Текст книги "Простой план"

11

Прежде чем выехать, я вытащил из машины пистолет и спрятал его в гараже. Мне не хотелось, чтобы при разговоре с полицией он находился при мне.

Дождь все еще моросил, но, судя по всему, должен был вскоре прекратиться. Небо заметно просветлело; воздух стал прохладнее. Поля вдоль дороги приобрели пеструю окраску, в которой смешались белый и коричневый тона.

Ашенвиль гудел. Две передвижные телестанции – с одиннадцатого и двадцать четвертого каналов – заняли площадь перед ратушей. У входа в здание выстроились в ряд полицейские машины. Улицу наводнили толпы зевак.

Я припарковал свой фургон чуть поодаль.

На лестнице у входа в ратушу стоял полицейский, который поначалу не хотел меня пропускать. Потом приоткрылась одна из дверей – наружу высунулся низенький пухлый человечек.

– Вы – Хэнк Митчелл? – спросил он.

– Да.

Он протянул мне руку, и я, поднявшись по лестнице, пожал ее.

– Я – шериф Маккеллрой, – представился он. – Мы только что говорили с вами по телефону.

Он провел меня внутрь. Очень маленького роста, он шел впереди, чуть вразвалку. У него было бледное, одутловатое лицо и короткие блеклые волосы, от которых исходил сильный запах тоника, как будто он только что вышел из парикмахерской.

Офис Карла заполнили полицейские. Все суетились и казались крайне озабоченными, словно находились в страшной запарке. Никто даже не взглянул на меня, когда мы вошли. В одном из полицейских я узнал помощника шерифа, с которым встречался после инцидента с Джекобом. Это был тот самый «сельский парнишка», который привозил ко мне домой Мэри-Бет. Сейчас он сидел за столом Линды и говорил с кем-то по телефону.

– Коллинз! – гаркнул шериф Маккеллрой. – Оформи показания мистера Митчелла.

Один из полицейских шагнул мне навстречу. Это был высокий мужчина, с виду постарше Маккеллроя, с вытянутым серым лицом и сигаретой в зубах. Он вывел меня обратно в коридор, где было поспокойнее.

При мысли о том, что придется делать заявление для полиции, я занервничал, но процедура эта оказалась на редкость безобидной. Я лишь пересказал свою историю, и полицейский аккуратно записал ее. Не было ни допроса, ни третьей степени устрашения. Собеседник мой, казалось, даже не проявил интереса к моему сообщению.

Я вернулся к событиям трехмесячной давности, начав свой рассказ с эпизода конца декабря. Я рассказал о том, что слышал рев самолета в районе заповедника, и упомянул об этом в разговоре с Карлом, который предположил, что тревога эта ложная, поскольку никаких сведений о пропавшем самолете не поступало.

– Я и думать об этом забыл, – сказал я, – когда вдруг вчера, в конце рабочего дня, мне позвонил Карл. Он сообщил, что у него в офисе находится сотрудник ФБР, который ищет пропавший самолет.

– Это и был агент Бакстер? – спросил Коллинз.

– Совершенно верно. Нил Бакстер. Коллинз записал мои показания.

– Он вам сказал, почему занимается поисками самолета?

– Он сказал, что на нем скрылся преступник.

– Преступник?

– Да, которого разыскивает ФБР.

– Он не назвал его имя?

Я покачал головой.

– Я спросил, но они мне не сказали.

– Они?

– Да, он и Карл.

– Так, выходит, офицер Дженкинс знал?

– Думаю, что да. По крайней мере, мне так показалось.

Он и это нацарапал в своем блокноте. Потом открыл чистую страничку.

– Вы встречались с ними сегодня утром?

– Да. Мы собирались часов в девять отправиться на поиски самолета, но перед самым выездом позвонила моя жена и сказала, что дочери нездоровится. Так что мне пришлось вернуться домой.

– И больше вы не видели ни офицера Дженкинса, ни агента Бакстера?

– Нет. Они уехали, а я отправился домой.

Коллинз пролистал свой блокнот, перечитывая сделанные записи. Подчеркнув несколько строчек, он захлопнул блокнот и встал.

– Вы можете мне сказать, в чем, собственно, дело? – спросил я.

