Текст книги "Евнухи в Византии"

Третий пол?

Важный элемент тезиса Рингроуз, что позитивная идентичность евнухов стала нормой в Византии, – утверждение, что эта позитивная идентичность включала в себя представление о евнухах как о третьем поле. В ее аргументации подчеркивается роль аккультурации в формировании этой идентичности[921]921
  Ringrose (2003), особ. гл. 3, 67–86.


[Закрыть]. Евнухов, как ей представляется, при дворе обучали вести себя особым образом. Рингроуз добавляет, что отличие евнухов подчеркивалось и ношением ими характерной одежды. Эти предположения также требуют проверки.

К сожалению, у нас практически нет свидетельств об обучении евнухов при византийском дворе, как это признает и сама Рингроуз. Есть намеки на образование евнухов до или после того, как они были отправлены в Константинополь, например, в связи с Константином Пафлагонянином или Никифором Милетским, но нет ничего, что указывало бы на их специальное обучение придворным функциям и поведению. Это не значит, что такого не происходило. На самом деле, вполне можно предположить, что такое обучение должно было иметь место. Это подтверждают, безусловно, и другие царские или императорские дворы, которые использовали евнухов, особенно в Османской империи[922]922
  О Китайской империи см. также Tsai (1996), 13, 41-2, который обсуждает дворцовую школу для евнухов при династии Мин.


[Закрыть]. Толедано рассказывает об османской школе для евнухов, «где они начинали свою карьеру во дворце»[923]923
  Toledano (1984), 384.


[Закрыть]. Здесь евнухов «знакомили с высокой культурой двора и дворцовым этикетом», а также инструктировали по более практическим вопросам. Касательно одежды у нас есть более твердая почва. Вдобавок к белому или разноцветному платью евнухов, в «Клиторологии» Филофея есть информация, касающаяся одежды, которую носили обладатели определенных евнушеских титулов[924]924
  Кроме Ringrose (2003), см. также Tougher (2004b), 75–76; Tougher, James (2005), 156–157. Об одежде византийских евнухов см. также рассуждения в Kalamara (2004), особ. 280–285, где предполагается, что в XI веке у евнухов существовал свой дресс-код.


[Закрыть]. Это было связано с тем, что предметы одежды могли представлять собой знаки отличия определенного чина или, по крайней мере, часть этих знаков отличия. Так, Филофей отмечает, что отличительной чертой нипсистария был льняной камисий – верхняя одежда, к которой было прикреплено изображение тазика[925]925
  Таз намекает на обязанности, которые должен был выполнять обладатель этого титула.


[Закрыть]. Он описывает также одежду кувикулария, примикирия, евнуха-протоспафария и евнуха-патрикия[926]926
  Детали касательно евнушеских титулов евнухов и знаков отличия см. ed. Oikonomidés (1972), 125.22-129.10.


[Закрыть]. Особенно интересно указание Филофея, что в тех случаях, когда бородатые мужчины имели общие титулы с евнухами (то есть титулы протоспафария и патрикия), их отличало платье. Отличительной чертой бородатого протоспафария была золотая гривна, украшенная драгоценными камнями, тогда как гривна евнуха-протоспафария была украшена также жемчугом[927]927
  Описание знаков отличия бородатого протоспафария см. в ed. Oikonomidés (1972), 93.12–14.


[Закрыть]. Поскольку знаки отличия евнуха-патрикия были похожи на знаки отличия евнуха-протоспафария, то его наряд тоже отличался. Сравнительный подход здесь снова весьма полезен, так как выясняется, что и в других культурах действовала система, где одежда была средством отличия придворных евнухов: особенно хорошо известны случаи Китая и Османской империи[928]928
  См., например, Tsai (1996), 32; Penzer (1965), 120, 130–131.


[Закрыть].

Вполне вероятно, что придворные евнухи действительно проходили обучение и подготовку, и еще очевиднее, что они носили отличительную одежду. Привело ли это к установлению третьего пола для евнухов или способствовало этому, – другой вопрос. Чему именно учили евнухов, остается неясным, но даже если они обучались определенным формам поведения, это не обязательно означает, что они представляли собой альтернативный пол. Действительно, можно предположить, что евнухи четче выделялись по своему внешнему виду, чем по тому, во что бы они ни были одеты. Платье, особенно у тех, кто носил титулы и занимал должности в имперской административной системе, было важнейшим показателем статуса в Византии, равно как и в других культурах на всем протяжении истории[929]929
  Об одежде как маркере статуса, а не пола см. James, Tougher (2005), 157.


