Текст книги "Простой план"

– Конечно нет, – сказал я, заваливаясь на спину.

И демонстративно зарылся в подушку, давая понять, что разговор окончен.

– Тогда представь, что у тебя появилась возможность скрыться с деньгами, но ты знаешь, что я могу тебя выдать. Что тогда?

– Ты бы никогда не смогла выдать меня.

– Ну, предположим, намерения мои изменились. И я захотела признаться.

Я выждал какое-то время, потом повернулся к ней.

– Что ты хочешь этим сказать?

Сара сидела, возвышаясь надо мной, словно темная глыба.

– Это просто игра. Мы рассматриваем гипотетическую ситуацию.

Я промолчал.

– Тебя отправят за решетку, – проговорила она.

– Я убил их ради того, чтобы спасти тебя, Сара. Тебя и Аманду.

Сара заерзала, и кровать негромко скрипнула. Я вдруг почувствовал, как она резко отстранилась от меня.

– Ты говорил, что убил Педерсона ради спасения Джекоба!

Я на мгновение задумался. Да, тогда я объяснил ей свое поведение именно так, но меня ведь побудили к этому и другие причины. Я попытался выкрутиться.

– Я не мог поступить иначе, – сказал я. – В перспективе маячила лишь тюрьма. Вы двое – все, что у меня есть.

Я протянул к ней руку, но в темноте нечаянно наткнулся на спящую Аманду. Она проснулась и начала плакать.

– Шшш, – принялась успокаивать ее Сара. Мы оба замерли, вслушиваясь в стихающие вопли младенца.

– Ты когда-нибудь задумывался над тем, что можешь убить Джекоба? – прошептала Сара.

– Это совсем другое. Ты же знаешь.

– Другое?

– Тебе я могу доверять. Ему не мог.

Лишь только произнеся это вслух, я вник в истинный смысл сказанного. Это была полуправда, но я предпочел не высказываться до конца. Мне казалось, что не стоит ворошить прошлое.

Сара задумалась.

– Ты понимаешь, что я имею в виду, – добавил я шепотом.

Я скорее уловил, чем разглядел, как она кивнула. Встав с кровати, она понесла Аманду в колыбельку. Вернувшись, Сара легла и тесно прижалась ко мне. Я ощутил на шее ее дыхание, и по моему телу пробежала дрожь.

После некоторого колебания я спросил:

– А ты могла бы убить меня?

– О, Хэнк. – Она зевнула. – Не думаю, чтобы я вообще могла убить кого-нибудь.

Из гаража донесся вой собаки. «Призрак Джекоба», – подумал я.

Сара приподняла голову и поцеловала меня в щеку.

– Спокойной ночи, – сказала она.

В среду вечером, вернувшись домой с работы, я обнаружил на кухонном столе три газетные вырезки. Это были фотокопии статей из толидской «Блейд». Одна из них была датирована двадцать восьмым ноября 1987 года, и ее заголовок гласил:

 
КРОВАВЫЙ ДУЭТ УБИВАЕТ ШЕСТЕРЫХ,
ПОХИЩАЕТ НАСЛЕДНИЦУ.
НА КОНУ – ОГРОМНЫЙ ВЫКУП.
 

В статье шла речь об Элис Макмартин, семнадцатилетней дочери детройтского миллионера Байрона Макмартина. Вечером двадцать седьмого ноября Элис была похищена из родительского поместья в Блумфилд-Хиллз, штат Мичиган. Двое похитителей, переодетые в форму офицеров полиции, вооруженные пистолетами и дубинками, ворвались в дом около восьми вечера. Скрытая видеокамера, установленная в доме, запечатлела момент убийства. Злоумышленники заковали в наручники служащих поместья Макмартина – четверых телохранителей, горничную и шофера; потом этих несчастных, с заломленными за спину руками, заставили встать на колени лицом к стене. Похитители, воспользовавшись пистолетами телохранителей, убили всех шестерых выстрелами в затылок.

Байрон Макмартин с супругой, возвратившись домой со светского раута около десяти вечера, обнаружил исчезновение дочери и также шесть трупов. По сведениям из неназванного источника, похитители потребовали выкуп в четыре миллиона восемьсот тысяч долларов в немеченых банкнотах.

