Текст книги "Гнездо"

– Мама? – повторила Мелоди.

– Вам надо поговорить с Лео, – наконец сказала Франси. – Уверена, он сможет вам все вернуть, как только уладит дела с Викторией. Я так понимаю, он продает почти все: квартиру, коллекцию. Ведь так, Джордж?

Джордж откашлялся, сложил пальцы домиком и прищурился, как будто в конференц-зал (где не было окон) вдруг пробился яркий луч солнца.

– Да, но, должен сказать, большая часть отойдет Виктории.

– Что значит «большая часть»?

– Почти все. Кое-что останется, он сможет продержаться какое-то время, пока не найдет работу. – Джордж замолчал, понимая, что сообщает еще одну дурную новость. – Как вы понимаете, Виктория могла все сильно осложнить, и уладить дело удалось только так.

– А страховка Лео? – спросила Мелоди. – Разве ему не причитаются какие-то выплаты?

– Да… ну, это еще одно непредвиденное осложнение. Похоже, Лео не оплатил довольно много счетов, включая страховку.

Джек помассировал виски, словно пытался унять мигрень.

– Дайте я подытожу. Почти все имущество Лео уйдет на то, чтобы оплатить избавление от Виктории, ее молчание, что угодно, а наши деньги уйдут официантке, потому что Лео облажался.

Джордж пожал плечами:

– Я бы сформулировал это более детально, но в целом – да.

– Матильда Родригес, – сказала Беа.

Джек и Мелоди в замешательстве посмотрели на нее.

– Ее так зовут, – нетерпеливо произнесла Беа. – По крайней мере, мог бы назвать официантку по имени.

– Ты что, мычишь? – спросил Джек, поворачиваясь к Мелоди.

– Что? – вздрогнула та.

Она и правда напевала с закрытым ртом. У нее была такая привычка, от нервов, когда она волновалась или беспокоилась. Она пыталась не думать об аварии.

– Прошу прощения, – произнесла она, ни к кому прямо не обращаясь.

– Бога ради, – сказала Беа, – не надо извиняться за то, что поешь.

– Это та песня из «Кошек», – сказал Джек. – Я сейчас заору.

– Прежде чем мы закончим, – вмешалась Франси, прекращая эту слишком знакомую ей перепалку, – я бы хотела поблагодарить Джорджа. Не буду вдаваться в частности, достаточно сказать, что устроить Лео в клинику, договориться о соглашении, сделать все необходимое – на местном уровне, – позаботиться обо всем, не дать истории попасть в газеты – все это было блестяще, и мы бы повели себя неправильно, если бы не отдали ему должное, не поблагодарили за эту действительно блестящую работу, за профессионализм, и так далее и так далее.

Она кивнула Джорджу, как монарх, выражающий признательность верноподданному.

– Нам повезло, – сказал Джордж, стараясь не смотреть на Беа, руки которой замерли. – Все сложилось в нашу пользу. И ваша мать права. Все могло бы пойти гораздо, гораздо хуже. Я бы положил это в папку «лучший сценарий из возможных».

– Видимо, у нас разная система классификации, – сказала Мелоди.

– Так лучше для нас всех. – Франси встала и надела пальто. Мелоди пришлось собраться, чтобы не потянуться потрогать богатую темно-синюю ткань. – Мы не хотим, чтобы об этом говорил весь Ист-Энд.

– Мне наплевать, о чем говорит Ист-Энд, – сказал Джек.

– Мне тоже, – добавила Беа, понимая, что встреча заканчивается и что она, возможно, была излишне молчалива.

Франси оборачивала вокруг шеи лавандовый шарф. Мелоди не сводила с нее глаз. Шарф был таким тонким и воздушным, что напомнил ей фрагмент из той детской книжки, которую она читала девочкам, когда они были маленькими, – о принцессе, у нее было платье, сотканное мотыльками из лунного света.

– Какой у тебя шарф, – сказала Мелоди. – Красивый.

– Спасибо.

Франси, казалось, удивилась. Она пощупала ткань, потом размотала шарф, сложила его аккуратным квадратиком и подтолкнула по столу к Мелоди.

– Вот, – сказала она. – Возьми.

– Правда? – Мелоди невольно затрепетала. У нее никогда не было ничего настолько изысканного. Он, наверное, дорогой. – Ты уверена?

