Текст книги "Операция прикрытия"

Устраиваясь удобнее в кресле, припомнил:

– Термен… Термен… Знакомая фамилия. Это не тот, что в тридцатых придумал электрическую музыку?

– Это он, Коба, – подтвердил Берия, про себя поражаясь памяти вождя. Ему хотелось в конце жизни сохранить такую же ясную голову и прекрасную память, какими обладал Сталин,

Вождь показал свою прекрасную память еще раз.

– Постой, но он же уехал в Америку.

– Уехал, – качнул головой Берия. – А потом приехал. Даже отсидеть успел за пропаганду буржуазного образа жизни.

Термена из тюрьмы вытащил сам Берия. Термен был нужен, он нашел способ снимать звуковые колебания со стекла, переводя его обратно из электромагнитных колебаний в человеческий голос. Берия использовал изобретение Термена для того, чтобы подслушивать интересующие его беседы, в том числе и те, которые вел вождь. Но говорить об этом Сталину было равносильно самоубийству. Кроме этой хитрой работы, Термен занимался разработкой ракетной радиоаппаратуры, а это позволяло Берии держать профессора возле себя, не допуская контроля за ним со стороны органов безопасности. Если бы эти органы узнали об экспериментах Термена, можно было смело ручаться, что на свободе он продержится недолго и вряд ли сохранит жизнь. Обречены будут и те, кто ему в этом способствовал. Подслушивание бесед вождя со своими соратниками, несомненно, было бы расценено как шпионаж в пользу любой из капиталистических держав со всеми вытекающими отсюда последствиями, а если учесть, что Термен жил в Соединенных Штатах, то нетрудно было догадаться, шпионом какого государства его назовут.

– Ты мой тайный визирь, Лаврентий, – сказал Сталин. – Работай.

Устроился в кресле удобнее, повозился еще немного, вытянул ноги в сапожках с мягкими голенищами и кожаной подошвой, пожаловался:

– Старею. Пора бы отойти от дел, пожить на даче, погулять по лесу… А на кого государство оставить? У Молотова не хватает ума, у Маленкова ума в избытке, но честолюбия еще больше, Вышинского надо постоянно контролировать, барин ведь, опомниться не успеешь, как к старому повернет. Ворошилов с Буденным прошлым живут, не подняться им до сегодняшнего дня, не осилить его. Серость, Лаврентий, серость. Щербаков с Вознесенским неплохи были, так смерти моей не дождались, на себя тянуть стали, на Ленинград. Во фракционность заигрались… Такого, Лаврентий, прощать нельзя. Сомнения и раскол – это всегда гибель государства. Российская империя с чего распалась? Споров в Думе много было, а царь этих споров не пресекал. Нет, Лаврентий, нет достойного человека!

– А Никита? – усмехнулся Берия,

– А что Никита? – желто глянул Сталин. – Шут. Правда, гопак пляшет хорошо и спивает гарно. И командовать любит – на фронте, говорят, иному командующему и рта открыть не давал.

Уходя, Берия заглянул в комнату. Сталин спал в кресле, положив сохнущую больную руку на колени и прикрыв лицо фуражкой генералиссимуса. Он спал, и Берия второй раз за сегодняшний день подумал, что жить вождю осталось не так уж и долго, а следовательно, неизбежная свара в борьбе за власть, которая начнется после смерти вождя, не так уж и далека.

Самое время умному человеку начать заботиться о себе.

* * *

В газете «Правда» за 1 января 1950 года помещена передовица «Год 1950-й»

Встали все. Уже двенадцать ровно.

Бьют куранты – старый год прошел.

Хорошо, друзья, под общим кровом

Сесть за шумный новогодний стол!

