Текст книги "Ставка на жизнь"

Я её жду, эту процедуру. Охота пройти быстрее, попробовать и двигаться дальше, кажется, что спасительная рука совсем близко, остаётся какой-то день, и всё решится положительно. Страха или волнения нет, только ожидание чуда. Однако 27-го утром, подарив калачи, я получил жёсткий удар по лицу от стройной женщины лет сорока в очках Дунаевой Людмилы Николаевны, врача высокой квалификации. Она долго молчала, после того как пригласила меня сесть за стол. Смотрела в кучу моих бумажек, разложенных на столе:

– Не понимаю, зачем консилиум прислал вас ко мне. Вы-то сами понимаете?

– Что я должен понимать? – моему удивлению не было предела. – Мне дали направление, и я приехал к вам.

– А спросить врачей нельзя было?

– У кого? Мне направление дали в коридоре.

– Странно, вас как будто не интересует ваше здоровье! Говорю вам, у вас четвёртая стадия рака толстой кишки, ещё и непонятные изменения в печени и лёгких. Сколько раз в день стул?

– Около двадцати.

– Это не стул, это позывы. Опухоль большая, более шестидесяти миллиметров, естественно, она не даёт пище проходить. Что операция поможет, сомнительно, а вас посылают на дневной стационар.

– Какие ваши варианты? – спрашиваю.

– Смотрю на вас: подтянутый, на вид здоровый мужчина, чем-то отца моего напоминаете. Давайте уж тогда сделаем в стационаре химиотерапию с капельницей. Потом лучевую терапию будем пробовать, согласны?

– Согласен, – а что мне сказать? Но меня подкупают жёсткость и прямота врача.

Она звонит в ОКБ, договаривается с Дроздовым поставить мне порт для капельницы, чтобы не сжечь вены. Посылает меня назавтра к нему, а 4 октября на лечение к ней в стационар, анализы крови и мочи сдать 3 октября на Ленина, 115, в онкодиспансере.

Мои домочадцы расстроены, пытаются поддержать меня, но у меня абсолютное спокойствие, единственное, что снова придётся бегать по кабинетам до лечения.

В обед варю суп с фрикадельками, дочери режу копчёную скумбрию, параллельно отвечаю сёстрам о результатах похода к врачам. Там, естественно, некоторый шок, приходится успокаивать. У меня у самого впечатление, что надо мной пошутили. Чувствую себя нормально, никаких плохих изменений не вижу. Да, позывы не уменьшаются, но к ним уже привык. Решаю снова пить капли Палласа и настойку прополиса. Капли пью большую дозу, двадцать пять – тридцать капель, прополис тридцать капель три раза в день.

Звонят племянники Антон и Стёпа, предлагают помощь, я в ответ приглашаю в гости Антона с его подругой Таней на плов в четверг к обеду (они свободные люди), а сам думаю, как бы удрать в баню в четверг. Если бы у меня были деньги, то сегодня я бы посидел в баре «Строганина» и выпил бы рюмку текилы. Я уверен, что у меня идёт процесс выздоровления. Успокаиваю внучку, пишу: «Не волнуйся, всё будет отлично. Не из таких ситуаций выходил сухим! Главное, учись хорошо». Она отвечает: «Ну да, я тоже сразу про это подумала, столько историй у тебя было в жизни, всё хорошо будет!» Средняя сестра со старшей покупают вещи и продукты для мобилизованных.

А что удивляться, мой знакомый для сына-офицера, воющего на Украине, чего только не посылает. Мобилизация затрагивает многих, люди ведут себя по-разному, что, впрочем, было всегда. Каждый решает для себя сам, какой выбор сделать, но закон есть один.

Вечером двинулся прогуляться, в пекарне «Тесто» познакомился с новой симпатичной молодой дивчиной. Но вскоре почувствовал позыв и помчался домой. У подъезда встретил невестку с Гришей. Успел вызвать у него улыбку и махнул домой. Вскоре поднялась и она с сыном. Привезли клюкву и гранат. Пока я занимался с внуком, катая его на плечах, делая ему массаж и ползая с ним по полу, мои взрослые домочадцы что-то выясняли за моей спиной. Меня это не волнует, дело житейское, надо хотя бы самим успокоиться. Ещё идёт много советов, Олег Болдырев присылает информацию о лечении рака протонами, но в Томске этого нет, хотя спросить у врача можно. Невестка вдруг объявляет, что мой врач восхищалась мной, моим спокойствием. Ей позвонила и сообщила об этом подруга, которая работает с ней. Я же спрашиваю:

– Понравились ли калачи?

