Текст книги "Простой план"

В воскресенье стало еще теплее; столбик термометра неумолимо поднимался вверх, оживляя таяние снега. Ближе к полудню в снегу начали появляться проталины, в которых чернела земля. Вечером, выйдя во двор, чтобы отвязать собаку и загнать ее в гараж, я увидел, что она сидит в луже грязи глубиной в дюйм. Земля скидывала снежный покров.

В ту ночь я никак не мог заснуть. Вода шумно капала с карнизов, и этот монотонный звук, похожий на тиканье часов, не смолкал ни на миг. Дом стонал и поскрипывал. Чувствовалось какое-то движение в воздухе – природа освобождалась, стряхивала с себя все лишнее.

Я лежал в постели и пытался расслабиться, заставляя себя дышать глубоко и медленно, но, стоило мне закрыть глаза, и я тут же видел перед собой самолет – распластанный на брюхе, высвободившийся из-под снега, сверкающий своим металлическим панцирем в лучах солнца, словно маяк в ночи, притягивающий к себе людские взоры. Я чувствовал его нетерпение, страстное желание быть поскорее обнаруженным.

В среду со мной произошел странный случай. Я сидел за рабочим столом, выверяя бухгалтерский отчет, когда вдруг явственно расслышал доносившийся из коридора голос Джекоба.

Конечно же, голос не мог принадлежать ему, но его тембр был настолько знаком, что я не смог побороть искушение встать из-за стола, подойти к двери и выглянуть наружу.

В коридоре стоял какой-то толстяк; я видел его впервые. Он не был нашим клиентом. Скорее всего, этот человек просто проезжал мимо и заглянул, чтобы узнать дорогу.

Старый, лысоватый, с густыми отвислыми усами, он был ничуть не похож на Джекоба. Его манера разговора, жесты тоже были чужими, и постепенно иллюзия того, что он говорит голосом моего брата, исчезала. Речь его уже казалась мне гортанной, интонации резковатыми.

Но стоило мне закрыть глаза, как я вновь услышал голос Джекоба. Я замер, вслушиваясь в его звучание, чувствуя, как разливается в душе грусть и боль утраты.

Это было всепоглощающее чувство, сильнее которого я еще никогда не испытывал, и его физический эффект был сравним разве что с приступом тошноты. Я чуть согнулся в поясе, словно меня ударили по животу.

– Мистер Митчелл? – услышал я обращенный ко мне голос.

Я открыл глаза и выпрямился. Черил, сидевшая за контрольным прилавком, сочувственно смотрела на меня. Толстяк стоял посреди коридора, правой рукой пощипывая кончик уса.

– С вами все в порядке? – спросила Черил. Она, казалось, готова была кинуться мне на помощь.

Я попытался припомнить, не выдал ли я себя каким-нибудь стоном, вздохом или иным звуком, но в памяти возник пробел.

– Все хорошо, – сказал я. Прокашлявшись, я улыбнулся толстяку. Он дружески кивнул мне головой, и я ответил ему тем же.

Потом вернулся в свой кабинет и захлопнул за собой дверь.

В тот же вечер, просматривая газету, я наткнулся на публикацию о грандиозной афере, которую какие-то мошенники недавно провернули в одном из штатов, выманив миллионы долларов у доверчивых граждан.

В местной газете, говорилось в статье, было помещено фальшивое объявление о правительственной распродаже конфискованной у наркомафии собственности. Участники аукциона, справедливо полагавшие, что, раз торги проводятся правительством, обмана быть не может, приобретали объекты собственности, представленные лишь на картинках. Мошенники рассадили среди покупателей своих сообщников, которые искусственно подогревали страсти вокруг торгов. Жертвы этого надувательства, честно оплатив свои покупки чеками и радуясь тому, что сделали выгодные приобретения – ведь цены их составляли менее десяти процентов реальной стоимости, – явившись через две недели для получения документов, обнаружили, что купленный ими товар – не более чем картинка в каталоге.

Новость эту я воспринял с удивительным спокойствием. Расчеты по моему чеку были произведены накануне; я сам заходил в банк, чтобы удостовериться в этом. Остаток моего счета значился в сумме одна тысяча восемьсот семьдесят восемь долларов и двадцать один пенс. Тридцать одну тысячу, то есть практически все наши сбережения, я выбросил на ветер, но поверить в это до сих пор не мог.