Вторая статья так же, как и предыдущая, являлась фотокопией передовицы «Блейд». Она была озаглавлена:

 
ТЕЛО НАСЛЕДНИЦЫ ОПОЗНАНО АГЕНТАМИ ФБР.
ОТЕЦ ЗАПЛАТИЛ ВЫКУП, НО ПОТЕРЯЛ ДОЧЬ.
 

Дата и место были обозначены: «Сандаски, Огайо, 8 декабря».

За три дня до этого, говорилось в статье, тело Элис Макмартин – с кляпом во рту и закованной в наручники – было обнаружено в озере Эри местным рыболовом. По всей видимости, труп пролежал в воде немалое время, потому что агенты ФБР смогли опознать девушку только по слепкам зубов. Она была убита выстрелом в затылок и уже потом сброшена в озеро. Вероятно, убийство последовало через двадцать четыре часа после похищения.

Выкуп был уплачен после того, как агенты ФБР убедили отца Элис в том, что это поможет им поймать похитителей.

И последняя вырезка была с третьей страницы все той же «Блейд». Она начиналась броским заголовком:

 
ФБР УСТАНОВИЛО ЛИЧНОСТИ ПОХИТИТЕЛЕЙ МАКМАРТИН.
Детройт, 14 декабря («Америкэн пресс»).
На основании видеозаписи, сделанной скрытой камерой двадцать седьмого ноября при похищении Элис Макмартин, дочери миллионера, бумажного магната Байрона Макмартина, во время которого были убиты шестеро служащих его поместья, ФБР установило личности двоих подозреваемых и объявило национальный розыск.
Похитителями оказались братья – Стефан Боковски, двадцати шести лет, и Вернон Боковски, тридцати пяти лет, оба уроженцы Флинта, штат Мичиган.
Агенты ФБР, основываясь на версии о том, что один или оба похитителя некогда состояли на службе у мистера Макмартина, изучили тысячи персональных досье, пытаясь сличить фотографии служащих с нечеткими изображениями преступников, зафиксированными на видеопленке. Сходство уловили, открыв досье младшего Боковски. Летом 1984 года он служил садовником в поместье Макмартина.
Личность Вернона Боковски, старшего брата, была установлена после беседы с родителями обоих братьев, Джорджиной и Сайрусом Боковски, жителями Флинта. Как выяснилось, подозреваемые гостили у родителей в течение всего ноября. Сайрус Боковски, с которым корреспондент «Блейд» связался по телефону, сообщил, что не видел своих сыновей с двадцать седьмого ноября. Именно в тот день и было совершено похищение.
 

В 1986 году Вернон был условно освобожден из миланской исправительной колонии, где он провел семь лет из двадцати четырех, определенных приговором суда в 1977 году за убийство соседа на почве ссоры по поводу продажи автомобиля. ФБР выражало уверенность в том, что им удастся напасть на след и задержать подозреваемых. «Теперь, когда мы установили личности преступников, – сказал один из агентов, – их поимка – дело времени. Они могут бегать от нас сколько им вздумается, но рано или поздно – на следующей ли неделе или в следующем году – мы до них доберемся».

Статья заканчивалась цитатой все того же агента, который выражал негодование по поводу жестокости совершенного преступления:

«Во всем чувствовался холодный расчет, – сказал агент Тейл. – Ясно, что эти негодяи продумали все до мелочей. Они убивали не потому, что поддались панике. Достаточно посмотреть пленку, чтобы убедиться в том, насколько хладнокровно они действовали».

Тейл высказывал предположение, что преступники убили шестерых служащих Макмартина, опасаясь, что они опознают Стефана Боковски.

«Они хотели спрятать концы в воду, – сказал он. – К счастью для нас, они забыли о видеокамере».

Я вернулся к первой заметке и перечитал ее. Потом просмотрел две другие. К последней прилагались три фотографии. На одной из них был запечатлен Стефан Боковски в бытность его служащим в поместье Макмартина – маленький темноволосый юноша с тонкими губами. Глаза его ввалились, и взгляд их был усталым.