Степан Щипачев

Глава двенадцатая

Вернувшись домой, Бабуш получил два дня отгулов и смог провести их с женой. Они даже сходили в театр. В Свердловском академическом театре драмы шумно шла пьеса «Заговор обреченных», но Бабушу она не очень понравилась – то ли сама пьеса была написана излишне прямолинейно, то ли актеры играли не на должной высоте, но особого впечатления Бабуш не получил. Хотя актеры, занятые в спектакле, впечатляли – имена Дальской, Токаревa, Буйного, Ильина и Максимова говорили сами за себя. Тем не менее буфет в антракте Александру понравился больше – в буфете начали подавать пирожные безе и наполеоны, продавалось зеленовато-желтое ситро и холодное шампанское «Абрау-Дюрсо», и это значило, что жизнь постепенно налаживалась.

Жена выходным Бабуша была рада, она даже потянула его в лес за Шарташ, где они катались на лыжах в лесу у Каменных Палаток, потом на коньках – на Шарташе и даже посидели в ресторанчике на берегу озера.

А в понедельник Александр Бабуш вновь с головой погрузился в работу. А все потому, что вспомнил рассказ странницы Зои о загадочных зеленых существах в подземельях верхнетагильской Теплой горы, и не просто вспомнил о них, а сопоставил с рассказом лесника Тимофеева.

Получалось, что странники контактировали с существами, летавшими над Уралом на таинственных дисках, на которые обращала внимание Москва. Бабуш подосадовал на себя за то, что поддался уговорам Козинцева и не запротоколировал рассказ лесника и не оформил все надлежащим образом. Пожалел, елки зеленые! Теперь же получалось так, что о своих сопоставлениях Бабуш никому доложить не мог, сразу же начались бы неприятные расспросы – а почему сразу все не сообщил, а почему на месте надлежащим образом не оформил, – и опомниться не успеешь, как мордой ткнешься в грязь. Бабуша не один раз наставляли, что сотрудник МГБ стоит на страже государственных интересов, а потому не имеет права на такие чувства, как жалость и сомнение. То есть сомневаться-то ты можешь, но о всяких сомнениях сразу же обязан доложить начальству. А начальство в твоих сомнениях разберется, на то оно и начальство.

И что плохо – посоветоваться не с кем было!

Новый год для Бабуша прошел как-то сумбурно, его отмечали несколькими семьями, было много выпито и еще больше сказано, благо что праздничные пайки на этот раз были выданы своевременно и оказались достаточно богатыми – даже черная икра в маленьких стеклянных банках была и жесткая копченая конская колбаса, а еще выдали по две курицы, водку, правда, пришлось покупать в коопторговском магазине, и брали, особо не чинясь, засургученный «Сучок», который был гораздо дешевле «Столичной».

Сразу после Нового года в оперативно-технический отдел Управления МГБ по Свердловской области как раз пришла новая техника – долгозаписывающие магнитофоны. Магнитофоны вообще были в диковину, а тут такая штука – подключаешься к телефонной, скажем, линии или домашнюю прослушку с помощью микрофонов организуешь, так не надо часами дежурить и вслушиваться в невнятную речь фигурантов, достаточно подключить магнитофон, а через несколько часов снять запись и прослушать, причем даже усилить звук можно и сделать голоса более разборчивыми. Красота – кто понимает. Немцы его применяли в разведке, а нам такая аппаратура в качестве трофея досталась, вот Воронежский радиозавод и освоил выпуск секретной записывающей техники для нужд МГБ.

Бабуш пошел и получил у начальства разрешение на применение спецтехники в деле. Начальником управления был у них чекист еще с довоенным стажем, поэтому он технике особо не доверял, а если и допускал применение ее в ответственных делах, то только в качестве дублирующего средства, слухачи в этом случае не снимались, А Бабуш как раз занимался делом второстепенным, религиозная секта – это вам не шпионаж на оборонном заводе, за странников Москва шкуру снимать не станет, поэтому начальник управления выслушал Бабуша, зачем-то поправил звездочку на груди и сказал: «Пробуй, Александр. Сам понимаешь, жизнь на месте не стоит, надо и нашей службе осваивать передовую технику. При социализме, понимаешь, жить начинаем».

И Бабуш начал новую технику осваивать.