Трагизм ситуации состоял в том, что все произошло так тихо и буднично. Да, это была катастрофа – пожалуй, первая в моей жизни, – но почему-то она не стала для меня потрясением, явилась без лишней помпы – так, крохотная заметка в газете, даже не на первой полосе. Так что и реакция моя вполне вписывалась в рамки этой обыденности. Мне же необходима была встряска – чтобы в ночи раздался телефонный звонок, за окнами слышалось завывание сирен, а в груди полыхала огнем боль.

Сам того не ожидая, я чувствовал себя уверенным и невозмутимым, а вовсе не убитым горем. Пока в моем сознании жила мечта о рюкзаке, набитом деньгами, потеря тридцати одной тысячи казалась пустячной, нелепым промахом. И мысль о том, что кто-то украл у нас эти деньги, как ни странно, даже согревала меня. Теперь я точно знал, что где-то есть ребята – такие же злодеи, как и я, а может, и хуже, – целая шайка мошенников, кочующая по стране и отнимающая у граждан их сбережения. На этом фоне мои преступления казались не такими уж бесчеловечными.

Во всяком случае, представлялись чуть более понятными и объяснимыми.

Разумеется, к моим ощущениям примешивался и страх – холодный и липкий, он проклевывался, словно зернышко, в обретенном мною спокойствии. Страховочные стропы, которые я свил в самом начале нашего спуска в пропасть – а ими была идея сжечь деньги при первой же опасности, – оказались перерезанными. Теперь мы уже не могли позволить себе расстаться с деньгами, независимо от того, какими неприятностями грозило обернуться для нас в будущем обретенное богатство. Отныне, кроме этих денег, у нас не осталось ничего. Последняя надежда вырваться из их плена ускользнула, и это не давало мне покоя, порождало страх. Я оказался в ловушке: мне было ясно, что отныне все наши решения в том, что касается денег, будут продиктованы жестокой зависимостью от них, и уже не желания будут определять наши поступки, а лишь суровая необходимость.

Прочитав заметку, я вырвал ее из газеты и спустил в унитаз. Мне не хотелось, чтобы Сара узнала об этом. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не окажемся далеко отсюда и в полной безопасности.

Поздно вечером, отвязывая Мэри-Бет от дерева, чтобы отвести его в гараж, я заметил, что проплешины под ошейником приобрели чудовищные размеры. Теперь это уже были мокрые, кровоточащие раны, из которых сочился гной. Шерсть вокруг них слиплась от грязи.

Во мне шевельнулась жалость. Опустившись на колени возле пса, я попытался ослабить ошейник, но, стоило мне лишь дотронуться до него, как Мэри-Бет, наклонив голову, очень быстро и ловко укусил меня за запястье.

Я в ужасе вскочил на ноги, а пес съежился от страха, забившись в грязь. Меня еще ни разу не кусала собака, и я не знал, как на это реагировать. Моей первой мыслью было избить Мэри-Бет и оставить его на всю ночь во дворе, но потом я все-таки передумал. Я понял, что на самом деле не сержусь на него, просто мне хотелось изобразить злость.

Я осторожно ощупал запястье. Солнце село, и во дворе было темно, так что разглядеть все равно ничего бы не удалось, но мне показалось, что кожу пес не прокусил. Он лишь тяпнул меня, а вовсе не стремился растерзать.

Мэри-Бет лежал в грязи и лизал лапы. Я понимал, что с ним нужно что-то делать. Пес был слаб, жалок; он, как зверь в зоопарке, сидел целыми днями на привязи, а по ночам – взаперти.

В прихожей зажегся свет, и из-за двери выглянула Сара.

– Хэнк? – позвала она.

Я обернулся, все еще прикрывая запястье другой рукой.

– Что ты там делаешь? – спросила она.

– Меня укусила собака.

– Что? – Сара не расслышала.

– Ничего. – Нагнувшись, я осторожно взялся за ошейник. Мэри-Бет не сопротивлялся.

