Текст книги "Лепестки Мугунхва"

Услышав звук упавшей нагинаты, мальчик поднял взгляд в лицо асигару и изумлённо расширил глаза. В щеке у японца, пробив голову насквозь, торчала стрела. Барабаны в груди ещё по инерции стучали… Наконец до мальчика дошло… И он обернулся.

Там метрах в двадцати от него выше по склону стоял молодой парень с луком в руках. А за его спиной – большой отряд хорошо вооружённых боевых монахов. Глядя в глаза мальчику, парень дружески улыбнулся, и это было последней нотой, последним лёгким щипком струны. Барабаны смолкли. Грудь разжалась. Мальчик упал на колени и заплакал…

Слегка улыбаясь, Чжэун смотрел на плачущего мальчика. Целый букет чувств: удивление, жалость, восхищение и острое желание кому – то за всё это отомстить. Ну, ясно кому! Молодой мастер посмотрел на карабкающихся по склону японцев и, нахмурившись, вытянул из – за спины следующую стрелу. Положив её на тетиву, он оглянулся и кивнул стоящим за ним монахам. Те понимающе кивнули в ответ и… Бурлящим и клокочущим серым водопадом монахи обрушились на асигару. Вслед за этим по всей линии укреплений монахи с крестьянами перешли в наступление. Они быстро сократили дистанцию с противником и, перейдя в рукопашную, лишили японцев преимущества огнестрельного оружия.

Войдя в более активную стадию, ситуация резко изменилась. Хорошо подготовленный боевой монах в мастерстве индивидуального боя не уступал самураю и, уж конечно, гораздо превосходил асигару. Добавить к этому позиционное преимущество корейцев (они двигались сверху, японцы – снизу)… И вот уже асигару местами беспорядочно начали отступать.

Над холмом стояли звон, треск, крики… В воздухе мелькали: мечи, да – дао, трезубцы, нагинаты и аркебузы, поменявшие классификацию с огнестрельной на ударную. Монахи бились воодушевлённо, но со спокойными лицами, плотно сжав губы и не допуская лишних движений. Крестьяне же действовали несколько хаотично и шумно. Эмоции на их лицах сменяли одна другую. Это и понятно. Нельзя сказать, чтобы такая кровавая драка была для них нормальным делом. Но, несмотря на это, многим из них удавалось приноровиться и вполне достойно противостоять противнику. Очевидно, это просыпалась какая – то генетическая память. Ведь неизвестно, чья кровь текла в венах того или иного крестьянина…

Боевые монахи, крестьяне… Такой смешанный состав армии противника порой обескураживал асигару. Только разрубишь какого – нибудь крестьянина нагинатой, настроившись на определённый уровень противостоящего бойца, как вдруг перед тобой возникает монах, с пятилетнего возраста изучающий боевые искусства, и начинает виртуозно тебя обрабатывать каким – нибудь боевым цепом или да-дао. Ты просто не успеваешь переключиться и как результат – лежишь на камнях с раскроенным черепом, не успев сочинить даже первую строчку посмертного хайку.

Как набежавшая волна откатывается назад в море, так и весь этот людской поток стал сползать вниз к подножию холма. Но вдруг движение застопорилось, как будто в ложбине образовался затор. Это подоспевшие самураи вырвались в авангард, увлекая своим примером асигару. Монахи усиленно давили, но самураи стояли крепко. Теперь обе стороны были практически равны, и сражению грозила перспектива стать затяжным.

Чжэун понимал: чтобы получился перевес в такой ситуации, необходимо на проблемном участке создать дополнительный импульс. Как будто бросаешь тяжёлый камень в место затора на речке. Что может послужить этим камнем? Разве что усиленный обстрел какой – либо выбранной точки…

Чжэун обратился к двум монахам, так же, как и он, вооружённым луками. Он быстро стал объяснять им свой план действий, но тут заметил, что они его уже не слушают, а, изумлённо выпучив глаза, смотрят куда – то в сторону. Посмотрев туда, молодой мастер и сам едва не упал, оступившись от неожиданности.

Там, чуть ниже по склону, быстро и уверенно приближался к месту затора огромный воин в древних бронзовых доспехах эпохи Когурё. Он выглядел как какое – то сказочное существо, вылитое из бронзы. Руками этот могучий воин с лёгкостью вертел вокруг себя таким же огромным и тяжёлым да – дао, даже древко которого было не деревянным, а металлическим.