[Закрыть]. Византийцев сильно заботили вопросы статуса: Филофея интересует не одежда вообще, а одежда как знак отличия. Кроме того, он не просто описывает одежду, соответствующую титулам евнухов, но и одежду, которую носили бородатые обладатели титулов[930]930
  Ed. Oikonomidés (1972), 89.10–99.3.


[Закрыть]. Язык одежды был всеобщей системой: достаточно вспомнить специфическое одеяние византийского императора, чтобы оценить этот факт. Ключевым фактором здесь был статус, а не пол: евнухи в этом не отличались от других. Евнухи-патрикии и евнухи-протоспафарии, возможно, отличались от своих бородатых собратьев одеждой, но и чисто технически они носили разные титулы. В случае евнухов-патрикиев важно учесть, что они превосходили бородатых патрикиев в табели о рангах, по крайней мере, в то время, когда писал Филофей[931]931
  Ed. Oikonomidés (1972), 137.18.


[Закрыть].

Поэтому можно усомниться в том, поддерживают ли эти факты мнение Рингроуз, что евнухи составляли в Византии третий пол. Однако это не означает также, что евнухи третий пол в Византии не составляли. Мнение, что евнухи были третьим типом людей, высказывалось в позднеантичный период, и ясно, что и византийцы могли воспринимать их таким же образом. Пример этому можно найти, например, в законе Льва VI, запрещающем евнухам вступать в брак: он относится к евнухам как к некоему странному роду (ξένον τι γένος)[932]932
  Лев VI, Новеллы 98.


[Закрыть]. Действительно, учитывая особую природу евнухов, было бы удивительно, если бы византийцы не рассматривали их в таком свете. Параллель между евнухами и ангелами усиливает ощущение того, что их считали кем-то другим. Тот факт, что евнухи в других обществах, как можно видеть, образуют третью гендерную группу, например хиджры, усиливает ощущение того, что этот вывод вполне естествен[933]933
  О хиджрах как третьем поле см. Nanda (1998). Конечно, у хиджр имеется много специфических черт, отличающих их от византийских евнухов, которые необходимо принимать во внимание, однако это не подрывает общую параллель.


[Закрыть]. Однако сама Рингроуз указывает на более сложное положение дел: хотя она утверждает, что евнухов в Византии можно рассматривать как третий пол, те евнухи, которых она имеет в виду, на самом деле представляют собой отдельную группу – придворных евнухов. Как же тогда быть с другими евнухами в византийском обществе? Какой пол представляют евнухи другого статуса? Особенно те, кто занимал церковные посты, – клирики и монахи. Рингроуз допускает возможность, что в византийском обществе действительно существовало более трех полов, то есть что существовало множество гендерных идентичностей. Хотя она и не развивает это соображение, оно требует изучения, прежде чем можно будет говорить о гендерном статусе евнухов в Византии. В то же время можно предположить, что, как и в случае сосуществования положительных и отрицательных взглядов на евнухов, гендерная классификация евнухов могла меняться в зависимости от желаний автора: для этого существовал целый ряд возможностей, как было показано в настоящей книге. Помимо того, что евнухов признавали иными, их можно было считать также мужчинами или женщинами.

Самоидентификация евнуха?

До сих пор настоящая глава была посвящена тому, как евнухи воспринимались неевнухами. Естественно, однако, задаться вопросом: а что сами евнухи думали о себе? И здесь мы сталкиваемся с той общей проблемой, о которой говорилось в настоящей книге выше, – отсутствием голосов самих евнухов[934]934
  См., в частности, главу 2.


[Закрыть]. Исключения были в Новое время, – например, мемуары кастрата Балатри и опубликованные электронные письма хиджры Моны Ахмеда[935]935
  Хотя они могут порождать собственные проблемы.


[Закрыть]. Несмотря на редкость таких голосов, из современных примеров становится ясно, что евнухи могут быть озабочены своей самоидентификацией. Нанда отмечает стремление некоторых хиджр рассказать о себе, а Энгельстейн говорит об интересе русских скопцов к этому вопросу, о чем свидетельствует, например, их желание запечатлеть самих себя на фотографиях. Хиджры и русские скопцы – весьма самобытные группы, и, возможно, они не типичны для евнухов в целом, но тут уместно спросить, дают ли нам византийские евнухи какие-либо примеры саморепрезентации.

