Текст книги "Пращуры русичей"

Даньша стоял у крыльца гридницы6969
  Гридница – большое помещение для рядовых дружинников (гридей) в княжеском дворце. Использовалось также для праздничных пиров.


[Закрыть], поглядывая на веселье. Отроков за столы не сажали, но и в отличие от челяди, и не заставляли прислуживать пирующим. Зато любое другое поручение, исполнение воли, или прихоти князя, должно было исполниться ими сиюминутно: окунуть в бочку с водой перепившего дебошира, навешать тумаков нерасторопной прислуге, или любая другая блажь, которая придёт на ум, предводителю дружинного братства.

Когда в ворота княжьего двора ввели статного жеребца, Даньша даже разинул рот от восхищения. Чернявый конюх из Вадимовой прислуги, крепко сжимая поводья, буквально повисал на них, когда конь начинал мотать головой и биться. Длинноногий двухгодовалый красавец, желтовато-рудой масти с чёрными, как вороново крыло гривой и хвостом, ни секунды не стоял на месте. Он то и дело рвал копытами землю, яростно вытягивал губы, храпел, глядя на пирующих взволнованными но в тоже время полными ярости глазами.

– Эва как уши навострил, – любуясь на буйного красавца, пробасил один из изборских бояр, сидящий неподалёку от князя. – На такого сходу и не взлезешь, вон ножищи какие, длинные, точно оглобли.

– Да уж, точно, у нас такие коники не водятся, – вторил сосед говорившего, стирая ладонью пивную пену с косматой бородищи.

– Восточных кровей лошадка, видывал я таких, – встрял в разговор седоусый дружинник из русов, – в Хедебью, на рынках, арабы их возят, точь в точь, такие же рослые да длинноногие. Большую плату за них просят, а что с них толку то, грудь широка, а ноги тонкие, много ль такая коняга груза свезёт.

– Такой конь, не телегу с дровами, а всадника носить должен, – с лёгкой долей презрения, произнёс Вадим, уязвлённый речами седоусого руса. – Такой жеребец по степи, как ветер летит, косулю да зайца догоняет, и в бою и на охоте нет ему цены.

Русы приумолкли, не желая больше спорить с гостем. К тому же хулить подарок, что князю предназначен не лучшая тема для беседы. Сам же Трувор в ходе этого разговора сидел, нахмурившись, и не проронил ни слова. Все знали, не любит молодой Трувор лошадей, а вот гостю новгородскому, это похоже невдомёк. Вадим тоже какое-то время молчал, но потом, все же снова обратился к Трувору.

– А, что, князь, не желаешь такого скакуна опробовать, двухлеток он, необъезжен ещё? Стоит только седло накинуть, да по полю промчаться, потом про ноги свои забудешь, конь, степь да ветер, да сила богатырская.

– Мы варяги, волю да ветер лишь в море чуем, когда мачты скрипят, да паруса хлопают. Эй, Даньша, а ну, поди сюда! – обращаясь к стоящему на дальнем конце двора парню, крикнул молодой князь. – Ты у нас, по коням мастак, погляди жеребчика, вправду ли так уж хорош, как его воевода Вадим нахваливает.

Услыхав своё имя, Даньша рванул с места и предстал перед князем, он всегда любил лошадей, ещё с тех самых пор, когда работал подмастерьем у Валдая кузнеца, в своём родном поселении, сожжённом данами.

– Прости, княже, не понял я, что ты велел, – глуповато улыбаясь, произнёс парень. – Мне что же, можно коника этого объездить?

– Ну не бражку же тебе с ним пить, – задорно произнёс Трувор. – Покажи гостю, чего стоишь, сможешь коника укоротить, награжу, не обижу.

– Не сомневайся, князь, не подведу, – парень стремглав бросился на конюшню за седлом.

Вадим же, поняв замысел Трувора, насупился.

– Как же так, такого коня, да холопу доверять? Он под князем ходить должен, аль под боярином.