Чжэун пригляделся к бронзовому гиганту и от изумления раскрыл рот. Это был Чольсок!

Неизвестно, где раскопал эту древнюю амуницию тот дедушка, что увёл Чольсока перед началом сражения. Но, судя по её размеру, можно предположить, что люди в эпоху Когурё, Силла и Пэкче или, как принято её называть, эпоху Троецарствия, были гораздо крупнее нынешних. Ну, или эти доспехи опять же принадлежали кому – нибудь из предков самого Чольсока. По крайней мере тот дедушка, что нашёл их в древних развалинах и много лет их хранивший, был необычайно рад, увидев на холме такого огромного парня. Он сразу понял – это и была его карма. Найти, сохранить и передать.

Беспощадно – убийственный вид Чольсока привёл в изумление не одного Чжэуна. Монахи и самураи едва не перестали биться, заворожённо уставившись на приближающегося к ним бронзового гиганта. Монахи в последний момент сообразили, что к чему, и успели, отскочив, расступиться. Чольсок, бешено вращая своё сокрушительное оружие, с треском и лязгом врезался в ряды самураев. Чольсок – по – корейски значит «железный камень». И сегодня непреклонная судьба сложила всё так, чтобы он оправдал своё имя, став камнем, брошенным в речной затор и создавшим решающий перелом в финале этого маленького, но очень важного для всех находящихся здесь сражения.

Чольсок крушил самураев по центру. Монахи давили с флангов. Чжэун с группой лучников пресекал попытки японцев пойти на прорыв или подобраться к Чольсоку сзади…

Кодекс чести запрещал самураям отступать. Но… Они отступили. По правде сказать, это решение было оптимальным. Но ещё долгие годы в Японии эту войну будут стыдливо называть позором. В течение всей Имджинской войны отступать самураям приходилось не один раз. И это было непривычно и неприятно. Это была их первая масштабная вылазка на континент, вместе с разочарованием давшая им много пищи для размышления. И, несмотря на упрямую консервативность взглядов, из этого опыта японцы всё же сделали кое – какие выводы, которые сумели реализовать, но… только в будущем. А эта война, как и это маленькое сражение, была уже безнадёжно проиграна.

ГЛАВА 7

Бледные, но ещё не потерявшие до конца свой цвет травинки пригибались под тяжестью волокущегося по ним тела. Мальчику было тяжело, но он наотрез отказался от помощи Чжэуна. Он должен был всё сделать сам. Вот сейчас он немного передохнёт и потащит отца дальше, на вершину холма. Могила в этом месте получится очень хорошая. Никто потом не упрекнёт мальчика.

Передохнув, он с трудом взвалил отца себе на спину и, согнувшись, продолжил свой путь. Мальчик не мог видеть со стороны, как изменился его взгляд, как стало совсем другим выражение лица… Он только чувствовал физическую тяжесть своей ноши и постепенно начинал понимать её более глубокий смысл – он стал старшим в семье.

– Ну что же я буду с ними делать? Дедушка, я ведь на корабле служу. Вы представляете, если я в этих доспехах в море свалюсь? Кто меня оттуда доставать будет?

– Бери – бери, сынок! Я что, по – твоему, зря их столько лет хранил? Где я ещё такого здорового парня найду? Они же больше никому не подойдут!

Чольсок умоляющим взглядом просил помощи у Чжэуна, но тот, похоже, вовсе не собирался выручать друга, а лишь делал серьёзное лицо, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

– Чольсок, ты зря отказываешься! Они тебе очень идут. Представляешь, сейчас вернёмся на кобуксон, и ты – в этих доспехах… Все так обрадуются!

Чольсок подозрительно посмотрел на Чжэуна, потом схватил с земли ком глины и запустил им в товарища. Молодой плотник ловко пригнулся и отбежал подальше, уже не пытаясь сдерживать смех.

– А! Тебе весело, да? – Чольсок зло прищурился.

– Ладно – ладно, всё! Прости, друг, больше не буду!

– Эх! Да ладно, – Чольсок безнадёжно махнул рукой, смирившись со своей участью.

