капельницу. Чтобы польза была☺. От моей болезни.

Анна пишет:

– Я восхищаюсь вами, побольше бы таких людей в нашей стране, творческих, активных, готовых работать не на свою шкуру, а во благо других, удачи вам, уверена, у вас всё получится, должно обязательно получиться!

«Ещё ничего не сделал, а уже мне приятно делают», – проносится в голове. Перечисляю старшей сестре пять тысяч и пишу: «Может, сходишь к строителям и узнаешь, что будет стоить сделать туалет, плитку на пол и стены?» В прошлом году я успел поставить унитаз, а ремонт не успел. Получаю ожидаемое: «Серёжа, какая ерунда! Ты о чём думаешь? Всё это такая мелочь по сравнению с твоим здоровьем. Сделаем сами, только было бы здоровье у всех и не было б войны». Да, а война уже идёт, вчера президент не вытерпел, ударил по психологии украинцев, которые уже уверовали в свою безопасность, безнаказанность и непогрешимость. Психология победителей и вседозволенность овладели большинством украинцев. И это главное, что надо ломать, как бы это ни было прискорбно. Я не радуюсь ударам, но вспоминаю Монтеня, французского философа, который говорил, что есть люди, которые на их беду не воспринимают добро, и тогда нужно дать отпор. И приводит пример из истории, когда Александр Македонский разгневался на своего солдата и бросился на него с мечом. Солдат бегал по лагерю от него, а Александр гневался ещё больше. И тогда солдат выхватил меч и стал сражаться с полководцем. И чудо произошло – гнев у Македонского прошёл и он убрал меч. Так солдат остался жив.

Я видел, как простые украинцы радовались взрыву на Крымском мосту, для многих это было счастьем!

Но я на месте нашего президента добавил бы в речи, что каждый удар по мирным городам Донбасса, российским территориям будет основанием столько же ударов нанести по городам Украины. А ещё предупредил бы, что любая страна, что поставляет оружие Киеву, может получить ответку… Попозже перечисляю внучке на учёбу за месяц. Пишу дочери с предложением поставить окна на даче до морозов. Та обещает узнать, смогут ли быстро сделать, и стоимость работ. Потом отправил внуку Ване полторы тысячи рублей с предложением:

– Перевод тебе послал, через семнадцать лет и четыре месяца купишь Грише что-нибудь интересное. Я ещё посылать буду для тебя и его будущего. Скажешь, от деда, хотя, может, и вместе скажем.

Получаю ответ:

– Мне кажется, что стоило бы какую-то книгу подарить и большую записку написать к этой книге от тебя.

– Но ты выполнишь обещание на все деньги, что тебе буду посылать, купить ему подарок?

– К восемнадцатилетию, что ли?

– Ну да, может, квартиру придётся покупать.

– Окей, хорошо.

– Так, а эти полторы тысячи рублей – Грише?

– Сейчас тебе, а после ты отдашь ему.

– Понял. На самом деле, мой собственный доход ежемесячно уже семь тысяч семьсот рублей. Это стипендия – две тысячи семьсот – и зарплата – пять тысяч – за администрирование одного городского паблика в соцсетях. К счастью, я не трачу эти деньги на какие-либо ставки, либо трейдинг, или ещё что-то. Но у меня они все уходят на еду. После просмотров всяких видео про должников решил десять процентов откладывать.

– Ну это здорово, я рад, очень даже. Может, какую-то часть и в банк положишь, как делают китайские студенты.

Сделка заключена, контроль возложим на невестку, ей по секрету скидываю инфо. Мне хочется связать крепче своих людей, хотя и без этого связь крепкая, но, во всяком случае, не лишним будет и проверка на деньги, и привычка к обязательствам, и умение распоряжаться деньгами. Не знаю, прав я или нет, но у меня даже была мысль сделать фонд помощи родственникам, даже не близким. Но на практике старался этот фонд поддерживать в одиночку, ибо возможности были и ещё есть.