Трувор снова сдвинул брови.

– Что же ты, воевода, снова меня сердить удумал? То ты брата моего, Рюрика в трусости обвинил, то отроков моих к холопам причисляешь, не будь ты гостем моим, рассорились бы мы с тобой. Ты конечно обычаев наших не знаешь, потому и прощаю тебя, покуда. Но впредь знай, дружина варяжская, это братство воинское, и князь здесь первый среди равных. Каждый из детских, аль из отроков, то будущий гридь, а то и боярин, на кого же князю в битве полагаться, ежели он витязей своих к челяди приравнивать станет.

Вадим прикусил губу, а ведь князь молодой с гонором, с виду весельчак, палец в рот не клади. Трувор тем временем продолжил.

– Ты теперь воевода, дружины моей, стало быть, один из нас, так, что ты либо обычаи наши усваивай, да на ус мотай, либо… – князь не договорил, потому, что во двор снова вбежал Даньша, и накинул на Буланого седло. Конь заржал, чуть не взвился на дыбы, но опытный конюх Вадима, потянул поводья, и поджав ноги, повис на узде, не давая коню воли.

– Справишься ли? Коник биш бойкий, ага? – чернявый конюх Вадима из болгар, коверкал славянскую речь, и с опаской поглядывал на расхрабрившегося отрока. – Тут тебе не щи ложкой хлебать, тут уменье нужно, конь не корова, его не за вымя дергать, его чуять надыть.

– Ты ремень держи, да не балагурь под руку. Раз князь сказал коня укротить, значит укротим, – Даньша принялся гладить Буланого по шее, нашёптывая ему на ухо ласковые слова. – Ой, ты, братко, сердитый какой, не злобься, милай, не буянь, то ведь князюшка повелел, а княжья воля – закон.

Конь замер, навострил уши, словно говор Даньши и впрямь был ему понятен.

– Не отпускай возжину то, а я как-нибудь управлюсь.

Болгарин только фыркнул, но ремень натянул, Даньша тем временем, мягко скользнул по конской бочине, и влетел в седло. Буланый дёрнулся, зашрапел, и, осознав, что сладкоголосый чужак посягнул на его свободу, резко просел на всех четырёх ногах. Конюх отскочил, натянул ремень, пытаясь удержать жеребца. Конь ударил о землю передними ногами, вытянул шею, и тут же взбрыкнул крупом. Даньша повис на гриве и, сжав коленями конские бока, чуть не вылетел из седла. Буланый снова просел и взлетел ввысь так, что все четыре его ноги оторвались от земли. Даньша держался в седле словно влитой. Но в этот момент, Буланый рванулся в сторону, завалился на бок, и резко переменив направление, снова взбрыкнул задом, пригнув голову. Даньша, упершись в загривок, ловко соскочил на землю. Уклонившись от мощных копыт, которыми жеребец попытался достать назойливого всадника, отрок отпрянул в сторону.

– Ой, молодца, – выкрикнул конюх Вадима, натягивая ремень. – Дальше сам, али помочь? А мне говорили что вы русы не наездники, а ты ловок.

Даньша усмехнулся, ему было лестно, что его назвали русом, и поэтому он не стал поправлять прислужника Вадима. Теперь то он уж точно не отступит.

– Крепче держи, – крикнул Даньша, и снова оказался в седле.

Буланый снова завалился на бок, рванулся в сторону и помчался вперёд, несколько гридней выскочили из-за столов и повисли на ремне, который не выпускал из рук конюх, один бы он не справился. Дружинники не бросили своего, и людская мощь победила. Буланый кружил по двору, Даньша вцепился в коня точно клещ. Через несколько минут всё было кончено. Буланый встал, встал как вкопанный, под одобрительные крики и посвист варяжско-кривичской братии.

Распаренный, утомленный, но гордый, Даньша приблизился к Трувору.

– Ну, что воевода, как тебе мои отроки, не станешь их теперь с холопами равнять, – Трувор смеялся, смеялся от души, довольный и счастливый.

