Текст книги "Омут"

Глава 14
Ребенок беса

3 октября

– Та старуха передала тебе договор с подселенцем, – понятливо кивнула Цвета-с-бесом.

– Так и есть, – глухо подтвердила Глафира, крутя в руках чашку с бледно-розовым киселем. – Я же не знала тогда, что последняя отданная ведьмой вещь передает и ее дар, вернее проклятье. Вот моя плата за девочку-семечко – перенять знахарского беса и самой стать знахаркой. Конечно, с проклятьем бабки-шептуньи ко мне перешло и знание, что своей дочери я принесла подменыша. Посадишь семечко в землю – и получишь крохотную девочку-духа, посадишь в собственное тело – и получишь младенца, правда, на человека он будет походить только внешне… Но было уже поздно. Цвета проклюнулась в животе Веры и родилась обыкновенным на вид ребенком. Она была прехорошенькой, правда, росла болезненной, капризной и трудной, но в Веру все эти хлопоты неожиданно вдохнули жизнь. Она упоенно возилась с малышкой и помощи почти не просила, а я старалась реже бывать у моих девочек, сначала оправдывалась работой, а потом и вовсе перестала заходить. От внучки я сразу решила держаться подальше, не могла забыть про то, как по дороге до остановки кидала знахаркины когти. Да и не сдружиться лесным жителям с бесами. Это раньше я считала, что вся бесплотная нечисть заодно, а у вас там тоже все сложно.

Цвета-с-бесом согласилась:

– Да, бесы ближе к людям, чем к духам. И мы не особо жалуем лесных жителей, а они нас.

– От леса тоже старались держать Цвету подальше, но все равно чуть не потеряли ее один раз. Сама убежала. Нашли скоро довольную, сидящую на муравейнике. А муравьи ходили вокруг нее кольцами. Вера подхватила дочку, прижала к себе, приговаривая: «Ни жабы, ни жуки, ни кроты, ни муравьи, ни ласточки не унесут мою Дюймовочку». С тех пор Вера старалась не просто оберегать Цвету от леса, но и все лесное выхолащивать из ее жизни. «Это моя маленькая принцесса», – твердо говорила она. Но уже тогда, в лесу, мне показалось, что отношения между моей дочерью и внучкой стали меняться. Может, стоило дать Цвете тогда уйти… Но я испугалась, а своей интуиции доверяю, она ведь у меня теперь знахарская.

– Ты поступила здраво, – одобрила Бесена. – Неизвестно, приняло бы другое лесное семейство вашу древляницу или нет.

– А мне было жаль Веру. Как отнять у нее дитя? – призналась Глафира. – Боялась, что вернется ее апатия. Это уж потом, когда Цвета подросла, Вера к ней совсем охладела. Чувствовала, наверно, что это все-таки не ее ребенок и даже не человек, хотя, по ее рассказам, Цвета росла вполне нормальной. Странноватая, конечно, ну да кто не странноват?

И знахарке ли говорить о странностях? Нашептывать я, кстати, не хотела, но все-таки взялась за это дело, чтобы помочь Вере с деньгами. Вот так. Я ни о чем не жалею.

Глафира замолчала. Цвета-с-бесом пила маленькими глоточками клубничный кисель, смакуя на языке, и, казалось, полностью ушла в это занятие.

– Я ответила на вопрос. Теперь твоя очередь, – напомнила Глафира. – Как тебе удалось угнездиться в этом теле? Откуда ты взяла нити связи, раз утверждаешь, что не тронула Цвету? Ведь у девочки нет души.

Цвета-с-бесом подняла глаза на знахарку. И хоть это была не ее внучка, у Глафиры все равно защемило сердце. Вот так же и ее настоящая Цвета сидела здесь накануне.

Девушка моргнула, и зеленые крапинки в ее карих глазах как будто стали ярче, а взгляд – шкодливее. Нет, это точно не ее внучка. Та смотрела кротко и… с надеждой?

Цвета приходила вчера за помощью. А сегодня Глафира ее уже потеряла. Она ничего не могла сделать для внучки, но от этого знания легче не становилось. Внучка просила о помощи, а она не помогла.