– Не знаю, но съели все семь штук.

Я доволен, что какую-то пользу принёс. Странно, но калачи становятся неким смыслом жизни, стимулом к ней, и последние два калача я кладу в рюкзак для ОКБ назавтра. Мои калачи, в принципе, можно продавать, не стыдно за качество, но при себестоимости в двадцать пять рублей через торговую сеть сложно продать. «Вот если по Интернету попробовать», – возникает дерзкая мысль. А что? Около сотни калачей я сделаю за четыре часа. Если продавать по тридцать пять рублей, то тысячу в день можно заработать. «Но пока буду дарить, в этом случае сбыт точно есть», – усмехаюсь про себя…

Замечаю интересную особенность цифр. 27 сентября проведён референдум на Украине, и в этот день мне был назначен дневной стационар. На 4 октября назначено новое лечение, и в этот день пройдёт заседание Госдумы по поводу вступления четырёх республик, ранее входивших в состав Украины. Эпохальное событие, последствие которого сейчас сложно оценить, но оно будет важнейшим в новейшей истории. Россия расширяется на запад за счёт богатых регионов Украины. И понятно, что такое событие окажет на историю большое влияние. И это притом, что весь Запад против. Брошен вызов в лицо. Территория, где идут боевые действия, становится территорией России. А это означает, что в освобождённых территориях не только мобилизованные могут находиться в зоне боевых действий, но и срочники. Запад вынужден будет либо принять вызов и ввязаться в драку, либо потихоньку «сматывать удочки». Украина одна, даже накачанная оружием, не способна победить. Пока наши политологи только говорят и прогнозируют переговоры, но есть серьёзный довод в пользу того, что народы Европы кинутся в омут войны. Предпосылки есть: дикая русофобия, обвинения в ухудшающемся экономическом положении, благосостоянии людей, поднимающий голову национализм. Против нас повернуть уже легко. Путин идёт ва-банк, как и я, но мне-то терять нечего. Да мне и проще, всё же как человек, прижатый к стенке, я вынужден верить врачам. Посмотрим, что произойдёт у обоих после 4 октября. Надеемся на лучшее. Оба… Разница только в одном: я рискую собой и только собой, тогда как президент – многими людьми.

28 сентября в семь тридцать мы с дочерью едем в ОКБ. Там на втором этаже иду в приёмный покой, где собралось старичьё, кроме двух моложавых мужчин. Нас около двадцати человек, заполняем четыре листа: при тусклом свете лампочек и на тёмной бумаге в основном рисуем наши данные и подписи с датами. Некоторым заполняют дети или супруги из группы поддержки. По очереди заходим к врачу или медсестре, которая подбирает необходимые документы для врача и просит нас ждать с девяти до десяти. Проходит два часа, и около десяти появляется медсестра с тележкой, на которую мои товарищи забрасывают свои сумки, и мы толпой бредём к лифту, поднимающему нас на пятый этаж к посту номер один. Там нас рассаживают на железные стулья и постепенно забирают по нескольку человек по разным палатам. Ко мне подходит приятная белокурая фея в синем халате и просит подождать, когда ей принесут моё личное дело. Народ потихоньку недоумевает, дескать, зачем надо было всех вызывать к восьми часам и заставлять ждать их, больных, три часа. Я скептически замечаю, что таким образом у русского человека воспитывают стоический дух, хотя самому грустно. Я остаюсь один, мне уже тяжело стоять и, тем более, сидеть, поэтому я, положив рюкзак, ложусь на ряд кресел и устраиваюсь достаточно комфортно. Мою дремоту нарушает вой пожарной сирены, но никто не спешит никуда, и я снова закрываю глаза. Два раза будили сердобольные сёстры, справляясь о моём самочувствии, и студенты-практиканты, удивившиеся, что больные уже спят в общем коридоре. Наконец через час мне врач сообщила, что ждёт завтра на операцию по установке порта для капельницы. Я, как город на берегу моря, удалюсь восвояси гордо, зная, что завтра стану портовым городом. Успеваю, однако, посетить отхожее место. Туалет на втором этаже неважный, а вернее, плохой и без туалетной бумаги, благо у меня она всегда с собой.

