Текст книги "Смерть Аттилы"

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Денгазич и Эрнач отказались остаться на курултай Эллака и покинули лагерь, забрав с собой сотню воинов. Когда Монидяк узнал об этом, он фыркнул и хлопнул в ладоши.

– Теперь ясно, о чем они думают.

Он сел к огню и начал сердито разгребать палкой горячие угли.

Эти новости привез им Эдеко. Он спешился и вслед за Монидяком подошел к огню. Такс удивленно посмотрел на него. Эдеко похлопывал себя рукой по бедру. Он как всегда хмурился, но сейчас казался сильно расстроенным.

– Что случилось? – спросил Такс.

Эдеко присел на корточки и снял рукавицы, чтобы согреть руки у огня. На шее у него висела золотая цепочка с синими камнями. Такс подумал, может, он получил ее у самого императора.

– Мы можем убираться отсюда, – сказал Эдеко. Но, казалось, что он обращался к Монидяку, а не к Таксу. – Здесь уже ничего не произойдет и остались только самые незначительные люди.

– Ты же важный человек, – возразил ему Монидяк. Эдеко взглянул на Такса.

– Где твой брат Раз?

– Раз не является важным человеком, – ответил ему Такс. Он ближе склонился к огню. Начинало темнеть, и красный отсвет бесчисленных костров освещал небо.

– Ты прав, он не такой важный человек, но в подобные времена он и другие такие же люди весьма важны, в особенности если они не приехали сюда.

Монидяк отдал ему тыкву с Белым Братом.

– Давай, пей. Ты должен отведать этот напиток, тогда ты станешь трезвым!

– Они все продолжают вести свои скучные обычные жизни, – сказал Эдеко. Он отхлебнул чай, даже не ощутив его вкуса, и потом удивленно скорчил гримасу.

– Я думал, что это вино.

– Мы слишком бедны, чтобы пить вино, – заметил Монидяк.

– Или слишком мудры, – вклинился Бряк. Эдеко сделал еще глоток.

– Или и то, и другое.

– Ты хочешь сказать, что кагана не будет? – спросил его Такс.

Он и раньше подумывал об этом, но до сих пор никак не мог поверить.

– Никто из них не получил должной поддержки. Вы же многое сами слышали. Они смеются над Денгазичем.

Эдеко неохотно передал кувшин из тыквы Бряку. Тот отпил и облизал губы.

– Ни один из них не достоин занимать это место, – сказал Монидяк. – Брат, что нам теперь делать?

Эдеко облокотился на руку.

– Поэтому я приехал к вам, брат.

– А-а-а?

– Никто из вас не женат и не имеет семьи. Поехали со мной, и вы станете сражаться под моим началом, и я вас сделаю очень богатыми людьми.

Такс не знал, что ему отвечать, и облизал губы. Бряк сказал:

– Куда ты отправляешься?

– Может, в Италию или Испанию. Туда, где можно хорошо подраться.

– За что мы станем сражаться? – спросил его Такс. Эдеко пожал плечами.

– Не все ли равно? – он подобрал под себя ноги. – Скажите мне о своем решении. Мне нужно много людей… Может, сотен пять…

Он поднялся и пошел прочь, ведя за собой коня.

Пока он говорил, наступила ночь. В переполненном лагере кругом горели костры, рассыпая янтарные искры. Монидяк взял тушки зайцев, которых они поймали утром, достал нож и начал их разделывать. Бряк сидел и смотрел на огонь, положив голову на колени.

– Ну? – спросил Такс.

Монидяк поднял вверх плечи. Он вытащил кишки из зайца.

– А что ты еще способен делать? Ты же понимаешь, что мы на самом деле не сможем отомстить Ардарику.

Такс молчал.

– Эдеко позаботится, чтобы мы не голодали, а нам придется выполнять его приказания.

Бряк напомнил:

– Он сказал, что мы разбогатеем.

– Да, станем такими же богатыми, как он сам, – сказал Монидяк.

– Я с ним согласен и последую за ним.

