Текст книги "Ставка на жизнь"

Радость его так распирала, что мне показалось, что сейчас пустится дядя в пляс.

– Ты лучше бросай курить, раз сердце болит, – даю совет.

– Серёга, обязательно брошу, вот эти две пачки брату отдам! Я ещё поживу, вот попался мне на счастье врач, а на вид молодой.

– А что, разные врачи бывают, как и мы, специалисты разные, многое зависит от человека в нашей жизни, – соглашаюсь я.

Я стал помогать ему собирать вещи, а через полчаса остался один в палате. А так как сегодня пятница, то до понедельника буду жить как король. Сходил на первый этаж, купил фруктов, продуктов, конфет и подарил всё это смене медсестёр. Обращаю внимание на сидящего возле них дедушку. Я и раньше видел его и краем уха слышал, что за ним едут. Но это было часов пять назад. Подхожу, спрашиваю:

– Дедуля, кто за тобой едет?

А он мне:

– Не знаю, но сказали, что едут.

Я в удивлении расспрашиваю дальше и выясняется, что дед из дома престарелых «Лесная дача», что находится в Шегарке, но номера телефона, куда я мог позвонить, у него нет. Поговорил с сёстрами, они позвонили в дом престарелых и договорились, что деда заберут, а пока определили его снова в палату. Так и не поняли, почему он решил, что его заберут, если и телефона «Лесной дачи» у него не было, но всё это время он сёстрам говорил, что за ним едут.

Больные в ОКБ разные, кого только не встретишь в курилке. Вот молодой парень корчится от боли, вся спина в лохмотьях кожи. Думал, что производственная авария, а оказалось, что приятель пошутил в бане – облил его кипятком в парилке! Да, идиотов хватает, но чтобы двухлитровым ковшом, да в парилке… Это всё пьянка, тот приятель был пьян, а этот, бедный, – трезв. Второй по собственной пьянке обгорел, на лице повязки. Признаётся, что пьёт и не работает. Сам из Тегульдета, сорок пять лет, живёт один. Разговариваем долго, обещает бросить и остаться в Томске. Домой боится ехать, друзей боится. Расстаёмся, желаю всё же бросить гиблое дело. После пяти вечера приходится курить только в подвале – на пятом этаже дверь закрывают. Олеся Анатольевна сама показала мне, как освобождать и промывать мешок, и теперь я эту операцию, можно сказать, освоил. Всё становится привычным достаточно быстро. А я заказываю на субботу пять роз и хороший торт «Прага», а сын привозит всё это вечером в пятницу. Я ставлю розы в банку до субботы, когда будет дежурить Олеся Анатольевна.

Утром в субботу встаю в пять, а в шесть получаю обезболивающий укол от Елены.

В семь сорок пять появляется моя звезда – Олеся Анатольевна, вручаю ей цветы. Она улыбается:

– Что, Лушников, хочешь сегодня выписаться? Не получится. Но день хорошо начался. Она нюхает цветы.

– Что вы, даже и не думал, я вообще здесь решил пожить.

– Нет уж, Лушников, в понедельник езжай домой, – её голос не допускает возражений.

Потом ещё ставлю торт девчонкам. Правда, забываю спросить врача: «А самому-то мне можно кусочек?»

Примерно в обеденное время Олеся Анатольевна приглашает меня на обучение: как менять мешок. Показывает и рассказывает всё подробно. Теперь моя задница в левом паху, и надо уметь за ней ухаживать. А мне указывает:

– Лушников, ты не шатайся по больнице. Я ругаю тебя не потому, что злая, а просто ковид разыгрался, то один, то другой пациент заболевает. Не испытывай судьбу.

– Да я знаю, что добрая, и всё понимаю. Особо и не хожу, кроме как покурить.

– Правильно, смотри телевизор, а то как не пойду, так тебя встречаю. Мы-то, врачи, привыкли, такова наша судьба, а вы берегитесь.

Я спрашиваю про «ХемоХим», корейский БАД, – как, по её мнению, стоит ли его пить в промежутках между химиотерапиями?

Её ответ прост:

– Если веришь, то пей. В прополис веришь – пей, я не против. А если есть сомнения, то и не надо.

