Текст книги "Христосиада"

Отступление

 
Разошёлся Иисус до вхожденья во вкус –
Мазохизмом захвачен дотла –
На кресте распростёрся, что трефовый туз –
Смерть его разве многих спасла?
 
 
Может быть, Иисус в этом сам виноват?
За людей хоть страдай – не страдай
По натуре своей все и так норовят
На горбу чужом въехаться в рай.
 
 
А подумал бы он: каждый был бы спасен,
Если б сам отвечал за себя.
От другого услышите собственный стон,
И замрите, его возлюбя.
 

Продолжение монолога

 
Я хотел их наставить на истинный путь –
Говорят: “Всё мы знаем давно.
Ты закуски побольше достать не забудь,
Превращай лучше воду в вино.”
 
 
Было их тысяч семь – не считал я совсем –
Пять хлебов и две рыбы на всех.
Перепились же все на единой хамсе –
Я имел тогда шумный успех.
 
 
Наконец, наступил кульминации миг:
Обступили – хоть их отгоняй.
Разделенье труда: я страдаю за них
И глазеют они на меня.
 
 
Шепчут промеж собой: “Так же может любой
Стать известным за пару минут:
Если выдержишь боль пред людскою толпой,
То тебя непременно распнут.
 
 
Значит, вывод один: если сердце в груди,
Если ты не ослаб головой –
В драку лучше не лезь, а постой, погоди –
И останешься дольше живой.
 
 
Ну, запомнят тебя, на груди сохранят
Твой со скорбным лицом амулет.
Можешь тешиться мыслью: “Запомнят меня!”
Но на свете тебя уже нет.
 
 
Хорошо Иисусу с таким-то отцом:
Если и на рожон занесёт,
То спокоен всегда остается лицом –
Он-то знает: папаша спасёт”.
 

Вывод

 
Вот откуда протекция и кумовство:
Это дело Господь освятил.
Он похвастаться жаждал Иисусом Христом,
А совсем не людей чтоб спасти.
 

* * *

 
“Родная, родная, родная земля”
(песня)
«Москва – третий Рим»
(известное заблуждение)
 
 
Бог с дьяволом сражаются во мне –
Нашли себе, мерзавцы, поле боя.
И с двух сторон имею я вдвойне
И от любой победы волком вою.
 
 
Сражения по правилам ведут:
Захвачены плацдармы и высоты.
Армейский труд – нелёгкий очень труд –
Здесь сразу на виду: кто ты и что ты.
 
 
Минированы борозды мозгов,
В кишках скрываются артбатареи,
Изрыто поле боя – что с того?
Стратегов вид сраженья только греет.
 
 
Баталии идут за каждый зуб:
В них окопались призрачные твари.
Понятно, отчего подкожный зуд
И отчего желудок плохо варит.
 
 
Уже имею неприглядный вид
И позабыл, что небо голубое…
Но если даже кто и победит,
Кто вспомнит о каком-то поле боя?
 
 
Воронки бомб бурьяном зарастут,
Истлеет алюминьевая миска…
И ни Огня, молчания минут,
И не поставят даже обелиска.
 
 
Не вырастет на поле ни черта –
Горела ль сера, иль курили ладан.
Ведь кто б ни победил из них – не стать
Мне филиалом рая или ада.
 

* * *

 
Пушкину и Высоцкому
 
 
Не верю в бога – мне казалось –
Да видно, верит он в меня:
Меня он выделил, мерзавец,
Своим сияньем осеня.
 
 
Не помню, был ли серафим ли
Глаза ли, уши выдирал,
Но хлопали как будто крылья
И кто-то на забор взлетал.
 
 
И, криво на заборе,
Вещало: будешь ты пророк,
И по колено будет море,
И жизнь потянется, как срок.
 
 
Ты в мир пришел, а это – зона,
Работай – в этом твой удел.
Совсем нет в отдыхе резона,
Пускай иного ты хотел.
 
 
Быть кто-то должен и пророком:
Что камни-то – зазря лежат?
Не будет мир всегда жестоким:
Есть ведь ещё и рай и ад.
 
 
Ну, врежут пару раз – от скуки,
Прости их: глупыми растут.
Умелыми их станут руки:
С каменьев начинался труд.
 
 
Запомни: кто сейчас смеётся,
Потом молиться будет тот:
Пророк прощенья не добьётся –
На землю сам господь придёт.
 

* * *

 
Нет меня! Извините, ребята,
Что от вас, не прощаясь, ушёл.
Озирался чуть-чуть виновато,
Всё же, что сотворил – хорошо.
 
