Текст книги "Флешка"

16

У Жанны зазвонил телефон и она вздрогнула.

– Это мы… – сказал в трубке голос Ивана Громова. – В общем, опоздали мы. Плотников умер. Мы едем к вам.

– А вы, вы как? – торопливо спросила Жанна, но Громов уже отключился.

– Они едут… – сказала Жанна. – Плотников убит.

– А остальные? – спросил Матвей Алферов.

– Не знаю… – пожала плечами Жанна и вдруг заплакала.

Филипп хмуро смотрел на нее. «Какая ночь… – подумал он. – Какая ночь»…

Алферовы на белом «Хаммере» подъехали около часа назад, потом такси привезло Костю и Марьяну. Филипп подумал, что это чуть ли не первый раз, когда он рад видеть свою сестру. Они набились в «Хаммер» так плотно, что там быстро стало душно. Время от времени кто-то выходил подышать свежим воздухом. Все молчали. Так прошло время до этого звонка.

Светало. Алферов вдруг вспомнил что-то и начал шарить в бардачке. Лицо его расплылось в довольной улыбке – он вытащил оттуда небольшой термос.

– Чай! Чай! – торжественно сказал он.

– Еще дома заварил.

Чай пили по очереди из крышки термоса в той же самой полной тишине. Филипп вышел с этим чаем наружу и смотрел на серевшее небо. В голове было пусто. Филипп не понимал – для чего он здесь, для чего они все здесь? Одновременно он попытался представить, что вот сейчас вдруг говорит Жанне: «Я возвращаюсь», идет на автобус и едет домой, но не представлялось. Он подумал, что все это похоже на полет в самолете – думай что угодно, представляй себя где хочешь, а не выйдешь. «Самолет донесет тебя из пункта «а» в пункт «б», ты на это обречен… – подумал Филипп. – Так и мы обречены на этот путь»…

Он вдруг подумал, что если Плотников знал про все – про Осинцева, про засаду – то, выходит, и про смерть свою знал? От этой мысли Филипп похолодел и почувствовал себя так, как чувствовал лишь однажды, когда умерла мать. Ее сразу после этого обмыли, одели в похоронное и положили на дверь. Говорили, что кто-то из родных должен сидеть с нею до утра, но все так вымотались за те две недели, которые мать умирала, что свалились и уснули кто где. Только Филипп сел перед ней и пытался не уснуть. Мать лежала спокойная и торжественная, как не каждому повезет. Она и умирала так: распорядилась, в чем хоронить, попрощалась со всеми, у всех, перед кем помнила вину, попросила прощения. «Мама наша помирает как генерал!».. – сказал тогда Филипп Марьяне. Сестра, заметил он, его не поняла. Мать умирала две недели. «Каково это – две недели ждать смерти?» – подумал Филипп. Каково, забываясь дремотой, думать, что, может, и не проснешься?

«Выходит, когда Плотников пришел ко мне еще в первый раз, он уже все знал? – подумал вдруг Филипп. – Знал, что едет с нами на смерть? Но зачем?»..

Мать в эти две недели все пыталась ему рассказать о себе: когда она была счастлива, о первом своем муже – отце Филиппа. Филипп сейчас понимал, что надо было все эти дни разговаривать с ней беспрерывно, записывать каждое ее слово, но тогда он все никак не мог поверить, что это и правда конец, финал, финиш. А сейчас не у кого было спросить.

«Так и Плотников – попытался нам, дуракам, что-то рассказать, а мы все – хи-хи, да ха-ха… – подумал Филипп.

– Что за животное – человек? Почему до самого края не понимает он ничего?

Это так специально устроено? Но зачем тогда, на краю и за краем, человеку это знание? Или правда за краем есть другая жизнь и там оно нам пригодится?».

Он вдруг подумал, что не зря в церкви есть исповедь и покаяние. Исповеди и покаяния не бывает без раздумий над своей жизнью. Если же нет исповеди и покаяния, то и раздумий нет, или почти нет, они откладываются на потом, дальше и дальше, и лишь перед самым концом жизни, в последние часы, если не минуты, человек вдруг задумывается, как он жил и для чего, понимает, что жил не так – а ничего уже не изменить.

«А я вот для чего живу? – вдруг подумал Филипп. – Неужто чтобы найти этот куб и ехать потом с ним неизвестно куда, неизвестно зачем? Вот Плотников умер за меня – в прямом смысле, именно за меня, в моей куртке побежал, чтобы я мог уйти. Что же такого я должен сделать, чтобы искупить это?».