Письменных источников нет: насколько известно, ни один из известных нам византийских писателей не был евнухом. Пресловутое возможное исключение – Симеон Новый Богослов, но если он и был евнухом, то, похоже, не делал этого очевидным[936]936
  Как замечает Ringrose (1999), 133–134, n. 28, необходимо провести детальное изучение его трудов, чтобы выяснить, есть ли какие-либо признаки того, что он был евнухом. Можно также задаться вопросом, не был ли евнухом сам Никита Давид: он был родом из Пафлагонии, а его дядя Павел, настоятель монастыря святого Фоки, тоже был из Пафлагонии и был сакелларием, так что, возможно, тоже был евнухом: Житие Евфимия Нового, ed. Karlin-Hayter (1970), 105.14–17.


[Закрыть]. Евнухи были субъектами литературных текстов, а не их создателями.

Впрочем, есть примеры визуальной репрезентации. Наиболее известное сохранившееся изображение византийского евнуха – это, вероятно, мозаика с Игнатием Новым на северном тимпане Святой Софии Константинопольской[937]937
  Об этом изображении см. особенно Mango, Hawkins (1972), 9-11, 28–30.


[Закрыть]. Однако не все изображения евнухов сохранились. Известно, что существовали и изображения спальничих. Эпиграмма на спальничего Юстиниана I Каллиника относилась к изображению этого евнуха, а портреты Евтропия, praepositus sacri cubiculi императора Аркадия, приказано было уничтожить после его отстранения от власти в 399 году[938]938
  Указ об уничтожении этих изображений сохранился в Кодексе Феодосия 9.40.17.


[Закрыть]. Текст VIII века «Краткие представления из хроник» указывает на статую препозита IV века Илариона и статую евнуха, отождествляемого как кувикуларий V века Платон[939]939
  Краткие изложения из хроник 7 (Иларион), 26 (Платон). Cameron, Herrin (1984), 180, 200, отмечают, что Иларион и Платон из других источников не известны. Об Иларионе см. также PLRE 1, Hilarion, p. 434; Guyot (1980), p. 210; Schölten (1995), p. 211. О Платоне см. также PLRE 2, Plato 2, p. 881; Schölten (1995), 251.


[Закрыть]. Предполагается, что такие изображения создавались с целью отметить статус, достигнутый евнухами в позднеантичном или византийском обществе в религиозной или политической сферах[940]940
  Рассказ о том, что статуя Платона была установлена, чтобы предупредить тех, кто выступает против императора (Платон был сожжен заживо), кажется притянутой за уши. Важный момент здесь – что в VIII веке статую могли определить как статую евнуха, причем спальничего.


[Закрыть]. Этот сценарий сразу заставляет вспомнить множество портретов знаменитых певцов-кастратов, свидетельствующих об их признании в обществе[941]941
  См., например, Camiz (1988), особ. 183.


[Закрыть]. Например, Тендуччи, посетивший Великобританию и Ирландию во второй половине XVIII века, был увековечен Томасом Гейнсборо[942]942
  Список портретов Тендуччи вм. в Highfill, Burnim, Langhans, ed. (1991), 397–398.


[Закрыть]. Кастрат Венанцио Рауццини (1746–1810), для которого Моцарт сочинил свое Exsultate, jubilate и который поселился в Бате в 1787 году и похоронен в Батском аббатстве, позировал для нескольких портретов, например со своей собакой Турком – для Джозефа Хатчисона[943]943
  О Рауццини см., например, Heriot (1956), 175–177.


[Закрыть]. Особое внимание уделялось портретам самого известного из них – кастрата Фаринелли[944]944
  См. особенно Heartz (1984), (1990).


[Закрыть]. Особенно поражает портрет Фаринелли кисти Якопо Амигони, датирующийся 1750–1752 годами, где кастрат изображен с группой персонажей, в которую входят и сам художник, и либреттист Пьетро Метастазио, его хороший друг. Фаринелли стоит в центре этой группы, с орденом Калатравы, в рыцари которого он был посвящен в 1750 году королем Испании Фердинандом VI. Такое изображение заставляет задаться вопросом о том, как много Фаринелли хотел сказать этим о себе. Тут снова вспоминается интерес русских скопцов к фотографированию. Возможности для саморепрезентации всегда могли существовать.

Интересно, что в Византии есть примеры визуальных образов евнуха, где, возможно, присутствует элемент его участия в их создании. Главный пример этого – ктиторская миниатюра Библии Льва Х века, изображающая евнуха Льва, который подносит свою Библию Богородице и, в конечном счете, Христу[945]945
  Обсуждение Библии и образа Льва см., например, в Spatharakis (1976), 7–14; Rodley (1994), 184–186; Evans, Wixom, ed. (1997), 88–90; Lowden (1997), 201–204; Sidéris (2002), 168–169. Библия была в двух томах, но сохранился только первый.