А на улице валит мокрый снег, он своей прохладой возвращает в нормальную жизнь. Я закуриваю и стою под снегом, дымя сигаретой. Золотая осень сменяется промозглой неприятной погодой с минимумом солнца и тепла. Уцелевшие листья под гнётом снега опускаются ниже к земле, чтобы там найти своё последнее прибежище.

Дома уже завтракаю, вернее, обедаю супом с фрикадельками. Потом немного пишу, отдыхаю и начинаю варить уху из стерляди. После ужина пойду за домашней сметаной, буду делать калачи для Олеси Недели, моего хирурга, которой успел пообещать. Параллельно пишу СМС разным людям. Вот пишет знакомая с Кипра: возвращается в Москву через Ереван, а дочь с ребёнком остаются на Кипре, хотя её муж, который ещё не видел своего сына, зовёт в Киев. Она не знает, что делать, я советую не ехать, но решаем не мы.

Второй товарищ пишет из Сочи: его двоюродный брат из Киева записался в тероборону и обещает дойти до Москвы. Мать с ребёнком держит мёртво только пуповина, а отрезав её, можно получить разных людей, для которых родственные связи просто пшик…

29 сентября появляюсь в больнице уже с пропуском, что Олеся выписала мне накануне, оставляя домочадцев, дочь и жену, в машине с термосом кофе и калачами, чтобы не было слишком скучно. Раздеваюсь в гардеробе первого поста. И иду на второй пост. Не успел произнести фамилию, как пухлый медбрат катит каталку и предлагает взобраться на неё голым. И вот, под простынёй меня, голенького, катит мой новый товарищ в операционную. Оставляет в приёмной и удаляется за следующим пациентом. Глаза закрыл, лежу, отдыхаю, слушая разговоры сестёр милосердия о погоде, о том, что слово врача закон.

Привозят ещё одного любителя операций. Через десять минут меня завезли в операционную, и я переместился с каталки на стол, над которым ярко светило множество ламп. Сёстры что-то раскладывали, суетились. И вот, слышу знакомый голос Олеси:

– Ну, как настроение, миленький?

– Отлично! Калачи вас ждут.

– Это всё после операции.

– Честно говоря, вчера я подумал, что вы не лучший вариант – белокурая девица…

– Подумали, что глупая?

– Ну вроде того.

– У меня стаж хирурга двадцать два года.

– Нет, потом меня успокоили ваши очки. Зрения нет, значит, читала много, ум должен быть, – рассмеялся я.

– Ладно, сосредотачиваемся на операции. Придётся потерпеть. Сейчас закройте глаза, спиртом буду обрабатывать с раствором, едким.

Она протирает мне шею и верхнюю часть груди.

– Наркоз с иглой для тонкой кожи. Сейчас поставим вам местный наркоз. Но потом придётся потерпеть, всё будете чувствовать.

– Хорошо, как скажете, доктор.

– Ну вот и славно, миленький.

Я чувствовал, что она запихивает мне что-то вовнутрь, и спросил:

– А вы специализируетесь на портах?

– Нет, я хирург-онколог. Иногда по три операции в день делаю, делала бы и больше, но времени в сутках мало. Как себя чувствуете?

– Отлично в вашем присутствии.

Боль я переношу хорошо, поэтому рассказываю, как выдёргивал зуб без наркоза у пьяного стоматолога, а он зуб в итоге обломил. Я ему, кое-как открывая рот, кричу сквозь брызжущую кровь:

– Давай, корень выдерни!

А тот сел за стол, схватил своими могучими волосатыми руками банку со спиртом и отпил глоток, вздохнул, а потом снова приступил к своим обязанностям. Когда я вышел через час весь в крови, моя щека напоминала грудь пятого размера.

– Так что ваши потуги почти ласковые.