Ответ меня устроил, грамотный: вера – большая сила, иногда больше, чем лекарство. Я верю этому врачу, и у меня полное спокойствие. Даже все прописанные ею мази против геморроя применяю чётко и вовремя.

– А есть можешь всё, не перебарщивай только.

После этих слов я прошу медсестру, чтобы мне кусочек «Праги» принесли, если останется, и вскоре с великим удовольствием проглатывал его вовнутрь. Нет, теперь жизнь стала веселее. Рот уже не досаждает заднице, не является ей врагом. Я сыт и доволен жизнью. А в курилке встречаю парня лет тридцати пяти из Володино, что в Кривошеинском районе, с обожжённой левой ногой. Палил свинью китайской лампой, а она развалилась, и огонь обжёг ногу. Спрашиваю: «А что, наших ламп нет?» – «Нет, – отвечает, – хотя они надёжные, до сих пор у кого-то сохранились». Живёт один, жена бросила его с двумя детьми, когда младшему было два года. От стресса ребёнок перестал говорить, сейчас на инвалидности. Сам тоже – по зрению, получает пенсию – десять тысяч. Спрашиваю:

– Как выживаешь?

– Да ничего, хватает. Иногда родители жены помогают, они местные.

Я прошу его дать мне телефон. Он диктует, а я запоминаю и говорю ему, что помогу немного. Он отказывается, дескать, потом возвращать надо, но я его уговариваю: «Не тебе – детям, я ж от чистого сердца». Мы расстаёмся в подвале, а я перегоняю пять тысяч рублей. А сам думаю: «Вот есть же реальные нуждающиеся, ведь такой не пойдёт просить, ибо отказывается, даже когда ему предлагают».

В палату заходит медсестра и спрашивает:

– А чей это чай с сахаром? Это ваш?

Я же его отдал другой сестре.

– Да пейте на здоровье, мне и так всего хватает.

– Вы, знаете, мы боимся взять, ибо уже несколько случаев было: оставят в коридоре на холодильнике продукты, а если кто-то возьмёт, то бегут с жалобой. Дескать, мы хотели проверить персонал на вшивость.

Я в шоке, что же за люди бывают? Эй вы, проверяльщики, очнитесь, посмотрите в свою душонку! Я видел такую пациентку, её скандал: «Уберите от меня ту, что не нравится!» Или: «Дайте мне палату платную!» Медсестра по три раза её уговаривала, но мне не дали высказаться, отвели подальше. Врачи, медсёстры за небольшие деньги работают для нас, вершат чудеса, а мы иногда творим настолько ужасные вещи, плюём в душу своих спасителей.

А больница живёт своей жизнью. Сегодня суббота, коридоры пусты, только проносятся врачи, но больше студенты, а ещё чаще встретишь курящих и женщин, спешащих в буфет. После семи почти одни курильщики, но и их не так много, судя по тому, что в выходные остаётся лишь одно место для курения – подвал. Работники пищеблока иногда курят с нами, медицинский персонал встречается на пятом этаже, но врачей среди них не видел. В принципе, я догадываюсь, где они курят, но чтобы не навредить им, оставлю свои догадки при себе. Курилки не оборудованы и находятся вне закона. А так как они располагаются в зонах, где работают люди, то, естественно, они наносят вред здоровью некурящих. Логики в полном запрете я не вижу. Хотя бы по простой причине. По данным ВОЗ, на первое место по причине заболеваний большинства людей выходит ожирение. Тогда, может, закрыть все магазины? Я вспоминаю аэропорт в Куала-Лумпуре, столице Малайзии. Там не только хорошее помещение с отличным кондиционированием, столиками, но ещё и с бесплатными автоматами с кофе и чаем! И многие там просто сидят и кайфуют часами в ожидании самолёта.

