Текст книги "Лепестки Мугунхва"

ГЛАВА 9

Наверное, у каждого в жизни бывали такие моменты, когда он не мог разобраться в своих ощущениях. Когда вроде бы всё хорошо, но ты этого не чувствуешь. Когда ты получил то, что хотел, а радости по этому поводу никакой нет. И это тревожное ощущение не даёт тебе покоя. Люди с грубой и более простой душевной организацией в таких случаях решают эту проблему чисто физическими способами: заливаются спиртным, дерутся, скандалят…

Нарэ был человеком образованным. Прибегнуть к, вышеперечисленным способам он считал для себя неприемлемым. Хотя и чувствовал, что в каком‑то решении этой проблемы он всё же нуждается.

Вчера всем служащим дворца, равно как и всем жителям столицы, «Управление Восточным походом» объявило радостное известие. В нём говорилось, что коварно подброшенный самозваным минским правителем Китая так называемый камень Тангуна, призванный внести смуту в умы добрых корейцев, к всеобщей радости безвозвратно утерян волей Великого Тэнгри.[31]31
  Тэнгри – верховное божество у монголов. Досл. – Вечное небо


[Закрыть]

Практически это означало, что тех перемен, которых с надеждой ожидало большинство корейцев и которых серьёзно опасались такие устроенные люди, как Нарэ, в ближайшем будущем не произойдёт.

Вроде бы для Нарэ всё закончилось благополучно. И всё же что – то было не так. Накатывало ощущение какой – то пустоты. Вот и сегодня во дворце королевы все служащие ходили с радостными лицами. Все поздравляли друг друга, но, улыбаясь при этом, многие быстро отводили глаза. У самого Нарэ было такое чувство, что у него что – то украли. Обещали дать что – то хорошее, а потом не дали. Даже его жена, обычно радовавшая его своими кулинарными изысками, сегодня что – то была не в ударе.

Нарэ сидел у себя дома за маленьким, накрытым для него столиком. Было начало осени и перед ним стояло много маленьких чашечек со всевозможной снедью. Но то ли соли в них не хватало, то ли перца…

– Вы совсем ничего не кушаете. Вам не нравится?

Услышав голос жены, Нарэ вышел из своего задумчивого оцепенения.

– Нет, нет! Я просто не голоден. Вы, как всегда, всё очень вкусно приготовили!

Пытаясь взбодриться и нагнать на себя хорошее настроение, Нарэ, улыбаясь, поёрзал на маленькой соломенной циновке.

– И вообще, сегодня у всех праздник! Надо веселиться и с радостью думать о будущем!

Жена как – то натянуто, одними губами улыбнулась и закивала головой.

– Да, да! Наверно, теперь у нас всё будет хорошо.

– Ну, конечно! Даже ещё лучше, чем было раньше! Давайте выпьем с вами вина!

От последних слов, жена, очнувшись от своих раздумий, взглянула на Нарэ слегка встревоженным взглядом.

– Ой, простите! Но я совсем забыла его купить. То, что у нас было – закончилось. Я сейчас схожу и куплю.

Она встала, подошла к маленькому лакированному сундучку, чтобы взять деньги, но Нарэ жестом остановил её.

– Не надо! Я сам схожу. Мне это не составит труда. Просто прогуляюсь. День такой солнечный!

Он встал и, надев чёрную шляпу с высокой тульей, вышел на улицу.

ГЛАВА 10

Тихий ясный день и тёплая солнечная погода немного развеяли состояние непонятной хандры. Нарэ возвращался домой, держа в руке красивый зелёный узелок вытянутой формы, по очертаниям которого можно было догадаться, что в узелок упакована бутылочка рисового вина.

Он шёл медленно, не торопясь, вдыхая свежий осенний воздух. По обеим сторонам дорожки да и на ней самой лежали опавшие листья. Жёлтые, овальной формы, резные красные, даже попадались совсем ещё зелёные. Это были ещё не те листья, что валяются засохшие, скрюченные, никому не нужные и своим видом нагоняющие грусть. Эти были яркие, красивые и лежали ровно, как будто кто – то разложил их погреться на солнце. Их свежий и цветущий вид вызывал ощущение того, что лето ещё не ушло до конца.