– Уверена, – подтвердила Франси, довольная благодарностью, отразившейся на лице Мелоди. – Твой цвет. Немножко тебя оживит.

– Ты в последнее время говорила с Лео? – спросила у нее Беа.

Франси смотрела, как Мелоди оборачивает шарф вокруг шеи. Цвет был не ее, но смотрелось все равно неплохо. Она поманила Мелоди к себе и поправила концы шарфа, подоткнув их.

– Вот так, – сказала она. Повернулась к Беа. – Я с ним говорила на прошлой неделе. Коротко.

– Как он?

Франси пожала плечами:

– Он Лео. Голос у него был вполне нормальный, учитывая обстоятельства.

– Он понимает, что ты задумала? – спросил Джек. – Что твоя невероятная щедрость от нашего имени – это не подарок, а ссуда?

– Уверена, Лео не нужно говорить, чтобы он ответственно относился к деньгам; он не дурак.

Франси уже надевала перчатки.

– Но он Лео, – сказал Джек. – Он что, чудесным образом должен начать заботиться о том, что будет с нами?

– Мы должны дать ему шанс, – возразила Беа.

– Вы все с ума посходили, – констатировал Джек.

Голос у него был уже скорее усталый, чем злой.

Недолгое ощущение успеха из-за подаренного Мелоди шарфа покинуло Франси. Она сухо и коротко улыбнулась, ни на кого не глядя.

– Я прослежу, чтобы он с вами связался, как только вернется в город, – сказала Франси. – Это я сделать в состоянии.

– И что тогда? – спросил Джек.

Франси пожала плечами:

– Позовите его пообедать.

Глава пятая

Встреча в «Устричном баре» на Гранд Сентрал была назначена отчасти для удобства – на вокзал приходил поезд Мелоди, и он был как раз на полпути между центром, где жили Джек и Лео, и квартирой Беатрис на севере, – отчасти из ностальгии. В те редкие дни, когда Пламы привозили всех четверых детей в город, они всегда обедали в «Устричном баре», заказывая целые блюда устриц с экзотическими названиями – «Чинкотиг», «Эмеральд-коув», «Пемакид» – и дымящиеся миски устричного супа. Детям Пламов нравился обеденный зал, где толпился народ (они никогда там не садились), и упорядоченное удобство просторной стойки, место у которой не нужно было бронировать (там они всегда и сидели). Им нравились головокружительные арочные потолки, покрытые плиткой Гуаставино[15]15
  Рафаэль Гуаставино Морено (1842–1908) – испанский архитектор, эмигрировавший в США в 1881 году. Он изобрел технику создания самонесущих арок и сводов с использованием терракотовой плитки, уложенной «елочкой».


[Закрыть], и гирлянды белых светильников, делавшие зал сразу и роскошно романтическим, и слегка стерильным.

Мелоди пришла пораньше, чтобы перехватить братьев и сестру, прежде чем они усядутся за стойку. Она пошла на смелый шаг, заказала им столик в обеденном зале. Есть за стойкой ей надоело до тошноты; трудно поговорить, усевшись вчетвером в ряд, если только не занять крайние места, что удавалось редко. А сегодня им нужно было поговорить, к тому же она всегда хотела поесть в обеденном зале, сидя за столом, как делают цивилизованные ньюйоркцы. Но Лео опаздывал, а метрдотель соглашался сажать за стол только всех сразу. Кончилось все тем, что они оказались за стойкой и отослали официанта, заказав креветочные коктейли и кока-колу.

– Могли бы просто сказать, что нас трое, а потом подставить стул, когда придет Лео, – сказал Джек. – Если придет.

– Он придет, – сказала Беа.

– Ты с ним говорила? – спросил Джек.

– Нет, но он придет.

Мелоди мрачно открывала новую упаковку устричных крекеров. Метрдотель чуть голову ей не откусил, когда она спросила, не сохранит ли он за ними угловой столик.

– Мадам, – желчно ответил он, – приятного отдыха за стойкой.

– Ты с ним говорила? – обратился Джек к Мелоди.

– Я? – удивилась Мелоди. – Нет. Лео мне никогда не звонит.

– Я в пятницу получила от него имейл, – сказала Беа. – Но поскольку его еще нет, может быть, нам стоит обсудить, что сказать, когда Лео явится?

Они все поежились на стульях, с опаской глядя друг на друга.

– Ну, – начала Мелоди, – я…

– Продолжай, – подбодрила Беа.