Вообще, методы воспитания, обучения постоянно нужно модернизировать, вот я пытаюсь не отставать и в этом направлении хотя бы что-то придумывать своё. Теперь нужно отправить на Донбасс, на спецоперацию. Я отправлял продукты, вещи, но сейчас мне трудно таскать рюкзаки, поэтому придётся перечислять, а это мне всегда казалось ненадёжным способом, ну уж в случае спецоперации, надеюсь, налажена система контроля. Решил купить вещи, термобельё и отнести в администрацию Кировского района. По идее надо бы сегодня отнести, но пока кишка не даёт. Надо сначала зайти в магазин и купить. «Дамское счастье» в трёхстах метрах, за пятнадцать минут добрался. Купил все оставшиеся термоноски, несколько перчаток и четверо штанов термобелья. Посетовал продавцу, что мало носков, но продавец, улыбаясь, указала на название магазина. Всё добро обошлось в одиннадцать тысяч, и я поплёлся в администрацию Кировского района. Там на первом этаже располагается пункт приёма. Сдал вещи, получил «спасибо» и пошёл в бар «Строганина». Но возникла мысль, что вещи просто складывали в пункте приёма в коробки, при этом ни описи, ни каких-либо документов не делалось. Я спросил: «А что без документов?» Девушка предложила дать мне бумагу, что сдал конкретно я, и опись вещей для меня. Но мне такая бумага ни к чему, и я отказался. В баре, улыбаясь, меня встретила Элина, официантка, мы давно знакомы, и она просит что-нибудь рассказать. Я отвечаю взаимностью, истории идут одна за другой. А мне несут сорок граммов золотистой текилы с солью и лаймом и, конечно, слабосолёную нельму. Нарушаю режим, хотя Олеся прошлый раз не была против алкоголя. Я более-менее устроился на высоком мягком диванчике. Ем медленно, тщательно пережёвывая нельму, и веду беседу. Элина знает о моей болезни, желает выздоровления, а я беру её телефон и предупреждаю, что если от меня придут женщины, то оплату за их посещение сброшу ей на карту. Хочу отправить невестку, её маму, жену и дочь, если невестка уговорит последних. Предварительно на 20 октября, когда буду на химиотерапии, чтобы расслабились и отдохнули от забот.

А ещё поговорил с Мерунко, и договорились, что задание по прибору они должны оценить 20 октября, когда я договорюсь об их визите в центр химиотерапии. Процесс пошёл, правда, задействовано более двух человек, но будет из чего выбирать. Сумка в больницу готова, начинаю варить плов. Запахом наполняется не только кухня, но и зал – вкусным, раздражающим обоняние. Готовлюсь к встрече с Олесей и её сестрами.

Вечером вспоминаю Мишу Болдырева, его погибшего на Донбассе сына и, зная, что они живут тяжеловато, перегоняю ему десять тысяч – хоть как-нибудь реально выразить соболезнование. В ответ получаю письмо:

«Сергей! От души огромное спасибо за моральную и материальную поддержку! Ты там давай держись, мы с тобой, от Фомченко Вити тебе тоже привет и лучшие пожелания. Надо жить, Серёга, думай о внуках, и всё будет хорошо». Спасибо, дружище! Вечером получаю хорошую порцию массажа от жены и сплю до четырёх утра.