– А вы разве не слышали?

– Только то, что Карл убит.

– Его застрелил тот человек, который разыскивал самолет.

– Агент Бакстер?

– Совершенно верно.

– Но почему?

Коллинз пожал плечами.

– Мы знаем только то, что сообщили нам вы и миссис Дженкинс: офицер Дженкинс выехал из города вместе с Бакстером примерно в девять пятнадцать. Около одиннадцати утра миссис Дженкинс выглянула из окна приемной и увидела, как к ратуше подъезжает Бакстер – один, в машине ее мужа. Он припарковал грузовичок на противоположной стороне улицы, пересел в свой автомобиль и уехал. Она позвонила домой, предположив, что муж остался там, но телефон молчал, и она решила сама съездить к заповеднику и выяснить, в чем дело. Подъехав к парку, она увидела следы на снегу и просто пошла по ним. Следы тянулись на расстоянии с полмили и вывели ее к месту крушения маленького самолета. Там-то она и обнаружила тело своего мужа.

– Линда сама нашла его? – ужаснувшись, спросил я.

Коллинз кивнул.

– Она бегом вернулась к машине и вызвала нас по радио.

– Но зачем ему понадобилось убивать Карла?

Полицейский, похоже, задумался. Он медленно опустил ручку в нагрудный карман рубашки.

– В разговоре с вами Бакстер не упоминал о пропавших деньгах?

– Нет. – Я покачал головой. – Ничего подобного он не говорил.

– Миссис Дженкинс утверждает, будто ее мужу он сказал, что на борту самолета сокрыты четыре миллиона долларов.

– Четыре миллиона? – Я недоверчиво посмотрел на него.

– Да, так она говорит.

– Выходит, он убил Карла из-за денег?

– Мы не уверены в этом: Бакстер ведь мог и солгать. Он говорил, что это деньги, похищенные в июле прошлого года при нападении на бронемашину в Чикаго, но в нашей картотеке такое ограбление не числится. Нам известно лишь то, что убийство это так или иначе связано с самолетом. Все остальное – лишь догадки.

Коллинз оставил меня, отправившись с докладом к шерифу Маккеллрою. Я сомневался в том, что мне уже можно было уходить – ведь шериф говорил, что мне придется просмотреть какие-то фотографии, чтобы опознать машину Вернона, – так что я решил остаться. В приемную Карла занесли несколько складных стульев, и я, взяв один, сел у окна. «Сельский парнишка», завидев меня, кивнул головой, а больше, похоже, никому до меня не было никакого дела. Кто-то принес радиоприемник, настроенный на полицейскую волну, и он шипел и трещал в углу. На стене висела большая карта нашего округа – время от времени шериф Маккеллрой подходил к ней и вычерчивал какие-то линии.

Я знал, что они охотятся за Верноном, пытаются напасть на его след.

А на улице толпа продолжала расти. К ратуше подъезжали все новые и новые машины. Обе бригады с телевидения записывали первые интервью: одиннадцатый канал – с полицейским штата; двадцать четвертый – с Сайрусом Сталом, восьмидесятилетним майором из Ашенвиля. Погода прояснилась, и город приобретал праздничный вид. Жители собирались группками, вели беседы. Какие-то ребятишки вытащили свои велосипеды и гоняли взад-вперед по улице. Малыши подбирались к припаркованным полицейским машинам и, приподнимаясь на цыпочки, заглядывали в окна.

Дождь прекратился, налетел порывистый северный ветер, который свирепо трепал флаг над ратушей, заставляя дрожать алюминиевый флагшток, и его пустоты разносили эхо, напоминавшее отдаленные удары колокола. Флаг был приспущен в знак скорби по кончине Карла.

Я просидел уже около часа, уставившись в окно, когда вдруг в приемную словно ворвался вихрь, и все пришло в движение.

– Где Митчелл? – донесся до меня крик шерифа. – Он еще не уехал домой?

Я обернулся и увидел, как один из помощников указывает на меня.

– Да здесь он.

Коллинз и «сельский парнишка», подхватив свои фуражки и куртки, стремительно направились к двери. Все кругом как будто разом заговорили, но я так и не смог разобрать, о чем идет речь.

