Текст книги "Тигриные глаза"

– Значит, ты вот-вот пригвоздишь его? – спросила Лулу.

– Нет, черт бы его побрал, – в сердцах выругалась Плам. – Я даже не представляю, кто он такой. Лулу, разве Вольфу можно пить кулинарный херес?

Четверг, 7 мая 1992 года

Через три дня после того, как Плам вернулась, к ней зашел детектив инспектор Кригг. В дорогом плаще «барберри» он сидел в гостиной и слушал взволнованный рассказ, разглядывая записи и диапозитивы. Закончив, Плам посмотрела на него, ожидая одобрения.

Он задумчиво постукивал колпачком ручки по зубам.

– У вас получилось довольно неплохо…

Плам просияла. Мошенник скоро будет у них в руках. И потенциальный убийца теперь не казался ей страшным. Письма с угрозами мог писать Лео, ведь он был в Нью-Йорке, когда пришло первое, а его смерть свидетельствовала о том, что он был замешан в темных делах. Чем больше Плам раздумывала, тем правдоподобнее ей казалась эта версия.

– Теперь я могу выйти с этим на французскую полицию, – продолжал детектив. – Но думаю, вы понимаете, что Тонон, возможно, просто еще одно звено в этой цепи. У вас нет убедительных доказательств того, что именно он распространитель фальшивок или их изготовитель. Если бы он был таковым, выйти на него было бы намного труднее, так мне кажется.

– Да, выйти на него было труднее, чем на всех остальных! – возмутилась Плам.

– Конечно. Но вы допустили ошибку, вынудив Монфьюма звонить Тонону, не поставив в известность французскую полицию. Они бы отследили номер телефона Тонона и ждали бы в бистро именно в тот момент, когда Монфьюма звонил ему. Это была бы чистая и легкая работа.

– Вы думаете, Монфьюма просто так назвал бы какому-то жандарму номер телефона, не предупредив немедленно Тойона об этом?

– Монфьюма сделал бы именно то, что ему было бы сказано в полиции. Там знают свое дело, у них есть свои способы добиться того, что нужно.

Кригг смотрел на сосредоточенное лицо Плам.

– И вместо того чтобы устроить ему ловушку, вы вспугнули Тонона. Теперь тот, кто фабрикует подделки, уже Предупрежден и залег на дно, и мы можем никогда не добраться до него… – Хотя он не произнес их, слова «из-за вашего невежества и действий дилетантки» повисли в воздухе между ним и приунывшей Плам.

Смягчившись, инспектор добавил:

– Но вы, безусловно, установили факт совершения преступления, миссис Рассел. Когда, по-вашему, следует ожидать официального заявления о подделке от Синтии Блай?

– Тут вышла небольшая задержка из-за шведа, придется подождать, пока он согласится раскрыть свое имя. Профессор Инид полагает, что это как-то связано с уплатой налогов. А пока Виктор Марш собирается прислать для исследования картину своей жены, что займет, по меньшей мере, три недели. Оба американских владельца воспользуются услугами нашего адвоката, чтобы предъявить официальную претензию Малтби и заявление британской полиции. Детектив записал адрес адвоката Расселов и встал:

– С этого момента, миссис Рассел, пожалуйста, предоставьте это дело полиции и не забывайте о письмах с угрозами.

– Я не получила ни одного такого после смерти Лео Манна. Это наводит меня на мысль, что их писал он. Он пытался по-дружески предупредить меня о том, что я прикасаюсь к чему-то опасному, но я не прислушалась. Возможно, он пытался таким образом уберечь меня.

– Не рассчитывайте на это.

Проснувшись ночью, Плам почувствовала, что лежит в объятиях Бриза. Он неслышно вошел в ее спальню, тихо откинул простыни и задрал ее викторианскую ночную сорочку, которую она выбрала только потому, что не хотела, чтобы он видел ее в чем-то полупрозрачном. Теперь он умело ласкал ее груди и прижимался к ней своим разгоряченным от возбуждения телом.

– Прекрати это. Бриз! – Она высвободила руку и попыталась нашарить выключатель.