Или взять канадскую фирму «КомиАрктикОйл» в городе Усинске. Мало того, что канадцы платили нашим сотрудникам в три раза больше, чем рядом в ЛУК-ОЙЛе, так у них курилки были оборудованы отличными кофемашинами. Не говоря уже о кондиционерах и чае! А если запрет действует по стране, и при этом солдатам выдают сигареты на фронте?! Во время ВОВ табак являлся стратегическим товаром. К примеру, табачную фабрику в Прокопьевске построили во время войны! Я не рекламирую и тем более не призываю людей к курению, наоборот, но если есть такие люди, то почему они должны быть ущемлены больше, чем прожорливые толстячки? Проще запретить, а не вести действенную пропаганду здорового образа жизни, намного проще… А ведь курильщики дают стране доход в виде акцизов почти в семьсот пятьдесят миллиардов рублей в год, что немного меньше, чем выделяется на здравоохранение, и ровно столько же государство тратит на чиновников! Может, и идут эти деньги на чиновников, поэтому и цена сигарет растёт каждый год ровно на ту сумму, на которую повышают зарплату чиновникам?!

Так почему же выгодоприобретатели от курения не щадят своих кормильцев?

Ума не хватает или дальновидности? А если люди возьмут и бросят курить, как жить-то будете? Уж лучше бы ещё ввели плату за вход в курилку, чтобы окупить свои расходы на оборудование помещений…

Или возьмём политику по спиртному. По продаже спирта – я уже упоминал – надо дорого, в государственных аптеках, но продавать. Хотя бы вспомнили миллионы Брынцалова, спирт-то у него был качественный. Так вот, цена водки увеличилась за последние десять-пятнадцать лет в три раза. Государство же стало получать доход от продажи алкоголя почти в четыре раза меньше, но не радуйтесь тому, что люди стали меньше пить. Просто они перешли отчасти на самогон, кто-то – на незаконную водку или некачественную. Взять меня, я потребляю, не один, конечно, литров двадцать в год. И ни одного литра в течение последних пяти-семи лет я не купил в магазине. А я городской житель. Представьте деревенских: там сколько «самогонщиков»? Не пора ли ввести государственную торговлю этим зельем? Сейчас доход государства от продажи водки составляет около семидесяти миллиардов рублей, в то время как десять лет назад эта сумма была в несколько раз выше, я уж не сравниваю с периодом социализма, где эти доходы были существенной частью дохода СССР. Ну ладно, что я эту тему затронул, не знаю. Наверное, потому что в буфете нашем нет ни сигарет, ни коньяка. Ну, это я с юмором, конечно, говорю, ибо основное в буфете есть, но информация для читателей может быть полезна. В курилке встретился молодой парнишка двадцати лет от роду из Вертикоса, проверяет сердце перед срочной службой в армии. А уже помощник капитана на теплоходе! Говорит: «Только мало платят, семьдесят пять тысяч рублей» – «Молодец», – говорю ему, а что ещё сказать?

По виду многих сразу можно определить, из каких они отделений. Из офтальмологического все с повязками или тампонами на глазах, из ожогового – тело в повязках или отдельные части тела, ну а если без ног или рук – это хирургия. Последние – часто жертвы бытовых травм, связанных с использованием некачественной техники или пренебрежением техникой безопасности. На них страшновато поначалу смотреть, но потом привыкаешь. Вот мужик с перевязанной челюстью, ему её сломал родственник по пьянке. За что? Не знает. В суд подавать не собирается, вся родня разругается, а челюсть уже заживает. Мой знакомый Виктор звонит мне и приглашает покурить, моя сестра из Владивостока тоже хочет ему перегнать денежку. Ну а вещи для детей мы соберём сообща. Через час Виктор звонит и просит передать благодарность моей сестре Ольге, что живёт во Владивостоке. А у меня приходит мысль пьющего из Тегульдета попробовать пристроить охранником к товарищу в лес, заодно и друзей видеть не будет. Звоню другу, обговариваю этот вопрос и теперь хожу в курилку, чтобы встретить объект, но пока не могу. Чувствую, что набираю вес. Как не набрать, когда до ужина четыре раза покормили. Что интересно, съедаю всё. Стал больше сидеть, уже могу и полчаса посидеть, всё же больше не давала кишка, хотя я грешил на спину. В воскресенье тоже тихо, людей мало, зато завтра в больнице приёмный день, и народ займёт все вакантных места, включая и моё…

Перед последним днём до выписки долго не спал. Сначала искал жаждущего бросить пить. С помощью курильщиков нашёл, дал телефон моего друга и сказал, что позвонит сам, как выйдет на свободу. Конечно, меня гложут сомнения, не создам ли из благих побуждений проблемы товарищу, но предупреждаю того, чтобы был построже. Решение оставляю за ним. А сам уже беседую с наркоманом, молодым парнем лет двадцати пяти. Он говорит, что завязал, работал, а здесь встретил дружков и накачали, а чтобы ему было тепло, положили его на теплотрассу на куртку. Он с неё съехал и всю спину прожёг, только в «скорой» почувствовал острую боль.