На дороге засветились фары. Скоро стала видна и машина – черный «Хаммер». Он остановился. Из обеих машин вылезли люди. Иван Громов открыл багажную дверь «Хаммера». Там лежал Плотников.

– Замучили, суки… – тяжело сказал Иван. – Да, видать, когда стрельба началась, кто-то сунул ему нож под ребро. Ну, мы с ними рассчитались, полностью, всех положили, всех…

Яков Громов залез в машину и вытащил оттуда желтый рюкзак. Он подошел к Филиппу и сунул рюкзак ему в руки, зло сказав:

– На! И никогда больше не теряй…

Филипп открыл рюкзак – там лежал черный куб.

– Это не тот… – пробормотал Филипп.

– Мой со мной.

Он скинул с плеча сумку и показал – куб и правда был в ней.

– А это картонка какая-то, муляж, папье-маше… – проговорил Филипп. Он ковырнул этот куб и от него отслоился кусок бумаги. Оцепенев, все смотрели на это.

– Выходит, Плотников загодя эту штуку сделал, с нею и ехал… – проговорил Иван и скрипнул зубами.

Семен Каменев не мог смотреть на Плотникова. Он не знал, помогли бы Назару его выстрелы возле мотеля, но все равно чувствовал за собой вину. «Всякое бывает… – заново услышал он сказанное Плотниковым в мотеле. – Разве знает себя человек?».. Он отошел и начал умывать горевшее лицо холодным снегом.

Яков Алферов вдруг вспомнил, как на слова Плотникова о совести сказал, что выдавливает ее из себя по капле. Якову стало вдруг так тошно, как не было никогда. «Перед кем выпендривался? Зачем?» – подумал он.

Матвей, его брат, смотрел на Плотникова, и снова, как перед могилой матери, думал: «Что же, этим все и кончится?». Ему вдруг стало жаль, что его не было в этом бою. «Так и останусь в самом начале пищевой цепочки… – вдруг подумал он, вспомнив сказанное Фоминым на крыше. – Мышкой. Или зайчиком».

– Надо ехать… – сказала Жанна.

– Куда? – спросил Фомин, не сводивший глаз с мертвого Плотникова.

– Дальше… – сказала Жанна. – В Аркаим.

– Зачем бы это? – спросил Лев Фадеев. Все странно посмотрели на него.

– Если мы не доедем туда, значит, в смерти Плотникова не было смысла… – сказал Иван Громов. – Я правильно понял, Жанна Вадимовна?

– Правильно, Иван… – кивнула Жанна.

– А разве в смерти бывает смысл? – спросил Фадеев.

– Еще какой… – мрачно сказал Фомин.

Все молчали, глядя на Плотникова. И лицо его, и свитер – все было в крови. На руки страшно было смотреть – молодчики Шрама рвали Плотникову ногти, сливая в таз вытекавшую из пальцев кровь. Однако лицо мертвеца было спокойным – он будто спал.

– Кто со мной? – спросила Жанна. – Филипп?

Филипп кивнул.

– Мы тоже с вами, Жанна Вадимовна… – сказал Иван Громов. – Лучше встретить свою смерть в поисках правды. Так, Яша?

Яков кивнул.

– Мы с вами… – сказал Андрей Каменев.

– Само собой… – ответил Громов.

– Я иду… – мрачно сказал Семен Канунников. Громов хлопнул его по плечу.

– А вы? – спросила Жанна, поворачиваясь к Алферовым.

– А куда я денусь? Надо же «Хаммер» отрабатывать… – сказал Матвей, усмехаясь. Все поняли, что дело не в «Хаммере».

– Я тоже с вами еду… – хмуро сказал Яков Алферов. – Есть у меня дело, надо его искупить…

Лев Фадеев исподлобья посмотрел на них и криво усмехнулся.

– Говорил мне папа-покойник, что сынки его от первой жены придурки, а я не верил… – проговорил он. – И правильно не верил – нормальные оказались мужики. Иван, для меня ствол найдется?

– А ты чего, Игорь Сергеич?

– А я что? – пожал плечами Фомин. – Я ничего. Так далеко зашли, что проще уж идти вперед, чем возвращаться.

– Жанна… – проговорил Филипп. – Пусть Марьяна с Костей едут. Не нужны они здесь…

– Мы останемся… – насупился Костя.