– Коллинз, – заорал шериф Маккеллрой. – Дорогуша. Бери с собой мистера Митчелла. Пусть он опознает тело.

– Тело? – переспросил я.

– Вы не против? – обратился ко мне шериф через всю комнату. – Вы нам очень поможете.

– А что вы имеете в виду?

– Мы взяли парня, который, судя по вашим описаниям, очень похож на Бакстера, но нам нужно провести официальное опознание. – Он указал на Коллинза и «сельского парнишку», которые ждали в дверях. – Они отвезут вас, – добавил он.

Я подхватил куртку и направился к двери, но на полпути остановился.

– Вы не возражаете, если я позвоню жене? – спросил я Маккеллроя. – Просто чтобы она знала, где я нахожусь.

– Конечно. – Он с пониманием посмотрел на меня. Потом приказал помощнику освободить стол Линды и предложил мне пересесть туда.

Я поднял трубку и набрал номер домашнего телефона.

У Линды на столе стояла фотография, на которой она была снята с Карлом. Я отвернулся к окну, успев, правда, подумать о том, где она сейчас находится. «Наверное, дома», – предположил я. Линда уже никогда не забудет того, что увидела сегодня утром: ее муж, мертвый, лежит на снегу – от этой мысли на душе стало мерзко, на сердце словно лег камень.

Как и утром, Сара тут же сняла трубку.

– Это я. Звоню тебе из полиции.

– Все в порядке?

– Карл мертв. Тот парень из ФБР застрелил его.

– Я знаю, – сказала она. – Слышала по радио.

– Но, похоже, его поймали. Сейчас меня везут на опознание.

– Куда?

– Не знаю. Мне кажется, он тоже мертв.

– Мертв?

– Сказали, что будет опознание тела.

– Они его убили?

– Точно не знаю. Но похоже, что да.

– О, Хэнк, – прошептала она. – Это же здорово.

– Сара, – выпалил я, – я в полицейском участке. – И огляделся по сторонам, проверяя, не слушает ли кто-нибудь наш разговор. Коллинз и «сельский парнишка» стояли у двери с фуражками в руках. Оба смотрели на меня, ожидая, пока я закончу.

Сара замолчала. Я расслышал звуки радио, звонкий голос диктора, возвещавший о какой-то распродаже.

– Ты еще не знаешь, когда вернешься домой? – спросила она.

– Думаю, что не очень скоро.

– Я испытываю такое облегчение, Хэнк. Я так счастлива.

– Сара…

– Сегодня вечером мы отметим это событие. Ведь мы вступаем в новую жизнь.

– Мне пора, Сара. Поговорим, когда я вернусь домой.

И я положил трубку.

«Сельский парнишка» сел за руль, я – рядом с ним, на переднее сиденье. Коллинз устроился сзади. На высокой скорости, с включенной мигалкой, мы выехали из города, следуя на юг. Температура падала, дороги постепенно сковывало льдом. Воздух стал почти прозрачным, и окрестности приобрели отчетливые очертания. Время от времени в стремительно несущихся над нами облаках проступали голубые клочья неба.

– Шериф Маккеллрой говорил про какое-то тело, я правильно понял? – спросил я «сельского парнишку».

Тот кивнул.

– Совершенно верно.

– Выходит, Бакстер мертв?

– Мертвее не бывает, – откликнулся с заднего сиденья Коллинз. В голосе его звучали торжествующие нотки. – Изрешечен пулями.

– Перфорирован, – подхватил «сельский парнишка».

– Как сито.

И оба усмехнулись. Вид у них был возбужденный, как у мальчишек на охоте.

– Его укокошили под Эпплтоном, – сказал Коллинз, – у выезда на скоростную автомагистраль. Он наткнулся на дорожный патруль, одному полицейскому прострелил ногу, и тогда второй прихлопнул его.

– Четырьмя выстрелами, – добавил «сельский парнишка».

– Тремя в грудь и одним в голову.

«Сельский парнишка» покосился на меня.

– Вас это не смущает? – с внезапной серьезностью спросил он.

– Смущает? Меня?

– Вам ведь придется опознавать труп. Это и кровь, и все прочее.