Мне засовывали, похоже, катетер в предсердие, ставили порт, зашивали. В конце операции услышал мужской голос:

– Вам помочь?

Я рассмеялся:

– Вот мужики пошли, как только женщина заканчивает работу, появляется помощник.

Мужик исчез, а Олеся рассмеялась:

– Да вы отбрили только что, между прочим, лучшего хирурга-эндокринолога области.

– Ну а что он опаздывает? Кстати, он неровно дышит в вашу сторону.

Так за разговорами всё и закончилось. Меня попросили перелезть на каталку, полчаса полежать на ней, потом столько же посидеть и ждать врача. Завезли временно в какую-то палату, там ещё поставили пару уколов и принесли одежду. Двадцать минут мне на всё это хватило, ещё немного пришлось ждать врача, чтобы получить от неё приглашение на свидание на завтра в час дня. Я ей вручил калачи, угостив ещё и медбрата, но другого – худенького.

Подведём некоторые итоги. Я наконец-то готов к серьёзной химиотерапии, правда, чем ближе к ней, тем больше кажется, что чувствую себя лучше. Улучшение особое начинаю чувствовать сегодня. Стул сократился, в туалете пока побывал два раза вместо десяти обычных, учитывая, что уже шестнадцать часов дня. Сейчас пойду на улицу, дабы проверить это явление. Три дня назад я начал пить капли Палласа, сразу по чайной ложке три раза, настойку прополиса по полторы чайной ложки тоже три раза в день и есть мороженое «Десант здоровья» с большим количеством пробиотиков. Причём за три дня я съел около двадцати пачек. Попробую поговорить об этом с врачом, который будет делать химиотерапию. Думаю, что, может, мне ещё раз МРТ пройти, но быстро этого не сделаешь. Попробую завтра сходить в «Лидер», может, там успею, чтобы сравнить с прежними результатами, полученными уже месяц назад. Второе, что хотел бы отметить, – что помощь больным онкологией поставлена неплохо, даже хорошо. Главное, стать на учёт. Остальное идёт автоматически, по отработанной схеме, вам назначают бесплатно процедуры в разных структурах онкологической помощи. Есть, конечно, шероховатости, но система чувствуется, и это радует. Не радует, что больных тьма, но это уже другая история. Два раза прошёлся по улице обычным маршрутом, но позывов нет, как будто я вернулся на землю здоровым. Уже и поел три раза, а в туалет не тянет. Я специально постоянно что-нибудь жую. Вечером, когда дочь привезёт мороженое, попробую с его помощью расстроить желудок. Ну а пока удивляюсь резкому изменению моего состояния. Неужели сама операция повлияла, наркоз, уколы? Завтра спрошу у Олеси. Вечером ем ещё раз уже в девять часов, съедаю пару мороженых, но стула нет…

Ну а пока ради интереса прикинем затраты государства, которые оно понесло за эти два месяца на моё лечение, вернее, на то, что предшествовало ему. Три анализа крови и мочи – около двенадцати тысяч рублей, КТ И МРТ – около двадцати пяти тысяч, четыре приёма у врачей – около пяти тысяч, операция по установке порта – около двадцати тысяч, ЭКГ, три раза, – семь тысяч рублей, итого шестьдесят девять тысяч рублей! Не так и мало, учитывая, что таких больных, как я, просто море! А ведь многие лечатся годами! И на меня ещё пойдут государственные деньги на стационар, химиотерапию и бог ещё знает на что…

Проснулся утром в четыре часа. Выглянул на балконе на улицу, а там в свете ламп машины, словно одетые в белые балахоны, все покрыты снегом, а черёмуха, что прижалась к дому, будто распустилась, как весной, – вся в белых кистях, свисающих гирляндами на ёлке. Снег идёт третий день, но постоянно тает. Просидел на кухне до шести утра, пил кофе, курил и строчил на смартфоне. Сегодня меня убило сообщение из Южно-Сахалинска от Миши Болдырева: у него погиб сын на Донбассе ещё 31 августа, тридцати семи лет отроду. Он ушёл добровольцем. Писал, что оснащение плохое, один «калашников», тогда как у украинцев есть всё. Танков полно, экипировка полная, так и погиб от разрыва танкового снаряда в окопе. А тело до сих пор в Ростове, уже второй месяц не дают похоронить по-человечески. Как тут не винить власть? В последний путь хоть дайте человеку уйти поскорее. Второй месяц тело лежит… Похоже, простые части армии очень плохо оснащены, не сравнить с батальонами из Чечни, вагнеровцами, те имеют почти всё. Хотя на передовую кидают всех.

