Текст книги "Тристан и Женевьева (Среди роз)"

Священник предупредил Тристана, что, по слухам, в замке начали появляться привидения, но Тристан пропустил его слова мимо ушей. «Если бы это было так! Если бы его отец мог дать ему совет! Если бы он мог снова увидеть своего брата, услышать его смех, если бы он снова мог увидеть Лизетту…»

Вернувшись сюда, Тристан почувствовал, что с его сердца свалился некий камень. Он был рад приказанию Генриха. Он снова женится, он начнет все сначала, и ему показалось на мгновение, что Лизетта ему одобрительно улыбается сверху… она рада, что он снова познал любовь. Он не дурак, и хотя может поплатиться жизнью за свою любовь, но все равно женится на Женевьеве и будет любить ее, несмотря ни на что.

Он вернулся в Лондон позже, чем предполагал. Коротко переговорив с королем, Тристан поспешил в спальню, где его ждала Женевьева. Его сердце бешено колотилось в груди. Он напомнил себе:

– Ты безжалостен, ты победишь.

Джон и Эдвина встретили его по пути. Молодая женщина вспыхнула под взглядом Тристана, и тот понял, что она очень пылко встретила своего мужа… Тристан загадочно улыбнулся, и Эдвина вспыхнула еще сильнее, она горячо зашептала:

– Тристан, я уверена, что она ничего не подозревает, но она так зла на тебя! Я сказала, куда ты поехал, так как ты не сделал этого… – она с упреком посмотрела на него. – Но пойми, приближаются сроки рождения ребенка, она взволнована и поэтому…

– Женевьева капризна более чем обычно, это понятно. Тебе не нужно шептать Она готова?

Эдвина кивнула.

– Я сказала ей, что мы идем в город, но постараемся избегать знакомых, что король пригласил ее отобедать с ним в одном из любимых своих заведений.

– Ну что же, – пробормотал Тристан. – Пошли за ней?

– Наверное, тебе следует идти одному.

– Эдвина! – с упреком сказал Джон. – Ты ведешь себя, как испуганная гусыня! Женевьева может что-то заподозрить.

– Ты хочешь, чтобы я один пошел к ней? – переспросил ее Тристан.

– Ах, – протестующе развела руками Эдвина. – Мне не следовало принимать во всем этом участие.

– Но разве ты не хочешь, чтобы твой внучатый племянник родился законным, а твоя племянница сохранила свою честь? – рассмеялся Тристан.

– Ладно, пошли, – решительно сказала Эдвина. Они вместе отправились к Женевьеве.

– Вы оба должны себя вести так, как будто только что увиделись, – предупредил Тристан Джона и Эдвину.

– Я притворюсь пьяным.

Тристан открыл дверь в спальню и улыбнулся, когда увидел, как Женевьева подняла голову от своей работы. Она была в новом наряде и выглядела просто великолепно. Он ощутил внезапный прилив нежности к ней. Несколько локонов выбивались из прически и, извиваясь, ниспадали на ее плечи подобно золотому дождю, на ее голове красовалась драгоценная диадема, подаренная Тристаном на Рождество. Ее платье было перепоясано прямо под грудью, и широкая юбка скрывала значительную часть ее живота. Женевьева встала, и в ее глазах отразилась мгновенная смена эмоций. Сначала они были голубыми, затем стали серыми и вот поменяли цвет на лиловый… Она слегка взмахнула рукой, и Тристану захотелось поверить, что Женевьева готова броситься к нему, что она скучала без него.

– Добрый вечер, Женевьева.

– Да, милорд!

– Ты должна радоваться! – сказала Эдвина, стоя в дверях и обнимая своего, мужа.

– Женевьева!

Джон подошел к ней и поцеловал ей руку, затем быстро скользнул в сторону. Тристан шагнул вперед и нетерпеливо сказал, что им нужно выходить.

– Мы поедем в карете? – напряженно спросила Женевьева.

– Нет, я не хочу, чтобы тебя укачало. Время родов слишком близко.

Они быстро прошли через коридор. Когда они проходили по галерее, им повстречался лорд Ноттингем, Тристан приветствовал его взмахом руки. Они спустились по ступеням, прошли мимо стражи и вышли за ворота дворца. Женевьева держала голову опущенной, но Тристан заметил, что она снова покраснела.