Такс взял тыкву и отпил Белого Брата. Ему было неприятно сознавать, что у него нет другого выхода, как только следовать за Эдеко. Казалось, что после смерти кагана исчезли все нормальные и ценные понятия и вещи. Он вспомнил римского монаха, одиноко бродившего по равнине. В первый раз ему стало понятно, почему монах мог предпочесть дикую степь лагерю, полному людей.

Он смотрел, как Монидяк разделывает зайца и бросает куски в котел. Он вывернул шкуру, соскреб с нее жир и тоже бросил в котелок.

В темноте за костром послышалось фырканье собаки. Такс взглянул туда и увидел пять или более собак, высунувших языки и с жадностью глядящих на внутренности зайца. Монидяк резал сердце, чтобы поджарить на огне. Одним движением руки Такс вырвал у него остатки внутренностей и кинул собакам.

– Там еще оставалось много хорошего мяса, – запротестовал Монидяк.

Из темноты доносилось грызня и хрипение собак. Такс сказал ему:

– Ты же знаешь, что с тобой случится, если станешь поедать сердце и печень зайцев.

– Это все болтовня. Волки и рыси всегда их едят и никогда не становятся трусливыми.

Монидяк вытащил из огня поджарившееся сердце и стал ждать, когда оно остудится.

– Он сказал – Италия, – бормотал Бряк. – Может, нам все-таки удастся захватить Рим.

– Здесь находятся остготы, – сказал Дитрик, прикрывая рукой глаза от солнца. Он оглядел лагерь. После его отъезда армия стала такой огромной, что уже не умещалась в излучине реки, и люди начали размещаться поодаль, и это было весьма опасно для них. Повсюду, куда ни бросишь взгляд, он видел разговаривающих мужчин. Некоторые из них готовили пищу на кострах. Они стерли с лица земли кустарники и оголили деревья, чтобы жечь костры или строить шалаши и навесы.

Ардарик кивнул:

– Они прибыли вчера, нам нужно отыскать новое место для лагеря. Насколько близко мы сможем приблизиться к гуннам?

– Не стоит этого делать, – ответил ему сын. – Они уже знают, что мы здесь, и как только будут готовы, сразу же нападут на нас.

– Я буду сам принимать решение!

Дитрик присел на корточки и посмотрел на людей, расположившихся на дальнем берегу.

– Тебе следует перевести их сюда. Они выставили караульных?

– Ты считаешь меня дураком?

– Нет, – Дитрик подумал о сражении, и у него напряглись мышцы. Он вдруг почувствовал себя таким ранимым, но собрался с силами и вернулся мыслями к лагерю гуннов.

– Мне показалось, что у них совершенно отсутствует организованность, нет караульных, и еще мне кажется, что они не посылают разведчиков. Целый день я наблюдал за лагерем с разных точек. Один раз я был так близко, что мог слышать их разговоры – спорили два человека. Я разобрал их речь. Однажды… – он взглянул на Ардарика. – Как-то я видел много людей, собравшихся вместе. Они слушали рассуждения Денгазича. Когда он что-то сказал – я не смог разобрать, что именно – они все захлопали. Абсолютно все.

– Они выражали ему симпатию?

– Нет, они хлопали, чтобы выразить ему свое презрение. Ардарик был поражен.

– Вот как? Презрение к Денгазичу?

– Или, может, к его словам. Что и есть одно и то же. Во всем лагере примерно тысяча кибиток. Наверно, их должно быть больше, не так ли?

– Кибиток? А-а-а, юрт. Да, но ты, наверно, просчитался.

– Нет, их там меньше тысячи. И это значит, что имеется всего лишь несколько тысяч боеспособных воинов. Пока я сидел в засаде, то видел, как оттуда уезжали некоторые кибитки. Если мы еще подождем, то там вообще не останется гуннов.

Ардарик отряхнул руки.

– Но ты сам сказал, что как только они будут точно знать, где мы находимся, то нападут на нас.

Он залез в кибитку и достал карту, затем поставил ногу на ступицу колеса и разложил ее на колене.

– Если они пока на нас не нападут, то нас станет больше, чем их, и если все, что ты сказал, правильно, то на каждого гунна придется по два германца.