[Закрыть]. Гладкое лицо Льва наводит на мысль о том, что он евнух, что подтверждают и надписи, сопровождающие изображение и описывающие всю сцену: они идентифицируют его как препозита и сакеллария. Его одежда тщательно прописана: он одет в белую тунику (хитон) с золотыми полосами на рукавах и подоле, украшенными узорами красного цвета; поверх этой туники он носит красный плащ (хламиду) с золотым орнаментом из пальметт на груди и золотой каймой, украшенной рисунком из красных раковин; обут он в черные туфли. Примечательно, что изображение его одежды в целом соответствует тому описанию, что Филофей дает для костюма евнуха-патрикия, которым и был Лев[946]946
  См., например, James, Tougher (2005), 156.


[Закрыть]. Кроме того, по краю сцены проходит еще одна надпись, объясняющая, что Лев принес в дар эту Библию потому, что ожидал за это прощения своих грехов. Примечательно, что стихотворение на миниатюре написано от первого лица единственного числа, так что здесь можно услышать голос евнуха. Действительно, сочетание текста и изображения создает яркий образ евнуха и его желаний: он утверждает свой социальный статус и свое благочестие. Вообще создание рукописи также свидетельствует об этих аспектах личности Льва, равно как и о его богатстве и культурных интенциях. Это большая, богато украшенная рукопись, и перед каждой Книгой Библии располагалась миниатюра со стихотворной надписью, служившая комментарием к изображению, – эти тексты приписываются самому Льву. Заслуживает внимания и то, что у посвятительной миниатюры был парный образ, проливающий свет на назначение рукописи и на социальные связи Льва: там изображен в рост святой Николай с двумя распростертыми фигурами у его ног. Решающее значение для объяснения сцены имеют, опять же, надписи: фигура слева от Николая оказывается протоспафарием Константином, братом Льва и основателем монастыря святого Николая, а другая фигура – Макарий, настоятель этого монастыря, куда Лев передал свою Библию. То обстоятельство, что у Льва был брат-неевнух, особенно интересно и показывает отсутствие социальной изоляции некоторых византийских евнухов[947]947
  Как обсуждалось в главе 5.


[Закрыть]. Кроме того, указание на социальный статус брата явно было сознательным: надпись раскрывает его титул, а на миниатюре изображен меч протоспафария, торчащий из-под его плаща. В целом, складывается впечатление, что Лев разделял ценности и интересы византийской социальной элиты: его выделяет только физическое отличие.

Еще один случай, заслуживающий изучения, – одна из четырех миниатюр, включенных в рукопись с гомилиями Иоанна Златоуста XI века (Paris. Coislin 79), изготовленную для преподнесения императору[948]948
  О рукописи и ее миниатюрах см., например, Spatharakis (1976), 107–118; Dumitrescu (1987); Evans, Wixom, ed. (1997), 207–209; Maguire (1997b), 248–249.


[Закрыть]. На четырех миниатюрах изображены император с императрицей Марией Аланской, император с придворными, император в окружении Иоанна Златоуста и архангела Михаила, император с монахом Саввой. Эти миниатюры имеют довольно сложную историю. Вероятно, рукопись первоначально была изготовлена для императора Михаила VII Дуки, и к этому времени относятся первые три ее миниатюры. Однако затем рукопись была переделана для императора Никифора III Вотаниата, с добавлением на этом этапе изображения императора и монаха Саввы. Это привело к изменению образов императора: Дука стал Вотаниатом. Впрочем, нам нет нужды задерживаться на этих подробностях. Что действительно интересно для настоящей темы, так это данное Думитреску определение данной рукописи – une afaire d’eunuques[949]949
  Dumitrescu (1987), 41.


[Закрыть]. Вдобавок к тому, что первоначальным ее заказчиком, возможно, был евнух Иоанн Сидский, Думитреску утверждает, что три из четырех миниатюр содержат изображения евнухов. На изображении императора с четырьмя придворными самый привилегированный сановник, стоящий по правую руку от него, может быть идентифицирован как евнух: он безбород, а в надписи назван протопроэдром и протовестиарием[950]950
  Возможно, это было изображение Иоанна Сидского, который был протопроэдром в начале правления Михаила VII. Иоанн Сидский участвовал в управлении империей и при Никифоре III.


[Закрыть]; его одежда также выделяет его среди других придворных. Преподобный Савва тоже изображен с гладким лицом, так что и его можно принять за евнуха[951]951
  Его монашеский статус выявляется по его одежде, а также по надписи.