Говорю ему:

– Бросай, до добра не доведёт тебя это зелье.

Соглашается, но говорит, что от желания до дела большая пропасть, не так просто её перепрыгнуть. Рядом росгвардеец: вернулся с Украины, там от взрыва получил ожог, только выписался и дома второй ожог получил – вентиль от баллона с пропаном слетел. На Украине, говорит, в десять раз сложнее, чем в Афгане или Чечне. Там полнокровная армия воюет с танками, артиллерией, самолётами и обученными солдатами, а вокруг не знаешь, кто враг, а кто друг. За деньги украинцы готовы продать любую информацию. Все разговаривают на русском, все похожи на нас. Два полуслепых деда с тампонами у каждого на одном глазу, ходят вместе, как сиамские близнецы, у одного правый глаз видит, у другого левый – дополняют друг друга. Шуршат ногами по бетонному полу.

Встречаю Олесю Анатольевну, прошу ответить на профессиональный вопрос. Она притормаживает своё движение.

– Каким инструментом вы достаёте прямую кишку во время операции?

Она смеётся, вертя ручками:

– Ими, родными.

На оставшиеся деньги покупаю бананы, отдаю уборщице. Потом другой отдаю оставшийся, почти полный пакет молотого кофе, готовлюсь к выписке, но уже поздно вечером не мог уснуть и пришёл к ней за пакетом чая, а вместо него получил пакетик кофе «три в одном». Сигареты у меня закончились, много раздал, а теперь сам хожу и клянчу в подвале, так как у нас персонал, да и больные все, некурящие. Утром успеваю съесть кашу с бутербродом, омлет и теперь жду последние наставления врача. В принципе, с чисткой мешка я освоился, осталось научиться его ставить, вот и жду мастер-класс от блондинки.

Вчера написал сестре Свете, чтобы сбросили на телефон договор пожертвования Дому детского творчества у нас на малой родине, в Чернышевске, такой же, как и в прошлом году, чтобы переслать деньги на премии школьникам, участвующим в написании историй о своей родине. Получаю договор.

А теперь о чудесах. Попробуйте объяснить феномен. За десять дней до операции я назанимал по тысячи, по две семь тысяч рублей, которые ставил на удачу, но в итоге проиграл. Получив пенсию, я купил термобельё на одиннадцать, в итоге на счету осталось пять тысяч, с которыми я и попал в больницу. И стал их проигрывать. Но в результате из больницы я перечислил внуку Ване для внука Гриши четыре с половиной тысячи рублей, жене двадцать тысяч, парню из Володино пять тысяч, внучке Кате пять тысяч, ещё одному человечку здесь пять тысяч и инвалиду Вове из Кандинки пять тысяч, сейчас в Дом детского творчества пятнадцать тысяч переведу, сестре Татьяне пять, и остаётся ещё на Донбасс тысяч пятнадцать!

Впервые мне так везло в игре: я выигрываю и отправляю, а они опять летят, вот и сегодня выиграл двадцать тысяч рублей! Кто-то скажет, что мне возвращается моё. Но раньше такого не было.

Я жду врача и успеваю не только два раза позавтракать, но ещё и супчик съесть. В лифте встречаю женщину с вещами, видно, что её выписывают.

Провожают словами:

– Я не говорю вам: «Приходите ещё!», здесь, к сожалению, не супермаркет.

Люди улыбаются, а меня сестричка и врач провожают словами:

– Не приходи больше.

