Текст книги "Тигриные глаза"

В «Риджентс» Плам ждал еще один конверт. Она вскрыла его, ожидая увидеть сообщение от Лулу. Но, оказывается, был звонок от ее матери.

К лифту она неслась что есть мочи. Почему мать звонила и такую рань – было пять часов утра по британскому времени? Это могло означать только одно: что-то случилось с Тоби или Максом.

Нетерпеливо ожидая лифт, Плам перебирала в памяти прошлые происшествия: как Тоби упал с подъемника в горах и сломал ключицу, как Макс чуть не утонул в бассейне шведского колледжа, как Тоби выпросил сахарной глазури и устроил взрыв на кухне, как Макс выпал из окна второго этажа. Чем старше они становились, тем в более серьезные переделки попадали. Мать говорила, что так бывает со всеми детьми. Ты беспокоишься, а им хоть бы что. Та самая пуповина навечно связывает мать с детьми.

Добежав до двери номера, Плам трясущимися руками достала ключ, уронила его, подняла, но не так вставила в замок, и ключ не проворачивался. С трудом открыв дверь, она ворвалась в комнату, все еще трясущимися руками набрала номер телефона матери и стала считать гудки. Может быть, мать звонила откуда-то еще? Из какой-нибудь больницы!

Она уже собиралась положить трубку и перезвонить в портсмутскую полицию, когда мать ответила ей:

– Ты застала меня в туалете, дорогая, что случилось?.. Ох, и я тоже… Нет, с ребятами все в порядке… У меня было несварение желудка, и я не могла заснуть, поэтому дала оператору номер твоей карточки, как ты и говорила мне. Хотела преподнести тебе маленький сюрприз… Нет, не только из-за этого… Хотела сообщить тебе, что у жены Джима вчера утром родилась еще одна дочь – сестренка Мелодии и Гармонии. Весит шесть фунтов, мать и дочь отлично себя чувствуют. Разве это не здорово?

Миссис Филлипс старалась поддерживать связь с Джимом – отцом ее внуков. Это вообще считалось хорошим тоном. Лорд Сноудон и принцесса Маргарет были разведены, но королева всегда приглашала его на семейные мероприятия. Принцессе Маргарет оставалось лишь криво усмехаться и молча сносить его присутствие. Миссис Филлипс, следуя примеру ее высочества, регулярно болтала с Джимом по телефону, не подозревая, что тот раздраженно жалуется Плам, что ее чертова мамаша достала его своими звонками.

– И какое же имя Джим придумал на сей раз? – ядовито спросила Плам. – Рапсодия? Попурри?

– Норма. Было бы прекрасно, если бы мальчики прислали цветы своей маленькой сводной сестричке. Джим оценит эту идею.

Плам послушно записала адрес больницы. Она закажет кричащий букет: оранжево-розовые гладиолусы с малиновыми розами и желтыми лилиями. Джим оценит эту идею.

Затем в голову пришла более конструктивная мысль.

– Мам, тетя Гарриет все еще в Париже?.. У тебя есть номер ее телефона?

Глава 14

Суббота, 18 января 1992 года

В Париже подмораживало. Да так, что у Плам прихватило пальцы, когда она в аэропорту взялась за ручку дверцы такси. В такси пахло потом и парфюмерией. Она дрожала от холода, а Бриз отвез чемодан с ее зимними вещами назад в Англию. Надо было немедленно купить теплую одежду.

Закутанные в темные одеяния прохожие спешили по заснеженным улицам Парижа. Плам решила, что Париж на ее картине будет в серых тонах: от сизых и до угольно-темных. Ну и еще бледная синева здешнего неба. И, может быть, с примесью бледно-лиловых, розовато-сиреневых и пурпурных оттенков Эль Греко.

У магазина модной одежды она попросила таксиста подождать и бросилась внутрь. Быстро купила черную пастушью накидку до пят, две пары леггинсов и два свитера в тон им – кипарисово-зеленый и аметистовый. Тут же натянула на себя аметистовую пару, вернулась в такси и попросила ехать на Левый берег.

Тетя Гарриет жила в обшарпанном доме на Университетской улице, где у нее были две комнаты на верхнем этаже. К ним вела полуразвалившаяся лестница.