[Закрыть]. Изображение, которое вызывает наибольшие дискуссии относительно самоидентификации евнухов, – это миниатюра с императором и Иоанном Златоустом справа от него и архангелом Михаилом слева: Златоуст читает свои гомилии императору. Однако на миниатюре присутствует еще один человек: у ног императора, слева от него, распростерта маленькая фигурка мужчины. По одежде он похож на монаха, но представлен безбородым, так что его можно считать евнухом. Надпись, сопровождающая это изображение, указывает на то, что он был γραφεύς этой рукописи, что обычно понимается как обозначение художника-миниатюриста, хотя данный термин может обозначать и писца. В тексте надписи архангел ходатайствует за этого γραφεύς, прося вместе с Златоустом, чтобы император выказал ему благосклонность и поддержку. Связь между ангелом и γραφεύς очень ясно подчеркнута и изображением: первый не только говорит от имени второго, но и указывает на него обращенной вниз рукою, так как оба они расположены слева от императора. Тот факт, что γραφεύς находится слева, кажется весьма значимым, так как просители обычно помещаются по правую руку от главных персонажей, чтобы занять более почетное положение[952]952
  Хотя расположение фигуры слева также было известно.


[Закрыть], – похоже, что γραφεύς был намеренно помещен здесь слева, чтобы подчеркнуть его связь с ангелом. Если γραφεύς действительно был евнухом, то выбор ангела в качестве его главного заступника имеет особое значение, ведь ангелы, как замечает Думитреску, в некотором смысле были покровителями евнухов[953]953
  Некоторые оспаривают интерпретацию всех безбородых фигур в византийском искусстве как евнухов. См., например, Bjornholt, James (2007). Они правы в том, что привлекают внимание к интересному изображению известных евнухов с бородами (например, в Мадридском Скилице). Однако изображение взрослого мужчины безбородым в обществе, где бороды для мужчин были обязательными, оставляет немного альтернатив, кроме вывода, что здесь представлен евнух.


[Закрыть]. Как уже было показано в настоящей главе, в византийском обществе определенно проводилась четкая параллель между евнухами и ангелами. Можно предположить, что γραφεύς использовал эту параллель в своих интересах (любовь русских скопцов к образам архангела Михаила, возможно, свидетельствует о подобной же стратегии) Несмотря на скромный масштаб визуальной саморепрезентации, γραφεύς обладал достаточной властью, чтобы представить архангела Михаила говорящим от его имени. В отличие от изображения препозита и сакеллария Льва, образ γραφεύς делает достоинством его ненормальный физический облик. Такой месседж могло оценить всё византийское общество. В свете этого случая, возможно, покажется важным, что Лимбургская ставротека, связанная преимущественно с Василием Лакапином, была украшена изображениями ангелов[954]954
  Об ангелах на реликварии и проблеме аналогии между ангелами и евнухами см. Pentcheva (2007), 117–119.


[Закрыть], – Пенчева утверждает, что «Василий видел себя среди этих небесных ангельских стражей»[955]955
  Pentcheva (2007), 119.


[Закрыть].

Еще один предмет, который имеет отношение к проблеме византийских евнухов, создающих свой собственный образ, привлек внимание ученых совсем недавно. Это энколпион (нагрудная иконка) из золота с эмалью, датируемый XII веком и изготовленный для проэдра Константина – вероятно, евнуха[956]956
  См. Buckton, Hetherington (2006).


[Закрыть]. Когда его створки открыты, получается триптих: внутренние стороны створок становятся боковыми панелями. На центральной панели изображен Деисус: Христос восседает на троне, справа к Нему обращена с мольбой Богородица, а слева – Иоанн Предтеча; в верхних углах изображены полуфигуры архангелов Михаила (справа) и Гавриила (слева). Опять же, слева от Христа, у его ног, изображена другая фигура – коленопреклоненный Константин, который правой рукой касается левой стопы Христа. На створках триптиха изображены двенадцать апостолов, по шесть на каждой, парами в три ряда. Проэдр Константин идентифицируется по надписям на петельке в верхней части энколпиона («Господи, помоги Твоему рабу Константину проэдру») и под главной сценой («Спаси мя, Спас, проэдра Твоего – слугу: / Мать умоляет с ангелами и друзья»). Поскольку Константин изображен безбородым, вполне вероятно, что он был евнухом[957]957
  Титул проэдра был создан для Василия Лакапина Никифором Фокой, но принадлежал не только евнухам.


[Закрыть]. Как и в случае с уже обсуждавшимися изображениями придворных евнухов, ясно, что одежда Константина была передана очень тщательно: он изображен в плаще (хламиде) с декоративной нашивкой (тавлионом), а также в головном платке[958]958
  Хотя Buckton, Hetherington (2006), 31, пишут, что он изображен «с непокрытой головой».