И мне становится страшно за мобилизованных, коли добровольцев обеспечить не могут. Где деньги, которые Россия выделяла все восемь лет на Донбасс? Где Рос-технология с её танками «Армада»? Где современные танки?

Обидно, что кто-то подставляет людей. Мысли о войне не дают покоя, глотаю горячий кофе в бессилии… Потом падаю спать, встаю немного разбитый, завтракаю и начинаю готовится к походу в больницу. Покупаю три эквадорские розы, беру коробку мороженого «Десант здоровья» и ровно в час дня появляюсь на посту номер два. Мороженым угощаю всех желающих, но основную часть передаю своему врачу. Но это будет позже, а пока занимаю очередь в перевязочную, где сидят несколько женщин. Оказывается, приём разные врачи ведут в одной перевязочной. Мне неохота ждать, и я прошу сестру позвонить Олесе и сообщить, что я пришёл на свидание. Та исполнила мою просьбу, попробовав мороженое, и появляется моя блондинка и ещё одна симпатичная брюнетка с тонометром и фонендоскопом. Последняя оказалась терапевтом, измерила давление и долго слушала мои части тела, пыталась определить больные места. В итоге ничего не обнаружила, а с таким давлением, сто двадцать пять на восемьдесят, посоветовала идти в армию.

Олеся нашла другое место для моего осмотра, и через пять минут я вручил ей букет, мороженое, и мы попрощались до завтра. Олеся дала мне карту пациента, которую надо будет носить с собой, а также инструкцию по обслуживанию порта. Спросил врачей, могли ли наркоз или уколы повлиять на моё пищеварение. Получил отрицательный ответ.

И к вечеру оно стало потихоньку приходить в прежнее состояние. Но позывы уменьшились. Спал плохо, проснулся оттого, что увидел себя во сне где-то на Донбассе, в окопе после удара артиллерийского снаряда, всего в крови с оторванной правой рукой. Пошёл варить кофе…

На балконе гулял свежий ветер, охлаждая мою голову. Вспомнил Юру Хмылева, его вчерашнее поздравление с вхождением областей Украины в состав России. Для жителей этих областей, особенно Донбасса, это надежда на прекращение обстрелов. Дай-то бог, но пока их бомбят практически безнаказанно. Я не чувствовал праздника, больше тревогу. Вроде радоваться надо – прирастаем землями – эх, кабы это было без жертв. Когда мой сын находился на чеченской войне, я переживал сильно, но точно знал, что это необходимость, и раз призвали, то надо выполнять долг, но, когда сын решил остаться по контракту, вся семья воспротивилась этому, а мой отец написал ему: «Ты выполнил свой долг, но воевать по контракту неправильно. Чеченцы – наш народ». После этого сын разорвал контракт и вернулся. Мы не прятались от судьбы, своё отдавали, коли этого требовал закон. Но власть должна делать всё, чтобы армия была оснащена всем самым лучшим, коли решили воевать. И руководство армии должно быть профессиональным, пора бы уже выдвинуть тех, кто может и умеет выигрывать. Я нервничаю и, чтобы занять себя делом, начинаю печь блины. Мне-то самому нельзя, но жена любит, да и врачам унесу. Пеку блины я без масла, как делала это мама, сковородку смазываю салом со шкуркой, которые специально держу в морозилке. При таком способе, во-первых, нет канцерогенов от масла, во-вторых, экономно, в-третьих, блины получаются нежирные. Кормлю жену блинами с кофе и ещё контейнер беру с собой в больницу. Там угощаю медбрата, остальное отдаю Олесе, а от неё получаю выписку и наставления по обслуживанию порта. Мы расстаёмся, надолго ли, я не знаю.