Дитрик промолчал, а Ардарик продолжал разглядывать карту. Дитрик еще раз посмотрел на лагерь. Германцы расхаживали по нему группами. Они были заняты делом – стараясь в правильном порядке расположить свои хижины и навесы. При ярком солнце их светлые волосы и бороды, казалось, отливали красным золотом. Рядом разгружали повозки. Посреди всего этого сверкало кольцо реки.

– Как ты считаешь, они выбрали нового кагана? – спросил Ардарик.

Дитрик покачал головой:

– Не знаю.

Он повернулся к отцу. Тот внимательно смотрел на сына, и Дитрик опустил глаза долу. Отец спросил:

– Ты действительно скучаешь по ним? По твоим друзьям-гуннам?

Дитрик встал и, не отвечая, пошел прочь.

На рассвете гунны узнали, что германцы направляются в их сторону. Слух распространялся от одного костра до другого костра, где еще оставались бодрствующие люди. Они пытались разбудить как можно больше народа. Все никак не могли договориться, кто же станет ими командовать, но всем хотелось первыми напасть на германцев. Некоторые оседлали лошадей и покинули лагерь, как только услышали эти новости. Другие постарались собрать отряды в двадцать или тридцать человек. Большинство воинов вылезли из одеял, надели одежду, начали есть или собирать вещи. Потом отправились будить друзей, чтобы позже покинуть лагерь – германцы, в конце концов, никуда не денутся!

Когда начали распространяться новости, Такс уже бодрствовал. Он разбудил Монидяка и послал его за конями. Передвигаясь на коленках вокруг костра, он поставил греться воду, положил туда мясо и зерно, и начал готовить пищу на углях, оставшихся от вчерашнего костра.

Вокруг него люди беспрестанно ездили во всех направлениях. Копыта лошадей взбивали пыль в воздухе. Она стала плотной, как дым. Три всадника выкликали имя Эллака и ехали вдоль берега реки, кое-где за ними следовали воины, чтобы встать под штандарт Эллака. Но большинство воинов даже не поднимали головы, слыша его имя. Бряк тоже проснулся и начал кулаками растирать глаза. Потом, шатаясь, подошел к костру и шлепнулся возле него.

– А-а-ах, я совершенно не выспался.

– Приближаются германцы, – сказал ему Такс. Он склонился почти к самим углям и начал их сильно раздувать.

– Они – такие храбрецы! Ха!

Бряк перевернулся набок, чтобы достать тыкву с Белым Братом. Она была пуста. Бряк отбросил ее и застонал. Затем он выпрямился и медленно обвел глазами лагерь.

– Где Монидяк?

– Здесь, – Такс резал хлеб и показал направление ножом. Монидяк шел к ним, перескакивая через кучи отбросов. Он вел лошадей. На спине черной лошадки была прикреплена куча сена величиной почти с лошадку. Бряк побежал, чтобы помочь ему.

Они поели сами и покормили лошадей, и пока Бряк мыл котелок, Такс и Монидяк наблюдали, как гунны разъезжались из лагеря.

Многие воины на прощание махали руками, распевали песни и перебрасывались шутками. Такс снял свой лук и колчаны со стрелами с подпорок навеса. У них еще оставалось немного ритуальной краски, и когда вернулся Бряк, они уселись кружком и нарисовали друг другу на лицах тотемы и знаки войны.

– У меня плохое предчувствие, – сказал им Монидяк. – Все слишком радуются предстоящему сражению.

Такс свистом позвал черную лошадку. Она появилась из-за навеса, и изо рта у нее свисали длинные клочья сена. Такс начал ее уговаривать, чтобы она опустила голову и дала надеть на себя уздечку. Потом он левой рукой крепко ухватился за гриву, с трудом поднялся на ноги и перевалил седло на спину лошадки.

– Не будь дураком, – сказал он Монидяку. – Ты можешь накликать на нас беду. Вспомни, как мы отправлялись в Италию. У всех было прекрасное настроение.

– Но мы там не одержали победу. Такс пожал плечами.

– Мы не проиграли там ничего. Разве нас там где-нибудь разбили?

– Да, в Гауле.

Такс изобразил губами пуканье.