Рядом помещалась фотография Вернона. Снимок был сделан в тюрьме, где он отбывал срок. Бородатый мужчина с волевым лицом, челюсти плотно сжаты. Он был гораздо крупнее Стефана. И вообще они не походили на родных братьев.

Третья фотография отражала ту самую сцену убийства, что засняла видеокамера. На ней было видно, как Стефан целится в затылок стоявшему на коленях мужчине.

Я огляделся вокруг. На плите стояла кастрюля, издававшая булькающие звуки. Пахло тушеной говядиной. Сара была наверху, с ребенком. До меня доносилось ее негромкое мурлыканье – казалось, будто она что-то читает вслух. Ее вязанье было небрежно свалено тут же, на столе, и длинные спицы торчали вверх, как в мине-ловушке.

Я в очередной раз перечитал статьи. Закончив, я направился наверх, в спальню.

Сара принимала ванну вместе с Амандой. Когда я вошел, она подняла на меня глаза, потом бросила быстрый взгляд на фотокопии, что я держал в руке. Судя по всему, она гордилась своим открытием. Лицо ее сияло, она торжествовала.

В ванной была настоящая парилка. Я захлопнул за собой дверь и, ослабив узел галстука, уселся на крышку унитаза.

Аманда лежала на спинке в теплой воде и широко улыбалась. Сара сидела, чуть наклонившись вперед, сомкнув руки на затылке у малышки, а бедрами удерживая ее на плаву. Девочка одной ножкой упиралась матери в грудь.

Сара сочиняла сказку для Аманды. При моем появлении она сделала короткую паузу, потом продолжила:

– Королева очень разозлилась. Она выбежала из бального зала, бросая злобные взгляды по сторонам. За ней поспешил король и следом – вся его свита. «Дорогая! – кричал он. – Прости меня!» Он выскочил на улицу и огляделся. «Дорогая! – вновь воскликнул он. – Где же ты?» Потом отдал своим солдатам приказ обыскать город. Но королева как сквозь землю провалилась.

Аманда хихикнула и шлепнула ручонкой по воде – раздался пустой хлюпающий звук. Взбрыкнув ножкой, она угодила Саре в грудь. Сара тоже хихикнула.

Я никак не мог понять, кончилась ли сказка, и на всякий случай выждал еще какое-то время, прежде чем заговорить. Фотокопии газетных вырезок лежали у меня на коленях. Во влажном воздухе слегка запахло химикатами.

Сара чуть повела бедрами, и малышка судорожно глотнула воздух. И мать, и дочь раскраснелись от купания. Концы волос у Сары намокли и слиплись.

– Ты нашла это в библиотеке? – поинтересовался я.

Она кивнула.

– Как я понимаю, это и есть наши денежки, не так ли?

Она опять кивнула и наклонилась поцеловать ребенка в лобик.

– Ты узнал среди них парня из самолета? – спросила она.

Я отыскал последнюю страницу и уставился на фотографии.

– Не могу сказать точно. У него лицо было порядком изъедено.

– Определенно это наши деньги.

– Должно быть, в самолете младший брат. Он был невысокого роста, это я помню. – Я протянул Саре фотографию. – Другой парень очень крупный.

Сара даже не взглянула на снимок. Она любовалась Амандой.

– Они тоже были братьями. Какое фатальное совпадение, ты не находишь?

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что они тоже были братьями – как вы с Джекобом.

Я задумался было над ее словами, но тут же заставил себя выкинуть это из головы. Мне действительно не хотелось заострять сейчас внимание на таких мелочах. Я положил вырезки на край раковины.

– Как тебе удалось отыскать их? – спросил я.

Она нагнулась вперед и вытащила затычку из ванны. Вода тут же хлынула в трубу. Аманда замерла, вслушиваясь в незнакомые звуки.

– Я просто начала просматривать старые газеты – с того времени, как вы нашли самолет. Мне не пришлось долго возиться. Сенсация подавалась на первой странице. Стоило мне увидеть заголовок, как я тут же вспомнила, что когда-то уже читала эту статью.

– Я тоже читал.

– Но тогда это была обычная газетная публикация, не более того. Я не придала ей особого значения.