– Тебе плохо? – озабоченно спросил он.

– Нет, со мной все в порядке.

– Ты смущена своим положением!

Ее глаза блеснули.

– Да!

– Тебе не стоит стесняться.

– Я никогда не выйду за тебя замуж.

– Тогда Генрих выдаст тебя замуж за старого безобразного, толстого лорда, – предупредил ее Тристан.

– Зато я не достанусь тебе!

– Но по ночам ты будешь страдать!

Томас догнал их, и Женевьева снова вспыхнула, ибо он наверняка слышал, о чем они говорили.

– Ага, и у него будут отвислые губы, а его живот будет занимать полкровати.

– Томас, неужели ты не можешь найти себе женщину, чтобы насмехаться над ней? – взмолилась Женевьева.

– Нет, не могу, ибо служу Тристану, и мое время поэтому очень ограничено.

– Когда родится ребенок, – вмешался Тристан, – у тебя будет сколько угодно времени. Ты вернешься к себе в Бэдфорд Хит. А мы, как только Женевьева будет способна, вернемся в Эденби.

– Нет, не «мы», – возразила Женевьева. – Я останусь с этим толстым лордом с отвисшими губами.

– Какая ужасная судьба! – с содроганием сказала Эдвина, и все рассмеялись.

Женевьева посмотрела на Тристана, и хотя ее пальцы дрожали в его руке и любовь переполняла ее сердце, она напоминала себе сцены штурма Эденби и то, что он до сих пор использовал ее.

– Я не выйду за тебя замуж, Тристан, и тебе не заставить меня переменить моего решения ни уговорами, ни силой. Клянусь, что я никогда не доставлю тебе такого удовольствия.

Тристан улыбнулся. Минуту спустя они подошли к небольшому каменному строению. Слуга в ливрее встретил их у входа, Женевьева не разглядела эмблемы на ливрее и не узнала цветов.

– Кому принадлежит это заведение? – спросила она.

– Одному из друзей короля, – беззаботно ответил Тристан, и они вошли через коридор в небольшую столовую.

Женевьева подошла к столу и, придерживаясь за спинку массивного кресла, начала озираться вокруг. К высокому потолку были подвешены различные знамена, а на стенах висело всевозможное оружие.

Тристан подошел к ней, церемонно взял ее за руку и усадил в кресло.

– Садись, любовь моя.

– Я вовсе не твоя любовь, – возразила она, – и мне почему-то страшно…

– Не бойся, я все время буду сидеть напротив тебя.

Эдвина села рядом с ней. И немедленно появились расторопные слуги, в зелено-черных ливреях, и начали прислуживать сидящим. Вина были разлиты по бокалам, а стол ломился от различных яств, от нежного телячьего жаркого до рыбы, и редких экзотических фруктов. Обед занял некоторое время, и хотя на столе было множество еды, казалось, что выпивки еще больше. Тристан был доволен тем, что Женевьева часто прикладывается к своему кубку, пытаясь найти облегчение в вине. Она явно нервничала, ей было не по себе.

Эдвина беспрерывно болтала, Джон и Томас часто разражались хохотом, только Тристан и Женевьева молчали.

Наконец, де ла Тер кивнул своему другу, обошел вокруг стола и встал за спиной Женевьевы, которая в это время говорила Эдвине, что это место больше напоминает личный особняк, нежели таверну или гостиницу. Тристан подмигнул из-за ее спины Джону, помог ей встать, повел по коридору, но не к той двери, через которую они вошли.

– Тристан, мы были гостями короля? – спросила она. – Ты ничего не заплатил за обед! Я не видела других гостей и ты не туда идешь! Мы не там входили!

Но они уже подходили к двери, ведущей в небольшую часовню. Тристан открыл ее и провел Женевьеву внутрь и, несмотря на выпитое, Женевьева сразу же сообразила, где они находятся. Да, и как было не сообразить, если сам епископ ожидал их у алтаря, рядом с ним стояли два молодых служки.

– Эдвина! – воскликнула Женевьева. – Я не сделаю этого! Тристан, нет! Это будет незаконно! Ты не можешь этого сделать! Нет! – она попыталась вырваться.

– Черт возьми, Эдвина, она выпила не достаточно много! – проворчал Тристан.