Такое же ощущение не ушедшего лета возникало при виде стоявших на улице нескольких столиков уличного ресторанчика. Нарэ присел за крайний столик. Ему захотелось немного передохнуть и насладиться пока ещё спокойной уличной идиллией.

Откуда – то издалека доносилась праздничная музыка. Она становилась всё громче и вот из – за поворота показалась толпа людей. Впереди с барабанами и флейтами шли музыканты. За ними, длинным нескончаемым потоком, шли празднично одетые женщины, мужчины, дети, старики… Шли шумно и весело.

Нарэ смотрел на них с недоумением. Нет, он, конечно, помнил, что объявлен праздник. Но сейчас, уже честно признавая лицемерность этого мероприятия, он смотрел на всех этих людей с каким‑то недобрым осуждением. Тем более что никто не гнал их силой. Вокруг Нарэ не видел ни одного вооружённого монгола.

Они что, с ума сошли?! Какой может быть праздник, когда все ваши надеж… Нет! Наши надежды! Пошли прахом! А вы веселитесь?! Да это вообще… Это предательство!

Какой – то старичок в новой белой одежде, которую, видимо, готовил на Чхусок, хромая доковылял до скамеечки, на которой сидел Нарэ. Он присел рядом и стал рукой растирать колено. Нарэ почтительно кивнул.

– Извините, уважаемый! А куда все идут?

Старик неодобрительно посмотрел на Нарэ.

– Вы что, не знаете? Праздник сегодня! Все идут на площадь.

Нарэ чуть было не наговорил резких слов, но сдержался и из уважения к возрасту старика сменил свой тон.

– Неужели утрата священного камня стала таким праздником?

Старик выпучил на него удивлённые глаза.

– Какого камня? А! Это? Нет, что вы?! Какой там ещё камень?! Да и зачем нам какой – то камень, когда у нас теперь есть живой наследник?!

– Наследник?! Но ведь не принято праздновать такие вещи раньше времени! Королеве ещё долго ходить в положении.

– Королеве? Какой королеве? А! Монголке, что ли? Да при чём здесь она?! А-а! Да вы, наверно, совсем ничего не знаете! – Старик важно приосанился. – Наследник к нам вернулся! Наш корейский! Сын нашего короля и красавицы Миволь![32]32
  Ми – красота, Воль – луна (кор.).


[Закрыть] О! Да вы совсем молодой человек! Конечно, не помните. Лет шестнадцать прошло, как она пропала. Все думали, что погибла. Только мы с женой никогда в это не верили. Да и соседи все наши. Не могла она погибнуть! Потому что все её любили! За её мудрость и доброту.

Старик поднялся и уже почти не хромая пошёл дальше.

Никто не знает, как выглядят мысли в голове человека. Никто не знает, как выглядят эмоции в его душе. Но если представить это, то можно предположить, что у Нарэ внутри произошёл небольшой взрыв, от которого всё негативное, мешавшее ему в последнее время вылетело прочь, как пробка. А позитивное понимание окружающего и эмоции ещё не встали на свои места, но были уже где – то на подходе. Всё это рождало в его душе какое – то неудовлетворённое волнение. Только теперь оно было не тревожным, а радостным. Ему хотелось почесать не то ногу, не то затылок. Этот зуд всё нарастал… И тогда… Тогда Нарэ сделал ужасную вещь. Он развязал узелок и, распечатав керамическую бутылочку, стал пить вино прямо из горлышка.

ГЛАВА 11

– Выходит, китайцы всё это время знали?!

Сидя прямо на траве в маленьком дворике за королевским дворцом в Кэгёне, Чольсок аккуратно перевязывал руку Пингюну.

– Так ведь, Пингюн?

– Выходит, так. Сам же видел, как они перед Тургэном на колени бухнулись. Ой! Я хотел сказать перед принцем Сынгвоном.[33]33
  Сынгвон – наследующий власть (кор.).


[Закрыть]

– Значит, им сказали, а нам нет? Почему?

– Ты что, сам не понимаешь? Да чтобы натурально всё было. Чтобы мы за этот камень как за благословение Будды бились. Ну и ещё, наверно, чтобы не проболтался никто.