 
За собой оставляю немного –
Свет и тень – непроглядную тьму.
Меж цветов полевую дорогу
И загадки – как пища уму.
 
 
В мире, что человек представляет,
У меня есть дорога своя,
Пусть извилистая, не прямая,
Непонятно на ней мне: кто я?
 
 
Но уйду, удалившись настолько,
Что забуду, что был уже здесь.
Незавидна парадная ролька,
Тем значительней тихая весть.
 
 
Правда ль – правды в легендах немало?
Ложь, что в истине меньше вранья!
Что заглушено звоном металла,
Что-то – карканием воронья.
 
 
Ухожу, чтобы снова вернуться,
Возвращением не оскорбя
Все увидят разгадку на блюдце,
Лишь познав до предела себя.
 
 
Обращенья ко мне не приемлю –
Этот путь унизительно прост:
Ухожу, опираясь на землю,
А в глазах – только точечки звёзд.
 
 
Не ищи с фонарями по свету –
Пусть не всякий со мною знаком –
Был ли, есть – а меня больше нету,
И не слышал никто о таком.
 
 
Кто сумеет соврать принародно,
Тот подскажет изящный ответ:
Говорите мне всё, что угодно –
Что хотите. Но бога-то – нет.
 

* * *

 
Кресты на церкви компасной стрелой
Указывают нахожденье бога,
А я туда направлен головой –
Её он может, захотев, потрогать.
 
 
Не буду прятать голову в песок –
Зря глупой птице подражать не надо:
Хотя от пули скроется висок,
Зато на три аршина ближе к аду,
 
 
Который снизу, если сверху – Бог.
Два полюса – и люди сжаты между.
Когда пути подводится итог –
Сильнее уповайте на надежду.
 
 
Что делали бы люди без небес? –
Страшила бы последняя минута.
А кто в грехах виновен? Только бес,
Который тебя вовремя попутал.
 
 
Вкушать от рая каждый был бы рад,
Мы от него откажемся едва ли…
Но вдумайтесь: а если бы не ад,
То что б тогда мы раем называли?
 
 
Кипит под нами магмовый котёл,
Плюют вулканы жаркой жижей пенной…
А это же всё грешники – те, кто
Наказанные огненной геенной.
 
 
Перерасход в вулканы истеёт,
Базальтовыми стиснуты тисками…
А праведников рой порой плывёт
Над нами кучевыми облаками.
 
 
Я б на руках прошёлся не спеша,
Превознося индийскую йогу,
Но чтобы в пятки не ушла душа:
Оттуда легче удалиться к богу.
 
 
Назад уж не получится вернуть –
С кем схватишься при этом в поединке?
Она – помеха праведному сну
И трудно зашнуровывать ботинки.
 
 
И встать нельзя на лезвие ножа…
Одно есть средство – босиком по лугу –
Душа тогда сквозь пятки чует жар
И кверху устремляется с испугу.
 

* * *

 
Не отдавайте богу душу! –
Бесплатно – я хочу сказать.
Совет лихой прошу послушать
И душу – дьяволу продать.
 
 
Что ожиданье райских кущей
В сравненьи с звоном золотых.
И звон становится все гуще –
Дух перехватывает вмиг.
 
 
Там – будет или же не будет,
А тут – наличными мешок,
Ведь всё равно не знают люди,
Что происходит с их душой.
 
 
Но почему два этих босса
Стремятся души получить?
Мне кажется, всё очень просто:
У них самих-то нет души!
 

* * *

 
Мы часто дьявола за бога принимаем
И воздаём ему не по чинам.
И даже если истину узнаем,
То всё равно – мы не поверим нам.
 
 
Стремимся все к невидимым вершинам
Известной иерархии чинов
 
 
А почему? Всё объясненье просто:
Забыли Бога мы в своей душе,
И только преступив черту погоста
Спохватимся… да поздно ведь уже.
 

* * *

 
Откровенно – неприятно
На кресте висеть три дня.
Даже вечной жизнью – внятно –
Не заманите меня.
 
 
Отчего же Иисусу
Захотелось повисеть?
Иль поддался он искусу,
В пропаганды влипнул сеть?
 
 
Был он, не был Сыном Божьим –
Непонятно всё же нам.
Без него ошибки множим,
Не встречая по умам.
 

* * *

 
Их было множество – Христов,
Учили их: «Всегда готов!»
Чтобы они без лишних слов,
Закрыв все чувства на засов,
Шли грудью за Вождя.
 
 
«Один – ничто, один – пустяк,
Один без коллектива – враг»,
И много всяких прочих врак
И сыпалось на души, как…
Как капельки дождя.
 