– А чего ты от меня ожидал? – огрызнулась та. – Я же не могла вливать ей вино в горло.

– Пошли! – приказал он Женевьеве.

Она была просто неспособна прекратить борьбу, и, отчаянно сопротивлялась, пыталась пнуть Тристана ногой, лупила его, царапалась.

– Женевьева, по собственной ли воле, или нет, но ты станешь моей женой.

– Господи, дитя мое! – выступил вперед епископ, седеющий мужчина с добрыми глазами и строгим лицом. – Вы ожидаете ребенка от этого человека, король желает, что бы вы поженились, будьте благоразумны…

Женевьева не слушала, она изловчилась и попыталась ударить Тристана кулаком, но угодила епископу в подбородок. Тристан чуть смягчил удар, подставив свою ладонь. Он извинился перед священником, пытаясь перекрыть ее отчаянные, протестующие крики. Женевьева была готова разрыдаться от отчаяния и злости.

– Я буду ждать вас у алтаря, – сказал епископ.

– Ты – сын шлюхи! – кричала Женевьева, когда Тристан обхватил ее и понес к алтарю. – Ты крыса, подонок, бастард…

Тристан прикрыл ей рот рукой. Джон, Томас и Эдвина шли сзади, чувствуя себя крайне неловко. Тристан остановился перед алтарем, крепко держа Женевьеву и зажимая ей рот. Ее волосы растрепались, юбки измялись, она смотрела ему прямо в глаза, пытаясь что-то сказать.

Тристан улыбнулся.

– Начинайте, отец, мы готовы.

И. служба началась. Епископ очень быстро проводил обряд. Он спросил Тристана, согласен ли тот взять в жены Женевьеву и тот твердо ответил.

– Да.

Женевьева ожидала своей очереди, слезы застилали ее глаза, но она крепилась и ждала.

– Женевьева Льюэллен…

И священник продолжил дальше, перечислив ее титулы и происхождение.

– Вы согласны…

«Никогда, согласиться стать его верной женой, никогда!»

Настало время для ответа, Тристан должен отпустить ее, вот его рука освободила ее рот, и она глубоко вздохнула, чтобы категорично и твердо отказать.

– Я…

Его большой чувственный рот прижался к ее губам, точно так же как в тот день, когда они были рядом с женским монастырем. Он не давал ей дышать, Женевьева пыталась извернуться, она колотила кулаками по его спине, но все без толку. Тристан кивнул епископу, чтобы тот продолжал. Тот прокашлялся и завершил службу.

Женевьева слышала все, что было сказано, но слова доносились до нее как сквозь туман. Наконец она увидела, как сгущается темнота, и появляются звезды. В глазах у нее потемнело, уши как бы забили ватой, руки и ноги онемели.

Тристан оторвался от ее губ и Женевьева наконец обрела возможность дышать. Их свадебная церемония была на стадии завершения, священник читал последние напутствия…

– Нет! – выкрикнула она, и руки Тристана снова зажали ее рот. И затем, когда она начала брыкаться, чтобы освободиться и получить возможность нормально дышать, Тристан неожиданно отпустил ее, но Женевьева была не готова к этому и едва удержалась на ногах.

Она закачалась и Тристан подхватил ее. Несколько секунд Женевьева отчаянно глотала воздух и пыталась обрести равновесие.

Но вот ее внезапно развернули и повели от алтаря к столу, и Женевьева увидела, что Тристан подписывает уже засвидетельствованный брачный контракт.

– Я не подпишу! – запротестовала она, но безжалостные пальцы сомкнулись на ее руке, и хотя она отчаянно боролась все время, ее подпись была поставлена на документе.

– Это незаконно! – выкрикнула она, наконец, освободившись от хватки Тристана.

Он не ответил, он просто смотрел на нее. Вперед выступил епископ, явно рассерженный…

– Все совершенно законно, миледи! Я слышал, как вы пытались дать свое согласие и остальные могут засвидетельствовать это. Уверяю вас, миледи, что вы вступили в совершенно законный брак.

– О! – слезы душили ее, она зашаталась и почувствовала, как ее подхватили сильные руки Тристана. – Я ненавижу тебя, и Эдвину и Томаса, и Джона, вы не имели права, вы не…

Женевьева замолчала, почувствовав нечто новое, как будто кончик ножа прикоснулся к низу ее живота.