– А китайцы, значит, не проболтались бы!

– Эти, пожалуй, нет. Да ты сам слышал от кого‑нибудь из них хоть слово?

– Ну… не знаю… А! Вот! Ву сказал, что я очень тяжёлый.

– Ну, ты вспомнил! Эй – эй! Ты что делаешь?!

Чольсок слишком сильно натянул тряпицу на руке Пингюна.

– Поаккуратней! Это рука, а не оглобля.

– А кстати, Пингюн! Что же тогда в сундуке было? Выходит, камня Тангуна в нём не было?

Пингюн задумался. Затем, улыбаясь, прищурился:

– Слушай, Чольсок! А ты раньше когда – нибудь слышал об этом камне?

– Я? Я… да, нет, не слышал. Но я много о чём не слышал, если честно. Или…

Чольсок с ужасом в глазах уставился на Пингюна.

– Или… Ты что?! Хочешь сказать, что ты тоже о нём ничего раньше не знал?!

Пингюн сконфуженно почесал затылок.

– Как же так, Пингюн?! Ну ладно я! А ты‑то?!

– Да понимаешь! Все вдруг заговорили об этом камне, и я… вот, тоже… как – то…

– Ну, ничего себе! Это что получается? Никакого камня Тангуна, значит, вовсе не существует, а я за ним чуть в про-пасть не прыгнул?!

Чольсок надулся и, оторвав торчащий рядом стебелёк, начал со злостью его жевать.

– Да ладно не обижайся ты! Ну, подумаешь!

Пингюн пихнул здоровым локтем Чольсока в бок.

Пингюн рассмеялся, и до Чольсока вдруг дошло! Уже начиная краснеть, он схватился за голову руками.

– Зато представляешь?! Через много лет будешь внукам своим рассказывать, как король Сынгвон тащил тебя из пропасти на верёвке.

– О Будда! Какой же я болван! А я ещё заставлял его учителем себя называть. И по шапке его тогда… О-о! Пингюн, как ты думаешь? Мне голову отрубят?

– Не отрубят! Хотя надо было бы. А вместе с головой и ещё что – нибудь. А то ты и правда слишком тяжёлый. Даже у Ву после тебя руки болят. Кстати он мне сказал, что Тур… то есть принц Сынгвон попросил его остаться в Корё и стать его военным учителем. Ву, оказывается, раньше был настоящим мастером клинка.

– Вот это было бы хорошо! Я бы тогда тоже попросил его поучить меня с мечом управляться. А то тот лысый японец совсем меня загонял. Здорово дрался! Ничего не скажешь! Даже жалко его немного.

– А ты не жалей! Он, может, ещё и не разбился.

– Как это?

– А вот так! Он, может, синобу был! Или ямабуси! Эти вообще сумасшедшие, говорят. Может, и летать умеют.

– Слушай, Пингюн! Да что это за страна такая?! – Чольсок, качая головой, зацокал языком. – Самураи, синобу, ямабуси какие – то… Там что, нормальных людей нет?!

Пингюн задумался.

– Знаешь, что я думаю? В Японии народу много, земли мало. Значит, есть нечего. Ещё землю постоянно трясёт. Волны огромные с моря целые деревни смывают. От такой жизни у любого с головой что – нибудь не то будет.

Чольсок вздохнул.

– Да-а! Хорошо, что мы не в Японии живём. А кстати, откуда ты про всё это знаешь? Или ты опять мне всё врёшь тут?

– Да не вру я! Я тогда на корабле ещё служил. Побережье мы тогда охраняли. Знаешь, сколько этих японцев переловили! От этих пленных японцев всё это и знаю.

– Ты ещё и на корабле служил? Когда ты успел?

– Эй – эй! Ты что, забыл, что я на десять лет дольше тебя на свете живу?! Сейчас получишь за непочтение к старшим.

– Да ладно-ладно! Помню я! Кун Фу – Цзы и всё такое… Нет, правда! Я Кун Фу – Цзы уважаю! Я даже представляю, как он выглядел. Мне кажется, он был похож на того советника, что нас встречал. Ну, тот, который сразу подошёл и Тур… Да что такое!.. Принца Сынгвона обнял.