А я надеюсь, что когда-то они уберут мне опухоль полностью. Честно говоря, жизнь в больнице мне понравилась, как бы парадоксально это ни звучало. Здесь я на равных со всеми, много людей, которым я могу что-то сделать, и это не только больные, но и персонал больницы. Я и конфеты свои ходил и раздавал сестричкам в коридоре, лифте, вызывая улыбки, и даже при выписке уговорил принять от меня четыре тысячи уборщицу, которая сводит концы с концами, живёт с дочерью, снимает жильё, убежала от мужа из деревни… Здесь, в больнице, я мог кому-то помочь, а дома я, окружённый заботой и лаской, буду чувствовать себя больным. Никто не ругает, не гоняет, а только требуют пить кучу всяких таблеток, а я хочу солёную рыбу. Причём копчёную скумбрию из магазина «Амбар». Дома становится хреново: вместо одной боли теперь две, но вторая, видимо, послеоперационная, должна уменьшиться со временем. Я отказываюсь обедать, не до этого, хотя красивый супчик из домашней курицы, сваренный женой, издаёт приятный запах. Падаю на диван, становлюсь в некотором смысле Обломовым, мыслей много, а дел нема. Ко всему добавляются проблемы с мешочком: он отклеился. Операция по его освобождению простая: опускаешься на колени перед унитазом, освобождаешь содержимое, потом всё своё тело переносишь к раковине, моешь, закручиваешь мешок и снова моешь – всё занимает до пяти минут. Начинаю первый раз наклеивать мешок сам. Сначала в мешке прорезаешь ножницами отверстие в тридцать пять миллиметров, вокруг выхода кишки тело вытираешь влажной салфеткой, потом тампоном, смоченным в водке, вытираешь клей от старого мешка и наклеиваешь новый мешок, сняв с него плёнку. Через час мешок отвалился, и пришлось процедуру проделывать снова, при этом образуется куча грязной одежды. Вид дыры с калом на животе угнетает, но это ещё семечки – человек привыкает и к худшим вариантам. Боль везде присутствует, любое движение контролирует, сигнализируя, что телу неприятно, но надо терпеть. Слава богу, мешочек не отвалился в этот день. А я думаю: «А если отвалится где-нибудь в общественном месте?» Придётся в рюкзаке таскать и водку, и тампоны, и салфетки. В общем, я с ужасом думал, что завтра надо снова ехать сдавать анализы, ЭКГ и стоять там в очередях. А потом ещё на приём к врачу-психотерапевту за обезболивающими лекарствами, куда меня записала невестка.

Ночь прошла ужасно: вставал каждый час, не хотелось вставать через боль, но позывы шли от мочевого пузыря, что наталкивало на нехорошие мысли, но их прогнал, ссылаясь на большое употребление винограда перед сном. Но ночь, в конце концов, прошла, и ладно, что о ней думать, когда во дворе стоит машина дочки, надо идти. Анализы и ЭКГ сдали достаточно быстро, тем более там встретил чету Голубых. Жена у Лёшки тоже больна, ей завтра тоже на химиотерапию. Он сетует, что в этом году на даче бедлам, травой всё поросло, а ягод много не собрали. Пока дочь и его жена сидят в очереди, мы идём на улицу покурить, я всегда пробую его сигареты с ментолом, но в этот раз у него простые.

Сдавая кровь, я извиняюсь, что сегодня без калачей, говорю, что в следующий раз обязательно сделаю. Медсёстры шутливо взмахивают руками, но калачи ждут.

Домой вернулись в половине десятого, а в одиннадцать снова ехать. Утром я не ел – нельзя было, а сейчас просто свалился на диван и пролежал до десяти тридцати, когда приехал ещё и сын. К психотерапевту я заглянул без стука, на что получил справедливое замечание, что без стука не входить.

Я шучу:

– Понимаю! Вдруг обнимаете женщину, а здесь я?

Врач внимательно смотрит на меня и протестует:

– Нет, такого здесь нет, а вот пациент голый может быть.

– Да, я понял.