– Я думаю, нам, конечно, надо убедиться, что с ним все в порядке, – запинаясь, произнесла Мелоди; она не привыкла быть первой.

Джек смотрел на нее с сомнением. Беа ободряюще улыбалась. Мелоди чуть выпрямилась.

– Думаю, надо спросить, как он себя чувствует. Выяснить, где он живет. Поддержать его.

Беа кивала на каждое слово Мелоди.

– Согласна, – сказала она.

– А потом? – с нажимом спросил Джек.

– А потом, я так понимаю, спросить его про Гнездо, – ответила Мелоди. – Не знаю. Как ты хочешь начать?

– Я хочу вручить ему счет и спросить, когда он его оплатит, – сказал Джек.

Беа развернулась на стуле лицом к Джеку:

– Ребят, у вас какие-то финансовые проблемы? у Уокера нет работы или что?

Джек раздраженно фыркнул.

– У Уокера есть работа. у Уокера всегда есть работа. Я бы хотел дать Уокеру возможность немного отдохнуть от работы. В конце-то концов. Допустим, на будущий год, как мы планировали – всегда планировали, – Уокер мог бы сократить практику, и мы бы больше времени проводили за городом…

Джек умолк. Ему было неловко говорить об этом с сестрами. Он хотел остаться с Лео один на один, чтобы Беа и Мелоди не вмешивались, и донести до него, что прежде всего нужно отдать долг.

– Я тоже волнуюсь, знаете ли, – сказала Мелоди. – Нам скоро платить за колледж. Вы не представляете, сколько это теперь стоит. А дом…

– Что с домом? – спросила Беа.

Мелоди не хотела говорить о доме, о совершенно безумной и неприемлемой идее Уолтера насчет дома.

– Он дорого обходится!

Беа махнула официанту, жестом попросила долить в стаканы.

– Похоже, нас всех от этого воротит, – сказала она, – но и Лео я тоже знаю. Если мы сегодня на него надавим… – Она пожала плечами и посмотрела на Мелоди и Джека. – Вы знаете, что я права. Он просто от нас сбежит.

– Не сможет он от нас вечно бегать, – возразил Джек.

– А что мы сделаем? – спросила Беа. – Выследим его? Взыщем по суду его несуществующую зарплату? Умолять будем?

– По-моему, Беа права, – кивнула Мелоди.

– С каких это пор с Лео можно по-хорошему? – спросил Джек. – С каких пор можно как-то заставить Лео не ставить Лео превыше всего?

– Люди меняются, – сказала Беа, открывая еще одну пачку устричных крекеров.

– Люди куда чаще остаются такими же, как были.

– Не могу понять, почему он не бился с Викторией за квартиру и все остальное, – сказала Мелоди. – Почему он не постарался хоть что-то сохранить.

– Не можешь? – Перед глазами Беа встала та ночь в приемном покое, лицо Лео, его зашитый подбородок, шепот и стоны по другую сторону занавески, плачущие родители в коридоре, мать, тихо опускающаяся на колени и перебирающая четки. – Я понимаю. И ты бы поняла, если бы ты там была.

Мелоди очень старательно вытаскивала ломтик лимона из стакана и не думала об официантке. Их не было в городе в те выходные, когда состоялась свадьба, и она все пропустила. Джек тоже все пропустил; он никогда не посещал семейные мероприятия. Мелоди должна была сосредоточить всю свою энергию на том, что было действительно важно: на дочерях, муже и доме.

– Бога ради, – сказал Джек. – Едва ли все сводится к этому. Происходит что-то еще.

Он складывал уголок бумажной скатерти в крошечные складки, как оригами.

– Мы же говорим о Лео. У него где-то припрятаны деньги. Я знаю.

– Что значит ты знаешь? – спросила Мелоди. – У тебя есть доказательства?

– Нет, но это единственный разумный вариант. Я нутром чую. Подумайте. С каких пор Лео стал бояться драки?

– Беа? А ты что думаешь?

– Я не знаю, – ответила Беа, хотя ей тоже приходила в голову эта мысль. – Как он мог бы это провернуть?

– Ой, ну есть способы, – сказал Джек. – На удивление легко.

Вокруг них кружил раздраженный официант. Они распотрошили кучу упаковок с устричными крекерами, и теперь вся стойка перед ними была усыпана пустыми целлофановыми обертками и крошками. Беа принялась собирать крошки в кучку и стряхивать их на тарелку с хлебом и маслом.