– Каган говорил, что это была победа, но нас все равно разбили, и он великолепно это понимал. Эдеко как-то рассказывал мне.

– Что Эдеко может знать о чувствах кагана? Вернулся Бряк, покачивая вымытым котелком.

– Что мне с ним делать?

– Оставь его здесь, – сказал Монидяк. Это был его котелок. Он поднялся и пошел к навесу за конем.

– Мы что, потом вернемся сюда? – спросил Бряк и повернулся к Таксу.

Тот крепко подтянул ремни седла и привязал к нему лук и колчаны со стрелами и туда же приторочил плащ.

– Все, что нам нужно, мы получим от германцев. Он с трудом взобрался на спину лошадки и выпрямился.

– Подожди нас, – сказал ему, возвращаясь и ведя с собой коня, Монидяк.

Бряк бросил котелок и побежал за своей лошадью.

Такс положил поводья на спину лошадки и наблюдал, как его друзья седлают коней. У него снова воспалилась рана на правой пятке. Она все никак не заживала – закрывалась на некоторое время, а потом снова начинала гноиться, когда он натруживал ногу или натирал ее. Сейчас боль пульсировала почти во всей ноге. Такс был испуган, и ему так хотелось, чтобы Трубач был жив и смог бы помочь залечить ногу. Хотя он видел, как умирали сотни людей, но никак не мог примириться с мыслью, что Трубач мертв. Ему казалось, что тот где-то скрывается, и сам Такс никак не может дотянуться до него. В первый раз в жизни он боялся предстоящего сражения.

В этот момент раздался крик, и они увидели, как всадник мчится вдоль берега реки, минуя костры.

– Все на помощь… На реке идет сражение, и нас теснят назад! Все на помощь!!

Такс схватил поводья. Черная лошадка задрала вверх голову и начала гарцевать. Монидяк одним махом взлетел в седло.

– Подождите меня! – закричал Бряк. Он быстро привязал свою поклажу и побежал под навес за луком.

– Дайте мне копье! – кричал Такс.

Если они сражаются у реки, то от лука не будет никакой пользы. Он схватил копье у Бряка.

– Эдеко! – кричал Монидяк, и его лошадь прибавила ходу. Следуя за ним, Такс увидел Эдеко в середине лагеря. Он возглавлял отряд в сотню всадников, и с каждым шагом его коня к нему присоединялись десятки других всадников-воинов. Направляясь на запад вдоль берега реки, всадники перекликались друг с другом и, смеясь, били в щиты из воловьей кожи. Такс снял щит с седла и повесил его себе на левое плечо. Бряк ехал рядом с ним и был слишком возбужден – он покраснел и громко хохотал.

Сейчас они скакали посреди отряда всадников. Все кругом кричали. То тут, то там мужчины начинали петь, и их голоса были хриплыми от возбуждения. Деревянное стремя Бряка на каждом шагу ударяло левую ногу Такса. Справа скакал человек, который не переставая монотонно ругался.

Такс глянул вперед. Ему всегда нравилось участвовать в сражениях – его волновало быстрое движение, неожиданность ситуаций, напряжение. Ему стало неприятно от собственной трусости, но страх точил его душу. Вокруг него слышались громкие голоса его друзей, но он не мог промолвить ни слова.

Длинная процессия воинов двигалась вниз по реке. Они не давали лошадям замедлять бег. Солнце сверкало на ясном осеннем небе. Те воины, которые надели плащи, сейчас начали их сбрасывать и привязывать к седлам. Воины стали передавать по цепи бурдюк с водой, Такс сделал большой глоток и передал его Бряку. Он попытался что-либо рассмотреть, но пыль висела в воздухе, как плотный занавес.

Бряк что-то бормотал.

Такс спросил его:

– Что с тобой?

– Почему мы не взяли с собой Белого Брата?

Такс протянул руку назад и достал из сумы последнюю полную тыкву напитка. Бряк с криком радости живо ухватил тыкву. Он вытащил затычку, приложил сосуд к губам и начал жадно пить. Такс смеялся над Бряком, но когда к нему вернулся сосуд, он отпил из него столько же, сколько успел Бряк.