– Да, князь, не зря вас русов даже северяне побаиваются, – произнес Вадим, с интересом поглядывая на Даньшу.

– Почему ж только русов, парень то этот из местных, но только ты прав, тот, кто в дружине моей, тот рус и есть. Все мы теперь один народ, одна семья, одно братство. А тебе, – Трувор подошёл к Даньше, сжал ручищами его плечи, – Тебе, парень, отныне в отроках ходить нечего. А ну, гридь, – обратился князь к воинству, – Принимай нового ротника. Отныне не отрок ты, а гридь княжий, эй дружина, подымай кубки за славного героя.

Крики, посвист, бряцанье железа, слилось в единый, однообразный гул, дружина ликовала. Каждая победа, каждый успех одного, то победа и успех – общие.

– Славься, воинство княжье, славься Русь. Нет нигде силушки, что с тобой сравниться.

Даньша сиял от восторга. Трувор обнял нового дружинника и расцеловал.

Из зарослей послышался шорох, в кустах что-то хрустнуло, Даньша вздрогнул и вытянул шею, тростник качнулся, и кто-то большой и тяжёлый грузно плюхнулся в воду. Молодой гридь опустил ладонь на рукоять меча. Второй рукой парень держал под уздцы невозмутимого Орлика. Конь стоял на месте, изредка помахивая хвостом.

– Не свинки это, бобр, а может выдра, – прошептал Кудря, сутулый худосочный мужичонка из кривичей с коротко стриженой кучерявой бородкой. – Спугнули мы её, вот и уплыла.

Даньша несколько расслабился, но руку с меча не убрал.

– А стадо, оно тоже тут побывало, весь тростник в плавнях помят, орех водяной они искали, то для кабанов первое лакомство, вон как всю тину перемутили.

Даньша, ведя коня в поводу, приблизился к следопыту, и уставился на отпечатанные на илистой почве следы.

– Это свинья прошла, да не одна с выводком, потому как след ровный, неглубокий, – продолжал рассуждать Кудря, тыкая пальцем в наполненные мутной водой вмятины, Даньша с улыбкой подумал, что для бывалого охотника кривич слишком болтлив. – А это годовик, потому как сам след небольшой, но боковины крупные.

Пройдя вперёд ещё шагов сто по подсохшей пойме, охотники увидели взрыхлённый участок земли. Буро-чёрная рыхлая земля вперемешку с травяным дёрном и пахучим навозом, над которым кружили целые полчища маленьких мошек, не вызывали сомнений в том, что кабаны ночевали именно здесь.

– Лёжка у них тут была, чуть ли не с полдесятины земли пропахали, точно плугом прошлись, большое стадо, голов двадцать, двадцать пять.

Позади раздался топот, Даньша обернулся. Трувор с Вадимом, и с ними ещё десяток всадников подъехали, не спеша, к передовым охотникам, и остановились.

С того дня, как Даньша удостоился чести надеть пояс гридня, Трувор, который до этого прямо таки недолюбливал лошадей, вдруг резко переменил своё мнение. Буланый красавец-араб, укрощённый Даньшей, стал настоящим любимцем молодого князя. Только теперь Трувора обучали езде уже умелые болгарские вояки, из числа людей воеводы Вадима. Князь порой проводил в седле целые сутки. Сегодня поутру, подстрекаемый неугомонным новгородским воеводой, Трувор с парой десятков своих дружинников впервые вышел на конную кабанью охоту.

– Я вижу, не зря поутрянке глазища продирали, – с задором пробасил довольный князь, поглядывая на взрытую стадом землю. – Ну, что где зверушки то, а то мясца парного отведать не терпится.

– Ушли они отсель, – произнёс Кудря.

– Как ушли? Куда?

Князь сдвинул брови.

– Да тут они, рядышком, – заметив недовольство Трувора, поспешно поправился следопыт-кривич. – Вон видишь, кусточки, думаю там они, большое стадо.