– Ситуация меняется. Тебе так не кажется?

Она взглянула на меня.

– Почему?

– Мы договаривались, что оставим деньги у себя при условии, что их никто не разыскивает.

– Ну, и?..

– А теперь мы знаем, что их ищут. И уже нельзя не признать, что мы совершаем воровство.

Сара уставилась на меня. Похоже, она пришла в замешательство.

– Это с самого начала было воровством, Хэнк, – сказала она. – Просто раньше мы не знали, у кого крадем. И то, что сейчас нам это известно, в сущности, ничего не меняет.

Она, разумеется, была права. Я понял это сразу, лишь только она заговорила.

– Думаю, это хорошо, что мы знаем происхождение этих денег, – продолжила она. – А то я уже начинала волноваться, что они могут оказаться фальшивыми или мечеными. И вышло бы так, что все наши муки напрасны, и мы никогда не сможем воспользоваться своим сокровищем.

– Но они все-таки могут оказаться мечеными, – возразил я. И почувствовал, как больно кольнула мысль о том, что все эти бумажки не представляют никакой ценности и мне пришлось убить стольких людей ради мешка бумаги. У меня голова пошла кругом: неужели наша борьба, наш страшный выбор в конечном итоге обернутся нашим же поражением?

Но Сара не согласилась со мной.

– Они требовали немеченых денег. Так утверждает газета.

– Может, потому они и убили ее. Получили выкуп и обнаружили…

– Нет, – оборвала меня Сара, указывая на газетные вырезки. – Здесь написано, что они убили ее сразу же. Еще до того, как увидели деньги.

– Но разве мы в состоянии распознать, помечены деньги или нет? Ты что, можешь просветить их ультрафиолетовым лучом или придумать что-то еще?

– Они бы ни за что не дали меченых денег. Риск был слишком велик.

– И все-таки мне кажется…

– Доверься мне, Хэнк. Деньги не помечены, я знаю.

Я промолчал.

– Ты становишься параноиком. Так и ищешь себе поводы для беспокойства.

В ванне, у слива, вода закручивалась в маленькую воронку и с громким хлюпающим звуком уносилась в трубу.

– Теперь у меня возникло желание вернуться в самолет, – проговорил я. – Хочу убедиться, Боковски это или нет.

– А при нем не было бумажника?

– Мне тогда и в голову не пришло проверить.

– Возвращаться глупо, Хэнк. Это все равно что явиться с повинной.

Я в задумчивости уставился на нее, потом неохотно кивнул.

– Да, пожалуй, лучше мне там не появляться. Сара приподняла Аманду с коленей. Вода из ванны уже ушла.

– Дай полотенце, – попросила она.

Я встал и, сняв с вешалки полотенце, взял малышку из рук Сары, укутал ее и вернулся вместе с ней к унитазу. Усевшись на крышку, я положил Аманду на колени и стал покачивать ее. Девочка захныкала.

– Что меня настораживает, – сказал я, наблюдая за тем, как Сара вытирается, – так это то, что кое-кто знает про деньги.

– Этот человек и сам напуган, Хэнк. Ведь полиции известно его имя.

– ФБР не сомневается в том, что им удастся поймать его. Тогда он расскажет про брата, который скрылся с деньгами на самолете.

– И что?

– Все откроется, Сара. Полиции не составит большого труда сопоставить факты. Карлу известно о том, что я слышал рев самолета где-то в районе заповедника. Он также знает, что Джекоб, Лу, Сонни и Ненси убиты. Представь, что находят самолет, а в нем, как известно, должны быть четыре миллиона долларов… – Я запнулся. Меня вдруг охватила паника, я почувствовал легкую дрожь в мышцах. Жестом руки я указал на фотокопии, лежавшие на умывальнике. – Мы, похоже, оказались в той же ситуации, что и те похитители, забывшие о видеокамере. Я так и знал, что мы что-нибудь упустим из виду.

Сара бросила полотенце в бельевую корзину и прошла к двери, чтобы снять с крючка халат. Она неторопливо оделась, потом, наклонившись ко мне, взяла на руки Аманду.

– Это нам с тобой кажется, что взаимосвязь всех этих событий легко прослеживается, – спокойно проговорила она. – А никто другой этого даже и не заметит.