Цвета-с-бесом наконец допила кисель, собрала пальцем густые остатки со стенок чашки и сказала:

– Да, души нет. Но нити связи есть. Их мало, но они есть.

Глафира смяла в руках подол фартука. Став знахаркой, она узнала от родича и о нитях связи. Они состоят из того же материала, что и душа. Или настоящая, искренняя любовь.

– Из чего они? Из любви ее матери? – предположила Глафира.

Значит, Вера еще не совсем охладела к подменышу?

Цвета-с-бесом отрицательно покачала головой, провела кончиком пальца по ободку чашки и ответила:

– Из любви ее бабушки.

* * *

Цвета-с-бесом встала из-за стола.

– Ладно, мне пора. Мое время идет. Три дня – это так мало.

Знахарка тоже поднялась.

– Куда ты?

– Дело есть, – уклончиво ответила девушка и вышла в прихожую.

Глафира, оставшись на кухне, лихорадочно соображала, что же ей предпринять. Это была уже не ее внучка, но тело-то принадлежало Цвете. И двоих оно явно долго терпеть не станет. А бес куда сильнее.

Она глянула на чайный гриб. Тот съежился и склизким комком опустился на дно банки, явно не собираясь помогать знахарке.

– Не стоит, – Цвета-с-бесом, надевая куртку, заглянула из крошечной прихожей на кухню. – Это еще малыш, кусочек беса, а его родителя звать не надо, я-то все равно быстрее.

– Родич – бесенок? – Глафира пристально посмотрела на клубочек в банке. – Тоже, что ли, подселенец?

Цвета хмыкнула.

– А ты думала, что он просто дар свыше?

– Ну… Какой-нибудь низший дух, – призналась Глафира.

Она, честно говоря, никогда не задумывалась, что за существо ей тогда досталось от ведьмы в нагрузку к девочке-семечку. Сначала Глафира пыталась смыть тогда еще крошечный комочек гриба в унитаз, выносила на улицу, выбрасывала с моста в реку. Но тот всегда возвращался, даже если знахарка совсем отказывалась от чая. Он заводился в любой капле воды. И Глафира сдалась. А потом они даже, нет, не подружились, но стали товарищами. Родич все-таки оказался полезным. Он был ее знахарской силой.

– А «кусочек беса» – это как? Вы что, почкованием размножаетесь? – спросила Глафира.

– Типа того, – фыркнула Цвета-с-бесом. – Знахарка из тебя так себе, конечно… Я же тебе говорила вроде, что бесы с духами не ладят. Какие еще низшие духи? Ты вообще задумывалась когда-нибудь, зачем бесам все это нужно? Заключать договор, помогать и смиренно выжидать момента, когда какая-нибудь из ваших товарок оплошает и не сможет передать проклятье дальше? Зачем нам все это?

Глафира не знала. Многим вещам, особенно связанным с магией, она просто позволяла идти своим чередом, не горя желанием разбираться в бесовской природе. Она привыкла считать, что просто выполняет свою работу, и не ощущала тяги к знахарству, наоборот, мечтала избавиться от вдруг свалившейся способности. Глафира с радостью бы снова стала парикмахером, но после этого проклятья люди стали чураться ее. Скоро у Глафиры почти не осталось клиентов, а ее девочкам нужно было помогать. Вот она и взялась за заговоры, как когда-то та бабка-шептунья, что наградила ее бесом. К знахаркам обращаются люди с омутами. А бесы… Какая у них цель? Ну, может, они так развлекаются… Да нет, конечно.

– Бесы питаются душами, – ответила Глафира.

– Как будто нам больше есть нечего, поэтому мы готовы ждать десятки лет, – хмыкнула Цвета-с-бесом, перекидывая через плечо ремень маленькой сумочки.

Ухмылялась она совсем не так, как это делала Цвета. Ее внучка была грустной и робкой, а эта девочка – нахальной и ядовитой.