– Увожу пса в гараж, – крикнул я Саре.

В четверг, поздно ночью, я открыл глаза и сел в постели – меня буквально трясло от какого-то неосознанного волнения, граничащего с паникой. Во сне мой больной мозг родил очередной план, и я поспешил посвятить в него Сару.

– Сара, – шепнул я, коснувшись ее плеча.

Она откатилась подальше от моей руки и что-то невнятно пробормотала.

Я зажег свет и повернул ее лицом к себе.

– Сара, – снова прошептал я, уставившись на нее в ожидании, когда она откроет глаза. Увидев, что она наконец проснулась, я сказал: – Я знаю, как избавиться от самолета.

– Что? – Сара бросила взгляд на колыбельку Аманды, потом, щурясь от света лампы, полусонная, обернулась ко мне.

– Я возьму напрокат автоген. Мы отправимся в лес и распилим самолет на маленькие кусочки.

– Автоген?

– Останки самолета мы закопаем в лесу.

Она уставилась на меня, пытаясь вникнуть в смысл моих слов.

– Самолет – это последняя оставшаяся улика, – продолжал я. – Нам бы только от него избавиться, и тогда уж можно будет ни о чем больше не беспокоиться.

Сара села в кровати. Откинула с лица упавшие пряди волос.

– Ты хочешь разрезать самолет?

– Это необходимо сделать до того, как его обнаружат. – Я сделал паузу, обдумывая сценарий дальнейших действий. – Можем сделать это завтра. Я возьму выходной. Найдем контору, где можно взять напрокат…

– Хэнк, – перебила она меня.

Что-то в ее голосе заставило меня замолчать и взглянуть на нее. Лицо ее выражало неподдельный страх. Руки она крепко прижимала к груди.

– В чем дело? – спросил я.

– Прислушайся к самому себе. К тому, что ты несешь.

Озадаченный, я тупо смотрел на нее.

– Ты, похоже, сошел с ума. Мы не можем идти с автогеном в лес и резать самолет. Это же бред какой-то.

Лишь только услышав это, я понял, что Сара, как всегда, права. Идея моя выглядела абсурдной и скорее напоминала сонное бормотание.

– Мы должны успокоиться, взять себя в руки, – сказала Сара. – Нельзя становиться заложниками ситуации.

– Я лишь хотел…

– Нужно положить этому конец. Что сделано – то сделано. Жизнь продолжается.

Я попытался взять ее за руку, надеясь этим жестом продемонстрировать, что со мной все в порядке, но она отстранилась от меня.

– Если мы будем и дальше заниматься самобичеванием, – проговорила она, – кончится тем, что мы потеряем все.

Аманда вскрикнула, но тут же затихла. Мы оба посмотрели в ее сторону.

– Получится так, что мы в конце концов признаемся, – прошептала Сара.

Я покачал головой.

– Я не намерен признаваться.

– Мы так близки к финишу, Хэнк. Скоро кто-нибудь обязательно найдет самолет, поднимется большой переполох, но постепенно люди начнут забывать о случившемся. И тогда мы сможем уехать. Заберем деньги и скроемся.

Сара закрыла глаза, словно рисуя в своем воображении картину нашего отъезда. Вскоре она опять устремила взгляд на меня.

– Деньги ведь здесь, совсем рядом. – Она похлопала ладонью по матрацу. – Прямо под нами. Они будут нашими, если только мы сумеем их сохранить.

Я смотрел на нее. Свет от настольной лампы, падая ей на волосы, вырисовывал над ее головой золотистый нимб.

– Но разве тебе иногда не бывает горько? – спросил я.

– Горько?

– Да. От сознания того, что мы совершили?

– Конечно, – кивнула она. – Я ни на минуту не расстаюсь с этим ощущением.

Я вздохнул, испытав облегчение от ее признания.

– Но как бы то ни было, мы должны научиться жить с этим чувством. Воспринимать случившееся как любую другую невзгоду.

– Но разве это возможно? Ведь я убил своего брата.

– Это не твоя вина, Хэнк. У тебя не было выбора. Поверь мне. – Она коснулась моей руки. – Потому что это правда.

Я ничего не сказал, и она, слегка прижав мою руку к матрацу, придвинулась ближе.