Сварил кофе и стал писать, но отвлёкся и съел один бутерброд с икрой и маслом даже, нарушив все рекомендации. Как-то незаметно пролетело три часа, а в семь проснулась жена. Меня ещё мучил стул, я часто бегал в одно место. Подошло время, приехала дочь. Я уже приготовил бутерброды и кофе. Через полчаса после завтрака мы в онкодиспансере, что располагается в ОКБ на втором этаже с левой стороны. Я уже был здесь, когда делал операцию по установке порта. Заполняю четыре бумажки и жду сестру, которая проводит до пятого этажа, где уже распределяют по палатам. Попадаю на пост номер два в пятьсот тридцать третью палату, трёхместную, пока у меня сосед один – Володя, тоже после операции на прямой кишке. Выбираю кровать у окна. Всё чисто, цивильно, как в гостинице. Напротив, на стене, хороший телевизор. Раковина прямо в палате, а туалет без раковины отдельно. Кормят очень хорошо, я, правда, съел до операции только суп, но по виду и отзывам еда всем нравится. Нет, устроили же людям курорт! Если бы ещё не болеть, то вполне прилично можно отдохнуть. Состояние моё ещё нестабильно, тянет постоянно в туалет и хочется спать. Меня вызывает анестезиолог, расспрашивает, потом ставят укол, похоже, обезболивающий. Дают таблетки, которые я должен съедать до приёма пищи. Завтракать не стал, а в обед съел супчик с рыбой. Мне понравился. Позже перед ужином принесли стакан молока, который я выпил. На этом моё питание и питьё закончилось, теперь до операции надо терпеть, но это для меня семечки. Выяснилось, что нужны эластичные чулки и бандаж, поэтому пришлось своих родных дёргать лишний раз, они приезжали в больницу дважды и сдавали вещи в пункт приёма передач.

Ещё выяснилось, что кроме кружки и ложки нужна ещё и тарелка, но мне в итоге выдали здесь.

Выспавшись, начал изучать места курения. Сначала нашёл на своём этаже одно. И ещё в подвале. Кстати, там достаточно мрачно, есть дверь под номером двадцать пять и курилка в закутке. Пока искал, мимо меня буквально бегом проносились женщины с тележками, на которых располагались вёдра и тарелки с пищей. Расстояние от пищеблока до лифта около двухсот пятидесяти метров. Остановился, спрашиваю:

– Тележки только ручные?

– Да, так, бегом, и возим к лифту. Бывает, по пять вёдер полных, почти пятьдесят килограммов.

Я фотографирую тележку – вот тоже есть задача, а таких тележек только в ОКБ около ста штук. Девчонкам на своём посту вручаю плов, который позже они оценили. Медсестёр угощаю конфетами, которых набрал с собой целый кулёк. Володя уже отошёл от операции, лежит девятый день. Бывший водитель, у него такая же болезнь, как и у меня, рассказывает, что когда ему хирург объяснил, что будет ходить с мешочком, то он при дочери попросил врача, чтобы во время операции сделали так, чтобы он не проснулся, чем вызвал слёзы не только у дочери, но и у врача, который воскликнул:

– Цепляйтесь за жизнь, можете спокойно жить и пятнадцать, и двадцать лет.

Но теперь Володя пришёл в себя, юморист. Дочь спрашивает его, куда он ватку после укола выбрасывает. Он отвечает:

– Нюхаю, спирт же.

Сейчас он готовится к встрече с родными, особенно внуком, которому три года.

Он идёт ещё тяжеловато, но покурить со мной вышел первый раз. А место курения я нашёл уже на пятом этаже возле поста номер один. Он до меня не курил, не хотелось даже. Зря, может, показал. Обслуживающий персонал нам нравится, общение проходит в дружеской обстановке, с шутками, но с выполнением взаимных обязательств. Если строги, то по делу. Наш брат, пациент, тоже иногда не подарок.

Спал на больничной койке лучше, чем дома. Уснул в двадцать два часа, а проснулся почти в шесть утра, скорее, из-за укола. Утром мне пить нельзя: обещают сделать операцию. Я уже в чулках, приготовил пакет для вещей, увозят же голенького. А пока успеваем с Вовой сбегать в конец этажа, на перекур.