– А! Этот! Это его дядя был. Только он не советник. Он министр Ли Гвансик. Хотя я думаю, советником он теперь уже скоро станет. Я слышал, что, когда его сестра госпожа Миволь пропала, он поклялся, что обязательно её найдёт.

– Знаешь, Пингюн?! Мне кажется, этот Ли Гвансик с самого начала всё знал. А может, и не только знал.

– Ого! Чольсок, да ты умнеешь!

– Ещё бы! У меня же учитель есть. Ну, тот! Который на десять лет дольше меня на свете живёт.

ГЛАВА 12

Лёгкий журчащий шум воды как будто перекликался с проснувшимися птицами на фоне ещё тёплого и ясного осеннего утра.

Если бы скала была отвесной, то, очевидно, получился бы водопад. Но она была с небольшим уклоном, вся испещрённая трещинами и выступами, покрытыми мхом и маленькими кривыми пихтами. И поэтому вода, стекавшая с вершины, разделялась на множество потоков и ручейков, делая поверхность скалы ажурной.

Две лошади под сёдлами, но без седоков, скорее по привычке, чем от голода щипали траву, иногда поднимая головы и посматривая на своих хозяев.

На больших чёрных валунах у самой воды сидели двое мужчин. Они были генералами. И стали ими не по призванию, а по необходимости. Один из них был сыном учёного – астронома и сам получил достойное образование в одной из школ на юге Китая. Второй был сиротой и вырос в буддийском монастыре в горах северной части Корё. Каждый из них к этому времени прошёл свой путь: надежд и разочарований, мужественных решений и предательства, отчаяния от глупости окружающих и радости от взгляда понимающих тебя глаз. Впрочем, последнее было большой редкостью. Тем большей ценностью обладали встречи подобные этой происходящей на окраине Кэгёна, древней столицы Корё.

– Ну, вот. Завтра мы уходим обратно.

– Я думал, вы немного погостите у нас. Ведь ваше задание выполнено. Или вы получили новый приказ?

– Нет. Никакого приказа я не получал. И всё же у меня есть основания, чтобы поторопиться с возвращением.

– Основания?

Глаза Мэнхо обрели проницательное выражение, словно он хотел разглядеть эти самые основания за доброжелательно-вежливой маской на лице Вэйшана. После небольшой паузы китайский генерал продолжил:

– Основания таковы, что мне не хотелось бы… Встретиться с вами при совсем других обстоятельствах.

Мэнхо резко поднял взгляд прямо в глаза Вэйшану.

– Вы полагаете, что всё обстоит уже так?

– Уже на подходе к Кэгёну меня догнал мой человек, которого я оставлял в Мин. Ситуация там несколько изменилась. Госпожа Юн Ю…[34]34
  Юн Ю – нефритовое облако (кит.).


[Закрыть] Простите! Госпожа Миволь просила разрешить ей навестить сына и брата. Ей было отказано. Более того, ей теперь запрещено покидать территорию своего личного дворца. Её сын стал наследником Корё…

– И учитывая уровень развития в нашей стране учения Кун Фу – Цзы, в частности – о сыновней почтительности…

– Можно сказать, что лучшего заложника нельзя и придумать.

Оба на некоторое время замолчали, думая, очевидно, об одном и том же.

– Значит… Нам надо готовиться.

– Пожалуй, я бы рекомендовал вам это сделать.

– А вы? Какие планы у вас?

– Ну, во-первых, я бы не хотел, чтобы меня здесь застал какой – либо нежелательный приказ. Поэтому тороплюсь вернуться в Поднебесную. А там, я думаю, друзья помогут мне с моим тумэном получить назначение на север. Это вполне реально. Юани всё ещё продолжают доставлять немало беспокойства нашему новому императору.[35]35
  Чжу Юаньчжан – первый император династии Мин (прав. 1368–1398 гг.).


[Закрыть]

Оба опять замолчали. Мэнхо, глядя на стекавшую по скале воду, чуть заметно улыбнулся.