Врач в итоге выписывает трамадол. Это одно из слабых обезболивающих, но оказалось, что эффект от его применения накопительный, минимум месяц надо пропить. Пока буду пить одну таблетку утром, одну на ночь. А я попробовал несколько таблеток и решил, что не помогает. Вернувшись домой, я съел тарелку супа и маленький кусочек курицы, граммов тридцать, спокойно лёг и с чистой душой уснул, хотя у меня было ещё одно дело: мне нужно погасить все свои кредитные карты. Деньги на это были приготовлены, но мне не хотелось гонять сына или дочь, ибо до банка было всего пятьсот метров. Хотя для кого-то это расстояние пшик, а для меня оно стало огромным, но слово «надо» для выполнения задачи самое подходящее. Спал целый час сладко. Встал, съел пять ложек каши и выпил компот. Покурил и двинулся медленно, словно в штаны наделал. Шёл, люди обгоняли меня, я смотрел и радовался за них. Светофор перегнал за шестнадцать секунд, а раньше, совсем недавно, хватало пяти, но я шёл! И это было главным. В банке сделал все дела и пошёл за сигаретами. В первом магазине по пути не оказалось, и я зашёл в «Амбар», где кроме сигарет купил и копчёную скумбрию, мечту последних дней! Поговорили с продавщицей, она просила зайти, чтобы передать мне ещё какую-то важную информацию по лечению рака. По пути зашёл в «Тесто» и купил хороший торт «Прага» для врачей отделения химиотерапии.

Съев пару кусочков рыбы, я повеселел и снова пошёл на улицу, купил баранину, домашнюю сметану, конфеты. В кондитерском отделе меня привлекла своей внешностью черноволосая, крупная, со вкусом одетая женщина. Я внимательно и долго смотрел на неё, она напоминала мне итальянку.

Она заметила взгляд:

– Смотрите так внимательно…

– Как не посмотреть на импозантную женщину?

– Даже не знаю, как к вашим словам относиться.

– Да не берите в голову, лучше конфеты взвесьте.

В итоге купил два вида конфет для больницы и два вида кофе. Позвонил Антон Франчук, поговорили немного о моих болячках, а после он долго мне объяснял, что такое код программирования. В итоге понятие о коде у меня появилось, я его сравнил с кубиками, из которых ребёнок, согласно картинке (коду), складывает фигуры. А то внучка пыталась мне объяснить по переписке, а я так и не понял. Сегодня создание, к примеру, веб-сайтов вообще не требует знания языков программирования, раньше мы всё программировали на фортране, ассемблере, а теперь такие программисты в большой цене, их мало. Основная часть этих программистов составляет блоки из готовых кубиков. Я пишу стоя на коленях, только так можно, и ещё лежа на спине, но это не очень удобно – быстро устаёт левая рука. Чтобы отдохнуть от писания на коленях, пишу лёжа на спине, положив под локоть левой руки две подушки. Так, с отдыхом, через два-три предложения продолжаю, зато отдыхает спина. Вечером мы втроём с дочерью и женой обсуждаем строительство дома на даче, я прошу выяснить стоимость установки окон, полов на втором этаже и заливки отмостки. Мне нужно знать стоимость, чтобы спланировать. Затем девчонки тщательно собирают меня в «командировку». Потом я варю им кофе, а сам бегаю и пишу. Кстати, после операции выяснилось, что у меня теперь два ануса, настоящий тоже функционирует, но в малых объёмах. Не приходится только напрягаться, но часть кишки, вывалившейся в анус, приходится постоянно подмывать и смазывать, что тоже болезненно, делая это я прошу: «Милая, потерпи, скоро мы тебя вылечим».

А я ставлю на «Пахтакор» из Узбекистана и «Торпедо» (БелАЗ) – немного, то, что у меня осталось. Деньги я все распределил, и дочери есть чем заниматься на даче. Вёрстку книг с редактором мы вроде согласовали, очень жду известий. К химиотерапии я почти готов и не хочу, чтобы её откладывали, потому что на 27-е число у меня запланирована баня для встречи с мужиками. Повидаться с Толей Бугаем, да и остальными. Париться я, может, и не буду, но посидеть часок смогу. Я получаю отличную порцию массажа шеи и ступней, выпиваю трамадол, и мне становится легче – к химии готов полностью.