– Ох, – вскрикнула она испуганно, ибо в следующее мгновение ей показалось, что изнутри ее тела низвергались потоки воды. И Женевьева осознала, что ее ребенок вот-вот появится на свет. Все смотрели на нее, она видела их лица сквозь туман, застилавший глаза…

– Тристан! – она чувствовала, что сейчас упадет, она нуждалась в нем.

Он подхватил ее, прежде чем комната погрузилась во мрак.

– Господи! – Женевьева слушала бормотание епископа, что это вполне законный брак и обряд завершен как раз вовремя.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

– Ты должна расслабиться, Женевьева, – сказала Эдвина. – Ребенок рождается постепенно, – она промокнула капельки пота со лба племянницы и заглянула в ее глаза, полные мольбы.

Женевьева в первый момент испугалась, что родит своего ребенка прямо на полу в часовне, но с тех пор прошло несколько часов. С тех пор, как Тристан принес ее сюда, в самую теплую гостевую спальню в доме епископа. Он сидел рядом с нею, их пальцы так тесно переплелись, что Женевьева едва не вскрикнула от боли, с такой силой он сжимал их. Но она не хотела, чтобы он уходил, ей хотелось вцепиться в него, чтобы он оставался рядом.

Но вошла сухая высокая седовласая женщина со строгими глазами, которую епископ называл Кэти, очень уверенная в себе, решительная и быстро очистила комнату от мужчин, в том числе и от Тристана. Женевьева осталась лежать ничем не прикрытая на голых простынях, от холода ее защищала лишь короткая рубашка. Кэти, усмехнувшись, сказала, что она была старшей в семье, где было двенадцать детей, и принимала роды в течение долгих лет. Женевьева тряслась от холода и страха, неотрывно смотрела на нее. Дрожащими губами она прошептала:

– Он не умрет? – и судорожно сглотнув, добавила: – Мне еще не подошел срок, я не доносила последний месяц.

– Я ничего не могу гарантировать Вам, миледи, все в руках Господа, но незачем думать, что вы уже потеряли ваше дитя!

Все это было несколько часов назад. Или дней? Временами подступала боль и Женевьева кричала и ругалась. Затем пришли две служанки, которым было приказано сменить простыни, и она сдерживалась изо всех сил, чтобы сохранить достоинство.

Но это оказалось невозможно, когда она почувствовала, как в ее спину словно вонзаются стальные лезвия, а живот стягивает, как бы стальными полосами. Женевьева не хотела кричать и поэтому она плотно сжала зубы, застонала. И сказала, обращаясь к Эдвине.

– О, я никогда больше не сделаю этого снова! Я никогда не позволю себе познать его, чтобы не оказаться больше в таком положении! Эдвина, как ты могла, испытав однажды этот кошмар, снова выйти замуж?

Ее тетка рассмеялась.

– Ты пройдешь через это, Женевьева, и вскоре обо всем забудешь.

– Если Вы разик-другой крикнете, то это облегчит ваши страдания, не сдерживайтесь. Я знаю, что он скоро родится, – ласково промолвила Кэти.

Женевьева глянула на нее с надеждой, но в этот момент ее снова охватил приступ жесточайшей боли, и она не удержалась и вскрикнула, слезы градом посыпались из ее глаз. Она вцепилась пальцами в обмотанные простынями прикроватные столбы.

– Миледи, теперь вам следует тужиться изо всех сил! – сказала старая женщина. – Задержите дыхание, чуть приподнимитесь и потерпите немного.

Женевьева попыталась привстать, но не выдержала и откинулась назад, тяжело дыша.

– Еще разок.

Женевьева попыталась кивнуть.

– Он живой?

– Верьте.

– Эдвина! – Женевьева схватила свою тетку за руку, – никогда больше я не пойду на это. Если Тристан еще раз попробует прикоснуться ко мне, то я разорву его на мелкие части!

– Ты только что стала его женой, Женевьева!

– Нет!

– Это правда, миледи, – подтвердила Кэти. – И ваш ребенок родится законным наследником.