Чай сразу же согрел, и у него полегчало на сердце. Но вскоре опять пересохло в горле, и пыль ела глаза. Страх куда-то пропал, и когда сосуд снова вернулся к нему, он уже пел воинственную песню вместе с Монидяком. Они передавали напиток друг другу и еще парочке других воинов, пока источник не иссяк. Такс подвесил пустую тыкву к седлу. Они начали набирать скорость, и лошадка поскакала вперед.

Впереди послышались крики, и вокруг все начали повторять:

– Река… Река!

Такс покрепче ухватил копье – было ясно, что лук ему не пригодится. Лошадка начала скакать быстрее. Плечом к плечу кони спускались по небольшому склону, приминая кусты и натыкаясь на деревья. Пыль стояла столбом. Такс мог различить людей и животных, едущих только рядом с ним. Темная голова Монидяка с красным пером подпрыгивала перед ним. Вдруг из-под ног лошадки ушла земля. Такс сильнее сжал ногами ее брюхо, она, оскальзываясь, съехала по крутому спуску и оказалась в холодной воде.

Справа слышалось гудение, как от огромных барабанов. Звенел металл. Эти неожиданные звуки больно отдавались в ушах.

Слева от него кто-то кричал на германском. Стрелы пронзали воду у ног лошадки. Такс приостановился и попытался оглядеться. Люди двигались одной плотной группой. Бряк был поодаль от него. Он так же удивленно оглядывался, как и сам Такс. Звуки сражения раздавались с трех сторон. Позади него все больше хунну съезжали по откосу в реку.

– Бряк! – Такс махнул другу и двинулся вперед. Лошадка прижала огрызки ушей к голове и сначала отказывалась двигаться вперед. Такс начал бить ее концом копья, и та рванулась вперед, но поскользнулась и упала боком прямо в воду. Такс цеплялся свободной рукой за гриву. Течение подхватило лошадку и понесло ее вниз по реке. Лошадка напрягла силы, поплыла и попыталась вскарабкаться на каменистую почву на другом берегу реки. Такс насквозь промок, и когда холодный воздух обволок его, он не смог перевести дыхания и начал сильно дрожать. Он стал подгонять лошадку копьем, чтобы та не останавливалась.

Она скользила и съезжала по каменистому берегу, но продвигалась вперед. Там были деревья и густые заросли кустарника. За голыми колючими ветвями Такс увидел людей. Это были германцы с заплетенными в косы светлыми волосами и крестами на шее. Лошадка напряглась и врезалась в кусты, не уменьшая скорости. Тысячи колючек вонзились в Такса. Германцы развернулись к нему лицом. Такс вонзил копье одному из них в грудь и ударил другого прямо в лицо.

Остальные германцы удрали от него с криками. Белый Брат бушевал у него в крови. У него не было времени, чтобы бояться. Такс мог думать только о том, как ему догнать полдюжины германцев, которые быстро удирали от него. Он пронзил копьем еще парочку и погнал лошадку за следующей жертвой. Германцы развернулись и помчались к нему навстречу. Они были вооружены мечами и молотами. Их красные губы в обрамлении светлых бород и усов были открыты, как у рыб, вытащенных на песок. Такс не различал отдельных звуков, кроме постоянного грома сражения. Он сам издал вопль и поскакал по берегу в направлении брода. Воины догнали переправлявшихся там германцев, но каким-то образом те смогли поймать в западню хунну. Такс никогда не понимал тактики боя. Перед ним и между ним и рекой, полной барахтающихся тел, стояла плотная стена из спин германцев. Они не сражались, и перед ними не было гуннов. Они опирались на мечи и просто наблюдали. Такс размахнулся копьем и попытался протиснуться между ними. Копье проскользнуло над головами и плечами германцев, и они развернулись лицом к нему. Такс ударил одного из них копьем прямо в глаза. Он был настолько близко к нему, что слышал, как тот завопил от боли. Упавшее тело открыло проход в стене германцев, а в реке закипела кровавая пена. Такс наклонил голову и заставил лошадку протиснуться сквозь живую стену.