Утром, пока пёк блины, выиграл десять тысяч: пять на икру, а пять решил дворнику отдать как премию, ибо жители плохо собирают деньги для него. С утра стул стал прежним – тяжёлым, натуженным, с болями. Я ругаю себя, что вчера ел много печени. Дома до обеда несколько раз выжимал из себя отходы, поэтому обед оттягивал, болела задница, а мой проклятый желудок уже хотел кушать. Надежда приглашала есть рыбу, но я ещё не мог прийти в себя. Через полчаса согласился, но больше из-за жены – не ела без меня. Съел два небольших кусочка – и снова мучения. Чтобы отвлечься, стал играть – так меньше думаешь о боли, даже иногда забываешь. Снял показания счётчиков воды, электроэнергии, решил сходить оплатить, как только боль немного отпустит. Скопление отходов пищи произошло за эти три дня вследствие резкого сброса физических упражнений из-за боязни повредить порт, своё новое устройство. Он чувствуется, вносит дискомфорт. Гришу вчера посадил на плечи, а он ножкой шарахнул по порту, пришлось опустить на пол ребёнка, разрушив его улыбку.

День начался хорошо: солнечная, пусть и не совсем тёплая погода, мы с утра втроём на даче у дочери. Широко улыбающееся солнышко, свежий ветер, жёлто-зелёное убранство окружающего леса – всё поднимало настроение. Его усиливала работа, мы с женой возили на тачке дрова и складывали их в поленницу. Любая работа, результат которой ты видишь, ощущаешь, приносит удовлетворение, чувствуешь, что не зря хлеб жуёшь. Дочь в это время закапывала кабель, который вчера они положили с Сергеем Ивановым, давним её другом, дружбу с которым мы пытались в своё время разрушить, и делали это зря. Тогда, в 1990-х, нашим детям было непросто остаться людьми, слишком много бардака было в сознании людей, а детей и подавно. Мы тогда Сергея гоняли, гнобили, а он теперь помогает нам. Вспоминаю, как Иван Ушаков, убирая могилу матери своей нынешней подруги Гали, шептал про себя: «Ну вот, дорогая, ты меня на порог не пускала, а я к тебе всё равно пришёл, ухаживаю за тобой» и разравнивал руками землю. Я свою ошибку давно осознал, не повинился ещё, но думаю, что сделаю это. Складываю дрова и слегка поругиваю своих «банных людей», что соревновались в колке дров: слишком большими были их чурки, торопились черти. Вообще-то возить проще: накидал на тачку, прикатил и бросил, а складывать сложнее – немного приходится думать. Работали не спеша, но почти три паллеты от мороженого заполнили и все колотые дрова убрали. Мне очень хотелось самому поколоть дрова, но дочь, намекая на только что установленный порт, не дала.

Ещё утром я напёк блины для жены с дочкой и соседей по даче, Ольги с Олегом. Обед устроили общий на веранде у соседей. Мы принесли куриный суп и тушёные сердечки, блины и разные закуски. Всё было отлично, кроме моего стула. Живот был полный, а запор непреодолимый, это напрягало, тревога усиливалась, а здесь ещё выяснилось, что наши войска сдали Красный Лиман, первый уже российский город! И где обещание главнокомандующего о защите жителей своей страны? Похоже, генерал Лапин из разряда Власовых. Того тоже Сталин не по заслугам наградил, а потом дал армию, а тот армию сдал немцам. Когда, наконец, во главе армий появятся настоящие командиры?