– Он не придет, – сказал Джек.

Беа проверила телефон.

– Он просто явится вовремя – для Лео.

И тут, словно на реплику, Беа увидела, как Мелоди выпрямилась, подняла левую руку и нервно взбила свою слишком светлую челку. Джек тоже выпрямил спину. Его челюсть выдвинулась вперед, как всегда, когда он уходил в оборону, но потом он встал, помахал, и, не успев обернуться, Беа ощутила руку на своем плече, знакомую тяжесть и тихое особенное пожатие, и ее сердце сплясало тустеп, быструю джигу облегчения, и она обернулась, посмотрела вверх – и вот он, Лео.

Глава шестая

В тот день, когда Лео ступил на порог Стефани, она сразу приспособила его к делу: перетаскивать примерно полкорда[16]16
  Корд – единица измерения объема дров. В США равен объему поленницы 4×8×4 фута (примерно 3,62 м³).


[Закрыть] дров, сложенного на заднем дворе, на кухонную веранду под брезент – на случай если буря на самом деле окажется такой страшной, как предсказывали прогнозы погоды. Пока Лео складывал дрова, у него загудел телефон. Перезванивал «клочок бумаги» – и надо же, голос на другом конце принадлежал старому знакомцу, дилеру по имени Рико. Они быстро обменялись любезностями и поспешно договорились встретиться на своем обычном месте – в машине Рико, припаркованной у Центрального парка, рядом с «Земляничными полями», – через три дня, прямо перед семейным обедом. Ничего серьезного, немножко травки, чтобы расслабиться; и, возможно, немного викодина. Может, он даже и не пойдет. Может, попробует сохранить ясную голову еще на несколько недель, поглядеть, как оно. Лео любил, когда есть выбор. Стефани выглянула из-за двери и попросила его принести немного дров в гостиную. Проходя по первому этажу, Лео восхищался тем, как она переделала дом, как сохранила все старое, но вместе с тем создала ощущение современности, привнесла свое.

У Стефани хватило прозорливости купить дом на исходе правления Джулиани[17]17
  Рудольф Джулиани (р. 1944) – американский политик, мэр Нью-Йорка в 1994–2001 годах.


[Закрыть], всего через несколько недель после 11 сентября, во время того, что оказалось одним из кратчайших периодов падения цен на недвижимость. Когда она переехала в квартал на «неправильной» стороне Флэтбуш-авеню, не на стороне Парк-Слоуп, все, включая Лео, посчитали, что она с ума сошла. В одном из домов на углу процветал наркопритон. На окнах ее дома стояли уродливые железные решетки. Дверь кухни, выходившая на неиспользуемую гниющую веранду, была наглухо заложена бетонными блоками. Но в тот день, когда она смотрела дом, она заметила, что дорожные рабочие сажают вдоль улицы, на «ее» стороне, вишневые деревья, а это, как она знала, означало, что в районе активное сообщество соседей. Под ее квартирой можно было сдавать неплохую на первом этаже. Да и сам размер дома – на одном первом этаже поместились бы три ее студии в Верхнем Вест-Сайде. Прогуливаясь в тот день по району, она насчитала три пары с колясками. Ее агентство было на подъеме, а она всегда жила скромно, откладывая все, что можно. Она заплатила, сколько просили.

– Когда у тебя завелся такой прекрасный вкус? – спросил Лео. – Где весь тот хлам из «Икеи», который я помогал тебе собирать?

– Не ты один вырос и начал зарабатывать, Лео. Я уже много лет как избавилась от той икеевской мебели.

Она вышла в гостиную из кухни, вытирая руки посудным полотенцем, радуясь, что может вместе с Лео восхищаться домом. Она любила свой дом; он был ее детищем.

– В итальянском стиле, да? – спросил Лео, рассматривая вычурный мраморный каминный портал.

На центральном медальоне была вырезана девушка. Ее лицо обрамляли мраморные кудри, нос был длинным и прямым, губы пухлыми, она смотрела в упор. Он провел большим пальцем по ее губам, ощутил острый край крошечной выбоины посередине нижней; из-за этого повреждения рот молодой женщины казался и изуродованным, и странно притягательным.

– Разве она не совершенство? – сказала Стефани. – На большинстве порталов, что я видела, вырезаны фрукты или цветы. Никогда не встречала лиц. Мне нравится думать, что она что-то значила для того, кто построил дом. Может, это его дочь или жена.