– Ты понял?

Не отводя от меня взгляда, Сара сильнее сжала мою руку. Потом посмотрела на часы. Голова ее вынырнула из луча света, и нимб исчез. На часах было три семнадцать утра. Мысленно я все повторял слова Сары: «Это не твоя вина».

– Иди сюда. – Сара распахнула объятия. Я прильнул к ней, и она, обняв меня, медленно склонила мою голову к подушке.

– Все образуется, – прошептала она. – Обещаю тебе.

Она выждала какое-то время, словно пытаясь убедиться в том, что я больше не собираюсь вскакивать; потом повернулась на другой бок и погасила свет.

Мы молча лежали в темноте, как вдруг во дворе завыл Мэри-Бет.

– Я пристрелю его, – сказал я. – Хочу избавить его от страданий.

– О, Хэнк. – Сара вздохнула уже в полудреме. Она лежала на некотором расстоянии от меня, и простыни в ложбинке между нами быстро остывали. – Пора уже покончить со стрельбой.

Ближе к рассвету вернулась зима. Прорвался северный ветер, и снова повеяло холодом.

В пятницу утром, когда я ехал на работу, начался снегопад.

9

Снег шел весь день не переставая. Тяжелые хлопья кружились над землей, и казалось, будто кто-то щедрой рукой разбрасывает их с неба. Посетители несли снег в «Рэйклиз», стряхивая его с плеч и ботинок; он собирался на кафельном пороге у входа в магазин и, тая, растекался лужицами. Снегопад вызвал всеобщее волнение и радостное возбуждение своей внезапностью, натиском, загадочной тишиной, которой он окутал город. В голосах, доносившихся из коридора, сквозили праздничные интонации, дружелюбие и веселье.

Для меня же снегопад оказался не допингом, а, скорее, транквилизатором. Он успокоил меня и придал уверенности. Отложив в сторону дела, я все утро просидел за рабочим столом, уставившись в окно. Я смотрел, как ложится на город снег, как скрадывает он контуры машин и зданий, вымарывая краски, облекая все вокруг в белый цвет, выписывая безликий пейзаж. Я смотрел, как он заметает кладбище, что находилось по ту сторону дороги, укутывая черные плиты на могилах Джекоба, Лу, Ненси, Сонни. И, закрыв глаза, представлял, как он вьется над заповедником, сквозь ветви чахлых деревец в саду, проторивая себе путь к земле, и медленно, снежинка за снежинкой, засыпает самолет.

Я принял логику рассуждений Сары – действительно, будет лучше, если самолет найдут. Найдут, чтобы вскоре забыть о его существовании, – в результате у нас наконец появится возможность уехать и начать новую жизнь. Но я знал и другое: пока самолет лежит в ложбине, мы – в безопасности. И втайне молил: «Дай Бог, чтобы никому не пришло в голову связать убийства с деньгами, что находились в самолете. Пусть эти линии никогда не пересекутся в сознании людей».

Глядя в окно на падающий снег, я строил воздушные замки, мечтая о том, как мы будем жить на новом месте, мысленно прикидывая, где лучше обосноваться. Воображение рисовало яхты, авиалайнеры «Конкорд», в голове мелькали названия заграничных стран. Я представлял, как мы с Сарой занимаемся любовью на берегу затерянного в океане острова, как я удивляю ее дорогими подарками с местных базаров: экзотическими духами, изящными статуэтками из дерева и слоновой кости, драгоценными камнями всевозможных размеров и цветов.

А снег все падал и падал, заметая утренние следы прохожих и свежерасчищенную дорогу.

Примерно за полчаса до окончания рабочего дня мне позвонил шериф Дженкинс.

– Привет, Хэнк. Занят?

– Не так, чтобы очень, – ответил я. – Подчищаю дела к выходным.

– Не сможешь сейчас подскочить ко мне? Тут у меня один человек, которому ты мог бы кое в чем помочь.

– И кто же это?

– Его зовут Нил Бакстер. Он из ФБР.

Шагая по заснеженной улице, я мысленно твердил: «Это не имеет никакого отношения к тому, что я совершил. Они бы не стали меня вызывать, если бы хотели арестовать. Они бы сами явились в «Рэйклиз».