В мягком свете желтой лампы глаза Бриза горели решимостью. Ни слова не говоря, он схватил ее обнаженные бедра и притянул к себе. Задыхаясь, она пыталась высвободиться и одернуть сорочку.

– Бриз, это же насилие! Если любовь прошла, тут ничего не поделаешь!

Руки Бриза опять проникли к ней под рубашку. При каждом их прикосновении к груди п6 телу Плам пробегала волна сексуального возбуждения. Когда он попытался целовать ее, она отдернула голову:

– Ради бога, Бриз, пойми, что я сейчас чувствую. Все кончено. Если бы ты был внимателен ко мне, ты бы понял это! – Она заглянула в его несчастные глаза. – Ну как ты не можешь понять?

Бриз хрипло пробормотал:

– Откуда ты можешь знать, не проверив этого?

Плам помнила, каким волнующим, страстным и любящим Бриз был в постели до того, как секс стал для него всего лишь привычкой. Не потому ли он бросился к другим женщинам? Или это было следствием? Он всегда был умелым, но эмоционально безучастным любовником, хотя она поняла это только после того, как поймала его с той девицей из Аргентины.

После их примирения Плам всячески стремилась к эмоциональному единению в любви, а не просто к физической близости двух тел в сексуальном наслаждении. Именно тогда она заметила сдержанность Бриза, который словно боялся оказаться беззащитным в своем чувстве.

Бриз, ощутивший охватившую ее печаль, неверно истолковал ее как слабость и настойчиво зашептал ей на ухо:

– Конечно же, десять совместно прожитых лет что-то значат. И, конечно же, я заслуживаю доброго слова.

– Конечно, заслуживаешь. – Ей вспомнилось, как быстро Бриз поладил с ребятами. Как он переживал, когда Макс сбегал из школы. Как он спорил с ней до двух часов ночи, пока она не согласилась купить к шестнадцатилетию "Гоби мотоцикл. Бриз был великодушным и добрым, заботливым и всегда готовым прийти на помощь.

Словно прочитав ее мысли, он сказал:

– Как, ты думаешь, к этому отнесутся мальчики? Я им так же небезразличен, как и они мне. Если бы это было не так, я бы хотел иметь собственных детей. – Это был хитрый ход. Видя, что Плам растерялась, он добавил:

– То, что они уже почти взрослые, еще не значит, что они не будут переживать из-за того, что их семья развалилась и они лишились своего дома.

– Мальчики уже выпорхнули из гнезда, и я только рада этому. К тому же мы с тобой не собираемся испариться. Материнство – это не работа на полную ставку. И добраться отсюда до Бордо можно так же быстро, как до Эдинбурга.

– Дорогая, дай мне еще один шанс. – Бриз привлек ее к себе. Плам неожиданно ощутила головокружительное желание вцепиться в его тело и предаться чувственному наслаждению от физического обладания друг другом.

Почувствовав ее возбуждение. Бриз мягко добивался своего:

– Давай попытаемся сделать так, чтобы у нас вновь все было как прежде, дорогая. – Его пальцы скользнули ей между ног. – Давай забудем все, что я делал и чего я не делал.

С большим трудом Плам выпуталась из его объятий и выскочила из постели.

– Извини, Бриз, но это не то, что мне нужно.

– Ты не проведешь меня. Тебе хочется этого не меньше, чем мне – Нет! Одна ночь секса не поправит наши отношения Почему ты не можешь понять, что между нами все кончено! – Потому что я не верю этому!

– Ты просто не хочешь взглянуть правде в глаза. Разве ты не видишь, что мы больше даже не друзья? – В глазах Плам полыхал огонь. – Может быть, это началось с тех пор, когда ты стал спать с другими, – я не знаю. Я знаю только, что, когда такое же случилось со мной, я перестала относиться к тебе по-прежнему. Ты думаешь, что случайная связь не имеет значения, если тебя не поймали, а вот я обнаружила, что имеет.

Бриз попытался прервать ее, но она была полна решимости закончить.