– Черепные ранения – весьма мерзкое зрелище, – сказал Коллинз. – Будет лучше, если вы не станете разглядывать его чересчур внимательно. Попытайтесь представить себе, что перед вами обыкновенный кусок мяса или что вы смотрите на груду земли…

«Сельский парнишка» перебил его.

– У него брата застрелили, – быстро произнес он. Коллинз притих.

– Помнишь ту историю, что случилась пару месяцев тому назад? Как один парень вернулся домой и застал свою жену в постели с хозяином дома? И свихнулся от ревности.

– Так это был ваш брат? – спросил у меня Коллинз. – Тот, что играл на скачках?

«Сельский парнишка» покачал головой.

– Нет, его брат – это другой парень. Его застрелили, когда он бросился на помощь.

Я чувствовал, как бодрое настроение моих спутников сменяется унынием. У меня даже возникло ощущение, будто мы въехали в полосу сумерек. «Сельский парнишка» наклонился вперед и включил обогреватель. Поток теплого воздуха хлынул мне в лицо.

– Прошу прощения, мистер Митчелл, – сказал Коллинз. – Я не знал.

Я понимающе кивнул.

– Все в порядке.

– А как тот пес? – спросил «сельский парнишка». Он взглянул в зеркальце заднего вида и обратился к своему коллеге: – У его брата был отличный пес. Мистер Митчелл взял его к себе.

– Какой породы? – поинтересовался Коллинз. Оба полицейских, похоже, пытались вернуть себе былое расположение духа.

– Да дворняга, – ответил я. – Помесь немецкой овчарки с водолазом. Но мне пришлось пристрелить его.

Никто не произнес ни слова. «Сельский парнишка» взялся настраивать радио.

– Он тяжело переживал отсутствие брата. Стал злым. Покусал мою жену.

– С собаками это бывает, – сочувственно произнес Коллинз. – Они привязываются к своим хозяевам. И тоскуют так же, как и мы.

Остаток пути мы проехали молча. «Сельский парнишка» сосредоточился на дороге. Коллинз курил. Я сидел, уставившись в окно.

Вернон был убит у дорожной заставы, у въезда на скоростную автомагистраль севернее Эпплтона. Когда он подъехал к пропускному окошку, чтобы взять билет, его автомобиль, заскользив по обледенелому шоссе, задел бампер стоявшей впереди машины. Двое дежурных полицейских, завидев аварию, поспешили на помощь. Если бы Вернону не изменила выдержка, он вполне мог бы избежать стычки с полицией и благополучно скрыться. Свой голубой автомобиль он уже успел поменять на красный, надел теплую куртку и шерстяную шапку, скрывшую его короткую стрижку, и теперь вовсе не походил на того человека, которого караулила дорожная полиция. Но при виде приближающихся полицейских он выскочил из машины и выхватил пистолет.

Нам не сразу удалось подобраться к месту происшествия. Выезд на шоссе был заблокирован, дорожный патруль разворачивал прибывающий транспорт, направляя его на примыкающие к шоссе дороги. Пять или шесть полицейских машин окружали маленький пятачок на шоссе. При нас, мигая сигнальными лампами, отъехала карета «скорой помощи».

У дорожной заставы располагались лишь пара газозаправочных станций, скромная закусочная и магазинчик. Местность здесь была сельская, скучная и безликая.

Мы остановились у обочины, вышли из машины и направились к пропускному пункту. Машина Вернона – вишневая «тойота» с откидывающимся верхом – стояла тут же; дверца водителя так и осталась распахнутой. Участок шоссе вокруг машины был обнесен ярко-желтой лентой. Повсюду стояли полицейские, но все, похоже, пребывали в бездействии. Автомобиль, в который врезался Вернон, уже отогнали.

Я разглядел лежавшее возле «тойоты» тело. Оно было накрыто серебристой простыней.

Мы нырнули под ленту и, прорезав толпу полицейских, подошли к телу. «Сельский парнишка», увлекая меня за собой, присел на корточки и откинул простыню.

– Это он? – спросил стоявший сзади нас Коллинз.