– А где же загонщики наши, что-то их не слыхать, в лесу заплутали, или речку перейти побоялись?

– Да, что ты, что ты, они же ещё засветло отправились, просто им круг больший обогнуть пришлось, что бы до брода дойти, да переправиться. Погоди малость, скоро появятся.

Словно в подтверждение слов худощавого Кудри, откуда-то издалека раздались гулкие звуки. Кто-то из загонщиков подул в турий рог. Свист, бряцанье, и грохот трещоток, а так же заливистый собачий лай стали различимы чуть позже.

Охота начиналась.

Первыми из кустов выскочили две крупные матки. Ветер дул в сторону зверей, и кабаны не сразу учуяли людей. Всадники, разбившись в цепь, помчались навстречу стаду. Вскоре в стороне показалось ещё несколько самок уже с выводками и парочка молодых кабанчиков. Увидев людей, животные свернули в сторону, и оказалось посреди голого поля. Они были обречены, охотники били из луков, посылая одну стрелу за другой. Первыми пали несколько молодых поросят. Одна из маток, увидав, что её детёныш упал сражённый стрелой, встала как вкопанная, развернулась, собираясь бросится на ненавистных людей, но воевода Вадим, на полном скаку, вогнал копьё ей пол лопатку, кабаниха умерла мгновенно. С лаем из кустов выскочили собаки. Даньша пустил на ходу стрелу, и та впилась вбок небольшому кабанчику, но тот не остановился, а лишь слегка замедлил свой бег. Молодая лохматая лайка, подлетела к подранку, и, ударив плечом, сбила поросенка с ног. Клацнули клыки, и огромная псина, вцепившись в пятак, прижала кабанчика к земле. Несчастный визжал, пытаясь вырваться, но собака крепко держала добычу.

– Может добить, что б ему бедняге не мучатся? – обращаясь к оказавшемуся поблизости Вадиму, выкрикнул Даньша и соскочил с коня.

– Кому придёт в голову жалеть маленького поросёнка в мире, где людей режут чаще, чем свиней, – с ухмылкой ответил воевода и умчался вдаль, в погоне за очередным зверем.

Тем временем лайка, придушив жертву, поднялась и довольно завиляла хвостом. Видя, что с кабанчиком покончено, Даньша вскочил в седло, и погнал Орлика в поля, где металось перепуганное стадо.

В паре сотен шагов, Даньша увидел как четверо псов, окружив крупного молодого самца, держат его, не давая уйти. Юноша поспешил к собакам, но увидел князя.

– Все назад, этот мой!

Трувор хлестанул коня, и Буланый помчался вперёд. Кто-то свистнул, отзывая собак.

– Здоровенный, пудов десять будет, а то и по более, – пробормотал Кудря, приблизившись к, остановившему своего коня, Даньше.

Тем временем князь выехал вперёд, осадив коня перед могучим вепрем. Трувор сжимал в руке рогатину, которую кто-то из отроков весьма вовремя вложил князю в руку. Пот стекал по лбу, пощипывая глаза. Могучий рус, был похож на былинного героя из сказки вышедшего на поединок с чудовищем.

– Мальчишество это, кто же к секачу спереди подходит? В лоб его не прошибёшь, там кость, что твоя броня, – Кудря укоризненно покачал головой.

Вепрь, тем временем, повернул голову, только сейчас он увидел очередного врага. Буланый навострил уши, и замер. Псы нехотя отбежали в сторону, но не покинули места битвы. Следующие несколько мгновений решали всё. Кабан глядел то на князя, то на коня, словно оценивая их силу. Зверь фыркнул, продувая ноздри, и бросился вперёд. Казалось, ни что не остановит эту, летящую словно таран, гору щетинистой и косматой плоти. Буланый, подался в сторону, кабан увидев это, чуть сменил направление, но жеребец, по молчаливой указке всадника, в последнее мгновение скакнул совсем в другую сторону.