[Закрыть]. Снова заказчик-евнух выказывает стремление продемонстрировать свой социальный статус и близость к могущественным святым. Как и на миниатюре с γραφεύς в Paris. Coislin 79, здесь присутствует акцент на теме ангелов, которые добавлены к традиционной сцене Деисуса. И точно так же, как тот γραφεύς, Константин расположен слева от Христа, хотя, возможно, в данном случае это было сделано по эстетическим соображениям[959]959
  Buckton, Hetherington (2006), 30, высказывают мнение, что Константин «по всей видимости, обладал весьма оригинальным художественным видением».


[Закрыть].

Следовательно, всё же существуют возможности найти доступ к самоидентификации византийских евнухов[960]960
  Другой возможный случай саморепрезентации евнухов – портреты ктиторов Евстратия и Иоанна в каппадокийской церкви в Айвалы кёй: см., например, Kalamara (2004), особ. 280–284, Jolivet-Lévy (1991), 151–154, особ. 153–154. Евстратий и Иоанн изображены безбородыми, хотя они могут быть просто юношами.


[Закрыть]. Следует также понимать, что она не ограничивается лишь саморепрезентацией текстовой или визуальной, но может быть выявлена и в описаниях их действий. Как уже было отмечено, евнухи могли брать на себя роль патронов монастырей или рукописей. Это указывает на то, что они разделяли ценности своего общества, а также использовали его механизмы саморепрезентации.

Невизантийские взгляды на византийских евнухов

Последний аспект образа и идентичности евнухов в Византии, который следует изучить, – как невизантийцы реагировали на византийских евнухов. Это, в свою очередь, поднимает вопрос о том, как сама Византия воспринималась другими культурами. Однако в данном разделе речь пойдет главным образом о реакции западных христиан[961]961
  См. также Tougher (2012); Carrier (2002), особ. 62–63 о евнухах.


[Закрыть]. Это связано с тем, что западный христианский мир был меньше знаком с евнухами. Хотя кастрация не была чем-то неизвестным в западных королевствах, институт придворного евнуха здесь исчез (хотя и был воспринят норманнами на Сицилии).

Впрочем, правда, что византийские евнухи иногда отправлялись на Запад. В середине 760-х годов евнух Синесий был одним из послов, отправленных к франкам для обсуждения брака Льва, сына Константина V, с Гизелой, дочерью Пипина, а также вопроса об иконах[962]962
  См. PBE, Synesios 2; PmbZ 7217.


[Закрыть]. Позднее, в VIII веке, императрица Ирина отправила евнуха Елисея на Запад наставлять дочь Карла Великого Руотруду, которая была помолвлена с сыном Ирины Константином VI[963]963
  См., например, Herrin (1995), 70.


[Закрыть]. Аналогичным образом в Х веке, во времена Оттона I, византийские евнухи прибыли на Запад, чтобы подготовить его племянницу Хедвигу, обрученную с Романом, сыном Константина VII[964]964
  См., например, Ciggaar (1996), 207.


[Закрыть]. Евнухи могли отправляться послами на Запад, как, например, Соломон в Х веке[965]965
  См. ниже.


[Закрыть]. Кроме того, византийцы, переехавшие жить на Запад, могли привозить с собой евнухов, как, например, Мария Аргиропула, которая вышла замуж за сына венецианского дожа в XI веке и жила в Венеции[966]966
  См., например, Ciggaar (1996), 266.


[Закрыть].

Несмотря на эти появления евнухов на Западе, несомненно, что мусульмане были знакомы с евнухами намного лучше, так как их использовали исламские монархи. Однако тема евнухов в Византийской империи всё же могла вызвать замечания со стороны мусульман. Как было показано в предыдущих главах, особо отмечались различия между византийской и исламской практикой. Тот факт, что византийцы кастрировали собственных детей, удивлял мусульман, например, аль-Масуди, потому что мусульман, как и римлян, шокировала кастрация «туземцев» (то есть мусульман в мире ислама). Они зависели от поставок евнухов-немусульман так же, как римляне полагались на импорт евнухов из-за границы. Увлекательный аспект исламских представлений о Византии заключается в том, что мусульмане считали византийцев ответственными за изобретение кастрации[967]967
  См., например, Ayalon (1999), 104.