– Костя, езжай… – сказал ему Филипп. – Ты сюда случайно втянулся, езжай. Должен хоть кто-то остаться. А то так вообще пропадем, будто и не было.

– Да, молодые люди… – проговорила Жанна, подходя и доставая что-то из кармана. – У вас как я поняла любовь. Так что вот это вам свадебный подарок.

Она подала Косте банковскую карту.

– Только мой вам добрый совет – снимите с нее все как можно быстрее… – сказала Жанна. Потом невесело усмехнулась и добавила:

– И потом сразу бегите подальше, денег хватит…

Костя посмотрел по сторонам.

– Иди… – сказал Филипп. – Марьяна, идите отсюда.

Марьяна начала реветь. Костя взял ее за руку и потащил прочь.

– Жанна Вадимовна, какие указания из Центра? – спросил Яков Громов, отводя взгляд от уходивших Кости и Марьяны.

– А хрен с ним, с Центром… – устало сказала Жанна. Она вытащила из сумки «секретный» телефон, разломала его и разбросала в снег в разные стороны…

Часть третья

1

– Слышал я, какие-то странные у вас хобби, а? – спросил Шуркова Хозяин, усмехаясь и глядя своими белыми глазами на Шуркова как на клопа. Шурков не знал, что и думать – с чего это такие вопросы? И особенно – такой взгляд?..

– Что же в них странного? – спросил он, разводя руками и улыбаясь так, будто и правда не видел ничего странного. – Да и какие хобби вы имеете в виду?

– Ну, песенки ваши вампирские и роман страшненький про то, что все люди дерьмо, мы в расчет не берем… – усмехнулся Хозяин. – А вот говорят, будто интересуют вас оккультные науки и послали вы куда-то спецгруппу с зданием проникнуть в какие-то сокровенные тайны…

Шурков надеялся, что он все-таки не изменился в лице. Он уже несколько дней, с тех пор, как не получил повышения и после беседы с Хозяином, готовил себя к тому, что о Жанне и ее группе станет известно, придумывал разные объяснения.

– Да какие тайны? – начал он. – Так, решил проверить одну теорию…

– Проверяльщики ваши сегодня утром устроили целую войнушку в Челябинске… – усмехнулся Хозяин. – Угрохали какого-то авторитета с его бандой. Это тоже входило в ваш план?

– Уж точно нет… – сказал Шурков. – Видимо, возникли обстоятельства…

– Какие? – спросил Хозяин. – Можно уточнить – какие обстоятельства?

Шурков лихорадочно соображал. Когда час назад он попытался дозвониться до Жанны, телефон ее не ответил. Где она теперь, он не знал, но предполагал, что она все же доведет дело до конца. «Как она там говорила, что за место? – вспоминал Шурков. – Аркаим! Аркаим!»

Хозяин вперил в Шуркова свой взгляд и ему явно не нравилось то, что он видел.

– Вот вы, наверно, обиделись, что не вас назначили начальником… – вроде бы благодушно начал Хозяин. – Обиделись?

– Да нет, что вы… – ответил Шурков. – Я же все понимаю…

– Обиделись… – усмехнулся Хозяин. – А как я мог назначить на такой пост человека, который пишет песни про вампиров и посылает экспедиции искать черт знает что?! Прямо как Гитлер в поисках Грааля! «Индиана Джонс и последний крестовый поход»! Власти над миром захотелось? Или власти над мэром?!

Только что придуманный каламбур развеселил Хозяина.

– Видите, и без вас обхожусь! Хорошая же шутка? – спросил Хозяин. – Надо записать…

– Отличная… – мрачно сказал Шурков.

– И про бандерлогов как я придумал, а? – спросил Хозяин.

Шурков смотрел на него и не понимал – всерьез ли это? «Назвал своих избирателей обезьянами и веселится… – подумал он. – Очумел. Неужто и у него нервы сдают?!».