Но человек всё же приличная сволочь – все тревоги забывает во время еды, вот и я ем суп, жую сердечки, когда люди гибнут где-то на западе. После обеда начались мучения в туалете, но запор не проходил, стоял насмерть в своём окопе. Я нещадно материл его и Шойгу, как будто тот виноват во всём происходящем, но всё тщетно. Силы заканчивались, задница горела, и я лёг на диван в изнеможении. Боль временно притихла, и я уснул. Проснулся от мурлыканья Наташи, которую дочь запустила погреться. Я гладил её мягкую шёрстку и боялся вставать. Однако всё хорошее быстро заканчивается, и пришлось снова бежать в туалет к соседям. Но та боль, которая была на даче, оказалась цветочками по сравнению с нынешней. Я тужился со страшной силой, шла кровь, но запор не поддавался, стоял как вкопанный. Боль разрывала задницу. Я стал есть мороженое «Десант здоровья», одну пачку за другой. Это название, впрочем, как и насыщение пробиотиками кишечника посредством мороженого, придумал Евгений Гуткевич, мой знакомый ещё по Институту психического здоровья, где он работал генетиком, а я первый поверил в него и вложил деньги в этот проект. Человек похож на Ленина, не только внешне, но и дикой энергией и верой в своё детище. Мы создали с ним компанию, а позже подключили ещё двух инвесторов – Сашу Суворова и Славу Шумского, взяли коммерческим директором Римму Гордову. Дела пошли в гору. Не так чтобы очень хорошо, но вверх. Жене хотелось быстрее, он хотел объять весь мир, тем более мы с ним за мои деньги поддерживали европейские патенты. Но для выхода в Европу требовались большие инвестиции, а у нас их не было. И хотя неплохие авторские отчисления он получал стабильно, тогда как мы, как учредители, не получали ничего, он ушёл от нас к другим инвесторам. И в итоге у него ничего не получилось, он остался на бобах, но мне до сих пор его жалко, хотя он сам сделал свой выбор. Чтобы забыть о боли, я прошу невестку прислать пару тысяч на удачу. Но удачи нет и в игре, потом проигрываю девятьсот рублей жены.

Только через четыре часа мучений какая-то часть кала прошла, но в заднице вылезла то ли кишка, то ли ещё что-то огромное, размером почти два сантиметра, мешающее ходить и вызывающее боль. Идёт кровь, постоянно смачивая задницу. Я ложусь спать, если так можно сказать, часто вставая, но тужиться боюсь, надо продержаться до больницы ещё день и ночь. Утром еду с дочерью сдавать последние анализы крови и мочи. Теперь главное – держаться, но ещё появилась мысль сварить плов врачам, а для этого надо идти в магазин, недалеко, но я опасаюсь уже всего. Я иду на кухню варить кофе, а то сегодня из-за поездки в больницу не сварил для жены, а она, как все мои домочадцы, любит мною сваренный напиток. Мощный немецкий блендер со страшной силой крутит свой винт, а мне в голову приходит мысль, что хорошо бы он разлетелся вдребезги и убил меня. Но он, чёрт, размалывает кофе и не обращает на меня внимания… Я улыбаюсь и думаю, что все ухаживают за мной, поддерживают, так что неудобно становится жить обузой.

То жена подойдёт, обнимет со словами: «Я с тобой всегда, мы победим вместе». Я и так знаю, что она на всё пойдёт ради меня, сорок семь лет совместной жизни убедили меня. Я вспоминаю, как в юности, чтобы отложить свадьбу и проверить её чувства, я пошутил над ней злой, но пророческой, как оказалось, шуткой, сказав, что болею раком! Уже сказав последние слова, я пожалел об этом и до сих пор жалею, но проверку она прошла с достоинством и потом справедливо долго помнила эту мою пакость. Я был, наверное, плохим мужем, ни разу не сказал ей, что люблю, да и неважным отцом, иногда резким, мог незаслуженно наказать, но всегда помнил о своих, никогда не забывал и бросить не мог. Сейчас меня возят то дочь, то сын, оказывают любые знаки внимания, непривычные мне, а я горжусь ими, жизнь и раньше проверяла нас на прочность. Как-то мне потребовались большие деньги, чтобы выкрутиться из тяжёлой ситуации – так дочь принесла последние пять тысяч, вроде ничего не решающие, но тот поступок я помню всегда, а сын оформил на себя кредит… Как такое забыть!