Он уже готов был согласиться, но вдруг… Его взгляд на мгновение застыл. Губы начали расплываться в улыбке. В его голову явно пришла какая – то идея, и, хитро прищурившись, он повернулся к старику:

– Уважаемый! Я от души благодарен вам и с уважением принимаю ваш подарок! – Чольсок поклонился. – Но только давайте сделаем так! Пусть эти доспехи пока полежат у вас. Ну, вроде на хранении. А когда японцев совсем прогоним, я за ними вернусь.

Старик сначала озадаченно задумался. Потом, словно что – то вспомнив, обрадованно улыбнулся и тоже хитро прищурил один глаз:

– Конечно – конечно, сынок! Это ты хорошо придумал. Как японцев победите, приезжай! Я тебя тогда с внучкой своей познакомлю. Ты ведь, наверное, не женат? Свадьбу сыграем – вся деревня придёт! Тебя теперь здесь все знают.

От такого неожиданного поворота Чольсок опешил. Не находя слов, он просто стоял, открыв рот и уставившись на старика. У Чжэуна уже не было сил смеяться, да и жалко стало друга. Решив, что пора всё же Чольсока выручать, он потихоньку подвёл ему коня и, улыбаясь старику, незаметно вложил в руку Чольсока поводья.

А тем временем старик разошёлся не на шутку:

– Она у меня знаешь какая умница! Ты не смотри, что ей пятнадцать! Она уже и твенджян сама делает! А какой вкусный она умеет делать кимчи! Снаружи такой мягкий и нежный, а внутри такой белый, хрустящий… Ты кимчи любишь?

Чольсок, как под гипнозом, кивнул головой. Старик одобрительно хлопнул его по руке.

– Ну вот! Будешь кушать! А летом мы с тобой за мёдом будем ходить и за женьшенем. Я тут все горы знаю. И дом у вас новый будет. С тобой‑то мы его даже вдвоём построим. Даже звать никого не придётся.

Неизвестно, сколько бы это всё продолжалось. Но когда старик дошёл до перспективы здоровых и крепких, как Чольсок, правнуков, которые теперь у него будут… Глядя на размякшее лицо человека с именем Железный Камень, Чжэун понял, что теряет товарища, и поспешил вмешаться. Он аккуратно и тактично подвёл разговор к завершению, намёками в виде сильных тычков в бок заставил Чольсока наконец – то вежливо попрощаться и сесть на лошадь.

Через некоторое время они размеренно покачивались в сёдлах на горной дороге, ведущей к побережью. Ехали молча. Туман начинал расходиться, выпуская из своих сетей стройные чёрные скалы с изогнутыми мохнатыми кедрами на склонах.

– Эх! Хорошо бы ещё красивая была! – Чольсок вздохнул.

Занятый своими размышлениями, Чольсок не заметил проницательного взгляда друга.

– Знаешь, Чжэун! А ведь он прав! Пора бы мне на самом деле жениться. Я просто не думал об этом. А сейчас вот послушал его… Так что, может быть, я и правда вернусь сюда. А ты? У тебя есть невеста?

Чжэун молча смотрел вдаль. Он пытался вспомнить лицо Чеён – не получилось. Попытался ещё раз – опять не получилось. Вместо Чеён перед ним всё время проявлялась её младшая сестра Юнми.

Осознав это, Чжэун удивлённо улыбнулся. Он не ответил Чольсоку. Он ехал, молча глядя вдаль и слегка улыбаясь каким – то своим мыслям…

ГЛАВА 8

Красный на закате диск солнца ещё высовывался из – за линии горизонта, перекрашивая в свой цвет всю водную поверхность небольшой гавани. Два десятка кобуксонов стояли, аккуратно пришвартованные в ряд, тихо покачиваясь на лёгких волнах. Кобуксоны были полностью подготовлены к выходу в море. С вычищенными пушками и укомплектованные ядрами и ракетами. Это была только небольшая часть корейского флота. Остальные корабли стояли в соседней бухте, также полностью готовые к завтрашнему дню.

Осень принесла с собой ряд определяющих событий, одним из которых была смерть Тоётоми Хидэёси. Кампаку умер, и многие самураи облегчённо вздохнули, получив повод для прекращения военных действий. Они сделали это «в знак траура», а также согласно завещанию Тоётоми Хидэёси. Таким образом, самураям кое – как вроде бы удалось «сохранить лицо». Хотя, конечно же, всем были понятны истинные причины отступления японской армии. Как сказал бы Сунь Цзы[47]47
  Сунь Цзы – китайский стратег и мыслитель, живший в IV веке до н. э., автор трактата о военной стратегии «Искусство войны».