И снова к ней подступила боль. Женевьева пыталась держаться, пыталась слушать то, что ей говорят Эдвина и Кэти, но не смогла. Она чувствовала, как пот струится по ее телу, и в то же время ей было холодно. Она впервые по-настоящему закричала высоко и протяжно.

* * *

Тристан уже в сотый раз мерил шагами обеденный зал, под стягами славной фамилии епископа. Он рассматривал развешенное на стенах оружие, и, казалось, изучил каждую заклепку на латах, каждый штрих гравировки на мечах, каждую деталь богатого орнамента на ножках. Джон, стоявший у камина, посмотрел на Томаса, а Томас глянул на епископа, и тот начал говорить что-то утешительное, но Тристан со стоном перебил его, подошел к очагу и, взъерошив волосы пальцами, уставился в огонь.

– Это наступило слишком рано и если что-то случится…

– Тристан, прекрати винить себя!

– А кого мне больше винить? Кто приволок ее сюда и кто едва не задушил, закрывая ей рот.

– Сын мой, – начал епископ, молитвенно сложив руки у груди. – Вы соединились перед Всемогущим Господом, Божеству не задают вопросов.

Тристан с криком стукнул кулаком по стене.

– Где же был Бог во время трагедии в Бэдфорд Хит, и где он теперь? Какой большой грех совершил Тристан, что Господь позволил убить Лизетту и ее неродившееся дитя, а теперь готов лишить его Женевьевы и… Это я во всем виноват, – выдохнул он и обессиленно рухнул в кресло.

Джон поднес Тристану подогретого вина в бокале венецианского стекла, тот машинально отхлебнул.

– Ты женился на ней, – мягко сказал Джон. – Это была единственно правильная вещь, которую следовало сделать.

– Конечно, конечно!

Не в силах усидеть на одном месте, он резко поднялся и стал снова расхаживать по комнате, держа в руках бокал. Затем одним глотком осушил его, и поставил на стол. Тристан скрестил руки на груди и, приостановившись сказал:

– Мне следовало жениться на ней сразу, как только я узнал. Я люблю ее, всегда любил! Любил! Ведь Женевьева была искренна, когда говорила, что ни за что не выйдет за меня замуж, а я все-таки привел ее сюда и силой притащил к венцу. Господи! Смилуйся, не дай умереть этой женщине и нашему ребенку.

«Если только Женевьева останется после этого жива, я клянусь, что никогда не стану ее ни к чему принуждать», – с отчаянием шептал он про себя.

И вот раздался высокий крик, полный боли и отчаяния.

Тристан немедленно подбежал к двери, Джон попытался остановить его, но он оттолкнул его, преодолев лестницу в несколько огромных прыжков, оказался около двери, за которой находилась Женевьева.

Он ворвался внутрь. И сразу же увидел ее, она лежала белая, как полотно, локоны золотистых волос обрамляли ее бледные щеки, пряди, падавшие на лоб, были влажными от пота. Кэти убирала ее волосы со лба. Тристан увидел ее тело, распростертое на кровати среди растекшегося кроваво-красного пятна.

Стон, полный муки, сорвался с его губ, он упал на колени.

– Лорд Тристан, вам следует подождать. Потерпите немного, сейчас мы вымоем вашу жену и ребенка…

– Что? – он уставился на Кэти.

Седая женщина со строгими, но добрыми глазами ободряюще прикоснулась к его плечу, готовая помочь ему встать на ноги.

– Милорд, с миледи все в порядке, она просто очень устала. Крошка просто очаровательна, а уж крикунья, каких свет не видывал.

Тристан резко вскочил.

– Она жива!

– Они обе живы, милорд!

Тристан внезапно почувствовал, как у него подкосились ноги, а в животе образовалась пустота. Перед глазами у него все закружилось и засверкало.

– Лорд Тристан, посмотрите на нее, она просто милашка! У нее такие же темные волосы, как ночь в сочельнике! – раздался голос Эдвины.

Ему сунули в руки какой-то сверток и наклонив голову, Тристан увидел среди пеленок собственную дочь. Девочка была не слишком тщательно вымыта, жидкие волосики прилипли к головке, но она была чудо как хороша! У нее были темные бровки, красненькое сморщенное личико, кроха сучила кулачками в воздухе, и неожиданно открыв большой рот, сердито закричала.