Да, это был Вернон. Убитый выстрелом в голову. Чуть повыше уха я разглядел дырочку от пули – черную отметину размером не больше десятицентовика. Кровь была повсюду – на простыне, на мостовой, на лице Вернона, даже на его зубах. Глаза его были широко открыты, словно от удивления, и смотрели прямо в небо. Я с трудом поборол желание протянуть руку и закрыть их.

– Да, – сказал я. – Это тот самый парень. «Сельский парнишка» задернул простыню, и мы поднялись на ноги.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он и взял меня под локоть, уводя от трупа.

– Со мной все в порядке, – ответил я и вдруг, к своему удивлению, почувствовал, как на лице моем появляется ухмылка. Усилием воли я заставил себя сдержаться, стискивая зубы и напрягая челюсти. Всему виной оказалось неимоверное облегчение, которое я испытал; оно затмило грусть по поводу смерти Карла, заставило по-иному взглянуть на нее, принять как должное, как своего рода плату за обладание мешком сокровищ. Впервые за последние несколько месяцев я почувствовал себя в полной безопасности. Сара была права: случившееся нам оказалось на руку, последняя нить, связывающая нас с деньгами, разорвалась. Все, кто в той или иной степени имел отношение к этой истории, были мертвы: Вернон и его брат, Карл, Лу, Ненси, Джекоб, Сонни, Педерсон. Все.

И деньги отныне принадлежали нам одним.

Коллинз отправился докладывать по радио шерифу Маккеллрою, что я опознал тело, а «сельский парнишка» тем временем завязал беседу с одним из полицейских. Я решил вернуться в машину – становилось холодно, и мне захотелось присесть, – но вдруг передумал и остался на месте происшествия. Мне было интересно узнать, найден ли мешок с деньгами, и я подумал, что, слоняясь среди полицейских, смогу раздобыть какую-нибудь информацию. Я подошел к пропускному пункту и остановился, с невозмутимым видом засунув руки в карманы.

Рыжеволосый полицейский начал производить фотосъемку. Откинув простыню, он сфотографировал труп. Затем «тойоту», кабинку пропускного пункта, кровь на мостовой – все с разных углов. Хотя погода и прояснялась, день все-таки был довольно хмурым, и фотографировать пришлось со вспышкой. Трескотня фотоаппарата не утихала ни на секунду, вспышки света были подобны пляшущим в зеркале солнечным зайчикам.

Через несколько минут в желтом фургоне подкатила команда репортеров. «КАНАЛ 13» – было выведено на кузове большими красными буквами, а чуть ниже – черными – «РЕПОРТАЖИ С КОЛЕС». Вооружившись видеокамерами, репортеры начали съемки. Они попытались подобраться поближе к телу Вернона, но один из полицейских приказал им отойти.

Вслед за фургоном прибыл темно-коричневый автомобиль, и из него вышли двое мужчин. Лишь только завидев их, я сразу догадался, что они из ФБР. Они были очень похожи на Вернона – высокие и худые, коротко подстриженные и без шапок. Оба – в расстегнутых пальто, из-под которых выглядывали темные костюмы и неброской расцветки галстуки. На ногах у них были черные ботинки, руки – в черных кожаных перчатках. И во всем – в походке, жестах, проскальзывавших в разговоре с полицейскими, – чувствовалась та же спокойная уверенность профессионалов, точный расчет и хладнокровие, которые Вернон так успешно имитировал при нашей первой встрече. И вновь я поддался этой магии: грудь сдавило, сердце учащенно забилось, по спине заструились первые ручейки пота.

Жуткий страх при мысли о том, что я мог упустить что-то из виду, оставив какую-либо улику, безошибочно подтверждавшую мою связь с преступлением, расползался по телу, сковывая мышцы. Я с содроганием подумал о том, что если меня вдруг арестуют, то сделают это именно эти двое.

Я видел, как они подошли к телу Вернона и опустились возле него на корточки. Откинув простыню, они начали шарить по его карманам. Один из агентов, взяв Вернона за подбородок, стал крутить его голову, словно изучая лицо. Закончив осмотр, он вытер руки концом простыни и, обращаясь к своему коллеге, что-то пробормотал. Тот покачал головой.