Прежде чем Плам успела вскарабкаться по ней, с верхней площадки свесилась крупная женщина с темными подстриженными под горшок волосами и прокричала:

– Привет, Плам! Ты единственная из моих родственничков, кто не воротит от меня свой носик. – Тетя Гарриет поддернула свою длинную лиловую юбку и зашлепала навстречу ей вниз по ступенькам. Вскоре ее ловкие руки подхватили самый большой чемодан. – Как понимать твой визит? Ты тоже сбежала? – Поднимаясь первой, она то и дело оборачивалась назад, устремляя на Плам смешливый взгляд своих карих глаз. – Надеюсь, ты не будешь против того, что придется поспать на раскладушке в кухне?

В ее небольшой квартирке было не продохнуть от жары и многочисленных книг.

– Боюсь, что радиаторы вот-вот взорвутся, и консьерж ничего не может поделать с ними, – сказала тетя Гарриет. – Ты не была у меня с тех пор, как я переехала сюда, не так ли?.. Я не могла готовить в столовой, поэтому приспособила гостиную под кухню. Теперь, когда я не обязана заниматься этим как заведенная по три раза на день, я стряпаю с большим удовольствием. Вот только что приготовила мясное ассорти с бобами – идеальное блюдо для такого холодного времени… Тебе лучше засунуть чемоданы под кровать – больше нет места… Спальня такая маленькая, что мне пришлось оклеить ее полосатыми обоями, так она хоть кажется выше… Это настоящая походная кровать времен Наполеона, с Блошиного рынка.

– Односпальная?

– Да. Чтобы ни у кого не было никаких иллюзий на Сей счет. Да и вряд ли найдется такой француз, которому захочется заняться любовью на односпальной кровати. Они такие испорченные.

Уставшая после длительного перелета, Плам съела три порции ассорти и стала клевать носом прямо за столом. Видя это, тетя уложила ее на свою наполеоновскую кровать.

Воскресенье, 19 января 1992 года

Проснувшись и обнаружив, что тети нет дома, Плам выпила чашку чая и стала смотреть, как над крышами Парижа сгущаются сумерки.

Тетя Гарриет вернулась с пакетом жареных каштанов.

– Помнится, ты любила их, когда была маленькая. Кто бы мог подумать, что из того маленького создания получится знаменитая художница… Ты помнишь ту противную шотландскую собачку, которую вырезала из мыла? А ту коробку красок, что я подарила тебе надень рождения? Сколько тебе тогда исполнилось? Десять?

Подарки тети Гарриет всегда были подстрекательскими: она преподносила ей то арбалет, то фривольный лифчик, то еще что-нибудь, считавшееся неподходящим для девочки. Среди родственников они с тетей Гарриет слыли не от мира сего. С тетей ей было так же спокойно, как с матерью, только гораздо интересней.

Тетя налила два больших стакана красного вина, подала один Плам и с удивлением уставилась на руку, протянувшуюся за ним.

– Этот камень, Плам, он настоящий?

– Разве по мне не скажешь, что я могу иметь кольцо с настоящим бриллиантом, тетя?

– Только не такое скучное. Я подозреваю, что его кто-то подарил тебе. – Тетя закурила ароматную сигарету и с удовольствием затянулась. – Бриллианты – это лучшие друзья мужчин, а не женщин. Они помогают им выйти сухими из воды и заткнуть рот женщинам. – Тетя оперлась локтями на деревянную столешницу. – Вот чего по тебе не скажешь, дорогая, так это, что ты очень счастливая. Несмотря на все твои успехи. Может, ты расскажешь, что привело тебя ко мне?

Плам рассказала ей, в какую историю она попала с этими фальшивыми картинами. Тетя Гарриет выпустила к потолку струйку дыма.

– Но почему ты остановилась здесь, а не в «Ланкастере»?

Разве не там ты останавливаешься обычно?

– Да, Бризу там нравится. – Отель «Ланкастер» был уменьшенной копией лондонской гостиницы высшего класса «Коннот». Художники не чувствовали здесь себя такими скованными, как в роскошном «Ритце» или величаво-пышном «Георге V».