Офис Карла находился в городской ратуше – приземистом, двухэтажном кирпичном здании с короткой бетонной лестницей, ведущей к подъезду. Я остановился на нижней ступеньке, возле алюминиевого флагштока, и попытался собраться с мыслями. Стряхнул с волос снег. Расстегнул пальто, поправил узел галстука.

Карла я встретил в холле. Казалось, он поджидал меня. Шериф улыбался, приветствуя меня как старого друга. Взяв под руку, он повел меня налево, к своему кабинету.

На самом деле у него их было два – большой служил приемной, а из него дверь вела во внутренний, размером поменьше. Жена Карла, Линда – невысокая миловидная женщина, печатала на машинке в приемной. Она улыбнулась, когда мы вошли, и шепотом поздоровалась. В открытую дверь я разглядел мужчину, сидевшего ко мне спиной. Он был высокий, с короткой стрижкой и одет в темно-серый костюм.

Я прошел вслед за Карлом во внутренний кабинет, и он закрыл за нами дверь; стук пишущей машинки из приемной стал почти не слышен. Обстановка в этой комнатушке была более чем скромной: деревянный стол, три пластиковых стула и шкафчики с картотекой, выстроившиеся в ряд вдоль стены напротив окна. На шкафах стояли две фотографии: на одной была снята Линда с кошкой на коленях, на другой – запечатлен весь клан Дженкинсов: дети, внуки, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы, зятья и невестки – все собрались на лужайке перед желтым домиком с голубыми ставнями. На рабочем столе Карла были аккуратно расставлены письменные приборы. Меленький американский флаг, укрепленный на пластмассовой подставке, стоял возле жестяной банки с желтыми карандашами и каменным пресс-папье, в котором, пожалуй, и необходимости-то не было за отсутствием на столе бумаг. Позади стола я разглядел стенной шкафчик со стеклянными дверцами – для хранения охотничьих ружей.

– Это агент Бакстер, – произнес Карл. Мужчина поднялся со стула и повернулся ко мне лицом. Он чуть подался вперед, чтобы пожать мне руку, причем свою перед этим незаметно вытер о брючину. Фэбээровец был худощавый, широкоплечий, с круглым лицом и плоским носом, как у боксера. Его рукопожатие было твердым и решительным, и, пока Карл представлял нас друг другу, он не отводил от меня взгляда. Странно, но лицо его показалось мне знакомым – он напоминал то ли известного киноактера, то ли спортсмена, – но я никак не мог вспомнить кого же именно; сходство было слишком мимолетным. Он был элегантен, с виду энергичен, и чувствовалась в нем спокойная уверенность профессионала.

Мы сели, и Карл обратился ко мне с вопросом:

– Ты помнишь тот день, зимой, когда я встретил вас возле заповедника?

– Да, – кивнул я, чувствуя, как щупальца страха начинают расползаться по телу.

– Джекоб ведь говорил тогда, что несколькими днями раньше вы слышали рев пикирующего самолета?

Я снова кивнул.

– Не смог бы ты рассказать агенту Бакстеру поподробнее, что именно вы слышали?

Я не видел пути к отступлению, не было никакой возможности солгать или уйти от вопроса, так что пришлось выполнить просьбу Карла. Я воспроизвел в памяти историю, сочиненную Джекобом, и пересказал ее агенту ФБР.

– Шел снег, – начал я. – Сильный, как сегодня, так что мы не были уверены в том, что самолет падал. Звук был такой, будто барахлил мотор. Мы остановились у обочины дороги, чтобы прислушаться повнимательнее, но так больше ничего и не расслышали – ни грохота крушения, ни рева мотора, ровным счетом ничего.

Ни Карл, ни агент Бакстер не проронили ни слова.

– Возможно, это был просто-напросто шум аэросаней, – добавил я.

Агент Бакстер держал на колене маленький черный блокнот. По ходу моего рассказа он делал в нем кое-какие пометки.

– Вы помните дату? – спросил он.

– Мы встретились с шерифом в канун Нового года. А то, о чем мы говорим, произошло несколькими днями раньше.