Отойдя от тела Вернона, они приступили к осмотру «тойоты», потом коротко побеседовали с одним из полицейских. Через минуту тот позвал «сельского парнишку» и представил его агентам. Они о чем-то поговорили с ним, и «сельский парнишка», повернувшись, указал в мою сторону.

– Мистер Митчелл? – окликнул меня один из агентов, направляясь ко мне. – Хэнк Митчелл?

– Да? – отозвался я и шагнул ему навстречу. – Я Хэнк Митчелл.

Он полез в карман пальто и достал бумажник. Открыв его, он показал мне свое удостоверение. Жест этот вызвал во мне тревожное чувство – как будто меня уже арестовывали.

– Я – агент Ренкинс, – представился он. – Из Федерального бюро расследований.

Я кивнул, не отводя взгляда от его удостоверения.

– Мы с моим коллегой хотели бы попросить вас вернуться с нами в город, чтобы вы могли подробно рассказать все, что вам известно об этом деле.

– Я уже дал показания полиции, – сказал я. – Разве нельзя взять у них мое заявление?

– Мы бы предпочли сами выслушать вас. Вам ведь не составит труда оказать нам такую любезность? – И он одарил меня фальшивой улыбкой из арсенала Вернона.

Я не ответил, понимая лишь одно: выбора у меня нет. К нам подошел другой агент. Под мышкой он держал пластиковый мешок для мусора.

– Наша машина стоит там. – Ренкинс указал мне место стоянки. Я развернулся и отправился следом за ним.

Я сидел сзади. Ренкинс был за рулем, а его коллега, агент Фремонт, сидел рядом с ним. Со спины оба они выглядели как братья-близнецы: у них были одной ширины плечи, головы возвышались над спинками сидений на одном уровне, и короткие темные волосы одинаково ровно окутывали их круглые черепа.

Я отметил лишь одно различие между ними, но весьма существенное: уши Фремонта были слишком большими для его головы. Всю дорогу я не мог оторвать от них взгляда; это были огромные изогнутые раковины, с виду очень жесткие и на удивление белые.

Не знаю почему, но из-за этих ушей я проникся симпатией к их обладателю. Я подумал о том, что в детстве его, наверное, дразнили из-за них, и мне сразу вспомнились детские годы Джекоба, когда его полнота была предметом всеобщих насмешек. Я почувствовал прилив жалости к агенту Фремонту.

Путешествие на заднем сиденье автомобиля агента Ренкинса вызвало у меня совершенно иные ощущения в сравнении с тем, как я себя чувствовал, сидя на переднем сиденье патрульной машины. С виду это был обычный автомобиль, какой можно приобрести у любого торговца – черный виниловый интерьер, маленькие пепельницы на дверцах, дешевая приборная панель, – но, сидя сзади, в одиночестве, я сам себе напоминал арестованного. В патрульной машине меня такие мысли не посещали.

Мы ехали в сторону Ашенвиля, и я по дороге рассказывал им свою историю. Магнитофон был включен и записывал мои показания, но агенты, казалось, не проявляли большого интереса к моему рассказу. Они не задавали мне никаких вопросов и даже не оглядывались назад, когда я делал паузы, не кивали головой, поощряя мои откровения. С абсолютно невозмутимым видом они сидели, уставившись вперед, на дорогу. Мы следовали тем же маршрутом, что и утром с Коллинзом и «сельским парнишкой», проезжали те же указатели, дома, фермы. Единственная разница состояла в том, что сейчас воздух был прозрачным и сухим. Солнце, совершая свое медленное шествие по небосклону к западу, ярким огнем высвечивало крыши домов.

По мере того как я говорил, мне в голову пришла мысль о том, что молчание агентов могло означать одно из двух: либо они уже ознакомились с моими показаниями и нашли их вполне убедительными, так что теперь выслушивали меня, дабы соблюсти все формальности; или же им удалось обнаружить на месте преступления какую-то убийственную улику, которая перечеркивала все, что я сочинил, и теперь они лишь ждали, пока я закончу свой рассказ, милостиво предоставляя мне возможность увязнуть поглубже в собственной лжи, чтобы потом наконец разоблачить меня как вора, лгуна и убийцу. Чем ближе был конец моей сказки, тем неторопливее становилась моя речь, все чаще и длиннее паузы; я начал повторяться, со страхом думая только о том, какой альтернативе мне придется противостоять.