[Закрыть] – эта война была проиграна ещё до того, как она началась.

Искусство войны так же подчиняется законам природы. И один из его пунктов гласит: полководец должен всегда иметь контроль над инициативой. Нельзя давать противнику свободу решений – когда захотел – пришёл, когда захотел – ушёл… И если он собрался уходить, надо так надавить вслед отступающим войскам, чтобы из его головы напрочь вылетели все иллюзии по поводу значимости его персоны в принятии данного решения.

Японцы повсюду сворачивали свои позиции и спешно отступали к морю, где грузились на корабли, собираясь вернуться на родину. Следуя военным законам, адмирал Ли Сунсин имел намерение лишить самураев возможности уйти «красиво». Для этого корейский флот был в срочном порядке подготовлен, укомплектован и собран в одном месте.

Завтра, 18 октября 1598 года, в бухте Норянджин, адмирал решил дать японцам решающее сражение.

Маленькие волны пенились пузырьками и набегали на берег, шурша галькой и мелкими ракушками. На берегу было тихо. Все подготовительные мероприятия были закончены, и люди отдыхали перед завтрашним сражением. Только стража несла вахту.

Четверо гвардейцев в тёмно-синем облачении молча стояли, охраняя вход в адмиральский шатёр. Внутри шатра горел светильник, отбрасывая на матерчатую стенку тени двух сидящих фигур.

– Ты думаешь, что убил его?

– Я точно не знаю. Мои кулаки были в его крови, но вряд ли он умер.

– Но ты всё равно сбежал?

– Он сын начальника портовой стражи…

– Понятно.

– Я даже не успел попрощаться с отцом. Его не было дома.

– Твой отец… Ты говорил, он плотник?

– Да. – А как его имя?

– Его зовут…

– Мун Хёнтэк? – адмирал резко посмотрел Чжэуну в глаза.

– Да, но откуда вы… Адмирал встал и подошёл к светильнику. Некоторое время он стоял, молча глядя на пламя.

– Надо было давно уже догадаться. – Разговаривая сам с собой, адмирал обернулся. – Просто внимательнее приглядеться к твоему лицу… Прислушаться, что и как ты говоришь… Ещё там, на пристани, когда ты вступился за «бродягу», мне показалось – что – то знакомое.

Адмирал посмотрел в глаза изумлённому Чжэуну.

– Я знал твоего отца. Очень давно. Много лет назад. Ты говоришь, он плотник? А ты знаешь, кем он был?

– Мой отец? Был? – Чжэун покачал головой.

– Он был королевским архитектором. Мастером, чьи творения стоят по всему Чосону.

Глядя на потрясённого Чжэуна, адмирал подошёл к сто-лику и, взяв в руки керамическую бутылочку, налил из неё в две чашечки рисовое вино. Одну чашечку он протянул Чжэуну.

– Я целый месяц искал на Чечжу его могилу. Теперь я понимаю, как это было глупо. Могилы Мун Хёнтэка нет. Ни на Чечжу. Ни где бы то ни было. Он жив, – адмирал положил руку Чжэуну на плечо, – более того, у него есть взрослый сын, достойный своего отца. Судьба всё же бывает справедлива. Давай за это выпьем! Сейчас я пошлю человека в твою деревню. Он расскажет твоим родителям, что с тобой всё хорошо. Напиши им письмо – он передаст. А потом, когда закончим с японцами, мы с тобой отправимся их навестить.

– Мы с вами? Я… Я даже не знаю, стоит ли вам так…

– Стоит, – адмирал улыбнулся. – Тебя ещё не было на свете, а он уже был моим учителем.

ГЛАВА 9

Если бы стояла тишина, то, окинув беглым взглядом Норянджинскую бухту, можно было бы предположить, что она вся затянута утренним туманом. Но было уже далеко за полдень, и повсюду стоял такой грохот, что сомнений не оставалось: над бухтой висел пороховой дым.