– Но это случилось недалеко от того места, где я вас видел? – спросил Карл. – Возле Андерс-парка?

– Верно.

– С какой стороны вы ехали?

– С южной. Мы находились недалеко от въезда в парк.

– Вы проезжали мимо фермы Педерсона?

Я кивнул; сердцебиение усиливалось, и я уже начинал ощущать пульсирующую боль в висках.

– Вы не согласитесь съездить с нами туда завтра? – спросил агент Бакстер.

Я растерянно взглянул на него.

– В заповедник?

– Мы отправимся утром, – уточнил Карл. – Когда кончится снегопад.

С моего пальто стекал на пол растаявший снег. Я начал стряхивать его, но, заметив, как дрожат у меня руки, остановился.

– А в чем, собственно, дело? – спросил я. Возникла короткая пауза: стражи порядка, видимо, задумались над тем, кому из них следует мне ответить и насколько откровенно. Наконец агент Бакстер еле заметным жестом руки передал слово Карлу.

– ФБР ищет самолет, – сообщил тот.

– Разумеется, информация эта строго конфиденциальна, – добавил агент.

– Я уверен, что Хэнк это понимает.

Агент ФБР откинулся на стуле, скрестив ноги. Его черные ботинки были начищены до блеска, и на них кое-где сверкали капельки воды, оставшиеся после прогулки по снегу. Он посмотрел на меня долгим, пронизывающим взглядом.

– В июле прошлого года, – начал он, – на выезде из Чикагского Федерального резервного банка была ограблена бронемашина. В начале расследования мы предполагали, что ограбление было инсценировано и на самом деле кража денег произошла в стенах банка, но эта версия нас так ни к чему и не привела. И вот в декабре был арестован за убийство своей давней подружки водитель той самой машины. Когда его адвокат сообщил ему, что преступление тянет на двадцать пять лет лишения свободы, он тут же бросился звонить нам, чтобы заявить о своем желании дать важные свидетельские показания.

– И сдал своих приятелей, – догадался я.

– Вот именно. Но он все равно имел на них зуб, поскольку после кражи они смылись, не отдав ему причитающуюся долю, так что он без сожаления выдал их следствию, и мы пошли на то, чтобы сбавить ему срок наказания.

– А вы поймали грабителей?

– Мы выследили их в Детройте, их родном городе, и установили круглосуточное наблюдение за их квартирой.

– Наблюдение? Почему же вы сразу не арестовали их?

– Мы хотели взять их с деньгами. У нас не было уверенности в том, что они начали их тратить. Оба они имели работу и на паях снимали убогую квартирку в районе стадиона, так что мы предположили, что ребята просто выжидают, хотят убедиться, что их уже не разыскивают. К сожалению, наблюдение наше себя не оправдало, и подозреваемые скрылись. Одного из них мы задержали на следующий же день при попытке пересечь канадскую границу, но другой исчез. Мы уже потеряли надежду разыскать его, когда моему коллеге позвонил осведомитель и сообщил, что подозреваемый собирается взлететь на маленьком самолете с аэродрома на окраине Детройта. Мы спешно выехали на место, но перехватить самолет не успели – он уже оторвался от земли.

– А разве нельзя было вылететь следом за ним? – спросил я.

– В этом не было необходимости.

– Маршрут его следования был уже известен, – вставил Карл с нескрываемым удовольствием. Он откинулся на стуле и с ухмылкой взглянул на агента. Бакстер не удостоил его вниманием.

– Осведомитель сообщил нам предполагаемое место приземления самолета. Это был еще один маленький аэродром, на этот раз на севере Цинциннати. – Агент сделал паузу и, нахмурившись, уставился на меня. – К сожалению, самолет так и не приземлился.

– Может быть, он полетел в другом направлении?

– Возможно, но сомнительно. По ряду причин мы склонны считать информацию нашего осведомителя абсолютно достоверной.

– Полагают, что самолет потерпел аварию, – вмешался Карл. – И потому агенты ФБР прослеживают его маршрут, следуя из города в город.

– А деньги были в самолете? – спросил я.

– Думаем, что да, – сказал агент.

– Большая сумма?

Агент Бакстер метнул взгляд в сторону Карла. Потом посмотрел на меня.