– Как поживает Бриз? – осторожно поинтересовалась тетя.

– Я очень занята, и он очень занят, – рассмеялась Плам. – Если я дома, то он мечется по всему миру – Нью-Йорк, Кельн, Цюрих, Мадрид, – хотя и старается не пересекать больше двух часовых поясов в неделю. Работа – это вся его жизнь, и наоборот. Он все время гонится за кем-то или за чем-то. Все время что-то планирует, планирует и планирует или продает, продает и продает.

– Но это сумасшествие, а не жизнь.

– Бриз находит ее увлекательной. Тетя Гарриет покачала головой.

– Но не то, чего тебе хочется. Разве ты не говоришь с ним об этом?

– Мы говорим, но не слышим друг друга. Как раз об этом я хотела поговорить с вами.

Тетя молча сдирала кожуру с каштана.

– Я вижу, ты ищешь не только фальшивые картины?

– Я пытаюсь разобраться в том, что же в моей жизни не так.

– Вблизи ничего не увидишь. Отойди подальше и посмотри на нее издали.

– Как?

– Просто реши, что тебе нравится делать, а что – нет, и почему. Определись, во что обойдется тебе в деньгах и как отразится на отношениях с окружающими, если ты будешь делать только то, что нравится. И тогда решай, стоит ли овчинка выделки. Если тебя не устраивает твоя жизнь, всегда можно изменить ее – хотя всем кажется, что это невозможно, особенно женщинам моего поколения, которые привыкли ждать, пока их заставят что-то изменить. Теперь иначе. Молодежь открыла для себя то, что у человека всегда есть выбор и что он не связан по рукам и ногам.

– Я помню строчку из какой-то пьесы: «Весь мир был открыт нам – но мы выбрали руины». Мне всегда было интересно, почему вы выбрали Париж?

Родственники не считали бы себя столь скомпрометированными неожиданным разводом и отъездом тети, если бы она удалилась в добропорядочный Борнемут.

Тетя откинулась на спинку стула и сцепила руки за головой.

– Я только и начала жить в Париже, когда отбросила все те идеи, которыми меня пичкали в молодости, забыла о том, какой хотели меня видеть другие, и наплевала на все их обвинения в эгоизме.

– Я часто спрашиваю себя, эгоистична ли я, – неуверенно проговорила Плам.

– Это легко проверить. Если кто-то обвиняет тебя в эгоизме и ты при этом чувствуешь себя виноватой, значит, ты не эгоистка. Эгоисты никогда не считают себя виноватыми. – Тетя налила себе еще стакан вина. – Мне было пятьдесят четыре, я была замужем за дантистом, имела четверых детей и двоих внуков, но ни разу не испытала оргазма. То, что вызывало оргазм у Лена, не вызывало у меня. Но самое интересное, что он не хотел замечать этого. И однажды ночью я поняла, что так происходит и во всей остальной нашей с ним жизни… Ты заметила, как любят мужчины все держать в своих руках? Лен держал меня на коротком поводке с помощью денег. Знаешь, некоторые мужчины могут оплачивать какие угодно покупки, сделанные женщиной, и покупать ей какие угодно подарки, но никогда не дают ей наличные. Потому что деньги – это сила. А для чего им сила? Чтобы подчинять себе. Вот почему они цепляются за свои деньги.

Тетя закурила сигарету и уставилась на сине-фиолетовое небо за окном, которое словно было подсвечено изнутри, как в театре.

– Поэтому я решила оставить Лена, подучить французский в Сорбонне и стать переводчицей. Я также решила выяснить, что может сделать меня счастливой.

– И что же?

– Давно известные вещи. Играть всю ночь напролет Сибелиуса. Есть в постели в два часа ночи шоколадное пирожное. Посещать джаз-клубы когда заблагорассудится. Валяться в постели по утрам сколько захочется. И уйма всего другого, что можно делать и не думать при этом, что подумают другие. Как ни странно, я очень быстро почувствовала себя свободной. И тогда я постепенно выяснила, кто я такая на самом деле. – Тетя потянулась назад и приподняла крышку чугунка, стоявшего на допотопной плите. – Луковый суп почти готов. – Она сняла терку с крючка на голубой кафельной стене и попросила подать ей сыр.