Тристан смотрел на нее с радостью и недоверием, он боролся с подступившими слезами, чувствуя, как его переполняет неизведанное чувство. Он приподнял пеленку и принялся рассматривать ее пухленькие ножки, выпуклый животик с только что перевязанным пупком, любуясь ее замечательным, таким крепким тельцем.

– Она совершенна! – прошептал он. – Господи! Благодарю тебя, благодарю тебя, благодарю тебя! – молился Тристан.

– Да, очаровательный ребенок.

Он обернулся и увидел Эдвину, растрепанную и потную, но довольно улыбавшуюся, протянувшую руки, чтобы взять дитя обратно.

– Тристан, она – прелесть, такая маленькая и такая горластая и уже с характером! Тристан, посмотри, как она очаровательна!

Эдвина прикоснулась к девочке, но Тристан снова ощутил беспокойство и глянул мимо Эдвины на кровать. Кэти накрыла Женевьеву чистой белой простыней, и ему было видно лишь ее бледное и такое прекрасное лицо, его тонкие, заострившиеся черты, несколько прядей выбившихся золотистых волос ниспадали на ее лоб. Тристан, не говоря ни слова, передал новорожденную Эдвине и шагнул к кровати. Он опустился перед ней на колени и взял Женевьеву за бледную руку, стиснув ее пальцы.

– Женевьева…

Ее ресницы дрогнули, затем глаза открылись и снова закрылись, она содрогнулась всем телом и попыталась говорить, но с ее губ слетел лишь слабый шепот.

– Ты хотел сына, я знаю… прости… я…

Ее шепот оборвался, эта попытка, казалось, отняла у нее слишком много сил. На ее ресницах показались слезы, и она снова открыла глаза, но Тристан не был уверен, что она его видит. Он сильнее сжал ее пальцы и горячо зашептал на ухо:

– Сын, – Женевьева, я хотел живого ребенка и живую жену! Она – самый замечательный подарок, какой я только получал в этой жизни! Она прекрасна, она…

– Милорд! – строго сказала Кэти. – А теперь идите и выпейте за здоровье вашей дочери с друзьями. Нам нужно хорошенько вымыть и мать, и дочь. Вы нам мешаете.

Глаза Женевьевы были закрыты. Тристан кивнул и поцеловал ее в лоб. Он снова ощутил волнение и поцеловал ее в губы, и прижался своей щекой к ее щеке. Тристан почувствовал, что она спит.

– Спасибо тебе, любимая, – тихо сказал он, вставая. Он взял ребенка из рук Эдвины и рассмеялся, когда та заплакала. Он высоко поднял ее и снова принялся рассматривать маленькое тельце, смеясь от того, как она смешно сучила ручками и ножками, и истошно кричала.

Эдвина улыбнулась, разделяя его радость, а затем протянула руки, чтобы забрать девочку.

– Тристан, пожалуйста! Мне нужно вымыть ее! Господи, я теперь бабушка, подумать только! Джон, а ты что здесь делаешь? Ну-ка выйди вон!

Тристан обернулся и увидел в дверях Джона, за ним стоял Томас, оба радостно улыбались. Чуть поодаль виднелся сам епископ, но он не подходил слишком близко к двери, деликатно повернувшись в сторону лестницы, однако было заметно, что он искоса бросает любопытные взгляды.

– Все выйдите вон, я не шучу! – строго сказала Эдвина, топнув ногой, – Тристан, – более мягко добавила она, – Женевьеве нужно отдохнуть, пожалуйста, иди выпей или сделай еще что-нибудь. – Она забрала ребенка из рук отца и на ее лице отразилось счастье, которое она испытывала. Она никогда не видела мужчину, так обрадованного рождением дочери, как впрочем никогда не видела, чтобы мужчины так радовались рождению детей вообще. – Иди! – с улыбкой сказала она, – иди и как следует напейся.

Тристан улыбнулся в ответ и направился к двери, Эдвина перевела взгляд на Джона и они заулыбались друг другу. Но вот Тристан подошел к Джону, хлопнул его по плечу и, они вместе с Томасом спустились по лестнице, чтобы немедленно воспользоваться гостеприимством епископа и всласть повеселиться, опустошив его винные погреба.

* * *

Она любила и была преисполнена благоговения, ей никогда не доводилось испытывать подобной радости прежде.