Правая нога не переставала сильно болеть. Он вытащил кинжал и ударил германца, который пытался удержать его. Тот отпрянул в сторону, и лошадка прыгнула в реку. Она опустилась на сражающихся воинов, и Такс наклонился над бешено мчащейся коричневой водой. Люди прыгали и кричали под лошадкой, бившей копытами по воде. Такс выпрямился на седле, и что-то сильно ударило его по правой руке. Вода плеснула в лицо, она отдавала кровью.

Под тяжестью Такса лошадка брыкалась и осаживала назад, потом двинулась вперед, стоя на задних ногах, снова рванулась вперед и перешла в галоп. Такса и лошадку окружала вода. Он слышал крики хунну. Лошадка развернулась и встала, как вкопанная.

Они оказались в безопасности посредине отряда хунну.

Хунну не переставали орать и пытались все вместе втиснуться на узкую переправу. На противоположном берегу германцы в строгом порядке нападали на передних хунну. Их было слишком много, чтобы стрелять из лука, а половина хунну не захватила свои копья. Кони сталкивались и падали, круша ноги всадников, зажатые между крупов коней. Они все застряли там, как пробка в тесном горлышке, и не могли пройти вперед, чтобы прорваться через германцев и двинуться подальше от них. Такс не мог понять, почему ему удалось так легко пробиться с другой стороны – германцы стояли монолитной стеной. Он дал знак лошадке и попытался пробиться к краю.

Но сражающиеся всадники подталкивали его вперед. Он Даже начал различать впереди лица германцев над плечами и черными волосами хунну, двигавшихся перед ним. Каждое лицо германца напоминало ему Дитрика, и он подумал, что станет делать, если впереди увидит Дитрика – пробовать пробиться к нему и увести подальше от сражения? Дитрик был его другом и спас его от Ардарика. Лошадка споткнулась и упала на колени, и Такс сместился на ее шею. Какое-то мгновение он непонимающе глядел в темную пену реки. Лошадка, фыркая, снова поднялась на ноги. Такс крепче ухватил копье и перевел дыхание. Он снова начал пробираться к краю людской пробки.

Такс не мог увидеть Бряка и Монидяка, пока не добрался до самого края толпы. Они были впереди него, и толпа невольно подталкивала их к германцам, как это происходило с ним. Они пытались сопротивляться и дико оглядывались вокруг. Такс представил себе стоящих впереди германцев в виде ненасытной утробы, которая ждала их, чтобы проглотить. Он внезапно завопил. К его удивлению, Бряк его услышал и наклонился, чтобы потянуть Монидяка за рукав. Такс начал им махать, и они стали пробиваться к нему.

Такс упрямо направлял лошадку в реку и начал ее колотить, чтобы заставить слушаться себя. Она зашла в глубокую воду, и дальше ей пришлось плыть. Течение закружило животное, и оно попыталось остаться на плаву. Такс держался за лошадку двумя руками.

Он видел, где каменистый берег спускался в воду, и направлял ее именно туда. Лошадка хорошо плыла и выдувала воду из ноздрей. Такс оглянулся назад – Монидяк следовал за ним, а затем плыл Бряк. Такс начал смотреть вперед. Лошадка, расставив ноги, стояла на каменистом берегу, но еще не полностью вылезла из реки. Она начала энергично отряхиваться, и брызги летели во все стороны. Такс чуть не слетел с нее. Лошадка фыркнула так, что из ноздрей у нее хлынула вода, и начала быстро двигаться вдоль берега, в направлении германской стороны реки.

На том берегу, куда раньше направлялся Такс, было слишком много народу, и он повернул налево и заставил лошадку подниматься вверх по замерзшей грязи прямо в кусты терновника. Потом он дал немного передохнуть лошадке, и Монидяк догнал его. Бряк потерял опору под копытами своей лошади, и ему пришлось проплыть вниз по течению, а потом поскорее догонять друзей.

Перед ними были германцы. Они стояли вверх по течению недалеко от брода, но они уже заметили их. Такс нацелился копьем. До того, как он достиг германцев, он увидел, что некоторые гунны двигались за ним через реку. Он начал вопить – это была смесь радости и военного клича. Впереди лица германцев слились в неясные бледные тени, которые ему было необходимо пронзить копьем, и он направил туда свою лошадку.