Плам подтолкнула ей кусок швейцарского сыра.

– И вы счастливы без постоянного спутника жизни? И не чувствуете себя одинокой?

– Ничуть. Одинокой я была замужем. Особенно одинокой себя чувствуешь, когда лежишь рядом с мужчиной, которому не должна быть безразличной, но почему-то оказываешься таковой. – Она принялась быстро тереть сыр. – Прежде чем уехать, я вычистила зубной щеткой Лена туалет и поставила ее на место. Правда, он еще не знает об этом.

Они рассмеялись и еще долго сидели и судачили о счастье.

В понедельник, как обычно во Франции, магазины были закрыты, но это не помешало тете Гарриет отправиться с Плам поглазеть на витрины.

– Левый берег – это район, который я знаю лучше всего. Парижане не любят уходить слишком далеко от дома, а здесь продается лучший в Париже шоколад. – Она показала на витрину магазина «Дебо э Галла». – Каждый месяц, когда я получаю деньги, покупаю здесь пакетик трюфелей с ромом.

На бульваре Сен-Жермен тетя Гарриет остановилась перед галантерейным магазином и с тоской заглянула в его переполненное нутро.

– А в этом магазинчике продаются лучшие в мире зонтики. Видишь тот изумрудный с ручкой в виде головы попугая? А тот сине-полосатый с головой кошки? За них надо отдать больше, чем выкуп за короля.

Но не все магазины оказались закрытыми. В бакалейном магазине Гедьярда тетя оценивающе повела носом.

– Запахи здесь как в бакалее, а вот супермаркеты не пахнут ничем.

Плам накупила всего, что посоветовала тетя, включая килограмм зерен какао для специального приготовления шоколада в домашних условиях.

– Плам, как ты все это повезешь, да еще в самолете?.. О-о, это мне?.. Детка, ты такая щедрая.

В десять часов утра во вторник Плам, закутанная в новую черную накидку, которая все равно ее не согревала, стояла перед входом в галерею «Форрестер» на авеню Матиньон. За стеклянной дверью молодой рыжеволосый сотрудник сражался с замками. Он пожал плечами с видом веселого отчаяния, но тут ему удалось справиться с запором.

Скульптурные работы и картины, выставленные в галерее, были в основном девятнадцатого века. Жемчужиной коллекции, несомненно, являлся автопортрет Берты Моризо: под широкополой соломенной шляпой, обрамленной фиалками, милое лицо молодой женщины было одновременно задумчивым и дерзким. Плам восхитилась мастерством, с каким был выписан стоячий кружевной воротник.

Пока она рассматривала картину, рядом с ней возник стройный смуглый мужчина в хорошо сшитом костюме цвета морской волны. Тонкими и резкими чертами лица, серебристо-серым цветом волос и черными, как маслины, глазами он напоминал левантийца или грека.

– Да? – надменно произнес он по-английски. Плам, знавшая несколько фраз по-французски, тут же почувствовала необъяснимое раздражение. На ней разве написано, что она англичанка? Более того, она еще не успела раскрыть рта, а он уже, похоже, знал, что она не собирается ничего покупать.

– Мне нужна информация, – волнуясь, проговорила она. – Меня прислала сюда… моя австралийская знакомая, леди Бингер.

– Мы знаем леди Бингер. Так чем я могу помочь вам?

– Вы помните натюрморт Амбросиуса Босхарта-младшего, который вы продали ей в 1988 году?

– Отлично помню. Этим занимался мой коллега мсье Морис.

Нервы у Плам вдруг сдали, и она раскрыла свои карты.

– Мне бы хотелось знать, где вы приобрели его, – проговорила она с нервной улыбкой. – Леди Бингер дала мне копию свидетельства. Вот, взгляните, она со мной. Но в ней нет этих сведений.

Ей вдруг показалось, что в галерее стало холоднее, чем на улице.

– В наших правилах – ограждать интересы наших клиентов, как покупателей, так и продавцов, – ледяным тоном произнес мужчина. – Поэтому мы предпочитаем не разглашать эти сведения.