Утро начинается в половине пятого. Впервые за много дней проспал, не вставая, пять часов! Отличное начало! Причём не нарушив во сне привычное состояние шеи и спины. Чего ещё можно пожелать!.. Впервые за много дней организм полноценно лечил меня в медленном сне! А это многого стоит, лучше любых лекарств. Больше спать не надо, и я решаю напечь калачей, чтобы часть забросить в ОКБ моей Олесе и сестричкам.

Попрошу Полю передать на пост номер два. Настроение поднимается так, что захотел и плов делать, но мясо замороженное, поэтому решил отложить. Рецепт калачей я модернизировал за это время следующим образом: домашняя сметана – пятьсот граммов, два стакана молока любого, одно яйцо, четыре ложки сахара или мёда, соль и сода, гашённая лимонным соком. Самый лучший вариант оказался для большинства.

Я медленно мну холодноватое тесто, прошу своё детище, своё тестушко не подвести, и оно послушно превращается в чудо. В половине шестого первая партия в печи. Первая партия вышла отменной на вид. У меня есть желание попробовать, но мне печёное нельзя – уже испробовано, буду ждать отзыва от жены. Уборка стола от муки состоит из трёх этапов. На первом этапе аккуратно собираю муку без комков обратно в банку, остальную – в отдельную тарелку для подливов либо для вторичного использования при приготовлении калачей – на ней раскладываю их. Нет, я не жадный, мне жалко труд хлеборобов, жалко выбрасывать добро. Третий этап – очистка стола. Я не вытираю его тряпкой, ибо портишь тряпку. Поэтому, смачивая руки несколько раз и промывая их, убираю почти все остатки муки, а лишь потом протираю тряпкой. Кстати, благодаря моему недугу, у нас дома появилось чёрное хозяйственное мыло, лучшее средство для дезинфекции и мытья рук! Теперь мои пожелания выполняются, а ведь в этом есть большой успех! Вы можете улыбаться, но даже в Англии существует общество любителей хозяйственного мыла! К слову, интересный факт: в Германии есть общество любителей нашей «Нивы», там фермеры оценили её проходимость, лёгкий ремонт и относительную дешевизну! Сам видел там наши древние «Нивы», ещё советского автопрома. Впрочем, во многих странах её вспоминают и ездят до сих пор, особенно в странах Южной Америки! А калачи уже распределены: часть в больницу, часть ребятишкам Валеры, а часть остаются для жены и дочки. Вместо завтрака я пью потихоньку детский энергетический напиток Nutri Nuti, который даст мне энергию до обеда, а может, ужина. Интересно: чтобы он впитывался, его надо пить потихоньку, бутылочку в течение часа, это подсказал вчера врач-психотерапевт. Возле корпуса химиотерапии встречаю Лёху Голубых, и мы курим в ожидании приёма. Его боевая подруга уже сидит в очереди – она ложится на один день. Угощаю его калачом. Остальные калачи передаю медсестре, которую уговорил отнести их Олесе Анатольевне в ОКБ. Один замысел удался, а то приём передач с шестнадцати до девятнадцати часов, я не выйду, а своих далеко гонять жалко. Захожу в кабинет к врачу, дарю торт, краткая беседа – и меня определяют в девятую палату, но нужно ждать, когда освободится место. С Дунаевой Л. Е. договариваюсь, чтобы ко мне пропустили Сашу Мерунко, который обещал приехать утром. А сам жду место, через час становится тяжело ходить и стоять, поэтому я ложусь на диванчик в холле, где находится телевизор. Через час-полтора мне предлагают идти в двухместную палату, но там человек отказывается уходить, и я попадаю в третью палату, где и лежал в первый раз. Мне прочищают порт в процедурной, вставляют катетер и начинают процесс.

Я начинаю беспокоиться, что Саша не едет, звоню отцу, но тот успокаивает – сын в пути. А вскоре он приезжает и воочию понимает суть дела, а мы с ним знакомимся очно. Потом я разъелся, слопав весь обед, а потом ужин. Состояние моё стало умиротворённым и спокойным. Появился старый сосед из Асина, разговорчивый, с коростами на лице от химии. Он пожаловался на них врачу, которая на вопрос ответила вопросом:

– Ты хочешь вылечиться от рака? У тебя положительная динамика.

– Хочу немного пожить, – ответил он.