– Ай да князь, а ведь недавно еле в седле держался! – восхищённо выкрикнул Даньша поражённый изяществом жеребца и сноровкой всадника.

– Правит то ловко, да только рогатину в плечо вогнал, а надо было под ухо бить, иль под лопатку, – снова заворчал Кудря, поглаживая по гриве свою пегую лошадку. – Вишь, треснуло древко то, теперь уйдёт.

Словно услыхав слова разговорчивого кривича, и поняв, что перед ним больше никого нет, раненый секач бросился в кусты. Обломок копья так и остался торчать в боку.

– Ну, что я говорил, теперь лови его по кустам, – продолжал бубнить Кудря.

Трувор отшвырнул в сторону обломок древка.

– Копьё мне! – голос молодого князя напоминал медвежий рык.

Один из дружинников тут же возник рядом, и протянул Трувору своё копьё. Князь пришпорил Буланого, и исчез в кустах, остальные последовали за ним.

Но, несмотря на свою прозорливость и опыт, матёрый Кудря ошибся. Не пробежав и сотни шагов, окровавленный секач запутался в валежнике. Повизгивая и хрипя, он ждал своей участи. Обрадованный Трувор, подъехав, соскочил с коня, отшвырнул копье, и прикончил подранка мечом. Не поднимая брошенного копья, князь вскочил на Буланого, жеребец при этом тихонечко заржал. Казалось, что дело сделано, но это было ещё не всё.

В тот момент, когда довольный собой Трувор натянул поводья, из-за торчащей из земли коряги, на поляну выскочил покрытый ссохшимися комьями грязи старый вепрь-одинец7070
  Одинец – в данном случае секач, который отбивается от стада и живёт один, именно такие кабаны считаются самыми злыми и опасными.


[Закрыть].

Страшен не тот, кто огромен и силён, не тот ужасен, кто рычит и издаёт громкие звуки, бояться нужно того, кто непредсказуем, отважен, смел и готов на всё: разить, убивать, пожирать. Особь, живое существо, человек или зверь, которому нечего терять, вот тот, кто по-настоящему опасен. Старый секач отжил свой век, он жил, сражался и побеждал, он познал жизнь, он видел смерть, и теперь уже не боялся её. Исхудалый, полинявший от времени и битв одиночка, был почти в полтора раза меньше того кабана, который лежал сейчас у копыт Буланого. Сегодня старик-одинец всего лишь случайно оказался в кольце, которым люди и их верные псы обложили его беспечных сородичей.

Озлобленный вепрь рванул так, что дёрн из-под его копыт, вылетел, словно потоки брызг. Буланый замер, втянув ноздрями воздух, Трувор озирался, ища глазами оброненное копьё. Князь, не утративший сноровки и храбрости, крепко сжал рукой удила, конь качнулся вправо, собираясь проделать тот же трюк, что и накануне, но, толи противник был слишком быстр, толи, всадник, сидящий в седле, не успел расслабить удила, Буланый опоздал, он не успел уйти с линии атаки. Острые, пожелтевшие от времени и битв клыки зверя перебили голень жеребца словно топор щепку. Буланый заржал, жалобно и громко. Падение, новый удар, хруст, стон, и на поляне вновь, всего лишь на мгновение воцарилась зловещая тишина. Трувор рванулся изо всех сил, пытаясь высвободится из под навалившегося на его ногу коня, сильная боль, словно лезвием, ударила в мозг. Падая, красавец-араб навалился на острый сук, пропоров себе брюхо. Торчащий поблизости из-под земли пень, на который навалился несчастный князь, раздробил всаднику голень.