– Родич – это частичка подселенца, я же уже сказала! – все-таки решила объяснить Бесена. – Да, считай, что бесы размножаются почкованием. Но чтобы зародыш превратился в полноценного беса, ему нужно не просто съесть душу, а заполучить ее. Целенькую.

– Не понимаю, – созналась Глафира.

Цвета-с-бесом переминалась на пороге. Она уже сунула ноги в ботинки, но все не уходила, хоть и торопилась до этого.

– Эх, мне идти пора, но и поговорить хочется, – недовольно пробурчала девушка. – Нечасто удается поболтать о себе, любимой. А вы со своим бесом не разговариваете?

– Нет, он не такой общительный, как ты, да и я на него… в обиде, – сказала Глафира. – Его же мне навязали.

– А на меня, значит, не обижаешься? – опять ухмыльнулась Цвета-с-бесом.

– И на тебя обижаюсь, – кивнула Глафира. – Да. Но я же не могу выгнать тебя из тела внучки. Три дня, говоришь, на твое дело? А потом я увижу Цвету?

Девушка пожала плечами.

– Может, и увидишь… Ты же понимаешь, что она твоя жертва? Вы поймали в телесную клетку духа.

Странно было слышать от Цветы такие рассуждения, и Глафире приходилось напоминать себе, что в теле внучки сейчас находится бес и это он говорит с ней.

В теле внучки – бес.

– Но ты вроде не прочь находиться в человеческом теле, – заметила Глафира.

– Так подселенцы с людьми, можно сказать, родственники, – напомнила Бесена.

– Хороши родственнички, – пробурчала Глафира. – Едите наши души.

Цвета-с-бесом закатила глаза и досадливо сказала:

– Опять ты заладила про это! Как будто бесы такие обжоры, только и думают, кого бы съесть…

– А разве не так?

Девушка достала телефон из сумки и посмотрела на дисплей.

– Времени уже много, про бесов и души я расскажу в следующий раз… Если увидимся. Но ты всегда можешь расспросить своего родича. А Цвета… Она же лебедь, которого вы пытаетесь сделать уткой.

Глафира помрачнела и прошептала:

– Это я подарила ей сказки Андерсена.

– Ее любимая книга, – кивнула Бесена.

– А можно, – вдруг дрогнувшим голосом проговорила знахарка, – достать Цвету из этой самой телесной клетки? Выпустить ее на волю? Может гадкий утенок стать лебедем?

– Отобрать у Дюймовочки стрекозиные крылья, чтобы она перестала быть эльфом? – Цвета-с-бесом пожала плечами и выскользнула из квартиры.

Можно, наверное, но у Бесены другие планы.

Глава 15
Дружина. Кощей

Илья, на тот момент лучший друг Ночки, попал в Дружину по умолчанию.

Будучи худым и высоким, он получил кличку Кощей.

– А почему не Илья Муромец? – удивился новоявленный Кощей. – Вроде логично, я же Илья. А дружина должна состоять из богатырей.

– Ты себя видел, богатырь? – фыркнул Ночка. – Ходишь – костями гремишь.

Кощей в ответ расхохотался, он не был обидчивым. Да и цену себе знал. Илья и правда был очень тощим, но при этом – выше всех в классе. Он отлично играл в баскетбол, и физрук в нем прямо-таки души не чаял.

Мама Кощея опекала всех кошек района: кормила их, брала на передержку, стерилизовала – и постоянно отправляла Илью то в ветеринарку, то к другим волонтерам, то на «дело» – добывать очередную кошку. Поэтому в Дружине скоро сама собой образовалась шутка, что в одной из уличных кошек сидит утка, а в ней яйцо, в яйце – игла со смертью Кощеевой. А кошек так много, чтобы запутать того, кто на иглу посягнет.

Кощею достались цвет серебристой иглы и серый карандаш.

* * *

Однажды, перед межшкольными соревнованиями по баскетболу, у спортзала собралась толпа учеников-болельщиков. День с Мари отошли в сторонку и стали выглядывать Ночку и остальных. Ром обещал, что мама поможет ему нарисовать большой плакат с фирменной кричалкой «Кощей – забей!».