– Она мне кого-то напоминает.

– Мне тоже. Не могу понять кого.

– Сиськи у нее классные.

– Не пошли́.

Стефани знала, что Лео ее провоцирует.

– Прости.

Он подошел к огню и подкинул дров, посмотрел, как взметнулось пламя, когда он поворошил угли железной кочергой.

– У нее красивое декольте. Так лучше?

– Прекрати пялиться на грудь беззащитной Лилиан.

– Не говори, что ты дала ей имя, – сказал Лео, качая головой. – Прошу, скажи, что кто-то другой назвал ее Лилиан.

– Я назвала ее Лилиан. Мы иногда болтаем. Не трогай ее грудь.

– Не настолько я озабочен.

Он сел на один из диванов, стоявших у камина, осмотрел комнату, ища следы мужского присутствия.

– Платочка больше нет?

Стефани невольно улыбнулась. Платочком Лео прозвал одного из ее любовников, уже после себя, того, с кем она прожила недолго и кто однажды опрометчиво надел на книжную вечеринку бархатный пиджак с шелковым шейным платком.

– Его здесь уже много лет нет.

– Не хватило места для его домашних курток?

Она покачала головой.

– Мне правда нужно защищать человека, сто лет назад неудачно выбравшего наряд?

– Я помню еще летнюю соломенную шляпу.

– У тебя всегда была прекрасная память на то, что позволяло чувствовать собственное превосходство.

– Что мне сказать? Шляпы и шейные платки – это не мое.

– Тут мы похожи.

Лео снял промокшие ботинки и поставил их у камина, чтобы просохли. Положил ноги на кофейный столик. Стефани села напротив.

– Ты всегда умела их выбирать, – сказал Лео.

– Иногда попадались отличные.

– Например? – спросил Лео, откликаясь на легкий отзвук флирта в ее голосе.

– Уилл Пек.

– Пожарный?

– Да, пожарный. Он был замечательным. С ним было легко.

Лео это поразило. Он видел пожарного всего один раз, тот запомнился ему тем, что был подозрительно хорош собой и подтянут. Бывший морской пехотинец или что-то настолько же брутальное.

– Помимо физической силы, развитой в морской пехоте…

– Не будь таким снобом. Уилл интеллектуал, человек эпохи Возрождения.

– Эпохи Возрождения? – Лео не мог удержаться от насмешливого тона.

– Да. Он путешествовал. Читал. Готовил. Делал что-то своими руками.

– Что? Строгал? Нет, нет, я забыл, мы же в Бруклине. Вязал? Это он тебе связал этот свитер?

– Это вряд ли, – сказала Стефани. – Это свитер из итальянского кашемира.

Она указала на книжный стеллаж, стоявший вдоль противоположной стены, тот, изящный минимализм которого так восхитил Лео.

– Вот, это он построил.

– Хорошо, признаю, – сказал Лео. – Хороший стеллаж.

– Потрясающий стеллаж.

– Так почему его здесь нет, если он такой прекрасный?

– Может быть, потому, что его еще не выгнала из дома жена.

– Понял.

Он это заслужил. Он не мог отвести взгляд от стеллажа; приходилось признать, тот и правда был потрясающим.

– И он хотел другого. – Стефани на секунду замолчала, задумавшись о том, как хорошо было с Уиллом и как она в итоге не смогла сделать его счастливым. Она иногда встречала его с новой женой. Детей у них вроде бы пока не было. Она подняла глаза и подумала: «Лео!»

А потом: «Осторожнее!»

Снаружи усиливалась буря. На улицах было тихо, ни пешеходов, ни машин. Казалось, весь город сжался от непогоды. Огонь трещал, шипел и согревал комнату. Лео начал расслабляться впервые за несколько недель, по сути, впервые после аварии. Он скучал по Стефани, по тому, как легко с ней было, по ее надежному и успокаивающему присутствию. Она сидела напротив него в свете камина и лучилась здоровьем, благополучием и добросердечием.

– Поверить не могу, что ты продала свой бизнес, – сказал он.

– Поверить не могу, какой ты лицемер.

– Я не лицемер, я говорю по опыту. Мне не следовало продавать.

– Это сейчас ты так говоришь. Я помню те времена. Тебя страшно заводил чек на крупную сумму. И к тому же я не продала, это слияние. Моя жизнь станет намного проще. Жду не дождусь.