– Вы привыкли ограждать прежде всего свои собственные интересы, – заметила Плам. Ей было известно, что в случае каких-либо неприятностей с картинами галереи могли не давать сведений, ссылаясь на необходимость защиты интересов клиента. И чаще всего не давали. Галереи приобретали старые картины друг у друга, у частных агентов или на аукционах. Но иногда картины попадали к ним из частных коллекций, владельцы которых избегали огласки и последующего внимания к себе со стороны налоговых инспекций и других государственных органов. Пометка «из личного собрания» или «частный владелец» затрудняла выявление недавней принадлежности картины, хотя ее более отдаленное прошлое могло приводиться в паспорте во всех подробностях.

– И зачем вам эти сведения? – Мужчина устремил на нее холодный взгляд пронзительно черных глаз.

– Мне надо проверить происхождение картины.

– Мадам, в «Форрестере» мы неделями, а иногда месяцами проверяем картину, прежде чем купить ее. – Его враждебность росла с каждой секундой.

Плам кивнула. Она знала, что солидные агенты очень часто просили продавцов оставить им картину для проверки. Если у них возникали сомнения в ее подлинности, они обращались в музеи или отправляли ее цветные диапозитивы признанным авторитетам.

Две сотни лет назад не было музеев, не было и агентов. Люди приобретали картины непосредственно у художников или у владельцев и часто указывали свои новые приобретения в каталоге или в обычной описи домашнего имущества, где перечисляли свою утварь и предметы мебели. Поэтому такие описания картин были отрывочными и неточными, хотя и являлись порой единственными старинными упоминаниями о них.

Но поиски старых записей занимали месяцы, поэтому агенты шли на риск, когда сделка не терпела отлагательств и картина могла попасть к конкуренту.

– Зачем вам понадобилось перепроверять наши выводы, мадам?

– Затем, что я думаю, что с этой картиной могла быть допущена ошибка. – Она прикинулась овечкой. В глазах-маслинах засверкал гнев.

– Мы в «Форрестере» не допускаем ошибок. Генри, проводи эту леди к, выходу, пожалуйста!

Рыжеволосый юноша опять принялся сражаться с замком стеклянной двери.

– Извините, мадам, – сказал он после нескольких безуспешных попыток открыть его.

– Трудно войти, но еще труднее выйти, – усмехнулась Плам.

Когда замок наконец поддался, юноша повернулся спиной к галерее и одними губами произнес:

– Попытайте счастья у Монфьюма на улице Жакоб.

Порывистый ветер хлестал в лицо. Снег мгновенно проник под накидку, и холод пробрал Плам до костей, как только она завернула за угол на улицу Фобур Сент-Оноре. Торопливо пробегая мимо притягивавших своим теплом магазинов одежды и закутанных в меха покупателей, источавших ароматы дорогих духов, она недоумевала, неужели все таксисты покинули эту страну. И вдруг остановилась как вкопанная.

Перед самым ее носом из «Гермеса» вышла белокурая женщина в малиновом пальто, таких же сапогах и отороченных соболем перчатках. Впереди нее шел комиссионер в форме, а сзади тащились двое посыльных, нагруженные тщательно упакованными покупками, которые шофер принялся быстро укладывать в поджидавший лимузин.

Плам торопливо прикрыла воротником накидки нижнюю часть лица и отвернулась, сделав вид, что рассматривает витрину с неимоверно дорогими курительными принадлежностями. Меньше всего ей хотелось встретить в Париже Сюзанну Марш.

На улице Жакоб было полно шикарных антикварных магазинов, таких, как «Монфьюма». Старомодный колокольчик на его дверях возвестил о появлении Плам. Внутри пахло воском. Из глубины зала к ней поспешил молодой продавец с бычьей шеей тяжелоатлета, одетый в дорогой двубортный костюм цвета морской волны. «Должно быть, у них считается, что этот цвет благотворно влияет на покупателей», – подумала Плам, не сдержав улыбки.