[Закрыть]. Это красноречиво говорит о том, насколько евнухи были связаны с Византийской империей. Присутствие евнухов в Византии могло вызывать замечания и со стороны соседей-христиан. По словам историка Георгия Пахимера, когда Стефан Урош I Сербский (1243–1276) увидел императорский поезд во время визита византийцев ради заключения помолвки Анны Палеологины (дочери Михаила VIII) с сыном Стефана Милутином, он выразил тревогу по поводу странного образа жизни византийцев: его реакция была спровоцирована присутствием евнухов в этом поезде[968]968
  Георгий Пахимер 5.6. Об этом эпизоде см. Failler (1981).


[Закрыть]. Этот союз так и не был заключен.

Если обратиться ко взглядам латинян, то есть один автор, который, по сути, напрашивается на то, чтобы его рассматривали в первую очередь. Это, конечно, Лиутпранд Кремонский, рассказавший о двух визитах, которые он совершил к константинопольскому двору в качестве посланника в Х веке[969]969
  О Лиутпранде и его посольствах см., например, Leyser (1988), Schummer (1992).


[Закрыть]. Из двух этих поездок более известно его посольство в 968 году к Никифору II Фоке, к которому он был послан германским императором Оттоном I для переговоров о династическом браке. Этот опыт был не очень удачен, по словам самого Лиутпранда, который написал о данной поездке отчет, глубоко враждебный Византии, – Relatio de legatione Constantinopolitana[970]970
  Возможно, неудивительно, что посольство прошло не очень хорошо, если учитывать сложные политические обстоятельства того времени. Оттон I претендовал на императорский титул и вел кампанию в Южной Италии. Таким образом, он посягал на то, что византийцы считали своей территорией.


[Закрыть]. Интересно, что негативное описание Византии Лиутпрандом распространяется и на тему тамошних евнухов и активно затрагивает вопрос об их поле. Он выступает против того, что Никифор послал против Оттона флот под командованием евнуха[971]971
  Посольство 29.


[Закрыть], интерпретируя это как преднамеренное оскорбление, ибо евнух был не настоящим мужчиной, а всего лишь некой разновидностью человека (hominem quandam), так как он перестал быть мужчиной, но не был и женщиной. Такой взгляд на евнухов он выражает и в отношении другого военачальника-евнуха, который был захвачен сарацинами на Сицилии тремя годами ранее[972]972
  Посольство 43.


[Закрыть]: этого евнуха он описывает как не принадлежащего ни к одному из полов (qui neutrius erat generis) и многозначительно отмечает, что сарацины считали ниже своего достоинства убивать его, хотя казнили другого пленного полководца – Мануила[973]973
  Судьба евнуха сложилась так, что его продали за высокую цену. Это был патрикий Никита, брат протовестиария Михаила.


[Закрыть]. Пол выходит на первый план и в рассуждениях Лиутпранда после конфискации пурпурного платья, которое он купил в Константинополе, чтобы вывезти на Запад[974]974
  Посольство 54.


[Закрыть]. Эта экспроприация была осуществлена евнухом-патрикием Христофором и тремя другими, на что Лиутпранд восклицает:

Как отвратительно, как оскорбительно, что эти мягкие, обабленные, с длинными рукавами, с тиарой, закутанные, лживые, бесполые, праздные [существа] ходят в пурпуре, тогда как вы, герои, то есть могучие мужчины, опытные в войне, полные веры и любви, покорные Богу, исполненные добродетелей, не можете!

Гнев Лиутпранда вызывают не только придворные евнухи: его усугубляет и то, что евнухи могли занимать в Византии церковные должности. Это мнение было порождено его встречей с епископом Левкады, который был евнухом[975]975
  Посольство 63.


[Закрыть]. Лиутпранд заявляет, что евнухи не могут становиться епископами по каноническому праву[976]976
  Незадолго до этой вспышки гнева Лиутпранд зафиксировал тот факт, что Роман I Лакапин сделал своего сына, евнуха Феофилакта, патриархом Константинопольским: Посольство 62.


[Закрыть].

Таким образом, в De legatione Лиутпранд высказывает традиционные враждебные взгляды на евнухов, акцентируя внимание на их гендерной идентичности и несоответствии определенным ролям[977]977
  Кажется странным, что Лиутпранд не придал большого значения статусу евнуха-паракимомена Василия, который был одним из ключевых придворных, задававших ему вначале вопросы: Посольство 15. Возможно, он был более осмотрителен по отношению к Василию, так как тот состоял в родстве с Македонской династией, чьим императорам Лиутпранд проявляет лояльность.