– Некоторые имеют десятки любовных романов и думают, что у них счастливая семейная жизнь, но так ли это, Бриз? Как можно иметь доверительные и правдивые отношения с человеком, которому ты лжешь? А если интимные отношения не являются правдивыми, то тогда это просто притворство!

– Мужчины относятся к этому по-другому.

– Разве? Только тогда, когда это устраивает их. Среди мужчин встречаются большие собственники.

– Послушай, почему я вдруг стал таким отталкивающим для тебя? И что есть у твоего француза, чего я не могу дать тебе?

– Себя! Именно потому, что ты не хочешь делить всего себя со мной, у нас нет настоящих отношений, – таких, как у меня с Полем… Только после того, как я поймала тебя с той аргентинской шлюхой, я поняла, что ты прячешь от меня какую-то часть себя, – с горечью добавила она. – Наверное, эта настороженность и отчужденность всегда присутствовали в тебе. Ты, наверное, никогда не доверял мне настолько, чтобы делить всего себя со мной. А я не замечала этого, потому что любила тебя и видела только то, что хотела видеть.

– Я не говорю, что я само совершенство, Плам…

– Снаружи ты весьма близок к этому, Бриз. А вот внутри – что у тебя внутри. Бриз? – Плам сцепила руки перед собой. – Я не знаю! Какие страхи, сомнения и разочарования кроются за твоей отчужденностью?

Поникший Бриз выбрался из постели и схватил с пола свой халат. Плам видела, что он был очень зол.

– Что, этот проклятый француз околдовал тебя?

– Не в Поле причина нашего разрыва. Поль возник потому, что наши отношения уже были разорваны, хотя мы еще не понимали этого.

– И как долго, ты думаешь, будет продолжаться твоя идиллическая и безответственная комедия? – Бриз с силой рванул за концы пояса на халате. – Я тебе скажу, сколько это будет продолжаться. Два года в худшем случае и семь лет в самом лучшем! А что потом?

– Потом я решу.

– Я предупреждаю тебя, – прорычал Бриз, – если ты уйдешь от меня, это будет раз и навсегда, Плам. Игра будет закончена, и не чем иным, как разводом. Ты не сможешь вернуться и рассчитывать на прощение. Тебе не двадцать лет.

Глава 25

Пятница, 29 мая 1992 года

Теплый ветерок трепал ее рыжие волосы. Моторная лодка отеля «Киприани» несла Плам через лагуну к кампанилье Сан-Марко – символу Венеции, высившемуся на одноименной площади. Под ее сводчатыми галереями европейские рыцари когда-то запасались провиантом, готовясь выступить в поход. Теперь здесь запасались сувенирами тысяч двадцать загорелых туристов, увешанных фотоаппаратами.

"Трудно поверить, что это не фантазия и не декорация к оперному спектаклю», – думала Плам в то время, как лодка скользила к причалу и взору ее одно за другим открывались романтические строения центральной Венеции. Вдоль каналов тянулись тронутые временем, но не утратившие своего великолепия дворцы, окрашенные в бледно-розовые, красноватые и всевозможные коричневые тона. Двери и окна их были искусно окаймлены белым мрамором. Сводчатые галереи, тоже из белого мрамора, спускались к частным причалам, обозначенным полосатыми швартовочными столбами, торчавшими из воды.

В Свой первый приезд сюда Плам очень удивилась, увидев, что Венеция стоит не на воде, а расположилась на сотне мелких островов внутри защищенной лагуны. Острова связывали друг с другом небольшие мосты, перекинутые через узкие каналы, не всегда благоухающие ароматами. Сейчас они были забиты водными трамваями, неповоротливыми гребными лодками, роскошными частными катерами и элегантными черными гондолами, которыми ловко управляли живописные гондольеры в соломенных шляпах с лентами.

Плам сошла с причала и направилась к площади. С каждым шагом ей казалось, что она становится меньше ростом и идет внутри картин Каналетто или Гварди.