– Надеюсь, что вы хоть немного говорите по-английски… Хорошо… Я торговый агент. Вот моя карточка. – Она протянула ему карточку галереи Рассела. – Мне понравился кувшин в вашей витрине – тот, с сидящим мужчиной. Сколько он стоит?

– Это произведение времен революции. Сидящий мужчина – революционер. Видите его трехцветный головной убор? Большая редкость. Две тысячи франков. И торговая скидка – десять процентов. – Он откинул со лба мягкую прядь светлых волос. У него было очень добродушное лицо, и Плам представила, как его мать советует ему танцевать на вечеринке с девушками, оставшимися без кавалеров.

– Я привыкла к скидке в двадцать пять процентов.

– Тогда, скажем, пятнадцать.

Плам кивнула. Пока молодой человек доставал кувшин с витрины и упаковывал его, они дружелюбно беседовали, обмениваясь веселыми улыбками, невзирая на языковые проблемы.

Наладив с ним добрые отношения, Плам уверенно солгала:

– У меня к вам есть еще одно дело. Моя подруга в Англии – профессор Инид Соумз, специалист по истории живописи – просила меня показать вам этот диапозитив и убедиться, что эту картину «Форрестеру» продали вы. Она сейчас в Австралии. Ваше имя упомянуто в свидетельстве, но написано с ошибкой.

Молодой человек рассмотрел диапозитив при свете настольной лампы и неуверенно проговорил:

– Возможно. Сам мсье Монфьюма в данный момент катается на лыжах… Если вы вернетесь сюда завтра после ленча, то сможете расспросить Симона, который занимается картинами.

– Завтра после ленча я уезжаю из Парижа. Поэтому была бы признательна, если бы вы заглянули в свои записи прямо сейчас. – Плам достала также диапозитив Артура Шнайдера. – А это еще одна картина, в отношении которой профессор тоже хотела убедиться, что она поступила от вас.

– Вам известны даты покупки? Возможно, я помогу вам. Только через час, когда время подходило к полудню, молодой человек смог найти то, что интересовало Плам. Он появился из задней каморки с двумя каталожными карточками в руках.

– Это здесь, – сказал он, протягивая их ей. – Вот видите, Босхарт был продан «Форрестеру» в марте 1988 года. Вы понимаете, что нам нельзя разглашать цену… Ван Хальсдонк был выставлен на аукционе «Леви-Фонтэна» в феврале 1990 года. Цену я также не могу назвать, хотя она не является секретом и у «Леви-Фонтэна» вам скажут ее.

– А где вы приобрели эти картины?

– А вот это я уж никак не должен разглашать. Сведения о продавце всегда являются конфиденциальными, как вы понимаете.

– Не важно. Профессор Соумз не просила таких подробностей.

Плам выскочила на улицу весьма довольная собой. По-прежнему шел снег. Настроение у нее заметно улучшилось.

Наскоро подкрепившись творожной запеканкой в «Пам-Пам», Плам отправилась в багажное отделение колумбийской авиакомпании «Коломб», которое находилось на другом конце Парижа, далеко за Монпарнасом. Водитель такси не знал туда дороги и дважды останавливался, чтобы расспросить прохожих.

В конце концов они добрались до фирмы, занимающейся хранением и перевозками художественных ценностей. Она располагалась в огромном складском помещении. На погрузочной площадке стояло несколько забрызганных грязью грузовиков. За рядом транспортеров-погрузчиков, виднелась будка приемщика, установленная прямо посреди склада. Еще дальше Плам увидела большие деревянные ящики, стоящие друг на друге и образующие целые улицы, которые тянулись насколько хватало глаз.

Подошел толстый француз, работнике клада.

– Чем могу помочь? – Грязная майка туго обтягивала его огромный живот, свисавший над сильно затасканными джинсами, кроссовки были такие же грязные и заношенные. Из-под красной бейсбольной шапочки во все стороны торчали длинные темные волосы. Рот обрамляли пышные усы. Маленькие темные глазки смотрели на Плам с нетерпением.

Она еще раз достала визитную карточку Бриза.

– Обычно мы пользуемся услугами «Момарт», но в этот раз муж попросил меня заехать и узнать ваши условия.

Толстяк развел руками в жесте, который у французов мог означать что угодно.