– Ну так забудь пока про коросты, если хочешь пожить.

Второй, из села Старокороткино, рядом с Чажемто, бывший крупный фермер Владимир Алексеевич, но сейчас распродаёт хозяйство, некому уже управляться, а у самого сил не хватает, да и болезнь не даёт. Баранов продал, осталось скота около шестидесяти штук и куча техники. Дядька со своим мнением, деловой, немного жёсткий, но рассуждает справедливо, здраво. Вырос один, пока отец был в армии, мать попала в аварию. Отец не захотел возвращаться к жене-инвалиду. Сосед рассуждает: «Я не осуждаю его, может, на его месте так же бы поступил. Жил рядом в другом селе, я знал, а новая семья его не знала. Мама умерла рано, так что я сам вёл дела, всё время хотел встретиться с семьёй отца. С ним самим мы уже встречались несколько раз, но никаких претензий или любви не было – так, общие разговоры. Через его друзей помогал ему то запчастями, то ещё чем. А потом познакомились с его семьёй, они сейчас приезжают в гости, а отца уже нет.

Третий сосед, Сергей, участник Афганской войны, разведчик, рассказывал весь вечер об Афганистане. Что там его поразило, так это боевое мародёрство душманов. Если подобьют технику, то открутят все детали, что можно, ни одного болта не оставят. И за деньги готовы убивать. Так, за офицера платили двадцать тысяч афгани, за солдата – десять, за подбитый танк – сто тысяч, а учитывая, что ишак стоил пять тысяч, то ты становился богатым, подбив танк.

Этой компанией мы и живём третий день. На второй день моей диеты почувствовал, что у меня не идёт стул, посему ужин уже отдал врагу и, скорее всего, не буду завтракать, перехожу на энергетический напиток. На второй день мне запрещает дежурная сестра ходить с прибором, но я упросил своего лечащего врача Василия Михайловича поговорить с сестрой, что было сделано, и я стал нечасто, но ходить. Особенно после того, когда сестра сказала, что прибор очень капризен к температуре, а я ношу его на улицу.

Первый день угощал всех сестер конфетами для поднятия гормона счастья. Боль в анусе осталась, как и в месте операции, но в последнем поутихла. Пью трамадол два раза в день. Остальные лекарства во время химии запретили. Василий Михайлович сказал, что промежуточные анализы будем делать после четвёртой процедуры. Уже 21 октября, я жду выписку, но пока врач упорно не идёт, хотя два соседа уже её получили.

Состояние моё перед выпиской стабильное, но повышенное давление продержалось все три дня – в районе ста сорока пяти на восемьдесят пять, что странно для меня. К концу дня я обратился к своим врачам с предложением провести эксперимент на себе. Суть его в применении между химиями, через три дня после очередной химии, девять дней подряд настойки корня Палласа, правда, нужно проследить за гемоглобином до и после. Врачи отнеслись почти нейтрально, но посоветовали сделать это только после промежуточных анализов, то есть после четырёх химий. Смысл же моего предложения в том, что корень Палласа – яд, и он будет воздействовать на все органы, предотвращая переход раковых клеток в другие органы. Да, при этом гемоглобин тоже может уменьшиться, но его можно восстанавливать таблетками. Пока разработаю схему применения анализов, а потом подойду с конкретными выкладками. Однако в любом случае врачи отказались давать официальное разрешение, но мне это и не нужно, мне важна реакция.

Кстати, что врачи пойдут официально на эксперимент, я и не предполагал, но реакция их мне важна, а так как они не сильно против, то эксперимент начну после третьей или четвёртой процедуры. Я чувствую, что нахожусь на пике и вот-вот будет перелом в ту или другую сторону, надеюсь, в нужную, и для этого есть слабые предпосылки. 21 октября я вышел в шесть вечера из больницы, где принимал химиотерапию. Всего около пятидесяти двух часов под капельницей, причём сорок шесть часов под одной непрерывно. Естественно, что большую часть времени ты привязан к постели, особенно в моём случае – сидеть-то я не могу, ну, может, только около пяти минут. Читатель помнит, что вывалившаяся в анус кишка с опухолью не даёт присесть.