– Говорю тебе, – сказал Лео. – Для меня это было началом конца.

Стефани пожала плечами, взяла из вазы на столе клементин, стала его чистить.

– Мог бы остаться. Нэйтан хотел, чтобы ты ос-тался.

Нэйтан Чаудери был партнером Лео по «Спикизи Медиа». Работал за кулисами, управлял финансовой стороной – и остался после слияния; теперь он был финансовым директором всего конгломерата. С точки зрения Стефани, началом конца для Лео была не продажа «Спикизи», а «приобретение» Виктории и то, что последовало за этим, – то есть ничего.

Она до сих пор помнила день, когда Лео сказал ей, что планирует продажу, день, когда она зашла к нему на работу, в то время они пытались – и у них почти получалось – «просто дружить». В его кабинет вошла Виктория.

– Привет, – сказала она Лео, чуть подняв брови, с ровной и самодовольной улыбкой.

В этом одном «привет» Стефани услышала все. Интимную монотонность нижнего регистра в исполнении Виктории. Такое «привет» означало, что они проснулись утром в одной постели, наверное, у них от рук все еще пахнет друг другом. Это «привет» не было вопросительным, сдержанным или извиняющимся; оно метило территорию. Стефани и раньше слышала такое «привет», оно исходило из ее собственного глупо самоуверенного рта. После того как Лео продал «Спикизи» и женился на Виктории, он практически пропал с радаров. Последнее, что нужно было Стефани, – это его советы о жизни или о бизнесе.

– Тебе надо было мне позвонить, – сказал Лео.

– Зачем бы мне тебе звонить, Лео? Когда мы в последний раз разговаривали?

Стефани не собиралась повышать его самооценку, признаваясь, что она на самом деле звонила. Она оставила сообщение в его голосовой почте, и кто-то, назвавшийся «личной помощницей» Лео, ей перезвонил.

– А в чем именно вы ему помогаете? – спросила Стефани девушку, которой, судя по голосу, было лет шестнадцать. – У Лео есть работа?

– Лео работает над несколькими проектами, – сказала девушка.

Она говорила до смешного робко и нервничала. Стефани предположила, что она притворяется помощницей, чтобы установить личность всех женщин, звонивших Лео. Ну что ж, подумала Стефани, удачи.

– Что мне сказать Лео, по какому вы вопросу? – спросила девушка.

Стефани повесила трубку и больше не перезванивала.

– Я тебе звонил, – сказал Лео.

– До сегодняшнего дня? Два года назад.

– Быть не может.

– Два года.

– Господи, – сказал Лео. – Прости. – Он рассмеялся. – Если тебе от этого станет легче, я перестал быть интересным как раз года два назад.

– Начнем с того, что мне не было особенно тяжело, но спасибо.

Он нахмурился и посмотрел на нее, все так же недоверчиво и уязвленно.

– Два года? Серьезно?

– Серьезно, – сказала она.

– Тогда иди сюда и расскажи, чем ты вообще занималась, – сказал он, похлопывая рядом с собой по дивану.

Несколько часов спустя, когда они съели баранину, подбросили дров в огонь и Стефани посвятила его в последние новости и сплетни издательского мира, после того, как Лео убрал со стола, загрузил посудомойку (кое-как) и ополоснул кастрюли (еще хуже), он открыл еще бутылку каберне, а Стефани разложила по мискам мороженое, и они вернулись в гостиную.

– Тебе можно это пить? – спросила она, указывая на бокал.

– Технически, я так понимаю, нет, – сказал он. – Но у меня проблемы не с выпивкой. Ты же знаешь.

– Я ничего не знаю, Лео. Ты можешь и героином колоться. Вообще-то я что-то слышала про героин, было дело.

– Полная чушь, – возразил Лео. – Были ли излишества? Да. Сознаю ли я, что надо бы держаться подальше от спидов? Да. Но это, – он поднял бокал, – для меня не проблема.

– Так ты мне расскажешь, что случилось? Хочешь об этом говорить?

– Не особенно, – сказал Лео.

Он не был уверен, что именно дошло до Стефани и о чем она умалчивает. Джордж заверил его, что этот скелет надежно заперт в шкафу. Он заплатил состояние, чтобы заставить Викторию молчать, но он просто никому не верил. Стефани помолчала, позволяя тишине набрать разбег. На окне, выходившем на улицу, скопился снег, с перил соседнего магазина свисала ненадежная толща дюймов в шесть. По заснеженной улице проползла одинокая машина, ее слегка заносило. Стефани слышала, как в соседнем дворе визжат и смеются дети. Их отец кричал: «Не ешьте снег! Он грязный!»