– Что вы хотите знать? – спросил он на отличном английском с акцентом южного Лондона и, видя удивление Плам, объяснил с довольной и несколько смущенной улыбкой:

– У меня жена из Ламбета.

– Мне бы хотелось выяснить цены на перевозки и хранение.

– Это зависит от груза. На перевозку у нас нет установленных цен, хотя за хранение и страхование мы взимаем по таксе. Я могу дать вам наш прейскурант.

– Если к вам поступает груз, который идет, скажем, в Австралию, где он хранится?

– Здесь. Конечно, если это не «Подсолнухи» Ван Гога. Ценный груз владелец обычно хранит на стороне, нанимая для этого специальную охрану.

– Мне бы хотелось взглянуть на ваше хранилище. Плам услышала завывание циркулярной пилы задолго до того, как они оказались в хранилище, где пахло свежераспиленным деревом. Под монотонное уханье кувалды она спросила:

– А когда ценная картина попадает сюда, как она хранится?

– У нас строгий порядок охраны. По понятным причинам я не могу посвящать вас в его детали. Скажу только, что всякая ценная картина находится у нас под постоянным наблюдением с момента поступления и до момента отправки. Такая картина никогда не остается без присмотра – при ней постоянно находится ее охранник, и, в какое бы подразделение она ни поступала, он получает квитанцию о ее приеме. Прежде чем охранник покидает хранилище, его квитанции тщательно сверяются.

– А по ночам?

– По ночам у нас несут службу профессиональные охранники с собаками. Осуществляется контроль по телефону, есть прямая связь с полицией, сигнализация о задымлении и затоплении.

– А нет ли возможности… подменить одну картину другой?

– Никакой. В качестве советников по безопасности босс использует бывших специалистов из полиции. А это отнюдь не любители.

Именно это и хотела услышать Плам. Минут двадцать она еще продолжала разыгрывать из себя потенциального клиента, затем поблагодарила своего сопровождающего и собралась уходить.

– Кстати, мне нравятся ваши работы, – сказал он в ответ. – Видел некоторые в вашей лондонской галерее. Желаю удачи на бьеннале в Италии.

Плам с улыбкой ступила за дверь и вышла на улицу. Пока ее глаза привыкали к более яркому свету, мимо промелькнуло знакомое лицо. Она тут же узнала эти пухлые щечки и белокурые волосы, начавшие редеть на макушке. Вспомнила эти темно-серые глаза за стеклами без оправы и веселое выражение лица, готового в любой момент озариться улыбкой.

Плам обернулась и окликнула:

– Лео!

Как и на Лео, на мужчине тоже были куртка цвета морской волны, джинсы и мокасины. Один его носок был ядовито-зеленого цвета, другой ярко-розового. Он, не останавливаясь, направлялся в зону приема. Плам постояла, не спуская с него глаз, затем поспешила вслед в полной уверенности, что не ошиблась. Видимо, Лео задумался и не слышал ее оклика.

Мужчина юркнул за грязный красный грузовик с английскими номерами, и она услышала, как тут же взревел мотор.

Неожиданно заподозрив что-то, Плам резко остановилась и сунула руку в сумку, чтобы достать ручку с блокнотом. Сумка соскользнула с плеча и упала на землю.

"Подарок Бризу!» – первое, что пришло ей в голову. Она уже не надеялась, что он уцелел при падении, однако, хорошо упакованный, он, похоже, не пострадал. Она подняла голову и со злостью увидела, что красный грузовик находится уже слишком далеко, чтобы можно было разглядеть номера Подбежав к будке приема, она увидела, что ее почитатель уже ушел.

Медленно подбирая французские слова, Плам обратилась к двум клеркам в конторе:

– Кто водитель того красного грузовика? Англичанин?

– Не знаю, – пробормотал один из них. – Мы видим его впервые.

Недовольная собой, Плам остановила такси и отправилась на улицу дю Бак, где купила желтый китайский зонтик с ручкой в виде ящерицы для тети Гарриет Почему Лео скрылся от нее? Откуда у него ключи от этого красного тарантаса? И почему английский журналист так загадочно вел себя на парижском складе транспортной фирмы?