Они с Бризом остановились в «Киприани», в апартаментах с отдельными спальнями. Их взаимоотношения, внешне дружеские, на самом деле были напряжены до предела. Бриз всячески старался помочь ей и все же постоянно нарушал свое обещание соблюдать перемирие и не упоминать о разводе до окончания бьеннале. Всякий раз он повторял при этом, что у него не каменное сердце. То и дело с языка у него срывались ядовитые замечания по поводу деревенщины в стогу сена и другие не менее обидные колкости, на которые Плам старалась не обращать внимания, чтобы сохранить мир.

Еще Плам обещала и себе и Бризу, что всю неделю, пока будет проходить выставка, она сосредоточится только на ней и выбросит из головы всякие мысли о голландских картинах семнадцатого века и о своих поисках того, кто их подделывает. В Париж ей не придется возвращаться, Тонона полиция там не обнаружила. Скорее всего он сбывает свои подделки в нескольких странах, скрываясь под разными именами. А теперь, когда он узнал, что за ним охотятся, он, как и предполагал инспектор Кригг, залег на дно и не подает признаков жизни.

Но прежде чем отложить свое расследование, Плам намеревалась все же воспользоваться случаем и задать несколько вопросов тому, кто до сих пор ускользал от нее, – Чарли Боуману. Отец Чарли консультировал выставку кубистов в Буэнос-Айресе, где они с Чарли находились уже несколько месяцев, а теперь ненадолго вернулись в Европу, чтобы не пропустить это выдающееся событие в мире живописи. В художественных кругах бьеннале вызывает такой же интерес, как чемпионат мира по футболу среди болельщиков. По этой причине Венеция в такие моменты являет собой отчасти карнавал, отчасти картинную галерею и отчасти торговую ярмарку, где из рук в руки переходят предметы живописи и узнаются последние новости.

В качестве главной участницы от Англии Плам все свое время и энергию была вынуждена тратить на встречи, которые для нее устраивал Бриз. Выступавший в качестве ее агента, он трудился не покладая рук, и ее жизнь грозила превратиться в один нескончаемый и утомительный коктейль длиной в четыре сумасшедших дня официального открытия выставки, когда публичный просмотр еще не начат, но агенты уже проворачивают свои дела и ловят новых звезд, коллекционеры стремятся купить подешевле, подписываются или возобновляются контракты, готовятся показы, планируются книги, устраиваются карьеры и выставки. В эти четыре дня участники стараются уловить первую реакцию на свои новые детища, а пресса берет интервью у всех мало-мальски известных художников.

Повернув под раскаленным солнцем налево, Плам ускорила шаг, направляясь сквозь толпу на площади к кафе «Флориан», которое до полудня находилось в тени и по этой причине являлось средоточием сплетен и слухов, касающихся бьеннале. Воздух внутри и снаружи за переполненными столиками был пропитан ими. За охлажденным кофе или «беллини» – персиковым соком с шампанским – без конца обсуждались составы отборочных комиссий, жюри, участников и победителей. Любые мрачные предположения тут же находили подтверждения. Шепотом передавались смутные слухи о предвзятости членов жюри. Хотя протежирование в таких случаях было обычным делом, слухи о сговоре и взятках представлялись маловероятными, особенно когда касались известных членов жюри.

На самом же деле, как хорошо знал Бриз, самым лучшим и дешевым способом воздействия на жюри была пресса… В этом году многие агенты и страны-участницы проводили широкие рекламные кампании, устраивая немыслимые приемы для прессы. Американцы с этой целью пригнали целый самолет со знаменитостями. На французском приеме, как всегда, должен был присутствовать президент Миттеран. Англичане разослали свыше тысячи приглашений на свой костюмированный бал, устраиваемый При свечах во вторник вечером в готическом дворце на Большом Канале, обставленном в стиле восемнадцатого века. Плам, приглашенная на него в качестве почетной гостьи, собиралась предстать в открытом платье из белого шифона с черными пластиковыми звездами по нему и с разрезом чуть выше колена.

Она добралась до кафе и поискала глазами Чарли. Услышав свое имя, заметила Дженни, махавшую ей из-за столика. Дженни приехала по приглашению обедневшей графини, проживавшей в покосившемся от времени доме на малопривлекательном канале.