Ребенок потихоньку успокаивался.

Я поднялся. Чувствуя, что уже начинаю потеть, я снял пиджак и перебросил его через плечо. Рубашка неприятно липла к спине.

– А вдруг после Джекоба, Лу или Ненси осталось что-нибудь – дневник или что-то в этом роде? Что, если один из них проболтался кому-то еще?

– Да ладно тебе, Хэнк, – попыталась успокоить меня Сара. – Ты слишком все усложняешь.

Она улыбнулась и ласково обняла меня одной рукой, ребенок – все еще всхлипывающий – оказался зажатым между нами. Сара продолжала стоять, легонько прижавшись ко мне щекой; ее влажная кожа пахла свежестью и чистотой.

– Ну ты только подумай, какое впечатление ты производишь на окружающих, – промолвила она. – Нормальный парень. Симпатичный, любезный, приветливый. Никому и в голову не придет, что ты способен на такие злодеяния.

День рождения Сары – двенадцатое марта – пришелся на субботу. Мне хотелось, чтобы этот день стал памятным для нас обоих, и не только потому, что Саре исполнялось тридцать, – просто представлялся прекрасный повод также отметить и наши грандиозные приобретения последнего времени – ребенка и деньги. По этому случаю я приготовил два больших подарка; стоимость каждого выходила далеко за пределы моих прежних финансовых возможностей, но теперь, благодаря содержимому заветного рюкзачка, я мог позволить себе такие шикарные жесты.

Моим первым подарком был домик с прилегающим участком земли – кондоминиум во Флориде. Как-то в конце февраля я прочитал в газете рекламное объявление о правительственном аукционе, на котором предполагалось выставить на продажу изъятое у наркомафии имущество. Приводился целый перечень объектов для реализации: среди них были яхты, автомобили, самолеты, мотоциклы, дома, драгоценности, кондоминиумы и даже конезавод. Все это можно было купить по ценам, составляющим менее десяти процентов оценочной стоимости. Аукцион должен был состояться в субботу, пятого марта, в Толидо. Саре я сказал, что этот день будет у меня рабочим, и пятого марта, около девяти утра, уже въезжал в город.

По адресу, указанному в объявлении, почти у самого порта находился небольшой склад. Внутри него рядами стояли стулья, а перед ними возвышался деревянный подиум. Никаких товаров выставлено не было; их фотографии и подробные описания были сброшюрованы и вручались участникам аукциона при входе. Когда я прибыл, в зале сидело уже человек сорок, все мужчины: следом за мной вошли еще несколько посетителей.

С открытием аукциона запаздывали, так что пришлось еще полчаса сидеть и изучать каталог. Я приехал с намерением приобрести что-нибудь из драгоценностей, но, листая глянцевые страницы каталога, все больше склонялся к другим идеям. Четвертым пунктом в списке объектов торгов значился трехкомнатный кондоминиум с видом на море в Форт-Майерсе, во Флориде. Домик был в испанском стиле – покрытый белой штукатуркой, с красной черепичной крышей; имелся солярий. Красивый, даже, можно сказать, роскошный, он привел меня в полный восторг, и я тут же решил, что непременно приобрету его для Сары.

Оценочная стоимость дома составляла триста тридцать пять тысяч долларов, но торги должны были начаться с отметки в пятнадцать тысяч долларов. На моем счете в Ашенвильском банке лежало чуть более тридцати пяти тысяч – сбережения на случай нашего переезда из Форт-Оттова, который мы планировали рано или поздно осуществить. Совершенно неожиданно для самого себя я решил, что, если придется, вполне можно потратить тридцать тысяч из этой суммы. Я рассудил так: в худшем случае, если все-таки вдруг мы вынуждены будем сжечь стодолларовые банкноты, то, продав этот дом во Флориде, мы все равно ничего не проиграем, а даже наверняка получим какую-то прибыль. Так что свою будущую покупку я решил рассматривать в качестве хорошего вложения капитала.