Германцы кипели вокруг него, как река. Их головы достигали его плеч – даже спешившиеся, они казались ему великанами. Он колол их копьем и использовал его в качестве дубинки. Прерывистое дыхание царапало глотку. Их руки пытались схватить его, и вокруг свистели мечи. Он почувствовал, как что-то ударило его сзади. Внезапно его окружили гунны, они прорывались к нему и, размахивая руками, оттесняли германцев назад. Те начали колебаться и отходить. Они уже не глядели на Такса своими светлыми глазами. Когда он оглянулся, его окружали лица такие же темные, как и его.

Наверно, человек двадцать пять хунну последовали за ним через реку. Они двигались плотно и пытались пробиться через германцев и присоединиться к другим гуннам, ведущим яростное сражение. Такс следовал за ними немного позади, пока не отдышался. Потом он вывел лошадку вперед перед германцами. Один из них ринулся на него, подняв вверх свой молот. Такс разрезал его руку копьем, вытащил его и всадил в грудь германца. Линия хунну продвинулась вперед. Два германца выступили против Такса. Он убил одного из них, а второй был так сильно ранен, что сразу отполз в гущу германцев. Но их так много оставалось впереди! Ему приходилось наклоняться над головой лошадки, чтобы дотянуться до германцев. У них были длинные щиты, и это помогало им легко отражать его атаки. Их неуклюжие мечи месили воздух у него над головой. Такс кромсал им руки своим копьем, и мечи выпадали из слабых изуродованных рук бойцов.

Такс теперь понял, что он не продвигается вперед, и он не видел гуннов посредине реки. Он вообще с трудом различал реку, потому что ее загораживало от него слишком много германцев. Внезапно их число увеличилось, и ему пришлось отвести лошадку назад.

Развернув лошадку, он опять очутился среди хунну. Теперь сражение шло с трех сторон, и германцы окружали их. Такс увидел Монидяка и махнул ему рукой. Тот подъехал ближе.

– Давай выбираться отсюда. – Такс сильнее сжал копье и направился к реке, прикрывая щитом левый бок.

Монидяк и Бряк ехали с ним рядом, затаптывая копытами листву, сбитую с деревьев. Когда другие гунны увидели их отход, они последовали за ними. Кони других гуннов дышали им в спину, и Таксу и его друзьям пришлось перейти в скачку. Они упорно двигались к реке.

Внезапно перед ними появились германцы и начали их окружать. Такс задохнулся от волнения. Он держал копье под мышкой. Германцы стояли перед ними, как стена золотых деревьев-великанов. Лошадка врезалась в эту стену. Стена прогнулась, но за ней не было видно реки, а только еще ряды германцев. Монидяк вскрикнул и упал в сторону товарища в фонтане крови. У Такса рот был полон его крови. Она попала ему в глаза и ослепила. Последовал страшный вздох, от которого у него чуть не разорвалось горло, и он начал колоть вокруг себя копьем. Где-то перед ним должна была быть река. Он увидел, как фонтанчик крови брызнул из раны на шее черной лошадки, и ее тело задрожало под ним. Впереди, среди тумана лиц германцев, показалось лицо Дитрика. Такс собирался пробиться, чтобы помочь ему, но был слишком далеко от него, и почему-то теперь спасение Дитрика уже не казалось столь важным. Наконец перед ним появилась река. Он сильно ударил лошадку по ребрам, она начала скользить вниз по откосу, и они очутились в безопасности, в холодной воде.

Река была запружена мертвыми телами. Деревья вдоль реки бросали тень на воду, и тела выплывали и снова плыли в тень. Это были тела хунну. И еще больше хунну, еще живых, падали в реку рядом с Таксом. Это были люди, которые двинулись за ним. Бряк был рядом. На его лице глаза горели, как угольки, и в неслышном крике у него был раскрыт рот.

Потом они все поспешили опять вернуться в сражение, но не могли даже выбраться на берег, потому что оба берега были заполнены германцами, которые с двух сторон смотрели на них. Им пришлось продвигаться туда, где было слишком сильное течение, и все, как один, решили не продолжать борьбу и поскорее убираться отсюда. Они развернули коней и постарались добраться до ближайшего к ним берега, на стороне германцев.