Шурков давно замечал за Хозяином попытки обеспечить пути отхода. Как-то раз дали денег Венесуэле – как понимал Шурков, это было явно для того, чтобы, когда погонят Хозяина из России на, хоть где-то на всей планете были бы ему рады. Другим маневром была попытка поменять часть акций главной российской нефтяной компании на акции западной нефтянки – в этом случае, даже при потере власти, нефтяная отрасль России оставалась бы под контролем Хозяина и его друзей через эти западные акции. Но на Западе тоже, видать, были не дураки, не собирались обеспечивать Хозяину безбедную старость – сделка не прошла. Имелись у Хозяина еще какие-то совершенно невероятные миллиарды в американских банках, но это – и Шурков понимал, и наверняка Хозяин – были зыбучие пески: в любой момент их могли арестовать по решению суда в рамках обеспечения какого-либо иска. Исков же при потере власти будет невпроворот…

Шурков иногда размышлял – зачем Хозяину власть? Это была одна из тех мыслей, которые появились у Шуркова не так давно, с тех пор, как жизнь стала наводить на него тоску. Выходило, власть была Хозяину ни для чего. «Да и мне так же… – признавал он. – Ну изобретут специально для меня новый, 376-й, оттенок серого – и что? Неужто верно говорят те, кто считает, что власть должна приносить пользу людям? Да нет, не может быть». Этих мыслей – о пользе – он избегал: они разрушали его картину миру, а создавать другую не было сил.

Шурков вдруг подумал, что отсюда надо бежать. Как можно быстрее и как можно дальше.

– Какая власть над миром? – заговорил он. – Просто появилась информация, что найден любопытный археологический артефакт. Древний источник энергии, которая может заменить и атом, и нефть.

– А зачем нам надо, чтобы можно было заменить нефть?! – недовольно спросил Хозяин. – Или ты это не для нас стараешься?!

«Черт! – подумал Шурков, понявший, что фантазия увела его не туда. – Что же это я? Совсем соображать перестал?»..

– Прикажите им возвращаться… – угрюмо проговорил Хозяин.

Шурков похолодел.

– Понимаете… – начал он.

– Что я должен понимать? – настороженно взглянул на него Хозяин.

– Связь с ними утрачена… – проговорил Шурков.

– То есть, эти ребята вышли из-под твоего контроля? – уточнил Хозяин, недобрым взглядом сверля Шуркова.

– Ну, я бы так не сказал… – пробормотал Шурков.

– А как бы ты сказал? – осведомился Хозяин. – Как? Покреативил бы? Или не креативится? А?!

– Может, нет у них возможности на данный момент… – пробормотал Шурков, чувствуя, что уже не может соображать.

– Если бы хотели, связались бы… – жестко сказал Хозяин. – По городскому позвонили бы. А если не звонят, значит, ни в грош не ставят. А еще хуже, если они затеяли свою игру!!

Он вдруг вскочил из-за стола, схватил Шуркова за лацканы пиджака и начал трясти.

– Что?! Что они должны найти, сука?! – закричал Хозяин.

– Я не знаю! Не знаю я! – кричал в ответ Шурков.

Хозяин выпустил Шуркова из рук и Шурков рухнул в кресло без сил. Ему казалось, что все, только что происшедшее – сон. «Этого не может быть со мной… – подумал он. – Не может быть со мной».

Тут он услышал голос Хозяина. Страшным свистящим полушепотом он говорил:

– Еще когда ты заговорил про лучших людей общества, которые вышли на площадь, я подумал – неужто, гнида, перебежать решил, тропинку мостит к либералам?! А сейчас вижу – так и есть! Хочешь перебежать, да в ручонках им что-то принести! Но ты, крыса, рано метаться начал – мой корабль еще не тонет! Я тебя так упеку, что ты своему дружку Ходорковскому позавидуешь!

Хозяин умолк. Он откинулся в кресле и теперь просто смотрел на Шуркова. Шурков понимал, что сейчас решается его судьба.

– Куда они едут? – спросил Хозяин.

– Аркаим… Аркаим… – сказал Шурков, с трудом шевеля губами и чувствуя, как пересохло в глотке.

– Это где?

– Место такое под Челябинском. У них с собой какой-то черный куб… – быстро, почти тараторя, так, как не говорил никогда, забормотал Шурков. – Это носитель информации о прошлом и будущем. Он срабатывает время от времени, но ненадолго. А в Аркаиме, возможно, есть постоянный источник энергии…

– И что? Что должно произойти? – нетерпеливо спросил Хозяин.

Шурков беспомощно развел руками и заплакал.

– Ох ты, Господи… – брезгливо сказал Хозяин и вытащил из кармана платок. – Что ж вы так все меня боитесь? Противно даже. Штаны-то сухие?

Шуркова начало колотить и он все никак не мог унять эту дрожь. Да ему стало уже и все равно.