[Закрыть]. Однако можно догадаться, что его мишень – не столько сами евнухи, сколько Византия или, по крайней мере, Византия при Никифоре II Фоке. Это впечатление подтверждается рассмотрением несколько иной реакции Лиутпранда на евнухов и Византию в его рассказе о своем предыдущем посольстве в Константинополь в 949–950 годах от имени Беренгара Лонгобардского, когда там правил Константин VII. Он включен в его Antapodosis, написанный до De legatione. Упоминания придворных евнухов не вызывают здесь отрицательных комментариев, а его реакция на Византию выглядит скорее милой и приятной. Он сообщает, что евнух был одним из опекунов юного Константина VII[978]978
  Антаподосис 3.26. Евнух, о котором идет речь, – Константин Пафлагонянин.


[Закрыть], описывает, как встретил в Венеции византийского евнуха-посла Соломона и отправился с ним в Константинополь[979]979
  Антаподосис 6.4. Он рассказывает, что Соломон возвращался из посольства в Испанию и Саксонию.


[Закрыть], рассказывает, как его привели к императору, которого поддерживали два евнуха[980]980
  Антаподосис 6.5.


[Закрыть]. Наиболее показательно то, что Лиутпранд намеренно сыграл на византийской любви к евнухам: среди подарков, которые он привез Константину VII, были четыре молодых евнуха, названные карзимасианами и отличавшиеся отсутствием пениса[981]981
  Антаподосис 6.5.


[Закрыть], – Лиутпранд с большим удовлетворением указывает, что из всех привезенных им подарков евнухи были «для императора дороже всего прочего». В Antapodosis отношение Лиутпранда к евнухам контрастирует с его отношением к ним в De legatione и передает его близость к Византии и его прием при дворе. Различные намерения и меняющиеся обстоятельства предопределяют то, как он изображает евнухов. Один автор мог выражать противоречивые мнения в соответствии с тем, что соответствовало его целям. Образы самой Византии в западной литературе могли быть разнообразны.

Помимо знаменитых комментариев Лиутпранда, существуют и другие западные реакции на византийских евнухов, достойные рассмотрения. Так, не удивительно, что евнухи фигурируют в отчетах крестоносцев, посетивших Константинополь[982]982
  Хотя евнухи не всегда фигурируют в таких отчетах. Дальнейший разбор этого см. в Tougher (2012).


[Закрыть]. В своей «Иерусалимской истории» Фульхерий Шартрский, клирик I крестового похода, дает яркий образ столицы империи, которую он посетил в 1097 году. Город описывается с точки зрения его диковин и богатств, и описание включает в себя замечание, что там находится около 20 000 евнухов[983]983
  Деяния Бога через франков 1.9. О замечаниях Фульхерия см. также Ciggaar (1996), 170.


[Закрыть]. Фульхерий считает евнухов отличительной чертой византийского общества, которая подчеркивает удивительную природу Константинополя и его богатство. Его отношение к ним, безусловно, ориенталистское, но тон его не враждебен. Действительно, Фульхерий известен преимущественно позитивным отношением к Византии и византийцам. Это резко контрастирует с представлением Одона Дёйльского о византийцах в его рассказе о II крестовом походе, так как одной из целей этого капеллана французского короля Людовика VII было предостеречь от греков и описать их злодеяния. Византийцев он описывает как льстецов, обманщиков и феминизированных существ. Можно было бы ожидать, что для достижения своей цели Одон использует негативную риторику и против евнухов, но его отношение к ним гораздо более неожиданно. Он вспоминает, как после прибытия французов в Константинополь в 1147 году византийский император Мануил I Комнин предоставил им хор клириков для празднования праздника святого Дионисия, – пение этого хора восхитило французов, поскольку в нем звучал характерный голос евнухов[984]984
  О паломничестве 4 26v, ed. Berry (1948), 68. Ciggaar (1996), 50–51, отмечает, что некоторые западные люди находили музыку Православной Церкви привлекательной.


[Закрыть]. Несмотря на такую высокую оценку евнухов-певчих, враждебное настроение автора всё же проявляется: доброта Мануила скрывала его истинные (враждебные) чувства к французам, и его коварная природа подчеркнута.

Таким образом, в глазах Запада евнухи могли быть важным символом Византии, и это не обязательно вызывало враждебные комментарии. Византийские евнухи могли производить впечатление на жителей Запада и вносить свой вклад в его ориенталистский образ Византии, который не был однозначно отрицательным. С другой стороны, евнухи могли становиться легкой мишенью для западной критики Византийской империи, и их предполагаемая женственность могла быть тем качеством, которое приписывалось византийским мужчинам вообще[985]985
  См., например, Carrier (2002), 61–62.


[Закрыть]. Всё зависело от цели авторов.