Плам помахала в ответ и направилась к Чарли, который сидел за столиком в одиночестве. Вслед раздавался шепот:

– Это Плам Рассел, ее выдвинули вместо Ричарда Гамильтона, вы можете поверить в это?

– Говорят, она уже переспала с членом жюри из Испании…

– А я слышала, что с американским…

– Так это точно она?

– Точно.

– Говорят, что Бриз предлагал ее каждому в жюри…

– Вряд ли бы он осмелился, уже несколько лет у нее связь с британским членом жюри…

– Избавь, господи, от этих сучек! – Плам плюхнулась на стул.

– И пошлых шуток, – усмехнулся Чарли. – Эта тема бьеннале, «Взгляд женщины», вызывает массу непристойных острот.

Чарли заказал охлажденный кофе и одобрительно поднял вверх большой палец:

– Прекрасная экипировка, Плам. – Она была в бледно-желтой шелковой тунике и сандалиях тех же тонов.

– И твоя тоже, Чарли. – Плам улыбнулась, глядя в темные глаза Чарли, которые на сей раз смотрели без заметного беспокойства. Розовая рубашка на нем была от Диора, а двубортный шелковый костюм – от Армани. Одежда на Чарли всегда сидела и сочеталась самым чудесным образом. Его портил лишь маленький рот с недовольно поджатыми губами, унаследованный от отца.

Плам подвинула к нему тоненький красный буклет.

– Я захватила свой каталог, Чарли. Он тебе нравится? – Необыкновенно красочный, он был выпущен Британским советом и включал очерк о творческом пути Плам, два ее интервью выдающимся английским критикам и фотографии работ, которые она здесь выставляла, – тех шести, что были написаны со времени ее выдвижения в прошлом году.

– Красиво сработано… – После привычного обмена слухами Чарли как бы невзначай поинтересовался:

– Слышала новость из Лондона о Джейми Лоримере?.. Его только что арестовали.

– Что? – Теперь она поняла, почему до сих пор не видела Джейми, который всегда останавливался в «Киприани».

– Да, это так.

И Плам узнала, что в золотую пору конца восьмидесятых Джейми уговорил многих бизнесменов вложить свои капиталы в его галерею, обещав им большие прибыли от перепродажи картин, для которых он уже нашел покупателей среди коллекционеров и музеев. Поначалу инвесторы получали обещанные прибыли, и даже недавнее падение цен на рынке живописи, похоже, не повлияло на них, доверие к нему продолжало оставаться высоким.

В действительности же эти платежи производились не из прибыли от продаж, а за счет новых вкладчиков, которых Джейми убедил, что их деньги идут на выгодные закупки картин на дешевом рынке. Но эти картины, указанные в инвентарной описи Джейми, либо вообще не существовали, либо ему не принадлежали. Когда рынок стал рушиться, Джейми запаниковал и, пытаясь возместить потери, бросился играть на фондовой бирже, где его настигло окончательное поражение.

– В его тайном офисе, – продолжал Чарли, – полиция обнаружила компьютер, подключенный к сети биржи, телетайп, чтобы напрямую делать ставки, выход канала финансовых новостей и закрытого телевидения.

– Неужели это правда? – Плам с сомнением глядела на Чарли. – Может, просто очередная сплетня?

– Боюсь, что нет. Жалко, верно? Хотя, – добавил он, – я не думаю, что Бриз огорчится, узнав, что у него стало одним крупным соперником меньше.

– Бриз сочувствует любому, кто оказался в беде, – быстро возразила Плам. Ей нравился Джейми, и она всегда сожалела, что Бриз питает к нему неприязнь. Но эта новость позволяла ей вычеркнуть Джейми из своего списка подозреваемых. Если бы он был тем, кого она ищет, ему не надо было придумывать несуществующие картины для своей описи, он бы использовал для этого подделки.

"Это хороший повод, – подумала она, – перейти к цели нашей встречи».

– Сейчас многие, чтобы спасти свое дело, идут на нарушения закона. Ты считаешь, что Джейми действительно поступил бесчестно?

– Конечно. Именно поэтому он и арестован – за мошенничество.