– Нам не обязательно это обсуждать, Лео, но я умею хранить тайны.

Перед ним один за другим всплывали образы той ночи: визг тормозов, острота соленого воздуха, удивительно нелепый голос Марвина Гэя, доносящийся из колонок ударившего их внедорожника, убеждавший их «не останавливаться». Лео задумался, надо ли об этом говорить. В клинике он даже не пытался. Интересно, что скажет Стефани, если он просто выложит ей все, здесь и сейчас. Когда-то они все друг другу рассказывали, или – мысленно поправил он себя – она рассказывала ему все, а он рассказывал ей то, что ей, по его мнению, нужно было знать. Вышло не очень хорошо.

– Лео?

Лео не понимал, как вообще начать об этом говорить. Он посмотрел на резное лицо на мраморе каминного портала и понял, отчего оно ему знакомо: волна волос, тонкий аристократический нос, оценивающий взгляд.

– Она похожа на Беа, – сказал он.

– Кто?

– Лилиан. Твоя каменная подружка. Она похожа на Беа.

– Беа, – простонала Стефани, закрыв глаза.

– Она ничего так. Беа.

– Нет, дело не в этом. Она мне несколько раз звонила, а я от нее бегаю. Что-то по поводу ее новой работы.

– Господи. Только не роман.

– Нет, нет, нет. Я ей давным-давно сказала, что больше не стану читать этот роман. Вообще-то я ей сказала, чтобы она искала другого агента. Она оставила мне сообщение про какой-то новый проект… но я просто не могу.

Стефани встала и собрала пустые миски из-под мороженого; умиротворение было нарушено.

– Это одна из многих причин, по которым я рада, что стану частью большой организации, – сказала она. – Ужасно чувствовать себя ответственной за бывшие таланты. Слишком расстраиваешься. Я могу передать ее кому-то, кто ее без всяких угрызений зарежет.

Мысль о том, что Беа зарежет какой-то безымянный ассистент, вызвала у Лео неожиданную печаль. Он не удивился, когда ее первые рассказы оказались чем-то вроде аномалии, вызванной юностью и бесстрашием (благодаря ему), но теперь она, судя по всему, исписалась. А ведь она была первым заметным клиентом Стефани, благодаря ей очень юную Стефани принимали всерьез редакторы и обозреватели. Ему не хотелось представлять, как Беа вынуждена будет всю оставшуюся жизнь работать с Полом Андервудом в каком-то литературном журнале и жить в одиночестве в своей квартирке на севере. О брате и сестрах тяжело было думать по разным причинам, так что он этого и не делал. Сейчас казалось, что его мыслям некуда устремиться, всюду были противопехотные мины – сожаление, злость или чувство вины.

– Ты прав, – сказала Стефани, остановившись и посмотрев на портал. – Она правда похожа на Беа. Черт.

– Не уходи, – сказал Лео.

– Я только на кухню.

– Останься, – сказал он.

Ему не понравилось, как прозвучал его голос, как он чуть-чуть дрогнул. И очень не понравилось, как внезапно, стремительно участился его пульс, что до сих пор бывало связано с определенным классом стимуляторов, а не с гостиной в Бруклине, Стефани и камином.

– Сейчас вернусь, – сказала Стефани.

Лео, казалось, слегка побледнел, и на мгновение вид у него сделался потерянный, почти испуганный; это ее встревожило.

– Лео?

– Все хорошо. – Он помотал головой и встал. – Это твоя старая вертушка?

– Да, – сказала она. – Поставь что-нибудь. Я просто сполосну их.

Из кухни Стефани слышала, как Лео роется в ее пластинках. Он крикнул:

– В музыке ты по-прежнему ничего не смыслишь!

– Музыка у меня, как у всех в Америке, в компьютере. Это старье. Я просто достала вертушку из подвала пару месяцев назад.

Лео зачитывал обложки альбомов:

– Синди Лопер, Пэт Бенатар, Хью Льюис, Пола Абдул? Это какое-то адское MTV, программа «Где они сейчас?».

– Скорее, «Угадайте, кто вступил в клуб „Коламбия Рекордс“ в восемнадцать».