Никогда раньше мне не доводилось участвовать в аукционе, и, когда действо началось, я стал с интересом присматриваться к тому, как торгуются другие. Люди просто поднимали руки, когда ведущий выкрикивал цену; к победителю подходила дама с блокнотом, отводила его в сторону и писала для него какую-то информацию.

В торгах по кондоминиуму во Флориде помимо меня участвовали лишь трое. Цена плавно скользила вверх, перешагнув отметку в двадцать тысяч. По мере ее приближения к тридцати тысячам я все больше нервничал и даже уже начал смиряться с мыслью, что дом мне не достанется, как вдруг мои соперники разом охладели к сделке, и я закончил торг, выиграв на сумме в тридцать одну тысячу долларов.

Дама с блокнотом увлекла меня в сторонку. Она была молода, с тонкими чертами лица и короткими черными волосами. На именной бирке, приколотой к груди, я прочел, что зовут ее мисс Хастингс. Говорила она очень быстро, почти скороговоркой, объясняя, что мне делать дальше.

Она протянула мне открытку. Я должен был переслать чек на полную стоимость покупки по указанному в ней адресу в течение следующей недели. Получатель платежа в течение десяти рабочих дней обязался оформить все необходимые документы. По истечении этого срока, но никак не раньше, я мог зайти по указанному адресу и получить свою собственность – в данном случае документы на право владения домом. Закончив рассказывать и дождавшись, пока я запишу свое имя, адрес и номер телефона, она оставила меня, направившись к следующему покупателю.

Я вернулся на свое место и попытался разобраться в своих чувствах. Только что я связал себя обязательством выплатить тридцать одну тысячу долларов – почти все налги сбережения. С одной стороны, это казалось чудовищной глупостью. Но, сравнивая стоимость моей покупки с той суммой, что мы прятали под кроватью, смешно было переживать из-за таких мелочей. И кроме того, я совершил выгодную сделку – купил такое чудное местечко и всего лишь за десять процентов оценочной стоимости. В конце концов, я ведь четырежды миллионер; пожалуй, мне пора уже выступать в роли солидного покупателя. Вскоре я уже был вполне удовлетворен собственным приобретением, так что в моей походке, пока я пробирался к выходу, появилась некоторая развязность, и мне даже захотелось иметь трость, чтобы помахивать ею при ходьбе.

Моим следующим подарком Саре был огромный рояль. О нем она мечтала с детства. Она не умела играть, так что рояль был ей нужен вовсе не для музицирования – просто, как я думаю, он был для нее неким символом благополучия и достатка, и сейчас момент казался мне самым подходящим для такого подарка.

Я ездил по близлежащим магазинам, обзванивал с работы более дальние, всякий раз удивляясь, как дорого стоят рояли. До этого я не имел ни малейшего представления о цене этого инструмента, да и никогда не задумывался над этим. Я завершил свои поиски, отыскав уцененный рояль, который имел дефект полировки – на крышке расплылось большое, величиной с ладонь, пятно. Рояль обошелся мне в две тысячи четыреста долларов, что, собственно, и составляло остаток на нашем счете.

Я договорился, чтобы инструмент доставили утром двенадцатого марта. Сара в этот день работала. Рояль внесли трое грузчиков – он был без ножек – и быстро собрали его в гостиной. Чудовищных размеров, он выглядел нелепо в этой комнате и вдобавок ко всему заслонял собой всю остальную мебель. Но я остался доволен. Было в нем нечто особенное, что не могло оставить Сару равнодушной; к тому же я не сомневался в том, что в нашем будущем доме он будет смотреться куда лучше.

Я приколол к чехлу, которым прикрыл рояль, красный бант. Рядом с бантом пристроил страничку из каталога с фотографией и описанием нашего будущего владения во Флориде. Потом сел и стал ждать возвращения Сары.

Пожалуй, большее впечатление на Сару произвел рояль, нежели кондоминиум: возможно, сыграло свою роль его физическое присутствие – он стоял в комнате такой большой, осязаемый, его клавиши можно было тронуть, извлечь из них звук; на этом фоне картинка какого-то домика, находящегося за тысячи миль от нас, безусловно, проигрывала. Рояль был реальностью, в то время как дом оставался не более чем обещанием.