– Ты успокойся… – сказал Хозяин. – Я тебя еще не сегодня повешу.

Он засмеялся. Засмеялся и Шурков – это была шутка. Или нет?

– Иди… – мрачно сказал Хозяин. – Свободен…

Шурков встал и пошел к двери. Когда он вернулся в свой кабинет, то велел никого не впускать и напился до бесчувствия, повторяя «Менэ, тэкэл, фарэс» и хохоча. Проснулся он на следующий день в этом же кабинете, в костюме, имевшем один из 375 оттенков серого, на громадном диване.

Шурков вызвал секретаршу. Она вошла, странно на него глядя – Шурков решил, что это из-за его внешнего вида. Но когда начал читать принесенную ею газету, понял, что вид ни при чем: у него теперь была новая работа – вице-премьер. А на место Шуркова назначили Молодина. Обманываться было трудно – это даже не отставка, а ссылка. Шурков отбросил газету. Ему было душно. «Слил… – билось у него в мозгу… – Слил меня в унитаз! Меня! Который столько раз вытаскивал его из такого дерьма! Променял на Молодина!»

Тут в дверь постучали.

– Да… – хрипло прокричал он.

Заглянула секретарша.

– Извините… – сказала она. – Но рабочий день начинается… Молодин пришел, говорит: «Ну что там мой кабинет?»..

– Его кабинет? – пробормотал, задыхаясь от злобы, Шурков. – Его кабинет! Скажи ему – пять минут! Пять минут!

Секретарша вышла. Шурков оглянулся. Потом быстро вытащил из стола бутылку коньяку и прямо из горла выпил больше половины. Мгновенно захорошело ему, и в этом состоянии, бормоча: «Твой кабинет, говоришь? Твой кабинет?», Шурков вылез из-за стола, расстегнул ширинку и стал размашисто поливать струей мочи стены, столы, шкафы и кресла этого кабинета. Когда дверь стукнула, Шурков повернулся на звук и увидел Молодина, стоящего в двери с выпученными глазами. Струя не достала до него чуть-чуть – иссякла.

– А, Молодин! – сказал Шурков. – С назначением! Поздравляю!

Он застегнулся и протянул руку. Тот очумело, явно не соображая ничего, ответил на рукопожатие.

– Оставляю тебе в кабинете все как есть! – гостеприимно сказал Шурков. – Кабинет хороший. Только запах какой-то последнее время…

Шурков поморщился.

– Ты не чувствуешь? – спросил он Молодина. – Нет? Ну да, ты ведь побольше моего в политике – принюхался!

Молодин ошалело смотрел на него.

– Хотел еще насрать тебе на столе, да не успел! – любезно сказал Шурков, взял пальто, портфель и вышел, беззаботно насвистывая гимн России.

2

Филипп проснулся среди ночи. Ему казалось, будто что-то толкнуло его, но он тут же подумал, что проснулся от холода. Бензин экономили, двигатель на ночь не включали и «Хаммер» выстыл. Филипп двинул затекшими ногами и попытался осторожно подняться, чтобы не разбудить других (хотя и сомневался, что кто-то спит).

– Не спится? – спросил его чей-то простуженный голос.

– Уснешь тут… – пробормотал Филипп.

В Аркаим они приехали, когда уже вечерело. Дорога шла по бесконечной степи, разрезая ее на две половины. Чем дальше, тем меньше становились видневшиеся с трассы деревеньки. Филиппу казалось, будто они едут к краю земли. Он не знал, как должен выглядеть Аркаим, поэтому когда на горизонте показалась черная полоса, не понял, что они достигли цели.

Однако потом стал виден заснеженный холм с конусом над ним. Скоро машины доехали до руин. Все выпрыгнули из машин. В нижнем ярусе холма был вход.

– Ну, что делать-то? – нетерпеливо спросил Филиппа Фомин. Филипп оглянулся и понял, что все ждут его указаний. Филипп между тем и сам не знал, что же теперь делать.

– Пойдем внутрь… – пожав плечами, сказал он.

– Ты расскажи сначала, что это… – сказал Иван Громов. – А то сунемся сейчас…

– Ты же, Иван, материалист! – поддел его Семен Каменев.

– Завязал я с материализмом сегодня ночью! – сказал Громов. – Сразу после Плотникова…

Плотникова они схоронили в лесу, немного отъехав за Челябинск. Лопатками и ножами вырыли неглубокую могилу.