– Несколько миллионов долларов.

Я тихонько присвистнул и повел бровями, изображая искренне изумление.

– Мы хотели бы выехать на место часов в девять утра, – сказал Карл, – как только уляжется метель. Ты сможешь отправиться с нами?

– Карл, я же не видел, как самолет падал. Я лишь слышал рев мотора.

Оба выжидательно уставились на меня.

– То есть я хочу сказать, что сомневаюсь в успехе этой поездки.

– Мы понимаем, что это всего лишь смелое предположение, мистер Митчелл, – сказал агент Бакстер. – Но на данном этапе расследования в нашем распоряжении имеются одни только гипотезы.

– Нет, просто я не смогу вам ничего показать. Я ведь даже не выходил из машины. С таким же успехом вы одни можете проехать по Андерс-парк-роуд и увидеть то же самое.

– И все-таки мы будем вам очень признательны, если вы согласитесь составить нам компанию. Всякое может случиться – вдруг на месте вы вспомните еще что-нибудь.

– Может, тебя не устраивает время? – спросил Карл. – Давай поедем пораньше, если хочешь.

Я поймал себя на том, что помимо собственной воли качаю головой.

Карл с ухмылкой взглянул на меня.

– Когда вернемся, я угощу тебя кофейком.

Я уже собрался уходить, но агент Бакстер попросил меня задержаться еще на минуту.

– Я думаю, мистер Митчелл, – проговорил он, не сводя с меня глаз, – мне не стоит лишний раз обращать ваше внимание на конфиденциальность нашей беседы. По правде говоря, вся эта история не делает чести нашему ведомству. Мы были бы крайне огорчены, если пресса каким-то образом пронюхает о ней.

Не успел я ответить, как в разговор вступил Карл.

– Пресса, черт бы ее побрал. В этих лесах зарыты четыре миллиона долларов. Одно неосторожное слово – и тут начнется такая охота за сокровищем! Этого нам только не хватало.

Он рассмеялся и панибратски подмигнул мне на прощание. Агент Бакстер холодно улыбнулся.

Когда я вернулся домой, у Сары уже был готов ужин.

– Ограбление? – задумчиво произнесла она, выслушав мой рассказ о визите к Карлу. И с сомнением покачала головой. – Как бы не так.

Я сидел напротив нее за кухонным столом, наблюдая, как она кладет себе в тарелку жареную цыплячью ножку. У меня на тарелке уже лежала такая же.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ограбление – это все блеф, Хэнк. Похищение ребенка – вот из-за чего разгорелся тот скандал.

– Но я же не выдумываю, Сара. И не строю догадок. Я говорил с человеком из ФБР, и он сказал мне, откуда тянется след.

Нахмурившись, она уткнулась в тарелку и принялась ковырять вилкой в рисе. Аманда лежала в люльке, которую Сара поставила рядом, на полу. Вид у малышки был такой, будто она собиралась расплакаться.

– Он разыскивает самолет с деньгами, – сказал я. – Не станешь же ты утверждать, что здесь, в округе, валяется несколько таких самолетов.

– У нас стодолларовые банкноты, Хэнк. Если бы ограбили бронемашину, в мешке имелись бы билеты и по пятьдесят, и по двадцать, и по десять долларов.

– Ты меня не слушаешь. Я же только что сказал тебе, что лично говорил с ним.

– Наши деньги – старые. В Федеральном резервном банке могли похитить только новые. В банках старые банкноты уничтожают и тут же заменяют новыми.

– Так ты хочешь сказать, что он лжет?

Сара, казалось, меня не слышала. Покусывая губу, она смотрела на люльку с ребенком. Потом, внезапно повернувшись, устремила на меня взволнованный взгляд.

– А он показал тебе свои документы?

– С какой стати он должен это делать?

Она уронила вилку на тарелку, резко отодвинула стул и выбежала из кухни.

– Сара? – опешив, крикнул я ей вслед.

– Подожди, – бросила она на ходу.

Как только она исчезла, Аманда разразилась громким плачем. Я даже не взглянул в ее сторону. Мысли мои были заняты тем, как вернуть деньги обратно в самолет, не оставив при этом никаких следов. Я скреб ножом по цыплячьей ножке, соскабливая с кости кусочки мяса.