Лео слегка поморщился, услышав о «Коламбии Рекордс». Отмахнулся.

– А, вот, – сказал он.

Стефани услышала, как закрутился проигрыватель и знакомое потрескивание, когда игла вошла в дорожку. Потом раздались первые, пугающе дисгармоничные ноты фортепьяно, и комнату заполнил вязкий, рокочущий голос Тома Уэйтса: «Пианино напилось, мой галстук спит».

Стефани не слышала эту песню много лет. Наверное, с тех пор, когда они с Лео были вместе. Альбом, скорее всего, принадлежал ему. Он будил ее в похмельное утро (их было много; почти все), напевая эту песню. Подтаскивал ее, сонную, к себе, обнимал, упирался привставшим членом ей в спину. Она вяло пыталась зарыться обратно в постель, цепляясь за сон и ощущение обнимающих ее рук, такое спокойное.

– От тебя воняет, – стонала она, изображая куда больше раздражения, чем чувствовала; она, в общем, и не возражала против его несвежего дыхания. – Пахнешь, как мой дядя Хауи после ночи в баре.

Он напевал ей на ухо надтреснутым от виски голосом: «Пианино напилось, а не я, не я, не я».

Стефани начала перемывать сковородку, которую Лео бросил на столе с жирной пленкой, пытаясь примириться с тем, что Лео у нее в гостиной, тот Лео, с которым она последний раз виделась почти два года назад, как-то вечером, и он был с Викторией; казалось, они оба под кайфом. Этот Лео был тоньше и, несмотря на то, что она слышала (и иногда наблюдала) – несколько лет активной ночной жизни, проблемы в браке и дебоши, – почему-то выглядел моложе. Он был тише, спокойнее. Такой же смешной. Такой же хваткий. Такой же красивый.

Она покачала головой. Она не собирается, совершенно точно не собирается снова втягиваться в орбиту Лео. Вообще лучше установить какие-то внятные твердые условия, на которых он может остаться. И еще надо сходить наверх и постелить на раскладном диване в кабинете.

А потом Лео вдруг оказался у нее за спиной. Положил ей руку на плечо.

– Хочешь, потанцуем?

Она рассмеялась.

– Нет, – ответила она. – Я совершенно точно не хочу с тобой танцевать. И еще: ты ужасно моешь посуду. Только посмотри.

– Я серьезно, – сказал он.

Он вынул ее руки из мыльной воды.

– Лео, – она была тверда, – я ясно выразилась.

Она держала оборону, но он услышал в ее голосе что-то новое, какое-то мимолетное колебание.

Он придвинулся ближе.

– Ты сказала: не трахаться. Я уважаю требование не трахаться.

Лео был полностью на ней сосредоточен. Желание было физическим, да (двенадцать недель воздержания, не считая пары быстрых моментов с помощницей терапевта в тренажерном зале клиники), но еще он помнил, как ему это нравилось – пробиваться сквозь ее защиту, раскрывать ее, как устрицу. Он давно об этом не думал, о том, какое наслаждение видеть, как ее стальной скелет слегка подается, слышать, как у нее перехватывает дыхание. Как хорошо побеждать. К черту пожарного.

Она вздохнула и посмотрела ему за спину, в окно, выходившее в бруклинскую ночь, на снежинки, бешено вращавшиеся в луче фонаря на кухонной веранде. Руки у нее были мокрые и холодные, тепло пальцев Лео на ее запястьях сбивало с толку.

Лео не мог понять, что за выражение у нее на лице. Сожаление? Надежда? Поражение? Желания он пока не видел, но помнил, как его вызвать.

– Стеф? – позвал он.

Она слегка улыбнулась, но улыбка была невеселой.

– Правда, Лео, – тихо сказала она, почти умоляюще. – Я счастлива.

Он стоял достаточно близко, чтобы зарыться лицом ей в шею и вдохнуть запах ее кожи, всегдашний, чуть отдающий хлоркой, из-за чего ему казалось, что он может поплыть в ней, уверенно и легко. Так они простояли какое-то время. Он чувствовал, как его колотящийся пульс постепенно замедляется, подстраиваясь под надежный ритм ее ровно бьющегося сердца. Он отстранился, чтобы взглянуть на нее. Провел большим пальцем по ее нижней губе, так же, как раньше по мраморному барельефу, только на этот раз губа подалась.