 
И души мокли день за днем
И думали всегда о Нём,
Мечтали: «Вот к Нему прильнем»
И загоралися огнём
От этой мокроты.
 
 
За Одного! – девиз был всех –
Тогда мы обретём успех,
Избавимся от всех помех,
Идём мы среди верных вех –
Лишь это думал ты.
 

* * *

 
И те, кто достиг чего-то
И кто не достиг ничего
Смотрятся в Стикса воды,
Видят Харона весло.
 
 
Все их земные заботы
Не стоят теперь ни гроша.
Слышу, вздыхает кто-то:
«Как была жизнь хороша!»
 
 
Скривился паромщик древний:
«Забудьте о мире том,
Сквозь звёзды плывём мы к терниям –
Отныне там будет ваш дом.
 
 
Per astra aspera ad –
Скажу я вам по-латыни,
Вам дьявол там будет рад,
И чёрт вам будет, как брат –
Вы станете здесь своими».
 
 
Спросил я Харона: «Слушай,
Позволь мне чуток погрести,
А ты вот попробуй грушу –
Поди ведь, давно не кушал?
Я так успокою душу
И кошек – не будут скрести»
 
 
«Ну что же – сказал паромщик, –
Садись, вот мое весло.
Да ты, я вижу, был гонщик!»
Не гонщик я был, а угонщик –
И это нас всех спасло.
 
 
Старик долго грушей давился,
Потом за весло хватал,
Как он ни бесился, ни злился,
А всё ж бушевать устал
И тихим и ласковым стал.
 
 
Сказал он тогда чуть слышно:
«Обманут я, как мальчишка,
А это, поверь, уже слишком.
Законы у нас ведь, что дышло –
Как ни поверни – так и вышло».
 
 
Ещё он сказал мне даже,
Слегка приоткрыв уста:
«Пёс Цербер стоит на страже,
Он вам там с размаху вмажет,
Пока ещё не устал».
 
 
А я ему отвечаю:
«Нам это не страшно, нет,
На нас он не осерчает –
Печенье ему дам к чаю
И всыплю кило конфет.
 
 
Он станет нам, как знакомый,
Почти что совсем родной,
А мы будем ближе к дому
И жизнь проживём мы снова –
Нам было мало одной.
 

* * *

 
Христос торговцев выгнал вон из храма,
Они же, гады, продали весь храм.
Тысячелетья длящаяся драма,
От Рождества знакомая всем нам.
 
 
Религия и чувства несовместны –
Мешает иерархия чинов.
Пускай не все служители бесчестны,
Но что в основе прячется основ?
 
 
Стремленье человека влезть повыше –
С древнейших обезьяннейших времен.
Покуда с высоты не съедет крыша,
К себе подобных не подпустит он.
 
 
А надо просто вспоминать почаще,
Влезая на высокий пьедестал:
Лишь тот, кто из древесной вышел чащи,
Из обезьяны человеком стал.
 

* * *

 
Бог сверху, говорят, а снизу – ад.
А люди, как в тисках, зажаты между.
Такому положенью я не рад:
Свободно можно потерять надежду.
 
 
Стремишься вверх – придавят облака
Им притяженье снизу помогает,
Пусть даже вверх протянута рука,
Но разве пустят с грязными ногами?
 
 
Куда придешь по тропке роковой,
Спасаясь от душевного разлада?
Пускай ты к Богу ближе головой,
Но ноги-то стучатся в двери ада.
 

Миф о мифе

«Миф этот в детстве

каждый прочёл»

В. Высоцкий

Пролог

 
Мы этот миф учили, как урок –
Понятно стало и для дураков:
Чтоб лабиринт пройти, имей клубок
Хотя бы из ботиночных шнурков.
 
 
Ребенку вдалбливали с малых лет:
Запомни и затылок зря не три,
Ища уже отысканный ответ:
Чтоб вспыхнул свет – пройди сквозь лабиринт!
 
 
И жили мы, всё запасая впрок,
В надежде, что придет заветный час.
И кое-кто повеситься не мог,
А у других – верёвок был запас.
 

– – – – – – –

 
Нить Ариадны – это световод
И Светом ослеплён был Минотавр.
Моя интерпретация не врёт:
Я знаю, потому что сам был там.
 
 
Я тоже шёл сквозь этот лабиринт,
Руками по сырой стене скользя,
А у стены лежали фонари,
Которые зажечь уже нельзя.
 