А жена, когда в офис ко мне приехала банда ингушей и всех сотрудников сдуло ветром, пришла ко мне одна, и пришлось долго её выгонять. Но даже уйдя, она ждала на улице пять часов, пока я не решил проблему. Такие моменты дорогого стоят, и они высечены в моём сердце. Мои сёстры пишут каждый день. Они разные у меня, только любят меня одинаково, по-матерински. Средняя, жёсткая, но справедливая и в то же время чуткая, пишет: «Привет, Серёжка. Перечитывала твои бодрые впечатления от операции и всё время плачу. Вспомнила папу, когда он лежал переломанный в больнице и первый раз смог написать открытку, поздравлял с 8 Марта, когда её принесли и прочитали, все плакали. Папа единственный, кто смог выкарабкаться из такой ситуации. Он смог, а ты сильнее его по характеру. Разговаривала со знакомым онкологом из Читы, она говорит, что главное – выдержать химию. Опухоль не уйдёт, но в стадии ремиссии можно жить ещё долго. Поэтому спрашивай у врача, что ещё можно пить, чтоб укрепить организм. Пожалуйста, ничего не пропускай мимо ушей, как ты можешь делать. Мы не привыкли бросаться такими словами, но я очень тебя люблю».

Старшая, душевная, добрая и какая-то беззащитная, пишет: «Я сижу как парализованная, не знаю, что делать… Как же ты терпел эту боль и не шёл в больницу? И Света с Олей в таком же состоянии. Господи, помоги!» Или второе письмо: «Серёжа, привет! Сегодня у меня была Ира Деменская, приходила Света. Она тебе передаёт большой привет и желает выздоровления. Вика им купила квартиру в Жирекене, Ирка собирает вещи, в декабре переезжают. В Олове никого не остаётся… У нас сегодня целый день идёт дождь, пасмурно, темно, и на душе потёмки… Держись, дорогой!» Олечка у нас жизнерадостный оптимист, умеющий всё, тонкая натура, шлёт письмо: «ДОРОГОЙ НАШ! Ты же сильный, борец по жизни. Ты всё можешь, надо бороться. Бог тебе поможет!» Вот только я один из семьи некрещёный, на Ольхоне, где родился, не было церкви, а до материка далеко, так и остался некрещёным. Невестка моя, Лена, шикарная мать и прекрасная женщина, предлагала жене уговорить меня пойти в церковь, но я не могу идти для того, чтобы просить. В жизни я оказывал помощь разным церквям, а однажды помог киевскому храму, и архиепископ прислал в знак благодарности икону. Я тогда написал ему письмо:

«Уважаемый иеромонах Алексий!

Благодарю Вас за дар, за икону Богородицы Казанской! Однако сие преподношение вызывает не только смущение, волнение, но и определённую неловкость. Дело в том, что я человек неверующий с точки зрения религиозного культа.

Однако я верю в близких людей, верю в просто хороших людей, верю в психоэнергетическое поле добрых эмоций разных людей, что вместе, как мне кажется, и определяет Высший разум, что религиозные люди называют Богом!

Я думаю, что сыновья Божьи (Разума), такие как Христос, Сахаров, Лихачёв, Мень сумели душевное (психоэнергетическое) состояние своё, личное, поставить выше материальных посылов жизни, кои в обыденной жизни преобладают над душевными силами. И становились они сыновьями Божьими именно в момент победы своего духа над телом и духом других людей, а скорее всего, понимали дух других и поднимали свой высоко, чувствуя мощную подпитку душевного поля других, более обеспокоенных телом своим.

Мой дух в сомнении относительно Вашего дара. Как распорядиться мне им? Оставить дома? Но я даже некрещёный. Я уважаю право любого человека на исполнение религиозного культа, лишь бы это не противоречило человеческой морали.

Однако современный мир быстро изменяется, и основная роль религии – консервативная, положительная с точки зрения сдерживания и переоценки мирового порядка – может быстро превращаться в отрицательную, если противоречит развитию общества. Но кто может определить границу между добрым и злым, между старым и молодым, между сытостью и нищетой, между справедливостью и несправедливостью, между развитием и стагнацией, в конце концов. Думаю, только сам человек, в душе сомневаясь, мучаясь, извиваясь между бытием и сознанием, как между адом и раем, и приходя к истине, всегда правильной. Беда в том, что время прихода у каждого разное, и посему люди придумали законы, пусть несовершенные, но те, по которым мы и живём, – каждый по правилам и по совести или наоборот. Может, поэтому я и не верую в Бога. Поэтому я спрашиваю Вас: „А достоин ли я иконы и могу ли я её хранить, коли мысли одолевают разные, вроде даже неприличные?“ С уважением, Лушников. P. S. Помощь Вашему благородному делу оказали…»