Первым делом он осуществил записывающий контроль за домом известного ему благодетеля Акима Хвостарева. У того, по сообщениям источников, частенько бывали непонятные гости, которые, случалось, ночевали в тайнике, сделанном в подполе. Ночами при керосиновой лампе они сидели и вели какие-то тайные разговоры, вот эти самые разговоры Бабуш и решил послушать. Люди в ночных чаепитиях всегда бывают откровенны, резонно полагая, что ночью спят и святые, и нечистые, а тем более милиция и государственная безопасность. Нет людей, которые могут круглосуточно службу нести, а тем более через бревна избы видеть, что за люди за столом сидят, а тем более о чем они разговаривают.

Самым сложным оказалось микрофон в избе установить, но тут уж пожарные помогли и несложная, но умело проведенная комбинация, по которой Аким Хвостарев дома в выбранный день отсутствовал, а два уполномоченных госпожнадзора методично прошли по улице, проверяя техническую безопасность домов, а в доме Хвостарева даже вынуждены были задержаться для составления акта об имеющихся нарушениях. Результатом тому была установка микрофона – игрушки, как известно, довольно громоздкой и с трудом поддающейся маскировке.

Комбинация эта Бабуша занимала мало, а вот ночные беседы в доме Акима его очень интересовали, из-за этого Бабушу пришлось задержаться в Верхнем Тагиле, но уже через неделю, прослушав несколько таких записей, оперуполномоченный Бабуш понял, что попал, как говорится, в самый цвет – интересные и поучительные беседы велись ночами в доме Хвостарева, и беседы эти свидетельствовали о том, что секта бегунов стала пристанищем для людей с темным прошлым, которые старались жить тайно и имели для того веские причины.

Запись велась у соседки Хвостарева, которая была доверенным лицом Бабуша. Было соседке лет шестьдесят, к технике она относилась как к иконам – боялась ее и опасалась возможных неприятностей, а потому и волноваться не следовало, что Антонина Николаевна проявит нездоровое любопытство и что-то испортит. Но на всякий случай Бабуш, выдававший себя за ее дальнего родственника, приехавшего из безводных астраханских степей полюбоваться природными красотами Урала, предпочитал дежурить у аппарата, чтобы иметь возможность своевременно прослушать, о чем в доме Хвостарева говорят.

Постепенно круг лиц, причастных к бегунским тайнам, увеличивался: в беседах выявлялись все новые и новые благодетели, назывались имена, а иной раз и фамилии скрытников и скрытниц, четче и яснее становились цели тех, кто удалился от мира. Бегунское подполье формировалось из разочаровавшихся людей, из тех, кто уверовал, что странничество необходимо для чистоты настоящей веры, и тех, кто был грешен перед законом, но укрывался от него среди верующих, причем делал это с немалой пользой для себя.

В одну ночь в доме Хвостарева появился Волос. Даже не видевший его вживую Бабуш сразу понял, что пришел именно Волос. Говорил пришедший с характерным украинским акцентом, напирая на букву «г» и с мягким придыханием выговаривая гласные. К тому же Хвостарев стелился перед пришедшим, разве только руки ему не целовал. Но в доме у Акима был еще один человек, о присутствии которого Бабуш даже не подозревал.

Ночью между Волосом и этим неизвестным состоялся странный и интересный разговор. Александр не мог сообразить, что же ему все-таки предпринять, даже позвонить и посоветоваться было не с кем. К полуночи беседа Волоса и неизвестного приняла такой оборот, что Бабуш не выдержал и послал хозяйку дома за начальником милиции, единственным в городе человеком, который знал, кто такой Бабуш, не догадываясь, правда, о целях его визита в Верхний Тагил.

НЕИЗВЕСТНЫЙ: С трудом вас нашли, господин Волос. Интересно, кого вы больше опасались – НКВД или нас?