 
Все брали фонари с собой во тьму
С канистрой керосиновой в комплект,
А надо было – нить всего одну,
И чтобы в ней всегда струился свет.
 
 
Во тьме горящий факел – хорошо,
Когда сумеешь вовремя зажечь.
Ты можешь свеч с собою взять мешок,
Но стоит ли игра со смертью свеч?
 
 
Ты, прежде чем отправиться во мрак,
Пока порога не переступил,
Подумай же, хотя бы кое-как:
Для этого ли ты на свете жил?
 
 
А если не ответишь на вопрос
И скроется от выхода пятно,
И не озноб по коже, а мороз,
Тогда иди вперед – уж все равно.
 
 
Здесь шаг за шагом – лишь бетонный пол
И писк мышей, снующих из-под ног.
И не понять: зачем сюда пришёл,
На долгий или на короткий срок?
 
 
Пусть в темноте идешь ты не один,
А с лучшим другом – светом фонаря,
Но наверху – пускай и среди льдин,
А дважды в день – прекрасная заря.
 
 
Тебе снаружи может день помочь
И точки звёзд, что сменят синеву…
А здесь везде, всегда и всюду – ночь
И страхи снов ты видишь наяву.
 
 
Фонарик ли подвешен на крючок,
А может просто отблеск от костра?
Ползёт по стенке мокрой светлячок…
От крови иль от слёз стена мокра?
 
 
Жалею: не бывал здесь Диоген.
Как пригодился бы его фонарь!
Что делать, если тьме попал ты в плен?
Попробуй в стену головой ударь!
 
 
Чтоб искры разлетелися из глаз –
Пусть тьму они разгонят хоть на миг.
Когда светильник разума угас,
Не заменить его костром из книг.
 
 
Лежат у стенки грудой черепа,
Гнилушками сияя из глазниц:
Не манит их далёкая тропа,
Не омрачают сумраки ресниц.
 
 
Зачем пришли – чредой у стенки лечь?
Имели цель забиться глубже в щель?
Их голова не скатывалась с плеч –
Её там просто не было вообще.
 
 
Пусть пламя возгорится из искры! –
Мы вовремя сумели искру взять.
Но чтоб горели в темноте костры,
Сначала дров должны мы наломать.
 
 
Зачем вошел, ты помнишь ли ещё?
За правдой если, так она в ногах.
И чудится зубов блестящий щёлк…
А может, Минотавр – твой личный страх?
 
 
Когда фонарь погаснет среди тьмы
И сердце сразу в горле застряёт,
Что видят даже светлые умы,
Когда снаружи их никто не ждёт?
 
 
Когда вас не соединяет нить,
Вся теплая от света изнутри,
Не может темнота к себе манить:
Получше на свету всё рассмотри.
 
 
А если в тьму пришёл из темноты?
И возвращаться надо снова в тьму?
А позади – сгоревшие мосты? –
И возвращенье вроде ни к чему.
 
 
А если взял не нить – бикфордов шнур?
Ошибка жизни стоит не одной.
И пусть не воровал сегодня кур,
Так почему дрожит тогда ладонь?
 
 
Когда б она касалася руки,
А та – ещё, и так – живая цепь,
Тогда б на свете не было тоски
И в темноте. И в мире. И в лице.
 
 
Убьёшь ты Минотавра, или нет, –
Покажется пусть даже, что убил,
Но если сможешь свой оставить след,
Не скажут ли потом: «Он наследил»?
 
 
Привыкнуть к мраку сможет ли иной,
Когда за правду выдаётся ложь?
Но вдруг внезапно вспыхнет свет дневной –
Ослепнешь, или что-нибудь поймёшь?
 
 
Казалось, бродишь в лабиринте век,
От темноты готов сойти с ума…
А может быть, не поднимал ты век?
Снаружи ли, внутри – вся эта тьма?
 
 
Быть может, стоит веки распахнуть
И посмотреть на всё во все глаза –
И ты увидишь предстоящий путь,
Ночные страхи сможешь рассказать.
 
 
Путь впереди, пускай и не прямой,
Ты выбрал сам, и знаешь, как идти,
Мечтая: навсегда расстался с тьмой –
Вдруг видишь Минотавра на пути.
 
 
И, меч сжимая в дрогнувшей руке,
В себе стремишься отыскать кураж…
Но тает Минотавр невдалеке
И понимаешь: это всё мираж.
 
 
Опять одна дорога пред тобой,
Деревья сбоку скрыли дали вид.
И кажется, что выиграл ты бой,
А сколько впереди их предстоит?
 