Как я ни тянул время, рассказ мой подошел к концу.

Фремонт нажал на кнопку, останавливая магнитофонную запись. Потом обернулся ко мне.

– В вашем рассказе, мистер Митчелл, есть одна неувязка.

Я почувствовал, как от страха у меня подвело живот. Усилием воли я заставил себя не спешить с ответом и сделал вид, будто оглядываю мелькавшие за окном поля. Вдали показалось чучело, одетое в черное. На нем была соломенная шляпа, и с первого взгляда его вполне можно было принять за живого человека.

– Неувязка? – спросил я.

Фремонт кивнул головой, и его слоновьи уши задвигались, словно гигантские плавники.

– Человек, труп которого вы только что опознали, вовсе не был агентом ФБР.

Облегчение, которое я испытал при этих словах, было столь велико, что я даже почувствовал слабость. Мне показалось, будто у меня раскрылись все поры и из них хлынул пот. Это было странное, жутковатое ощущение – словно начисто теряешь контроль над мочевым пузырем. Мне даже захотелось хихикнуть, но я подавил в себе это желание и вытер рукой лоб.

– Не понимаю, – сказал я. Голос мой прозвучал хрипловато, совсем не так, как мне бы хотелось. Но Фремонт, казалось, не заметил этого.

– Его настоящее имя – Вернон Боковски. В том самолете с неисправным двигателем, рев которого вы слышали в декабре, находился его брат. Самолет упал на территорию заповедника.

– Так он искал своего брата?

Фремонт покачал головой.

– Нет, он искал вот это. – И он поднял пластиковый мешок, валявшийся у него в ногах.

Я подался вперед, чтобы получше рассмотреть его. Меня охватило глубокое волнение при виде столь хорошо знакомого мне предмета.

– Мешок для мусора? – удивился я.

– Совершенно верно. – Фремонт ухмыльнулся. – Набитый очень дорогим мусором.

Он открыл пакет и встряхнул его, чтобы я мог разглядеть деньги.

Я уставился на них, мысленно считая до десяти, выдерживая паузу, во время которой я изображал из себя лишившегося дара речи.

– Они что же, настоящие? – вымолвил я.

– Настоящие. – Фремонт запустил в мешок руку, затянутую в черную кожаную перчатку, достал пачку денег и покрутил ею перед моим носом. – Это выкуп, – сказал он. – Боковски и его брат – те самые бандиты, что похитили девицу Макмартин в ноябре прошлого года.

– Девицу Макмартин?

– Да, наследницу огромного состояния. Они потом застрелили ее и утопили в озере.

Я не сводил глаз с денег.

– Можно потрогать? Я в перчатках.

Агенты расхохотались.

– Конечно, – сказал Фремонт. – Давайте, смелее.

Я протянул руку, и он передал мне пачку. Я внимательно осмотрел ее, потом взвесил на ладони. Ренкинс наблюдал за мной в зеркальце заднего вида, на губах его блуждала дружеская улыбка.

– Тяжеленькая, правда? – спросил он.

– Да, – согласился я. – Почти как маленькая книжица.

Мы уже подъезжали к Ашенвилю. Он вставал на горизонте низким холмиком из приземистых зданий, теснившихся по углам перекрестков. Выглядел он иллюзорным, напоминая город-призрак.

Я передал пачку денег Фремонту, и он швырнул ее обратно в мешок.

За время моего отсутствия Ашенвиль успел вернуться к своему привычному распорядку. Телестанции уехали, толпы горожан растаяли, и теперь город выглядел так, как ему и положено выглядеть в субботний послеобеденный час – пустынным, сонным, чуть обессилевшим. Единственным напоминанием о недавней трагедии оставался приспущенный флаг, лениво колышущийся на ветру.

Ренкинс припарковал автомобиль у входа в ратушу, и мы вышли, чтобы попрощаться.

– Вы уж извините, что пришлось вас втягивать в эту историю, – проговорил Фремонт. – Но вы нам очень помогли.

Мы стояли на нижней ступеньке лестницы. Возле ратуши осталась лишь одна патрульная машина.