– Я рос в горном монастыре. Мой наставник Мун Чонхён говорил: «Если хочешь стать умным и достойным человеком, то ты должен быть готовым к одиночеству. Потому что, если ты не побоишься и не поленишься честно изучать устройство жизни, то ты увидишь её такой, какой её не видят окружающие тебя люди. Нелегко жить в одиночестве среди людей. И будет всегда не хватать такого человека, который понимает реальное состояние мира так же, как и ты. Но тебя будет утешать только твоя вера в то, что такие, как ты – существуют на Земле».

Мэнхо встал.

– И ещё он сказал, что очень редко таким людям удаётся встретить друг друга.

Мэнхо с почтением поклонился Вэйшану.

– Тао Вэйшан! Я считаю, что мне это удалось.

Китайский генерал встал и так же почтительно поклонился в ответ.

– Для меня также большая честь встретить вас, уважаемый Хён Мэнхо.

ГЛАВА 13

Когда – то все явления в природе существовали сами по себе и несли только прямые функции, определённые им законами природы. Течёт вода, дует ветер, горит огонь… Но с рождением человека все эти явления, проходя через его сознание, перестали иметь только абстрактное значение и обрели множество дополнительных форм. Например – огонь. Теперь он может быть полезным, когда согревает жилище или помогает готовить пищу. А может быть злым и жестоким, когда выходит из – под контроля и превращается в пожар.

Тот огонь, дым от которого поднимался сейчас среди скал недалеко от большого водопада, не был ни злым, ни жестоким. Назвать его просто полезным тоже было бы неправильно и некорректно. Это был огонь священного траура.

Языки пламени поглотили мелкий хворост и уже подбирались к нижнему ряду нетолстых брёвен, аккуратно сложенных в погребальное ложе, на котором покоились четыре человеческих тела в коричневой одежде.

Ичиро смотрел на застывшее лицо Кумико. Она как будто спала, и его губы беззвучно произносили её имя, заставлявшее молодого самурая всё больше проникаться священной мистикой его значения. Кумико действительно осталась навсегда прекрасной.

Очнувшись после удара по голове, Ичиро до сих пор не мог дать конкретную оценку произошедшему. Раньше он, несомненно, опять нелестно высказался бы в адрес корейцев, как людей неумных и трусливых. Ведь тот корейский воин мог легко заколоть Ичиро своим трезубцем, но не сделал этого. Молодой самурай пока ещё не мог понять причину этого поступка, но назвать его глупостью или отсутствием мужества у него язык тоже не поворачивался. И только спустя четырнадцать лет, став уже взрослым самураем, он понял это. Когда во время карательной акции против крестьян вассальной деревни он, Икимадзу Ичиро, самурай князя Акамацу, опустил свой меч, уже было занесённый над головой какого – то грязного мальчишки.

Костёр разгорался всё сильнее. Его пламя уже достигло человеческого роста и поднималось ещё выше, скрывая от глаз отданную ему жертву. Чуть в стороне от костра, привалившись спиной к камню, сидел Кенсин. Раны, аккуратно перевязанные Ичиро, уже не кровоточили. И вообще, они оказались на редкость лёгкими. Но, в отличие от Ичиро, Кенсина это совсем не удивляло. Он пока ещё не смог бы объяснить этого словами, но, вспоминая открытый взгляд китайского мастера меча, опытный самурай уже начинал ощущать предпосылки того явления, которое мы теперь называем гуманизмом.

Кенсин сидел и смотрел на огонь. Иногда он поднимал свой взгляд выше, за кромку пламени. И тогда вслед за взглядом его мысли, не встречая никаких преград, уносились куда – то вдаль. Туда, где не было ни самураев, ни синобу, ни японцев, ни корейцев. Там были только люди с глазами того китайского воина. И ещё там была вода, которая текла сверху вниз, а не наоборот. И никакие общественные законы и приказы императоров не могли ей в том помешать.

Кенсин чувствовал, что в его сознании происходит необратимый процесс переосмысления жизни, ставящий его перед выбором.

Самурай был мужественным человеком и свой выбор сделал. Вернувшись в Японию, он оставил свою службу у князя Акамацу и ушёл в один из буддийских монастырей, которыми издревле славились его родные горы в Ёсино.

Заглянув немного вперёд, стоило бы упомянуть и других участников этих событий.