– О, Хэнк, – воскликнула Сара тотчас, как увидела рояль, – ты доставил мне такое удовольствие.

Она тут же отбарабанила мелодию «Когда являются святые» – единственную, которую знала. Подняв крышку, осмотрела струны. Потом нажала на педали, пробежала руками по клавишам. Сара попыталась сыграть для Аманды «Братца Жака», но у нее это плохо получалось, и каждый раз, как она брала фальшивую ноту, ребенок начинал плакать.

Уже поздно вечером – после вручения подарков, праздничного ужина, который я сам приготовил – курица по-корнуоллски с подливкой и гарниром из зеленых бобов и картофельного пюре, двух бутылок вина, – мы занялись любовью прямо на крышке рояля.

Идея принадлежала Саре. Меня беспокоило то, что рояль может не выдержать нашего веса, но Сара, раздевшись, быстро взобралась на крышку и вытянулась на ней, оперевшись на локти и широко расставив ноги.

– Иди ко мне, – с улыбкой поманила она. Мы оба были немного пьяны.

Я освободился от одежды и медленно, все время прислушиваясь, не похрустывают ли ножки инструмента, взобрался наверх и склонился над Сарой.

Это был незабываемый сеанс секса. Пустоты рояля эхом вторили нашим стонам и возвращали их нам в несколько измененной тональности, добавляя резонанса и сочности, обволакивая мягкой вибрацией туго натянутых струн.

– Это начало нашей новой жизни, – прошептала Сара в разгар любовных ласк, прижавшись губами к моему уху, так что дыхание ее выплескивалось шумно и страстно, как у подводного пловца.

Кивнув в знак согласия, я уперся коленом в крышку рояля, и мощная конструкция, казалось, застонала – долгое скорбное эхо пронеслось по деревянному корпусу, и его вибрация дрожью отозвалась в наших обнаженных телах.

Когда мы закончили, Сара достала из шкафа в коридоре бутыль полировальной жидкости и стерла с крышки капельки нашего пота.

В понедельник, во время перерыва на ленч, я заскочил на кладбище и не спеша обошел несколько могил, на надгробных плитах которых прочитал знакомые имена – Джекоба, родителей, Педерсона, Лу, Ненси, Сонни.

Был серый, облачный, ненастный полдень, небо низко нависало над землей и давило своей тяжестью. Веяло какой-то безысходностью и пустотой. За церковным кладбищем маячил лишь горизонт. На могиле Педерсона лежал букет хризантем; желтые и красные, они больше походили на пятна краски, которую выплеснул на надгробие проходивший мимо вандал, чем на символ искренней скорби, коим и было их предназначение.

В церкви Сэйнт-Джуд кто-то репетировал на органе. Его низкие утробные звуки проникали сквозь толстую кирпичную стену и угнетали своей монотонностью.

Снег за то время, что прошло после похорон, так ни разу и не выпал, и новые надгробия выделялись огромными черными глыбами.

Когда я был маленьким, смерть представлялась мне неким водоемом. Чем-то похожим на лужу – может, чуть темнее и глубже; и когда ты подходил к ней, она притягивала тебя к себе и засасывала в свой глубины. Не знаю, откуда взялся именно этот образ, но жил он в моем сознании довольно долго – пожалуй, лет до десяти-одиннадцати. Возможно, он возник из рассказов матери, когда она пыталась объяснить нам таинство смерти. Если так, то, значит, и Джекобу смерть являлась именно в этом образе.

Свежие могилы тоже выглядели как лужи.

Перед уходом с кладбища я немного постоял у нашего фамильного захоронения. Имя Джекоба было высечено прямо под именем отца. В правом нижнем углу могильной плиты еще оставалось место, предназначенное для меня; я это знал, и мне было приятно сознавать, что, если только я не умру в ближайшие несколько месяцев, оно так и останется пустовать. Я надеялся быть похороненным далеко отсюда, под другим именем, и меня это радовало. Такого душевного подъема я не испытывал уже давно. Пожалуй, в первый и последний раз я почувствовал уверенность в том, что поступил правильно. То, что мы в итоге приобрели, стоило цены, которую пришлось заплатить. Мы расставались с прежней жизнью. Когда-то этот кусок гранита был моей судьбой, моим уделом, но я вырвался из этого плена. Через несколько месяцев я окунусь в мир совершенно иных радостей и наслаждений, освобожусь от всего, что прежде связывало меня, мешало жить достойно. Я создам себя заново, вычерчу свой собственный путь. Отныне я сам буду определять свою судьбу.