Женевьева с восхищением смотрела на свою дочь, лежавшую подле нее на кровати. Наверняка ни одно дитя в мире не было столь прелестно! Она была маленькой, очень маленькой, но прекрасно сложенной! Каждый пальчик, каждая часть ее маленького тельца была самим совершенством. Кэти одела девочку в симпатичную маленькую рубашечку, раньше принадлежавшую одному из епископских племянников или племянниц, и хотя одежда была еще пока великовата для новорожденной, Женевьева была уверена, что она очень к лицу девочке. Она была настолько увлечена своей дочерью, что совершенно позабыла о боли и муках, в которых рожала ее, Женевьева чувствовала на душе светлую радость, ей было спокойно и хорошо.

Она все еще чувствовала усталость, но только улыбалась этому, ее переполняла нежность и любовь к крохотному созданию, лежавшему рядом с нею. Она лишь смутно помнила все былые огорчения, и они больше не вызывали у нее болезненной реакции. Когда Женевьева проснулась и Эдвина принесла ей ребенка, она просто задохнулась от нежности и восторга. Какая маленькая, какая прелестная крошка! Глаза у ее дочери были такими же, как и у отца, темно-голубыми, настолько темными, что Женевьева была уверена в том, что они не посветлеют. Она также позаимствовала от Тристана цвет его волос, но когда Женевьева увидела длинные тонкие изящные пальчики, она с удовлетворением подумала: «А в ней есть что-то и от меня, пусть это даже всего лишь пол!» И вот девочка посмотрела на Женевьеву и издала громкий печальный крик, а Эдвина, рассмеявшись, сказала, что она голодна. И когда малютка припала к ее груди, Женевьева почувствовала, что безраздельно принадлежит ей на всю жизнь.

Молодая мать была столь поглощена своим занятием, что даже не услышала, как открылась и закрылась дверь. Когда Тристан вошел в комнату, он застыл на месте, боясь пошевелиться, ибо был очарован открывшимся зрелищем. Женевьева, вся в белом, с волосами, словно золотая пыль разметавшимися по подушке, и рядом с ней маленькая девочка, тоже вся в белом. Мать смотрела на дочь и дочь, казалось, тоже смотрела на мать, и это было настолько трогательно, настолько чисто и невинно, что Тристан не мог отвести завороженного взгляда.

Но вот, наконец, напомнив себе, что дочь – плод их любви и одинаково принадлежит им обоим, он шагнул вперед.

Женевьева подняла голову и тут же склонилась над ребенком, готовая к тому, чтобы защитить его своим телом от чужака, но затем узнала Тристана и несколько расслабилась. Ее грудь в волнении вздымалась и опускалась, она смотрела на него, ожидая, что он скажет.

Тристан глядел на нее, не находя слов, догадываясь, что она вспоминает все, что он сказал ей накануне. Затем он перевел взгляд на дочь и присел рядом с кроватью, наклонившись вперед, и робко погладил ребенка по щеке, едва ли большей по размеру, чем подушечка большого пальца. И немедленно маленький розовый ротик начал требовательно причмокивать и Тристан, удивившись, убрал руку.

– Она голодна, – пробормотала Женевьева и залилась краской. Она ненадолго заколебалась и снова дала малютке грудь.

Тристан рассмеялся и расслабился, когда крошка взяла в рот набухший материнский сосок и издала вовсе, не подобающий леди звук.

– Она чмокает, как маленький голодный поросенок!

Женевьева укоризненно посмотрела на Тристана, но затем тоже усмехнулась и, погладив дочку по темным волосам, сказала:

– Да, она не слишком утонченный едок.

Тристана переполняла нежность, он осторожно обнял Женевьеву. И коснулся ладонью маленькой темной головки. Женевьева наклонила голову к ребенку, и поэтому Тристан не видел выражение ее лица и не мог понять приятно ли ей его прикосновение. А вдруг она чувствует к нему отвращение, и он снова причиняет ей боль? Он вспомнил свою клятву, но не мог отказать себе в наслаждении прикоснуться к своей дочери и ощутить теплое тело Женевьевы под своими руками.

– Нам нужно придумать ей имя, – мягко сказал он, – епископ требует, чтобы мы немедленно окрестили ее.