ВОЛОС: Господи, вы о чем? Времена изменились. Теперь вы прячетесь точно так же, как и мы. И не забывайте, сейчас вы у меня в гостях, а следовательно, в моей власти. Она так же сильна здесь, как ваша в харьковском гестапо.

НЕИЗВЕСТНЫЙ: Я вас понимаю, господин Волос. Вам хочется показать смелость, которой вы, к вашему сожалению, не проявили в то время. Но все-таки не забывайтесь. Наши позиции по-прежнему сильны, а вы прятались тогда и прячетесь сейчас. И не надо угроз, господин Волос, мои друзья знают, где я, и если что-нибудь со мной произойдет, вам придется прятаться не только от НКВД, но и от них. А они, я вас смею уверить, не прощают ошибок. Подумайте и поймете, что я прав. Нам не стоит обижать друг друга – в разное время и по разным причинам, но мы оба проиграли.

ВОЛОС: И каким ветром вас сюда принесло? Только не говорите, что вы приехали сюда как турист, чтобы полюбоваться красотами природы.

НЕИЗВЕСТНЫЙ (смеясь): Я вижу, вы успокоились, господин Волос. Это очень хорошо. Теперь мне надо, чтобы вы еще и начали думать. Разумеется, красотами природы я поехал бы любоваться совсем в другие места. Но моя работа продолжается, поэтому я здесь. Я представляю организацию Рейнхарда Гелена, которая продолжает дело германских разведслужб.

ВОЛОС (угрюмо): И на кого вы работаете сейчас? Той Германии, которую вы обожествляли, уже нет, ваш вождь, говорят, отравился крысиным ядом, на вашей земле хозяйничают москали, американцы и французы с англичанами. Кому вы продаете ваши секреты?

НЕИЗВЕСТНЫЙ: Это несущественно. Для вас более важным является, что мы покупаем секреты и хорошо платим за это. Вы ведь не хотите умереть в этой дыре, прячась среди немытых бродяг? В свое время вы проходили подготовку в Берлине, и я знаю, что вам там понравилось. Поверьте, пройдет совсем немного времени, и наша столица будет прежней, даже еще богаче. Вам не хотелось бы пожить по-человечески, среди культурных людей, имея приличный счет в банке и хороший дом.

ВОЛОС (тоскливо): Не томите душу, штурмбаннфюрер. Разве вы не понимаете, что у меня сейчас на душе? Я все еще не могу простить вам своего ареста. Все могло быть иначе, совсем иначе. Не подлови вы меня тогда на эту дешевую провокацию, сейчас бы я был героем. Быть может, моим именем была бы названа улица в Харькове. Это вы превратили меня в изгоя.

НЕИЗВЕСТНЫЙ: Не надо прибедняться, господин Волос. У вас был выбор. И вы его сделали.

ВОЛОС (зло и горячо): Хорошенький выбор вы мне предоставили – между петлей и предательством! Кому хочется умирать, особенно если тебе всего тридцать четыре и ты еще ничего не видел в жизни. Я не был коммунистом, у меня не было убеждений, за которые стоило сложить свою голову.

НЕИЗВЕСТНЫЙ (успокаивая): Разве я упрекаю вас? Наоборот, дорогой Дмитрий, я благодарен вам за тот давний выбор, вы неплохо помогли нам в Харькове. И мы вам тоже помогли. Разве не так?

ВОЛОС: И все-таки что вас интересует? Зачем вы здесь?

НЕИЗВЕСТНЫЙ (почти благодушно): Зачем же… э-э-э… сразу брать быка за вымя, господин Волос. Достаточно, что мы возобновили наше знакомство. О делах потом. Сейчас, как говорят русские, давайте смажем наше новое знакомство.

ВОЛОС (угрюмо): Правильно говорят – спрыснем. Но я еще ничего не решил. Есть и другие цивилизованные варианты. И потом, господин Фоглер, я не москаль, я – украинец. Это две большие разницы.

Уже обозначившийся НЕИЗВЕСТНЫЙ: Надеюсь, они не такие значительные, чтобы помешали нам выпить? Слышен звон стаканов, тяжелое дыхание двух человек. Потом Волос сдавленно сказал:

– Как вы меня нашли?