Когда вытаскивали Плотникова из машины, тело уже взялось камнем. «Закостенел…» – хмуро сказал Фадеев. Уложили в могилу, завернув его в брезент. После того, как засыпали, Громовы и Каменевы дали над могилой салют. Для приметности навалили сверху большой камень.

Филипп, вспомнив это, вздохнул. Потом оглянулся на остальных – надо ведь и правда им что-то рассказать.

– В общем-то, так… – начал он. – Предполагается, что на этом месте пять тысяч лет назад был город, из которого люди по каким-то причинам ушли, предварительно предав все огню. Аркаим старше Трои – то есть, люди жили в этих местах в то же время, когда в Греции жили Ахилл, Прекрасная Елена и прочие герои Гомера. Ученые также считают, что это – уникальная обсерватория. Из нее наблюдали восходы и заходы Солнца и Луны, их затмения, и много чего еще…

– Ну, так можно и с крыши все это наблюдать… – скептически хмыкнул Фомин.

– Не скажи, Игорь Сергеич… – проговорил Филипп. – Наблюдение наблюдению рознь. В обсерватории человек накапливает знания, которые нужны ему для математики, для географии, для познания природы, для познания мира. Если люди строят обсерватории, значит, общество головой уже в космосе.

– Ого! – сказал Иван Громов. – Может, здесь еще и пусковые площадки космических ракет поискать?

– Да кто знает… – подал плечами Филипп. – Поискать надо крученые деревья – это знак геопатогенной зоны.

– Какой? – с некоторым даже страхом спросила Жанна.

– Геопатогенной… – ответил Филипп.

– Процессы, которые идут внутри земли, требуют выхода. Если это расплавленная магма, то она выходит через вулканы. А если это другие субстанции, та же энергия – она выходит вот в таких местах.

– Ну и привез же ты нас… – проговорил Андрей Каменев. Он хотел сказать это весело, но не вышло. Вышло – мрачно.

– Ничего… – успокоительно сказал Филипп. – Может, это место выхода положительной энергии? Сейчас искупаемся в ней, как в молоке, и будем потом жить тысячу лет молодые и румяные…

– Ты сам-то в это веришь? – с сомнением спросил его Яков Алферов, разглядывая вход в руины.

– Тут, кстати, могут быть привидения… – сказал Филипп. – Читал, что одной студентке понадобилась психушка…

– А бомжи тут не могут быть?! – мрачно спросил Яков Громов. – Вот прыгнет сейчас из ночи такой – так и мне психушка понадобится…

Все засмеялись, но как-то так, негромко, будто боялись кого-то разбудить в Аркаиме.

– Пошли? – спросил Иван Громов, оглядывая всех.

– Пошли… – кивнул Андрей Каменев.

Вооружившись пистолетами и автоматами, поделившись на две группы и оставив у машин резерв, они вошли в Аркаим. Фонарики освещали каменные развалины.

Всюду было пусто. Однако Филиппу казалось, что он слышит голоса, шум какой-то работы – звуки неведомой, давно сгинувшей жизни. Он ощутил даже какой-то воздух, явно не сегодняшний – жаркий, наполненный зноем и тяжелыми запахами трав. Филипп вздрогнул и оглянулся. Рядом с ним шла Жанна. Она внимательно посмотрела на Филиппа.

– Что? – спросила она.

– Запахи чудятся… – шепотом сказал он. – И голоса…

Глаза ее округлились.

– А я вот – ничего… – с сожалением сказала она.

– Завидуешь. А вдруг я просто сошел с ума? – усмехнулся он.

– Почему нет? – пожала она плечами.

– В нашей ситуации это тоже выход.

Обойдя каждый свою часть, обе группы встретились в центре, на главной площади Аркаима, посреди которой стояла огромная каменная плита. Сюда же подошли те, кто оставался в резерве.

Филипп встал перед ней и почувствовал, что колени его затряслись.

– Что? – тихо спросил Иван Громов. – Пришли?

– Не знаю… – пожал плечами Филипп.

– Но где же ему еще быть, как не здесь?

– Ну тогда давай… – сказал Иван. – Доставай.

Филипп оглянулся. Жанна посмотрела на него и поняла, что он не может решиться. Она подошла, взяла его рюкзак и стала доставать куб.

– Теплый… – вдруг пораженно сказала Жанна.