И вот, меня приглашают на каталку. В чём мама родила, но под простынёй, качусь до операционной, где перелезаю на одноимённый стол под прицел ламп светильника, нависающего надо мной. Помощник анестезиолога Мария раскидывает мои руки по обе стороны, на одну ставит манжет для проверки давления, вторая – для наркоза. Мария ставит укол так, что я его не замечаю. Тут девчонки узнают меня и просят рецепт калачей, которые дарил на прошлой операции. Я начинаю диктовать, а они просят врача отложить начало, чтобы успеть записать. Рецепт выдал, хотел ещё про блины рассказать, но наркоз набрал силу, и я уснул. Проснулся с трубкой во рту, которую начали вынимать, и я стал задыхаться. Но это время длилось пару-тройку минут, затем стал дышать нормально. Чувствую, что во рту зуба нет, думаю, может, он в горло попал. Делюсь хриплым голосом новостью с медсестрой, но она ничего не видит и не видела, а Олеся Анатольевна шутит:

– Лови в мешочек, Лушников…

В левом нижнем паху присутствует тупая небольшая боль и общая слабость, желание спать, но я сообщаю новости родным и начинаю дописывать пару последних глав. Заходит медсестра и выдаёт всем маски, заставляя их надеть, а следом врач, который объявляет Вове, что у него ковид. У того два дня назад была температура, а результат пришёл сегодня. Но его выписывают, а нас обложат карантином, и покурить уже не сходишь. Но это не главное, хорошо, что успел операцию сделать. Зря я переживал, никакого карантина нам не ввели, и уже утром до завтрака я насмелился пройти двести метров до курилки. Там встретился охранник, которому одолжил несколько сигарет, потом ещё пациентке дал три штуки. Интересно, что охрана не имеет лицензий. Зашёл в кабинет хозяйки, спросил о проблемах, кои требуют решения, на удивление получил жёсткий ответ:

– Мне некогда с вами разговаривать.

Я попытался сказать о модернизации тележек, но, увы, её ничего не интересовало:

– У нас проблем нет!

Я шёл от неё по длинному коридору и раздавал конфеты людям в белых халатах. В общем, сколько я ни пытался узнать о проблемах, все отмахивались от меня, как от назойливой мухи. И я после завтрака, состоявшего из ячневой каши и кусочка сыра с какао, лёг спать. Был разбужен – прибыл полдник, и нам выдали запеканку.

Сосед рядом лежит после операции на позвоночнике, а сюда попал с почкой, вернее, с опухолью, но доброкачественной. К тому же у него какая-то редкая болезнь и бронхит. Он постоянно лежит и матерится или причитает о своих болячках вслух. Всю ночь я слушал от него всхлипы страданий. Не знаю, что у него за боли, но я бы никогда не стал сообщать об этом вслух, однако бывший военный не стесняется. Хотя всё это списывают на Афганскую войну и его ранение там.

Я мою его тарелку и кружку с ложкой, мне не трудно. Естественно, и свою. Мой мешочек наполняется, и надо вызывать медсестру, чтобы освободила, уже третий раз. Почему-то не доверяют нам, не рассказывают, как ухаживать, промывать и ставить. Видимо, при выписке проведут инструктаж. А сосед кричит:

– Ой-ой, какая боль! Серёга, что там у меня болит, мышцы?

Он показывает на спину. Я молча киваю, не продолжая эту тему. Потом вместе идём в курилку, а это двести пятьдесят метров по коридору. В курилке разговорил сестру. Она недовольна старшей сестрой – хозяйкой РСЦ, у которой я побывал. При ней стали меньше платить, руководит только с палкой, в проблемы не вникает. Моя собеседница осоветовала мне сходить к Ольге Ивановне, типа зама по АХЧ. Но вниз я могу попасть только выписавшись. Открываю окно, проветриваю комнату. Свежий воздух врывается к нам и приносит хорошее настроение, а я начинаю писать свои заметки.

Пишу, а в это время к моему соседу приходит анестезиолог и начинает подробную беседу с ним. Разговаривали они почти полчаса. В итоге врач признался, что он на консилиуме будет против операции сегодня, риск составляет четвёртую степень, и он не хочет, чтобы жизнь пациента закончилась, но если больной подлечит сердце и вылечит бронхит, то в декабре готов дать добро. После ухода врача мой сосед был в восторге:

– Вот повезло с врачом! А то бы прощай, Серёга, жизнь! Можно сказать, с того света вернулся!