– Я до сих пор так и не понял толком, что же произошло, – сказал я.

Ренкинс, взглянув на меня, ухмыльнулся.

– Я расскажу вам, в чем дело, – произнес он. – Двое братьев похитили девушку под Детройтом. Они убили семерых, в том числе и ее, и скрылись, прихватив с собой выкуп в четыре миллиона восемьсот тысяч долларов. Один из братьев погиб в самолете, упавшем на территорию парка. Другой начал его разыскивать, представляясь всем агентом ФБР. Найдя самолет, он убивает офицера Дженкинса.

Улыбка еще шире расползлась по его лицу.

– А потом и сам погибает от руки полицейского.

– Неужели в этом мешке четыре с лишним миллиона долларов? – спросил я, сделав вид, что готов этому поверить.

– Нет, – ответил Ренкинс. – Здесь только пятьсот тысяч.

– Где же остальные?

Он пожал плечами и взглянул на Фремонта.

– Нам пока неизвестно.

Я начал глазеть по сторонам. Чуть поодаль, в сточной канавке, сцепились из-за добычи две птички. Они громко чирикали и по очереди пытались взлететь с отвоеванным куском, но он был слишком велик, и ни одной из них не удавалось поднять его. Я так и не смог определить, что это был за трофей.

– Так, значит, где-то гуляют по свету четыре миллиона триста тысяч долларов?

– Рано или поздно они все равно всплывут, – сказал Фремонт.

Я пристально посмотрел на него, но лицо его оставалось абсолютно бесстрастным. Ренкинс же был занят созерцанием дерущихся птиц.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Перед тем как мистер Макмартин отвез деньги в указанное похитителями место, мы их заполучили на два часа. Пометить их мы не могли – опасались, что бандиты определят, что банкноты меченые, и убьют девушку; и тогда мы привлекли к работе два десятка наших агентов, которые переписали столько номеров серий, сколько можно было успеть сделать за это время. – Он улыбнулся, явно ожидая моей реакции. – Мы переписали около пяти тысяч штук, примерно каждую десятую банкноту, – добавил он.

Я тупо уставился на агента, онемев от потрясения. Мне даже трудно было заставить себя сосредоточиться на том, что он сказал, ухватить его мысль.

– Мы обязательно отследим их, – продолжал он. – Остается лишь дождаться, пока всплывут эти номера. Когда повсюду расплачиваешься стодолларовыми банкнотами, это неизменно обращает на себя внимание.

– Меченые деньги, – медленно произнес я. И хмуро уставился себе под ноги, стараясь не выказывать своего отношения к обрушившейся на меня новости и казаться спокойным, невозмутимым, равнодушным. Я полностью сконцентрировал внимание на своих сапогах, заставляя себя угадать, какого же они цвета, употребив на это всю мощь своего разума, отчетливо сознавая, что если займусь сейчас осмыслением сказанного Фремонтом, то просто не выдержу.

– Совершенно верно, – подтвердил он. – Именно так это и называется: «меченые деньги».

«Коричневые, – думал я, продолжая разглядывать свои сапоги, – цвета овсянки». И, уже напрягая воображение, решил, что все-таки янтарные. Но мысль о деньгах все равно не давала покоя, просачиваясь, как вода сквозь трещины в камне, пробивая толщу моих бессмысленных рассуждений о цвете сапог. Итак, деньги оказались мечеными.

Фремонт протянул мне руку. Я заставил себя ответить ему таким же твердым рукопожатием, затем повторил этот ритуал прощания с Ренкинсом.

– То, что мы вам сообщили о серийных номерах, – сказал Ренкинс, – разумеется, должно остаться между нами. Иначе нам не удастся отловить тех, кто причастен к делу.

Фремонт, поддакивая коллеге, кивнул.

– Так что если вы станете откровенничать с прессой…

– Да, – перебил я, – понимаю.

– Если вы нам понадобитесь, мы сможем вас здесь разыскать? – спросил Ренкинс.

– Да, конечно. – Я махнул рукой в сторону магазина «Рэйклиз». – Я работаю вон там.

Агенты взглянули на магазин.

– Возможно, нам и не придется вас беспокоить, – произнес Ренкинс. – Все, кажется, уже предельно ясно.