Такс видел, как Бряк кинулся на германцев, но его отбросили назад, и под ним обвалился кусок берега. Лошадка Такса вывернулась, чтобы не наступить на его тело. У Такса заболела шея, потому что ему все время приходилось задирать вверх голову, чтобы смотреть на германцев. У него все сливалось перед глазами, и он почти ослеп от пыли и грязи. Каждый раз, когда он делал вдох, у него горело горло. Ему хотелось нанести еще один удар. Лошадка с трудом поднималась вверх по берегу и попыталась протиснуться между германцами, но они, казалось, махали на него руками. Он не видел никакого оружия, только лица – чужая бледная плоть и голубые глаза. Лошадка поскользнулась, и у Такса вылетело из рук копье. Он наклонился вперед и обхватил руками шею животного. Они долго летели вниз, слившись воедино. Когда они упали в реку, на этот раз она не была холодной. Она была горячей от крови его собственного народа.

Дитрик закончил молитву, перекрестился и поднялся с колен. Он не мог поверить, что Бог даровал ему жизнь. Вокруг него валялись раненые и мертвые люди. Кое-где лежали отдельные конечности, куски одежды и сломанное оружие. На сотни метров вдоль реки остались немногие самые крепкие деревья, остальные деревья и кустарник были измолоты в пыль. Он пошел к реке – горло у него было заполнено пылью.

Когда он увидел брод, то в ужасе остановился. Ардарик ехал за ним на белом жеребце. Король, конечно, не принимал участия в сражении. Он оставался на возвышении и руководил сражением с помощью своих впередсмотрящих, расположившихся на деревьях. Он постоянно перемещал войска в зависимости от сложившейся ситуации. Сейчас Ардарик смотрел поверх головы сына на брод.

– Ты был прав. Их здесь только около тысячи, а может, и меньше.

Дитрик ухватился за седло Ардарика, чтобы не упасть. Тела на переправе запрудили реку. Пока он смотрел, река поднялась и начала переливаться над телами. Дальний берег невозможно было рассмотреть из-за тел хунну и их лошадей. На этом берегу трупов было почти столько же, но половина из них были германцы.

– Если бы они сразу напали на нас, – сказал Дитрик, – они смогли бы нас победить!

Ардарик равнодушно пожал плечами. Он начал двигаться по берегу, рассматривая мертвецов.

– Но теперь это уже не имеет значения, разве не так?

– Так.

– Ты хорошо сражался. Дитрик, ты очень храбрый. Дитрик кивнул головой и последовал за отцом по краю берега. Здесь в воде плавало огромное количество трупов. Невольно он искал среди них Такса.

– Как они сражались, – шептал Ардарик. Дитрик понимал, что отец рассуждает вслух, он понял это по его голосу. Он никогда не видел подобного сражения и не мог представить, как движутся сотни всадников хунну и бросаются на врагов, не обращая внимания ни на свои раны, ни на своих убитых. Он видел, как они пытались прорваться через линию германцев, сражаясь все одновременно, как будто они все бессмертны. Он видел, как это делает Такс, и сейчас он был уверен, что именно Такс находился в гуще сражавшихся.

– Дитрик! – резко воскликнул отец.

Дитрик обернулся. Они подошли к более извилистой части берега. Вода здесь текла медленнее. Внизу лежало много мертвых хунну и их лошадей. Одним из лежавших был Такс. Черная лошадка лежала поверх него, погрузив голову в реку. Рядом лежал мертвый Бряк.

Дитрик двинулся вперед, но отец преградил ему путь. Дитрик увидел, что Такс еще живой.

И Такс увидел его и пошевелился. Видно было, что у него на груди перебиты все кости.

– Помоги мне, – сказал Такс.

Дитрик с трудом его слышал. Он сделал вперед еще шаг, но Ардарик схватил его за руку.

– Не смей!

Такс облизнул губы и начал дрожать. Веки его закрывались.

– Помоги!

Дитрик опять двинулся вперед.