– За обман людей. – Плам наклонилась над столом и посмотрела в глаза Чарли. – Ведь именно в этом заключается мошенничество, не так ли, Чарли? В выманивании денег у людей под фальшивыми предлогами.

Под пристальным взглядом Плам лицо Чарли стало заливаться краской.

– Давай забудем об этом, Плам, – торопливо проговорил он. – Я не думал, что ты так расстроишься из-за Джейми.

– Не только из-за Джейми. – Чарли поежился под ее неотступным взглядом. – Есть много способов, чтобы надувать людей в этих играх, не так ли, Чарли?

Чарли медленно опустил глаза и стал разглядывать свою чашку с кофе.

Плам не ожидала, что он так легко и быстро сломается. «Из хороших парней не получаются наглые мошенники», – сказала она себе, продолжая давить на него:

– Чарли, я знаю, чем ты занимаешься, и сообщила об этом английской полиции, она уже работает над этим вместе с французской.

Чарли поднял на нее испуганные глаза.

– Что ты знаешь ?

– Давай махнемся информацией, – предложила Плам. Судя по его растерянному виду, он мог клюнуть на это предложение.

Чарли сделал усилие, чтобы унять дрожь в голосе, и визгливо произнес необычной для него скороговоркой:

– Плам, я совершенно не понимаю, что ты несешь. Если ты намекаешь, что я замешан в проделках Джейми…

– Нет, Чарли, я говорю о твоих собственных проделках.

– Я не хочу больше выслушивать твои оскорбления! – Он швырнул на стол несколько банкнот и, шумно отодвинув стул, выскочил из-за стола.

Плам бросилась вдогонку и уже за пределами кафе схватила его за рукав шелкового пиджака.

– Чарли, никогда ничего не решишь, убегая от проблемы.

Чарли ускорил шаг.

– Чарли! – В ее голосе теперь звучала угроза. – Если ты не остановишься, я пойду прямо к твоему отцу и расскажу ему все, что знаю.

Чарли обернулся и схватил ее за руку.

– Если ты только приблизишься к моему отцу, я… я… убью тебя!

В его глазах она увидела ужас и решимость.

– Так это был ты, Чарли!

– Что ты хочешь сказать?

– Это ты посылал мне письма с угрозами, ты, негодяй! – Плам со злостью вырвала свою руку. – Я иду к Бризу. – Она повернулась и зашагала к лодочному причалу отеля «Сан-Марко».

Чарли с удивленным видом последовал за ней.

– Я не писал никаких писем с угрозами! Да и какими угрозами?

Плам остановилась.

– Убить меня! – Она обернулась и смотрела на него испепеляющим взглядом.

Во взгляде Чарли была крайняя степень непонимания.

– Плам, я никак не возьму в толк… Хватит нести чушь!

– Не трать время, пытаясь провести меня! – бросила Плам. – Полицию ты не проведешь.

– Ради бога, Плам, не ходи в полицию. Или мой отец… Хорошо, я расскажу тебе об этом. – Он посмотрел на толпы туристов вокруг. – Где мы можем поговорить без посторонних ушей?

– В базилике. – Плам кивнула в сторону самой известной в Венеции церкви. У нее не было желания оставаться с ним наедине. После того как он только что пригрозил ей, прежние страхи вновь навалились на нее, и ей не хотелось удаляться от людей.

Они торопливо пересекли церковный дворик, нырнули под своды и оказались в тишине божественного великолепия. В воздухе курился фимиам. Небольшие группки туристов слушали приглушенные объяснения гидов. В глубине церкви, полускрытая в темной нише, Плам слушала Чарли.

– Ты должна понять, как это началось, – шептал он. – Всем, и тебе тоже, известно, что мне приходится ухаживать за отцом. Мне и в самом деле жаль старика: он занудный скряга, который так и не оправился после своей голодной молодости, хотя и унаследовал состояние тетушки Поли и смог жениться на моей матери. Любил ли он ее, не знаю. Во всяком случае, ничто не говорило об этом. Но он сноб, а у нее было положение. Она недолго ограждала меня от его дурного нрава, ибо умерла, когда мне было четырнадцать. С тех пор отец стал цепляться за меня. Теперь он полностью на моей шее, как в «Старике и море».