Его собеседник коротко засмеялся.

– Мир не без добрых людей, так, кажется, говорят, когда не хотят открывать правду? Нам эти добрые люди очень хорошо помогли.

– Брать их надо! – веско сказал начальник милиции Ширяев. Был он молод, но, несмотря на молодость, уже носил на синей гимнастерке майорские погоны. Плечи у него были широкие, ладони – как маленькие подносы, уверенностью веяло от его грубоватого, с резкими крупными чертами лица. – Ты только посмотри, где эти гниды окопались! Я давно говорил, что этих странничков надо брать за кадык. Там, где тайны разные, обязательно дерьмо какое-нибудь всплывает. – Он подумал немного и улыбнулся толстыми губами, открывая крупные белые зубы. – За таких тайменей нам с тобой, Николаич, точно по очередной звездочке обломится. Может, даже еще наградят.

– Погоди, – озабоченно сказал Бабуш. – Мы же о них ничего еще не знаем. Зачем этот немец приехал, где Волос прячется, кто его поддерживает, какие варианты Волос еще имел в виду? Слышишь, как он независимо разговаривал? Он же ссученный, подполье в Харькове закладывал, да и после Харькова немало чего натворил. Я его дело поднимал, он же не просто пособник, на нем крови достаточно, грехов у него как блох на весеннем волке. Но ведь независимо держится. Боится, а не очень-то поддается этому немцу. Значит, есть ему на что надеяться.

А уйдут? – засомневался Ширяев. – Тогда наоборот – меняй, Николай, две больших на восемь маленьких. Я, конечно, специалист не ахти, из армии пришел, в уголовном розыске два года кантовался, до сих пор по ой работе скучаю. Но выдвинули! Ошибочка будет – обратно задвинут. Брать их надо, Саня! Сейчас мужиков подниму, потихонечку дом оцепим и обоих тепленькими слепим, прямо на простынках. Но тут машина зашипела вновь.

– Работать будете только со мной, – сказал Фоглер. – Вы ко мне привыкли, я к вам привык. У вас есть надежный человек?

– Есть, – неохотно сказал Волос. – Вы этого человека знаете. Васена, он во вспомогательной полиции служил, вы должны его по лагерю помнить.

– Это большой такой, – задумчиво спросил Фоглер. – Винтовка в его руках игрушечной казалась?

– Он самый, – подтвердил Волос. – Только ему в сорок четвертом ногу ниже колена оторвало, теперь на костылях.

– Он подойдет, – сказал Фоглер. – Ваш Васена в лапы русской госбезопасности попасть не захочет, за ним много разного, да. Помню. Пусть Васена будет нашим связником. Свердловск знаете?

– Бывал несколько раз, – не сразу отозвался Волос.

– Вот и хорошо, – не задавая уточняющих вопросов, подытожил собеседник. – Московский тракт образует угол с Верхне-Исетским бульваром, знаете? Там старая трехэтажка с колоннами, с левой стороны в подвале мастерская. Ваш Васена найдет меня там. Спросит Виктора Гавриловича, скажет, что сдавал в ремонт паяльную лампу.

– Но вы мне так и не сказали, что вас интересует, – неохотно сказал Волос. – Или вы нашли меня, чтобы мы могли поиграть в шпионов? Учтите, в нашей стране за это дают вышку. Указ в «Правде» от тринадцатого января читали? Спохватилось правительство, решило опять применить смертную казнь к изменникам родины, шпионам и подрывникам-диверсантам. Так что теперь без разницы, чем мы с вами заниматься будем – тайны на «Уралмаше» выведывать или поезда под откос пускать.