В четверг, вернувшись вечером с работы, я застал Сару на кухне в слезах.

Я не сразу догадался, что она плачет. Поначалу я лишь уловил скрытую напряженность, некоторую официальность; возникло ощущение, будто Сара злится на меня. Она стояла возле раковины и мыла посуду. Я вошел на кухню, все еще в костюме и при галстуке, и, присев к столу, дабы создать ей компанию, поинтересовался, как прошел у нее день; Сара отвечала односложно, с трудом выдавливая из себя какие-то звуки. На меня она не смотрела; казалось, ее внимание полностью приковано к собственным рукам, орудующим в мыльной пене.

– С тобой все в порядке? – не выдержав, спросил я.

Сара кивнула, но даже не обернулась ко мне. Плечи ее поникли, она как будто сгорбилась. В раковине зазвенели тарелки.

– Сара?

Она не откликнулась. Я встал и, приблизившись к ней, легонько коснулся ее плеча – она оцепенела словно в испуге.

– В чем дело? – Заглянув ей в лицо, я увидел, что по щекам ее медленно катятся слезы.

Сара не была слезлива; я мог бы по пальцам пересчитать, сколько раз видел ее плачущей. Это случалось лишь в самые трагические минуты, так что моей первой реакцией на ее слезы была паника. Я тут же подумал о ребенке.

– Где Аманда? – выпалил я.

Сара продолжала возиться с посудой. Отвернувшись, она тихонько всхлипнула.

– Наверху.

– С ней все в порядке?

Сара кивнула.

– Она спит.

Я протянул руку к крану и выключил воду. На кухне сразу воцарилась гнетущая тишина – от этого на душе стало еще тревожнее.

– Что происходит? – спросил я. И скользнул рукой по ее спине, заключая в объятия. Сара на какое-то мгновение замерла, руки ее безжизненно свесились в воду – казалось, будто они сломаны в запястьях. Внезапно она подалась назад, и долго сдерживаемые рыдания наконец прорвались наружу. Я притянул ее к себе и крепко обнял.

Она немного поплакала, уткнувшись в меня и обхватив за шею мокрыми руками; я чувствовал, как стекает мне на спину мыльная вода.

– Все хорошо, – прошептал я. – Все хорошо. Когда она успокоилась, я подвел ее к столу.

– Я больше не могу работать в библиотеке, – сказала она присаживаясь.

– Тебя уволили? – По правде говоря, я не мог себе представить, чтобы такое было возможно.

Она покачала головой.

– Меня попросили не приносить больше Аманду. Посетители жалуются на шум. – Она утерла щеку рукой. – Сказали, что мне можно будет вернуться, когда девочка подрастет и перестанет плакать. Я наклонился и взял ее за руку.

– Тебе вовсе не обязательно сейчас работать.

– Я знаю. Просто…

– У нас и без того теперь достаточно денег. – Я улыбнулся.

– Я знаю, – повторила она.

– По-моему, не стоит расстраиваться из-за такой ерунды.

– О, Хэнк. Я совсем не из-за этого.

Я удивленно посмотрел на нее.

– Тогда из-за чего же?

Сара опять вытерла слезы. Потом закрыла глаза.

– Это сложно объяснить. Просто все как-то сразу навалилось.

– Ты имеешь в виду то, что мы совершили?

Голос мой, должно быть, прозвучал как-то странно – взволнованно, а может, и испуганно, – потому что она тут же открыла глаза. И в упор посмотрела на меня. Потом покачала головой.

– Все это ерунда, – проговорила она. – Я просто устала.

В уик-энд началась оттепель.

В субботу температура воздуха перешагнула нулевую отметку, и весь мир, казалось, начал таять и плавиться. По небу плыли огромные белоснежные облака, влажный южный ветер нежно подталкивал их к северу. В воздухе витал обманчивый запах весны.