– И как эта душещипательная история несчастного буржуа привела тебя к мошенничеству? – шепотом спросила Плам.

– Наберись терпения, – взмолился Чарли. – Мои главные неприятности начались, когда я пошел в университет. Отец уже тогда держал меня на голодном пайке, потому что боялся, что я могу удалиться от него. Он и сейчас бдительно следит, чтобы я не сближался ни с одной из женщин.

– Так вот почему твои романы лопаются как мыльные пузыри.

– Они не лопаются. Их вдребезги разносит взрывом, который каждый раз происходит дома.

– Я думала, тебе нравится быть с отцом. Мне казалось, что это ты цепляешься за него.

– Упаси бог! – Под неодобрительными взглядами набожных посетителей Чарли понизил голос. – В Кембридже все знали, что отец богат, и не могли поверить, что он не дает мне денег, считали меня скрягой. Мне приходилось доказывать обратное, и очень быстро я оказался по уши в долгах. Отцу пришлось вытаскивать меня. Он был в бешенстве и заявил, что, если такое повторится, лишит меня наследства. – Чарли пожал плечами. – Как всякий нормальный студент, я тогда не очень испугался этой угрозы, полагая, что с ученой степенью и работая я вполне обойдусь без него. Но я ошибся.

– И что же случилось?

– Когда я вернулся из Кембриджа, отец не дал мне подготовиться и найти работу… В то время с ним случился инфаркт, и надо было следить, чтобы у него не поднималось давление. Он говорил, что нуждается во мне больше, чем в ком-либо другом. Во всяком случае, до тех пор, пока опять не встанет на ноги.

– Поэтому ты стал его бесплатным секретарем? Чарли кивнул.

– Всякий раз, когда я заводил разговор о жалованье, отец начинал визжать, что оплачивает мои счета и дает мне возможность жить в одном из самых шикарных особняков Кента. После этого обычно следовал своего рода подкуп, когда он говорил, что я его единственный наследник и стану однажды обладателем бесценной коллекции картин, так что будет лучше, если я научусь вести его дела. – Чарли помолчал и посмотрел ей в глаза. – Естественно, эта мысль была мне приятна, хотя я понимал, что он может протянуть еще немало лет и нет никакой гарантии, что я получу какое-нибудь наследство… Ты знаешь, какой у него несносный характер.

– Почему ты до сих пор просто не ушел от него?

– Каждый раз, когда я говорю себе: «К черту его деньги, свобода дороже», отец не вычеркивает меня из завещания, а делает нечто такое, что я совершенно не в состоянии выносить.

– И что же он делает?

– Он начинает рыдать, затем впадает в такую истерику, что мне становится страшно и я вызываю врача. Напичканный успокоительными, он ложится в постель и тихо заявляет, что покончит с собой, если я брошу его, и причитает: «Что сказала бы мать, будь она жива…" Он знает, как вызвать во мне чувство вины. Потом он обещает золотые горы, только бы я остался. Тут я вспоминаю про свое жалованье, и он заверят, что я буду получать его.

– А потом?

– Он размышляет над этим неделями, пока не обретет прежнюю уверенность, ведь я-то не ухожу, я с ним. И опять начинает чувствовать себя всесильным, и опять его придирки становятся невыносимыми, и я снова говорю, что ухожу. И опять все повторяется сначала.

– А ты не можешь уйти, не сообщая ему об этом?

– Я пытался сделать так, когда уходил жить к Дженни. Но ты же помнишь, как быстро все это закончилось. Однажды вечером отец подкатил на своем «Роллсе», остановился возле дома Дженни и битый час сигналил на всю улицу, звонил в дверь и вопил о пропащем сыне. Когда соседи вызвали полицию, он сказал, что его не впускают в собственную квартиру, и копы заставили нас открыть дверь. Войдя в гостиную, папаша тут же хлопнулся в обморок. Переполох продолжался до пяти утра. Так что я понял, что при живом отце о женитьбе не может быть речи.