Не волнуйтесь, Волос, – успокоил Фоглер. – Пускать поезда под откос не потребуется, сейчас не война. У русских появились новые самолеты, по форме напоминающие диск. На Западе обеспокоены этим. По нашим сведениям, эти самолеты базируются на уральских аэродромах. От вас требуется одно – установить местонахождение этих аэродромов. Я думаю, что с помощью ваших странников это будет несложно. Потом я вам хорошо заплачу, и мы расстанемся. Если пожелаете, я переправлю вас в Западную Германию. Не захотите жить в Германии, так что же – перед вами весь мир, Волос.

Вот оно как! Бабуш почувствовал, что у него холодеют щеки. А мысли, напротив, окончательно спутались. Если эти самые диски являются советской военной техникой, дирижаблями секретными или вообще какими-то ракетами, то зачем же заставляли устанавливать их возможные маршруты? Может, знали про Фоглера? Или по крайней мере догадывались? Вот и решили таким хитрым образом ущучить шпионов. Он ничего не понимал, но уроки, полученные в школе МГБ, помогли ему принять правильное решение.

– Не будем мы их брать, – сказал Бабуш. – Видишь, какое дело? Явка обозначилась. Значит, дело куда серьезнее, чем мы с тобой думали. Техника их наша интересует.

Ширяев протестующе мотнул головой, потом неожиданно согласился.

– Хозяин – барин, – сказал он. – Тебе, Николаич, виднее. Только будь моя воля, эти гниды уже сегодня у меня в камере парились бы и состязались, кто на кого быстрее настучит.

* * *

Сов. секретно

Начальникам крайоблуправлений НКВД СССР

По списку

ОРИЕНТИРОВКА

НКВД СССР разыскивается изменник Родины, военный преступник ВОЛОС ДМИТРИЙ МАТВЕЕВИЧ, 11 апреля 1908 года рождения, уроженец д. Колобовка Сталинградской области, украинец, беспартийный, происхождение – из крестьян, образование б классов, судим дважды – в 1936 году по ст. 169 ч. 2 к 4 годам лишения свободы и в 1940 году по ст. 16, 59 «3» УК РСФСР к 10 годам лишения свободы.

В 1942 году, будучи освобожденным немцами из тюрьмы, встал на путь сотрудничества с оккупантами, в целях провокации вошел в подпольную организацию и впоследствии выдал более 60 подпольщиков харьковскому гестапо. Впоследствии вступил во вспомогательную полицию, созданную оккупационными войсками, участвовал в арестах и расстрелах советских граждан, в которых проявил зверство и жестокость.

С конца 1942-го до средины 1943 года использовался немецкими властями для выявления коммунистов, евреев, политруков и неблагонадежных с точки зрения немцев лиц в лагерях военнопленных на территории Харьковской и Сумской областей.

Жесток, изворотлив, сообразителен и решителен.

Может использовать документы на имя Харитонова Алексея Николаевича, 1906, Лаптева Игнатия Семеновича, 1910, Суротко Николая Гавриловича, 1907, возможно использование документов с иными установочными данными.

Приметы разыскиваемого: рост 172—175 см, телосложение среднее, волосы темные, глаза серые. Лицо удлиненное, губы тонкие, нос средний, прямой, с горбинкой, уши прижатые, с вытянутым козелком, зубы редкие с ярко выраженной щербинкой впереди.

Особые отличительные приметы: на среднем пальце правой руки имеется татуировка перстня в виде змейки с широко раскрытой пастью, на бицепсе правой руки – татуировка гроба, овитого колючей проволокой. Говорит с выраженным украинским акцентом, при волнении речь торопливая, в качестве связки используется слово «блышь». Используя вилку во время еды, имеет характерную привычку ее слегка изгибать перед приемом пищи.

Все материалы, полученные в ходе розыска военного преступника ВОЛОСА Д.М., направлять для приобщения к розыскному делу в УМГБ по Харьковской области, в случае задержания ВОЛОСА Д.М. уведомить УНКВД по Харьковской области шифро-телеграммой. При направлении материалов ссылаться на розыскное дело № 2144/44.

Начальник отдела розыска НКВД СССР

Полковник Воробьев

29 ноября 1944 года.