– Что ты говоришь? – спросил Филипп, схватил рюкзак и сунул внутрь руку.

– Теплый… – проговорил он. – Ожил…

Он увидел, как остальные, даже всегда надо всем хохочущий Семен Каменев, побледнели.

– Не томи, быстрей! – сквозь зубы проговорил Фомин.

Филипп достал куб из рюкзака и на сгибающихся ногах пошел вперед. Он поставил куб на плиту и отошел. Свет всех фонариков сосредоточился на этой плите, на черном кубе, который вдруг перестал быть черным, а сделался будто темно-прозрачным, как густое стекло.

– Ишь ты! – зачарованно сказал Андрей Каменев.

Все ждали. Но ничего не происходило. Так прошла минута, потом еще.

– Ну и что? – спросил Фомин. – Мы будем снимать кино или мы не будем снимать кино?

– Погоди, Игорь Сергеич, погоди… – проговорил Яков Громов. – Что-то же было – значит, и еще будет… Так, Филипп?

Филипп пожал плечами.

– Откуда я знаю? – проговорил он виновато. – Может, будет, а может – нет.

– Ты это брось! – вдруг зло сказал Иван Громов. – Сколько покойников мы по дороге сюда наделали, Плотников жизни не пожалел, а ты говоришь – может, будет, а может – нет?! Да ты что?!

– Оставь его в покое, Иван… – властно проговорила Жанна. – Это не он вас сюда затащил. Тебе приказали – значит, судьба. А остальные сами рвались, ведь так? Так что у всех – судьба. И куб этот – заработает, значит так и должно быть, а не заработает – ну, значит и так должно быть…

– И что же тогда, Жанна Вадимовна? – спросил Иван.

– Да ничего… – пожала она плечами.

– Устраиваемся. Все равно ведь, думаю, надо подождать. Так, Филипп?

– Ну да… Скорее всего надо подождать… – сказал Филипп. – Думаю, он сработает при каком-то астрономическом явлении – на восходе солнца, например…

Было уже совсем темно, когда решили устраиваться на ночлег. Загнали оба джипа в Аркаим и при свете фар попытались обустроить для жизни хотя бы одну из тех каменных комнат, на которые, словно на соты, делился весь город. Но каменные эти убежища промерзли так, что устроиться в них было невозможно. Тогда решили спать в машинах. Перед тем, как объявить отбой, Громовы пошептались о чем-то между собой, и после этого Яков Громов уехал на белом «Хаммере» вместе с Матвеем Алферовым и Львом Фадеевым по той же дороге, по которой они приехали.

– Это будет наша застава… – пояснил Громов остающимся. – И на всякий случай поставим боевое охранение. А то мало ли…

После этого, уже далеко за полночь, легли, наконец, спать. И вот теперь Филипп проснулся, будто что-то толкнуло его.

Он выбрался из машины и посмотрел на телефоне время. Было около четырех часов утра. Дверь «Хаммера» позади Филиппа хлопнула – он оглянулся и увидел, что это вылез Семен Канунников. Семен до сих пор был непонятен для Филиппа. Кто он, зачем пошел с ними, куда пропал в ночь нападения и как оказался в том доме, где держали Плотникова? Однако думать обо всем этом Филиппу было тяжело, да сейчас, решил он, и не время уже.

– Не спится? – спросил Канунников, и Филипп понял, что это его голос он слышал в машине.

– Не спится… – кивнул Филипп. – Трясет меня. Вдруг опять не будет ничего.

– Те трое, в Кулешовке, были наши, скины… – вдруг сказал Канунников. – А когда не вышло забрать куб, я пошел с вами, рассчитывая в удобный момент его стащить.

Филипп смотрел на него, вытаращив глаза.

– А зачем тебе он? – спросил Филипп. – Ну… Куб…

– Мне – ни за чем… – ответил Канунников. – Это для России. Россия погибла, надо спасать, но все занимаются какими-то своими делами, тонут в крохоборстве. Надо чтобы стало совсем плохо – тогда, наконец, люди возьмутся за ум…

– Какие толстые тараканы у тебя в голове… – сказал Филипп. – Уважаю. Чем кормишь?

– Смеешься? – недовольно буркнул Канунников.

– Да кто теперь поймет – смеюсь я или плачу? – вдруг устало проговорил Филипп. Они помолчали.

– А чего же ты его не стащил? – вдруг спросил Филипп.

– Передумал… – коротко ответил Канунников.