Сотни кораблей кружили в сложном маневрировании, осыпая друг друга градом ядер, пуль и стрел. Кобуксоны потопили уже немало японских судов, но поверхность моря не была усеяна спасающимися людьми. Как ни парадоксально, несмотря на то, что Япония являлась островным государством, подавляющее большинство японцев не умело плавать. Неизвестно, чем определялась такая культурная особенность, но это была традиция. А традиции в Японии соблюдались строго.

Левая сторона драконьей головы была раздроблена шальным ядром, но сама голова благодаря стараниям Чжэуна держалась крепко. Даже пушка, установленная в неё Чольсоком, не пострадала и продолжала изрыгать из себя снопы искр с дымом, посылая очередное ядро в сторону большого неприятельского корабля, пытавшегося оторваться.

Кобуксон был вооружён более дальнобойными орудиями, и это давало неплохой шанс на успех. Однако ситуация складывалась не так однозначно. Тем же шальным ядром, что повредило драконью голову, был смертельно ранен капитан Юн. Кобуксон остался без командования. Пока ещё команда продолжала по инерции делать то, что делала – атаковать японский корабль. Но если бы обстановка радикально изменилась, то этот кобуксон без командира, вероятно, не смог бы отреагировать на ситуацию должным образом.

Иногда человек чувствует что – то, чего не может понять и проанализировать. Чем бы он в этот момент ни занимался, это тревожное непонятное ощущение беспокоит и не даёт сконцентрироваться.

Адмирал стоял на открытой палубе в передней части кобуксона. Он наблюдал за сражением, время от времени отдавая какие – то команды. Вроде бы всё шло как всегда. Он был занят своим привычным делом и, глядя на общую картину сражения, не находил ничего, что бы могло внушить какую – либо тревогу. И тем не менее адмирала беспокоило какое – то предчувствие. Как будто что – то должно было вмешаться в его планы…

Флагманский кобуксон, на котором находился Ли Сунсин, атаковал большой японский корабль с высокой громоздкой надстройкой, делавшей судно неуклюжим и тихоходным. Дальнобойные орудия корейского флагмана планомерно крушили эту плавучую крепость японцев. Дело затягивалось, и адмирал отдал приказ сократить дистанцию с японским кораблём, чтобы дать возможность не только дальнобойным, но и всем орудиям кобуксона приложить свои старания и таким образом ускорить разрушительный процесс. Правда, в этом случае всем находящимся на открытой палубе корейского броненосца надлежало зайти внутрь, поскольку сокращение дистанции открывало перспективы не только для корейских пушек, но и для японских аркебуз.

Ли Сунсин, как грамотный морской офицер, уже собирался выполнить это предписание и зайти под прикрытие брони, как вдруг что – то привлекло его внимание. Он остановился и пристальным взглядом окинул всю бухту.

Слегка прищурившись, адмирал усмехнулся. Он заметил, что там, в тылу японской флотилии, группируется довольно большая часть японских кораблей во главе с их флагманом. Картина была ясна: под прикрытием кораблей, уже ввязавшихся в бой, эта группа собирается проскользнуть из бухты в открытое море и уйти.

Адмирал отдал распоряжение передать на другие кобуксоны приказ о перехвате сбегающей группы японцев. И теперь он, кажется, был удовлетворён. Очевидно, ожидание какой – то хитрости со стороны японцев и не давало ему покоя. Адмирал решил, что это и было причиной его смутных предчувствий… Но он ошибался.

Среди грохота множества больших пушек никто не услышал одиночного выстрела маленькой аркебузы. Пуля, оказавшаяся смертельной, пробила лёгкую броню на груди адмирала. Упасть он не успел – «синие» гвардейцы подхватили его на руки и унесли туда, где ему следовало оказаться чуть раньше. Он успел лишь приказать, чтобы до конца сражения о его смерти никто не узнал.

Так погиб человек, который в молодости не смог сдать государственный экзамен на звание военного и который стал талантливейшим морским офицером, прославившим свою страну победами, многие из которых являются уникальными в мировой военной истории.

Сизый дымок ещё вился над трясущейся в дрожащих руках аркебузой. Человек стоял на самом верху высокой корабельной надстройки. Сердце его колотилось, руки дрожали, с виска стекала капля пота. Всё это происходило здесь, на верхнем мостике японского судна, где находилось его тело. Душа, мысли, всё его сознание были там, куда был устремлён его взгляд – на открытой палубе кобуксона, с которой только что унесли с некоторых пор самого важного человека в его жизни.