 
Пусть страх исчез, однако на свету
Ты боевой утрачиваешь пыл.
Свою мечту унёс ты в темноту –
В ней нить и Ариадну ты забыл?
 
 
Ведь нити нет в руке, и всё светло,
Как будто сам ты в световод вошёл.
А что ушло – взаправду ли ушло?
Как убежать от сковывавших шор?
 
 
И светонить – исчезла где она?
Быть может, связан Минотавр был ей?
Она при свете вроде не нужна,
Но без неё – темнее и больней.
 
 
Всё если тьмой покроется опять
И лабиринтом станет вновь маршрут,
Вы нить с собой не позабудьте взять:
Ей Минотавра хорошо вязать –
Надёжней нет для Минотавров пут.
 
 
Дорога снова вьётся впереди,
А ты назад попробуй оглянись,
На путь, тобой пройдённый, погляди.
Не рана ли в груди зовется – жизнь?
 
 
Пусть кажется: всё позади – не так,
И надо бы вернуться, изменить.
И кто-то подает оттуда знак…
И будто бы в руке – все та же нить…
 
 
Что светлого вы вспомните о тьме? –
Как тяжело хоть что-нибудь терять?
Да и в своем ли станемся уме,
Коль будем бесконечно повторять?
 
 
Теперь пойдём дорогою другой…
Но чудится опять мышиный писк,
Бетонный пол – трава ли под ногой?
А вдалеке – светляк иль солнца диск?
 
 
Хоть не был ранен и не нужен бинт
И не встречался жуткий Минотавр,
Но не понять: прошёл ли лабиринт,
Иль до сих пор всё так же бродишь там.
 

* * *

 
Когда уходят люди в монастырь,
То, говорят, они стремятся к Богу.
Читающий меня, кто б ни был ты,
Не торопись к подобному итогу.
 
 
Ведь был когда-то Иисус Христос,
И он отправился навстречу людям.
Пусть не сумел он свой решить вопрос,
Но мы о том пока не позабудем.
 
 
Он снова должен будет к нам прийти,
А если в монастырь мы соберёмся,
То вряд ли повстречаем по пути –
Скорей всего, мы просто разминёмся.
 

* * *

 
Меня Христос крестил во Иордани,
Трещал тридцатиградусный мороз.
И, надо мною простирая длани,
Иисус едва, признаться, не замёрз.
 
 
Он ёжился, стыдясь слегка попрыгать,
По-ямщиковски хлопнуть по плечам.
Когда б хотел, я б мог дождаться мига,
Когда бы он от холода зачах.
 
 
И будь на месте на моем фанатик,
В священный ступор падающий враз,
Замёрз Христос бы. Но шепнул я: «Нате!
Погрейтесь в сердце вы моем сейчас!»
 
 
Исчез Христос. Мне показалось, в сердце
Я на мгновенье тяжесть ощутил.
И если кто захочет вдруг погреться,
То пусть туда попробует войти.
 

* * *

 
Когда уходят люди в монастырь,
То, говорят, они стремятся к Богу.
Читающий меня, кто б ни был ты,
Не торопись к подобному итогу.
 
 
Ведь был когда-то Иисус Христос,
И он отправился навстречу людям.
Пусть не сумел он свой решить вопрос,
Но мы о том пока не позабудем.
 
 
Он снова должен будет к нам прийти,
А если в монастырь мы соберёмся,
То вряд ли повстречаем по пути –
Скорей всего, мы просто разминёмся.
 

* * *

 
Меня Христос крестил во Иордани,
Трещал тридцатиградусный мороз.
И, надо мною простирая длани,
Иисус едва, признаться, не замёрз.
 
 
Он ёжился, стыдясь слегка попрыгать,
По-ямщиковски хлопнуть по плечам.
Когда б хотел, я б мог дождаться мига,
Когда бы он от холода зачах.
 
 
И будь на месте на моем фанатик,
В священный ступор падающий враз,
Замёрз Христос бы. Но шепнул я: «Нате!
Погрейтесь в сердце вы моем сейчас!»
 
 
Исчез Христос. Мне показалось, в сердце
Я на мгновенье тяжесть ощутил.
И если кто захочет вдруг погреться,
То пусть туда попробует войти.
 

«Я захлопнул тетрадь…»

 
Я захлопнул тетрадь
И подвел я черту.
Для чего мне писать?
Я пишу в пустоту.
 
 
Я пишу в пустоту,
Здесь сомнения нет –
Я прикручен к кресту
И Варавва сосед,
 
 
Где же ты, мой Христос?
Далеко ли ушёл?
Неужели до звёзд?
Ну и как – хорошо?