– Почему? – с тревогой спросила Женевьева. – Она довольно крепкий ребенок, разве нет, Тристан?

– Да, – ответил он, опуская глаза, не в силах встретиться с ее взглядом, ибо чувствовал себя виноватым за испуг, звучавший в ее голосе.

– Да, она крепкий и красивый ребенок. Но любое дитя должно быть крещено со всей поспешностью. Как бы ты назвала ее?

Он почувствовал на себе удивленный взгляд Женевьевы.

– Я могу назвать ее?

– Да, мне бы это было по душе.

Женевьева затрепетала, подумав, что ему безразлично, как будут звать его дочь, так как он хотел сына. Тристан понял, о чем она думает.

– Женевьева?

– Я обманула твои ожидания. И если ты рассчитывал на наследника…

– О чем ты говоришь? – несколько раздраженно спросил Тристан.

– Она девочка, – холодно констатировала Женевьева очевидный факт.

– Да, – сказал Тристан с нежностью, отозвавшейся в ее сердце. – Она настолько очаровательна, что сразу же покорила мое сердце. Большей радости я не испытывал никогда в жизни.

Женевьева не осмелилась поднять на него глаза, не осмелилась поверить, что его радость настолько глубока и искренна.

– Кэтрин? – прошептала она.

– Кэтрин, Кэтрин. Мэри. Кэтрин Мэри нарекаю тебя. Да будет так.

Женевьева чувствовала его горячее дыхание на своей щеке, она ощущала его сильную руку, обнимавшую ее. Внезапно она вспомнила, что теперь она его жена и это воспоминание принесло ей боль. Она все еще противилась этому из гордости и страха. Но это мимолетное чувство прошло. Они были единой семьей. «Я люблю тебя, – внезапно захотелось крикнуть Женевьеве, – я люблю тебя, разве ты не видишь! Я люблю и боюсь, ибо такая сильная любовь способна причинить и сильные страдания».

Она опустила горячую щеку на прохладную подушку. Маленькая Кэтрин потянула за сосок, жадно захватывая его ртом, Женевьева улыбнулась. Тристан с улыбкой, уголком простыни, вытер капельку молока со щеки ребенка.

– Кэтрин…

Глаза Женевьевы закрывались, веки словно налились свинцом. Рука ее мужа покоилась на ее бедре, ей было радостно смотреть сквозь полуопущенные ресницы, как Тристан улыбается, глядя на дочь. Женевьеве казалось, что это самый счастливый момент ее жизни. Она попыталась разлепить веки.

– Спи, Женевьева… – прошептал Тристан, и она снова ощутила его дыхание на своей щеке.

– Я не могу, ее нужно все время держать.

– Но я могу присмотреть за ней. Спи, ты обещала во всем подчиняться мне.

– Я не обещала тебе этого.

– О, нет, ты пообещала, совсем недавно, ты дала это обещание во время обряда венчания. Спи.

Ее глаза закрылись, она позволила отцу взять дочь и с облегчением вытянулась во всю длину на прохладных чистых простынях.

* * *

Женевьева оставалась гостьей епископа еще в течение двух недель. Никто не думал, что она оправится так быстро. Ее силы быстро восстанавливались, правда, еще некоторое время она чувствовала слабость, если слишком долго бодрствовала. Она все больше и больше влюблялась в собственную дочь. Тристан был неизменно ласков с нею. На второй день он подарил Женевьеве золотой медальон на бархатной тесьме и пообещал, что закажет миниатюрный портрет дочери. Женевьеве очень понравился его подарок. Она сказала, что будет носить его постоянно у сердца. Тристан нежно поцеловал ее в лоб.

Женевьеве очень хотелось, чтобы он поцеловал ее и в губы, но за последующие дни между ними, как бы выросла незримая стена.

Тристан работал над проектом превращения Эденби в настоящий город по королевской хартии. Он возвращался в дом епископа только к ночи. Он не спал с нею. Женевьева знала, что пройдет еще немало времени, прежде чем она будет в состоянии исполнять супружеские обязанности, но ей не хватало его прикосновений. Ей просто хотелось, чтобы он приласкал ее, был с нею нежен, прижал к себе, хотелось ощутить его руки… Пусть бы у них, как и прежде, были словесные перепалки, но только бы он хотя бы просто прикасался к ней.