В такие минуты, когда боль буквально скручивает виски, и переносит тебя из настоящего мира, в мир потусторонний, только по настоящему сильные и храбрые существа продолжают бороться за жизнь, не думая о переломанных костях и текущей из ран крови. Трувор потянулся за мечом, но оружие так, же было зажато между землёй и телом умирающего коня. Князь взглянул на врага. Одинец, на мгновение потерявший из вида свои жертвы и не подумал отступать, он потянул носом воздух, развернулся и приготовился к новой атаке. В этот момент парочка псов выскочили из кустов и бросилась на секача. Резвая молодая лайка, упоённая предстоящим успехом первой настоящей охоты, вырвалась вперёд и вцепилась клыками в мокрый от пота и крови пятак вепря. Такой хват позволял удержать, а то и придушить маленького кабанчика и даже годовика, но на этот раз, зверь не остановился. Секач дёрнул головой, подкинув собаку вверх, и пропорол клыками её живот. Лайка, поджав хвост, уползла в кусты, её вывалившиеся наружу кишки оставили на траве длинный, ужасный след.

В тот самый момент, когда умирающая псина покинула место боя, в игру вступил новый герой. Старый, лохматый гончак, морда и тонкие ноги которого говорили о примеси волчьей крови, прыгнул на кабана, вцепившись ему в ухо. Секач снова мотнул головой, но гончак не отпускал врага. На мгновение одинец потерял из виду поле боя, но тут же пришёл в себя, и, проигнорировав висящую на нём собаку, снова устремился к лежащему на земле князю.

Трувор к тому моменту уже как-то выдернул из ножен меч и выставил руку вперёд. Но в бой снова вступил новый участник, который и решил всё. Первым из подоспевших людей оказался воевода Вадим, на ходу, не останавливаясь, он перекинул ногу через шею коня, плавно выскользнул из седла, и, не останавливая движения, побежал вперёд. Хотя нет, пожалуй, он не бежал, он быстро шёл, делая длинные шаги, его грудь вздымалась и опускалась, он знал, что не имеет права на ошибку. Да цели оставалось не более десяти шагов. Вадим вскинул сулицу7171
  Сулица – короткое метательное копьё.


[Закрыть], задержал дыхание и сделал бросок.

Короткое копьё впилось секачу в бок, точно под лопатку. Бывалые охотники знают, что именно это место наиболее уязвимо у клыкастого зверя. Вепрь рванулся, издал громкий визг, захрипел, и, сделав несколько шагов, упал, в сажени от лежавшего князя. Трувор уловил носом, зловонное дыхание зверя, Вадим не остановился, даже смертельно раненный кабан опасен, приближаться к нему стоит очень осторожно. Не останавливаясь, Вадим приблизился к зверю, извлёк меч, перевернул его лезвием вниз и обеими руками, вогнал клинок в позвоночник зверя.

– Понимаю, почему тебя прозвали Храбрым, – хриплым голосом произнёс Трувор.

Он лежал на земле весь бледный, и холодные капли пота, стекали с его бритого лба прямо на усы. Он понимал, что лишь чудом избежал смерти.

– Да и тебя князь, трусом не назовёшь, – ответил Вадим, и, склонив голову, побрёл куда-то в сторону. Отойдя шагов на десять, он опёрся на молодую берёзку, вытер пот со лба, сделал глубокий вдох, и улыбнулся, руки его всё ещё дрожали.

Подоспевшие отроки помогли князю вылезти из-под навалившегося на него коня.

– Коняга не жилец, прикончить бы его, вон как мучается, – со вздохом произнёс подошедший к Буланому Кудря. – А лайка отмучилась, недолго страдала.

– Коня добейте, сам не смогу, – превозмогая боль, произнёс Трувор. – Ты, воевода, мне сегодня жизнь спас, награждать тебя не стану, награда тебе за подвиг моя любовь и почтение. Ты мне теперь как брат, захочешь, кровью те узы скрепим.

– Благодарю, княже, такая честь, мне по сердцу, – Вадим припал на колено и склонил голову.

– Но не сейчас, воевода, не сейчас. Дурно мне что-то, поспешим в город, приберите тут.

Дружинники поспешно собрали носилки и бережно понесли раненного князя. Старый гончак, ворчал, продолжая лежать возле туши мертвого секача. Об этом лохматом герое, все почему-то забыли.