– Когда?

– А вот когда Плотников за тебя остался… – ответил Канунников. – А потом когда ребята за ним поехали. Хоть за мертвым – а поехали… Тогда я решил, что я с вами одной крови. Он ведь даже мне не сказал. Я ему тоже все про Россию говорил, а он только смеялся надо мной, говорил: «Нет ни греков, ни евреев, есть только люди». И еще говорил: «Научись любить себя, и тогда ты полюбишь других». И вот я думаю: если я других не люблю, значит, и себя не люблю? Но кого же я тогда люблю? А если никого, то для чего живу?

– Вот-вот… – сказал Филипп. – Назадавал Плотников нам вопросов, сам в сторону, а нам головы ломать…

Канунников мотнул головой. Из машины, светя себе телефоном, вылезла Жанна.

– Ну, что? – спросила она. – Уже пора?

– Да кто же знает? – спросил Филипп.

– Я знаю… – ответила Жанна. – Он опять теплый. И гудит.

Филипп вспыхнул и быстро пошел к «Хаммеру». Куб он оставил в сумке на заднем сиденьи. Открыв дверь, он услышал то самое гудение, которое разбудило Жанну. Нервное возбуждение мгновенно охватило Филиппа, голове стало горячо – он понял, что так или иначе, а что-нибудь сейчас произойдет.

Вынув куб, он быстро дошел до плиты и поставил его посредине. Филипп оглянулся: все – Жанна, Канунников, оба Каменевых, Яков Алферов, Фомин и Иван Громов – уже стояли рядом и зачарованно смотрели на куб, который снова стал темно-прозрачным.

– И что надо делать? – спросил Громов.

Филипп пожал плечами и сказал:

– Думайте о хорошем. Это как минимум не помешает.

– А что в нашей жизни было хорошего? – спросил Яков Алферов то ли всех, а то ли себя одного.

– Ну, не знаю… – сказал Филипп. – Думайте о детях. О любви.

– А у кого нет ни любви, ни детей? – спросила Жанна.

Филипп оглянулся на нее и сказал:

– Думайте, что будут…

Они молчали.

Куб зажужжал. И тут из какого-то проулка на площадь вышел Плотников. Он был в том же желтом пуховике, в котором убегал от мотеля. Все, остолбенев, уставились на него.

– Ни хрена себе! – сказал наконец Громов. – Сработал что ли твой агрегат, профессор?

– Да я еще ничего не нажимал… – пересохшими губами ответил Филипп.

– Блин, уже глюки от твоего аппарата! – пробормотал Фомин.

– Да какие же глюки? – вдруг сказал как ни в чем ни бывало Плотников. – Это я, живой.

– Да я же тебя лично снегом забросал! – закричал Фомин. – Блядь, так и знал, что рехнусь тут с вами!

– Да тихо ты! – сказал Иван Громов, не сводивший глаз с Плотникова. – Ты чего – откопался что ли?

– Смерти нет… – усмехнулся Плотников. – Уж ты-то, как солдат, должен это знать. Смерти нет. Душу не закопаешь. А тело что? Шкура. Пальто. Отряхнул, надел и пошел.

Канунников обошел всех, подбежал к Плотникову и обнял его.

– Брат! Брат! – сквозь слезы бормотал Канунников. – Ну ты даешь… И со мной так же будет?

– Если поверишь, то – да, так и будет! – отвечал ему Плотников, гладя Канунникова по голове, как ребенка.

– Да во что тут верить? – не мог угомониться Фомин. – Ты не настоящий. Тут место такое – аномалия. Филипп нам про это говорил – выход черной энергии! Это коллективная галлюцинация.

Плотников усмехнулся, подошел к Фомину и взял его руку своей рукой, с пальцами, черными от крови и без ногтей. Потом Плотников поднял белоснежный свитер – под ним оказалась дыра в боку под сердцем.

– Вот, засунь сюда руку… – смеясь, сказал Плотников. – Это мои раны, ты же их видел вчера…

Фомин отдернул руку – она была в крови.

– Ну? – спросил Плотников. – Галлюцинация?

– Боже мой! – прошептал Фомин.

– Вот, это уже тепло… – проговорил Плотников.

– Тише! – вдруг закричал Филипп. Все оглянулись на куб, о котором за всем этим забыли. Куб загудел. Верхняя и боковые стенки его отошли, распались, и все увидели, что это некое устройство – вроде пульта.