Аманда наращивала мощь своих воплей; тельце ее напряглось, как сжатый кулак, лицо стало пурпурным.

– Шшш, – прошептал я и, опустив голову, уставился на медленно остывающую еду. Нужно идти сегодня ночью, понял я, сразу после ужина, пока не кончился снегопад. Я должен проделать все это в темноте. Оставлю себе три пачки – как раз хватит, чтобы возместить потери от покупки кондоминиума, а все остальное отнесу назад.

Сара вернулась с листком бумаги. Она села на место; на лице ее было написано ликование, щеки полыхали от радостного волнения, и бумагу она протянула мне, как подарок.

Я тут же узнал ее. Это была фотокопия заметки о похищении ребенка.

– Что? – недоуменно спросил я. Она ухмыльнулась.

– Это же он, не так ли?

Она склонилась над люлькой и ласково коснулась головки Аманды. Девочка затихла.

Я внимательно просмотрел газетную вырезку. Это была третья заметка – та, что с фотографиями. Я вгляделся в лица обоих братьев – сначала младшего, потом старшего и опять младшего в стоп-кадре, запечатлевшем его в форме полицейского.

– Он ищет своего брата, – проговорила Сара. Глаза мои вернулись к фотографии в центре, и на одно короткое мгновение в голове промелькнула догадка. Было что-то знакомое в глазах этого человека, в форме его скул, в посадке головы. И тут же ощущение сходства исчезло; его подавили другие бросающиеся в глаза внешние признаки – борода и густые волосы, коренастая фигура, сдвинутые брови.

– Ты хочешь сказать, что это Вернон? Старший брат? – Я положил газетную вырезку на середину стола.

Сара, все еще улыбаясь, кивнула. Никто из нас к еде так до сих пор и не притронулся. Все уже остыло; соус, которым был полит цыпленок, превратился в желе. Я внимательно разглядывал фотоснимок, заставляя себя узнать агента Бакстера в Верноне Боковски. Я сосредоточился, прищурился, и мне вдруг удалось уловить сходство, но опять-таки лишь на мгновение. Фотографии было уже несколько лет. Она была нечеткой, расплывчатой, потемневшей от времени.

– Это не он, – сказал я. – Тот парень, с которым я сегодня встречался, худощавый. – Я отодвинул газету в сторону. – У него короткая стрижка и никакой бороды.

– Но мог же он похудеть, Хэнк. Мог подстричься и сбрить бороду. – Сара перевела взгляд с меня на газету и обратно. – Не станешь же ты утверждать, что такое невозможно.

– Нет, но мне просто кажется, что это не он.

– Наверняка это он. Я чувствую.

– Он вполне смахивает на агента ФБР, Сара. Держится так уверенно, профессионально, как кинозвезда. Выдержанный, холеный, великолепный темный костюм…

– Любой справится с этой ролью, – слегка раздраженно проговорила она и хлопнула ладонью по листку бумаги. – К тому же у него уже был опыт перевоплощения, когда он наряжался полицейским, чтобы похитить девушку. Почему бы ему теперь не выступить в роли агента ФБР, чтобы вернуть полученный однажды выкуп?

– Но это же так рискованно. Ему приходится останавливаться в каждом городе по пути в Цинциннати, заходить в полицейские участки, в каждом из которых, я уверен, имеются его портреты. Это же равносильно тому, чтобы самому бежать в расставленные сети.

– Поставь себя на его место, – усмехнулась Сара. – Твой брат, прихватив все денежки, садится в самолет и исчезает в неизвестном направлении. Ты уверен, что он потерпел аварию, но ждешь и ждешь известий об этом, а их все нет. Разве ты не попытался бы сам разыскать его?

Я задумался, уставившись на разложенные на столе фотографии.

– Ты бы тоже не сдался. По крайней мере, попробовал бы вернуть то, что тебе принадлежит.

– И все-таки он гораздо стройнее, – тихо произнес я.

– Вспомни, на что пришлось пойти нам, лишь бы сберечь эти деньги. Так что его ухищрения – ничто по сравнению с нашими злодеяниями.