Сколько он упрашивал и умолял капитана своего судна! Чего только он ему ни сулил, лишь бы тот согласился напасть на флагманский кобуксон корейцев и увязать его в погоню за собой! И вот! Свершилось! Он убил этого дьявола! Он убил его, и теперь душа его чиста и свободна. Теперь… Теперь ему, конечно же, позволят сделать сэппуку. Он смоет свой позор, и его детей не отправят к эта, и они никогда не будут питаться «грязным» мясом.

Аркебуза выпала из рук. Харада опустился на колени и, уткнувшись лицом в деревянный пол, заплакал.

Японский корабль уже едва держался на плаву, когда

на кобуксон Чжэуна пришёл приказ атаковать уходящую из бухты группу японцев. Добивать изрядно накренившееся неприятельское судно не было смысла. Морские волны и большие пробоины в корпусе завершат начатое пушками кобуксона, и команда стала спешно готовиться к выполнению приказа.

Чжэун смотрел вдаль и видел, как костяк японской эскадры уже ложится на курс в открытое море. Как достаточно опытный корабельный мастер, учитывая ветер, приливную волну и расстояние до выхода из бухты, он понимал, что догнать японцев практически невозможно. Даже если в помощь парусам налечь на вёсла.

Чжэун обернулся и посмотрел на берег. Задумавшись на несколько секунд, он вдруг улыбнулся. Ему в голову пришла какая – то идея. Он перегнулся через борт и некоторое время смотрел на волны. Потом ещё раз пристально осмотрел всю береговую линию до самой её оконечности.

Позабыв, что он всего лишь корабельный плотник, Чжэун стал настойчиво призывать команду к каким – то действиям. Конечно же, никто не воспринял его слова всерьёз. Более того, люди, разгорячённые боем, отреагировали довольно эмоционально и агрессивно. Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы не вмешался Чольсок. За время общения с молодым мастером он уже успел разглядеть в нём человека достойного доверия и теперь, хоть и с некоторой неуверенностью, но всё же поддержал Чжэуна. Чольсока если и недостаточно уважали, то по крайней мере побаивались. И в результате кобуксон развернулся и с удвоенной благодаря приливу скоростью устремился к берегу.

Все, кто со стороны заметил этот странный манёвр, наверняка высказались довольно нелестно по этому поводу. Многие, вероятно, увидели в этом акт предательства. Многие, но, как оказалось, не все. Ещё три кобуксона, повторив непонятный остальным манёвр, устремились вслед за инициатором, что весьма порадовало молодого мастера. Это означало, что он не один такой сумасшедший и что всё это – вовсе не какие‑то его бредни… Просто выходит, что на этих трёх кораблях оказались опытные и смекалистые моряки.

Дело в том, что приливная волна, бившая в берег под некоторым углом, создавала сильное течение вдоль всей береговой линии. Берег был как вогнутая внутренняя часть полумесяца, острым скалистым мысом, врезающимся в открытое море. Туда, куда приблизительно и стремилась выскочить японская эскадра.

Вовсе не случайно, а следуя своему правилу, ставшему привычкой, внимательно наблюдать за природой и подстраивать свои планы к её условиям, Чжэун и разглядел единственно верное решение. Если вклиниться в это течение, при этом усиленно налегая на вёсла, то оно понесёт тебя и, заканчиваясь на краю мыса, по инерции вытолкнет в нужную точку.

Расчёт человека, считавшегося просто плотником, ока – зался верен. Когда тяжелогружёная войсками японская эскадра выбралась из бухты, то их уже ждали развёрнутые в боевой порядок четыре корейских броненосца. Шкипер японского флагмана удивлённо щурил глаза, но первые залпы тяжёлых дальнобойных орудий заставили его поверить в реальность драконоголовых бронированных черепах.

Начался совсем не нужный японцам бой, увязнув в котором они потеряли преимущество во времени. Подоспевшие основные силы корейского флота ударили им в тыл, и японская эскадра оказалась зажата между двух огней. Кораблям было тесно. В панике они натыкались друг на друга, получали пробоины, горели и тонули, унося за собой людей. Лишь части японского флота удалось вырваться и вернуться на родину. Задача, поставленная адмиралом Ли Сунсином, была выполнена.