Чарли замолчал в нерешительности.

– Но если говорить честно, то с Дженни дело не совсем в этом. Я прожил с ней около месяца и вдруг понял, что она, как ни странно, напоминает мне отца. И у меня появилось неприятное ощущение, что я меняю одно ярмо на другое.

Плам вздохнула.

– Все та же старая проблема.

Приняв ее слова на свой счет, Чарли согласно кивнул.

– Отец всегда был несносным стариком, а тут еще года четыре назад врач по секрету сказал мне, что у него начинает дряхлеть организм и он не может полностью контролировать свое поведение.

– Старческий маразм?

– В начальной стадии развития. Пока еще не очень страшно, но у него уже появляются навязчивые идеи, он орет и утверждает, что я задумал избавиться от него, чтобы завладеть его проклятой коллекцией. – Чарли горестно покачал головой. – Я уже говорил, что мне может ничего не достаться… В своей последней злобной попытке отомстить мне он может завещать все Мастерсу.

– Кому-?

– Стэнли Мастерсу, – презрительно произнес Чарли, – своему шоферу, работающему у него последние двадцать лет. Визгливый и напыщенный проходимец, которому очень нравится носить форму. У отца так никогда и не раскроются глаза на этого загребущего негодяя.

Плам припомнился напыщенный человечек с щегольскими усиками.

– Но с чего бы отцу завещать состояние шоферу… если только… – Плам посмотрела на Чарли.

Чарли скривился.

– Я часто задавался этим вопросом… Бедная мать тоже, наверное, недоумевала… Мастере появился года за два до ее смерти и с того момента был неотлучно при отце. И сейчас тоже всегда с ним. – От возмущения Чарли взвизгнул. – Какими бы ни были его обязанности, ручаюсь, что денежки за них ему обламываются немалые.

– Тссс! Нас вышвырнут отсюда! – предостерегла Плам, заметив, что на них стали обращать внимание. – Чарли, я никак не пойму, зачем ты рассказываешь мне все это.

– Потому что я не считаю свой поступок бесчестным, понимаешь?

– Нет, не понимаю, Чарли. Продавать поддельные картины – это бесчестно.

– Почему поддельные? Эти картины не поддельные! Одна из женщин прервала свою молитву и обожгла взглядом Чарли, который опять понизил голос.

– Все картины, которые я продал, подлинные, Плам-Наконец Плам поняла, чем занимался Чарли.

– Как тебе удавалось подменять их?

– Я снимал со стены небольшую картину, которая не относилась к числу любимых у отца, и относил ее Биллу Хоббсу. Чтобы у Билла было достаточно времени на изготовление копии, я обычно проделывал это перед тем, как отправиться с отцом в какую-нибудь поездку. Сославшись на то, что забыл чемодан, я бросался в дом, запихивая картину в чемодан, а на ее место вешал ту, что держал у себя в спальне, и прислуга никогда не замечала подмены. К тому же отец часто перевешивает картины с места на место. В запасе у меня было много других объяснений. Если бы кто-то заинтересовался отсутствующей картиной, я бы сказал, что отнес ее, чтобы снять слой загрязнений, но никто никогда не спрашивал.

– Так ты подменял оригиналы подделками Билла, а после продавал их в Париже?

– Я думал, ты знаешь об этом, Плам. Конечно, я продавал наименее известные картины отца, о владельце которых ничего не известно.

– Разве их фотографии не помещались в каталоге «Леви-Фонтэна»?

Чарли отрицательно покачал головой.

– Я всегда просил устроить мне частную сделку с каким-нибудь коллекционером и тихо получал свои деньги. Так что картины фактически никогда не выставлялись на аукционах. – Его голос зазвучал вызывающе. – Надеюсь, ты не станешь разоблачать меня перед отцом. Если он оставит все Мастерсу или какому-нибудь приюту для одноглазых котов, я буду утешаться тем, что все же получил какую-то плату за мою каторжную работу. Если же все перейдет ко мне, то это будет означать, что я всего лишь брал кредит из своего будущего наследства. Не так ли?