Монголы были изгнаны из Корё.

Через четыре года китайский генерал Тао Вэйшан, преданный своим командованием, погиб, попав со своим отрядом в засаду на реке Луаньхэ.

Через семь лет в результате дворцовых интриг корейский генерал Хён Мэнхо был отстранён от командования Кэгёнским гарнизоном и вернулся в монастырь, в котором вырос.

Чольсок в конце концов стал офицером дворцовой стражи. Но, опять же в результате нескончаемых интриг, попал в опалу и был сослан на Чечжу, таким образом вернувшись на свой родной остров.

Раненая рука у Пингюна так и не восстановилась как следует. И он вынужден был оставить военную службу, о чём, впрочем, никогда не жалел. Он стал хорошим гончаром. Сначала выучился лепить горшки сам, а потом набрал себе учеников и начал учить их. И говорят, учил очень хорошо, и не только гончарному мастерству.

Через три десятка лет после этой истории с камнем Тангуна закончило своё существование и само царство Корё. Ему на смену пришло новое государство – Чосон, просуществовавшее более шести веков. Изменилось название, пришли новые законы. Но люди остались прежними.

Жизнестойкие и трудолюбивые. Рассудительные и в то же время очень эмоциональные. Способные наделать массу ошибок, а осознав это, с искренним раскаянием, не жалея сил, броситься их исправлять. А ещё очень сплочённые, способные жить и действовать коллективно, и при этом относиться друг к другу с уважением.

ЛЕПЕСТОК ВТОРОЙ

Сквозь шум маленького водопада и разносившееся над озером пение цикад чуткий слух дракона уловил едва слышный шорох. Дракон лежал на берегу небольшого горного озера, и его огромная рогатая голова с закрытыми глазами лежала на траве. При звуке едва уловимой поступи дракон резко открыл один глаз, но тут же расслабленно закрыл его снова. Он узнал эти шаги.

Из зарослей бамбука на берег, мягко ступая по траве, вышел тигр. Он лениво подошёл к воде и, тронув её лапой, начал лакать. Сделав несколько глотков, он поднял голову и произнёс:

– Извините, Хённим![36]36
  Хённим – старший брат (кор.), хён – мудрость, ним – уважительная приставка, досл. – мудрейший.


[Закрыть] Я не поздоровался. Уж очень пить хотелось.

– Вы опять ходили вниз в долину? – Дракон, не открывая глаз, едва заметно улыбнулся.

– Что? А, это! Ну… да, я ходил. Видел там людей.

– Я надеюсь, вы не…

– Ну что вы! Конечно же, нет! Будда сказал их не трогать. Я не трогаю. Просто наблюдал, – помотав головой, тигр стряхнул с морды прилипшие капли и, сделав несколько шагов, свалился на траву. – Вообще – то, я не понимаю – что он в них нашёл? В смысле – Будда.

– Вам что – то показалось странным?

– У меня создаётся впечатление, что глупее созданий, чем люди, нет во всём мире. Они хотят чего – то одного, а делают всё так, чтобы получилось противоположное. А потом расстраиваются, что получилось не так, как они хотели, – тигр нервно забил хвостом по траве. – А ещё эти букашки, что глупее цикады, слишком много о себе думают. Вот представьте себе, что одна из чешуек на вашем хвосте считала бы, что это она – дракон, и взялась бы решать – как вам ходить, как вам летать, есть, спать…

– Когда – то… дракон расслабленно улыбнулся, – когда я был в вашем возрасте, меня это тоже раздражало и бес-покоило…

– А потом?

– А потом я узнал, что они не все такие… э-э…

– Безмозглые?

– Ну, что‑то в этом роде. Так вот! Среди этих букашек есть… другие. Которые видят и понимают жизнь правильно.

– Что, прямо как мы с вами?! – брови тигра встали «домиком».

– Ну, в общем – то, да.

– И вы сами их видели?

– Видел.

Тигр, переминаясь, подошёл поближе.

– Это… Хённим, может быть, расскажете?

– Ну, что ж. – Дракон повернулся на бок и, подперев лапой голову, прикрыл глаза. – Было это в том году, когда…