Жар-птица, повернувшись к Демьяну, вдруг выдала:

– У меня в классе есть девчонка, с которой мы вечно в контрах. Так вот, она сказала, что я ваша «некрасивая подружка». Представляешь? Вот умора!

– Э-э-э, не понял шутки, – озадачился День.

– Ну, типа у каждой популярной девчонки должна быть некрасивая подружка, – стала объяснять Жар-птица. – Думаешь, девчонки из других классов вас не замечают? О, еще как! Вот ты красавчик, – День слегка порозовел, но Мари сказала это так, что слова ее звучали не как комплимент, а как простая констатация факта. – Ночка сводит с ума своим обаянием и загадочностью. Феникс крутой, потому что властелин компьютерного класса и тачка у него есть. Кощей – бог баскетбола, подкачаться бы ему немножко, но тогда он не будет Кощеем, – она хихикнула. – Ну а я, я-то кто? Нет у меня никаких достоинств. Поэтому я – некрасивая подружка.

День заметил, что Мари, перечисляя дружинников, не назвала Горыныча. Может, потому что они были в одном классе и их одноклассницы интересовались Колькой меньше, а может, Жар-птица просто стеснялась сказать, что ей самой нравится в Кольке.

– Ну и девчонки у вас, – пробурчал День, – они просто завидуют, ведь ты… – и неожиданно выпалил громче, чем хотел, – самая лучшая!

Жар-птица с интересом глянула на Демьяна.

И парень вдруг осознал, что никогда раньше не говорил ей такого. Эта фразочка на самом деле появилась отнюдь не как комплимент. В детстве Феникс частенько был недоволен, что младшая сестра увязывается за ним, и мрачно бурчал:

– Опять прицепилась! На что ты мне сдалась?

И маленькая, но, справедливости ради стоит сказать, довольно вредная Машка вопила:

– Почему ты не хочешь играть со мной? Мама говорит, что я самая лучшая!

Так к ней и прицепилось выражение «самая лучшая», хотя позже в Дружине единогласно признали, что это действительно так. И временами сам Феникс гордо провозглашал: «Самая лучшая!» И Ночка тоже так говорил, и Кощей, который часто захаживал в их двор и был свидетелем зарождения самых старых шутеек в компании.

Но почему-то, когда эту фразочку бросил День, она прозвучала не как у ребят. Слишком весомо, что ли. И Демьян спешно решил обернуть все в шутку.

– Ну или тогда уж некрасивый дружок.

Жар-птица скривилась и недоуменно изогнула брови.

День понял, что совсем оплошал, и добавил, делано посмеиваясь:

– Ну ты же типа наш братан!

– Тогда хотя бы «некрасивый друган», – хмыкнула Мари.

– Ты красивая, – тихо проговорил Демьян.

Жар-птица фыркнула, и День заметил, что она чуть отпрянула.

– Это же образное выражение! – вдруг почему-то стала защищать одноклассницу Мари. – И вообще, давай уже поищем остальных. Где Ночка?

Глава 16
Русалочка и ее принц

3 октября

Выйдя от знахарки, Цвета-с-бесом села на лавочку и закрыла глаза.

Подселенка в сердечном домике ожила, сотворила посреди сарайчика красный диван и плюхнулась на него. В руках она по-прежнему держала нити куклы-марионетки. Бесена досадливо взглянула на них, встряхнула пальцами, и – вуаля! – вместо нитей возник джойстик, только полностью деревянный.

– Так удобнее!

– Ого! – присвистнула Цвета, подпирающая стену домика.

– Что? Нити и все остальное – это просто образы. Мираж, – объяснила Бесена. – На хлеб его не намажешь, запаха и вкуса не почувствуешь. Так что ничего особенного.

– Я тоже так хочу!

– Так пожалуйста!

– Ты научишь?

– Да представь что угодно. Осознанное сновидение, – фыркнула Бесена.

Цвета сосредоточилась, и на потолке появилась люстра, похожая на корень дерева. Когда девушка щелкнула пальцами, капли лампочек, свисающие с черных проводов, вспыхнули теплым светом.

– Всегда хотела такую! – довольно вздохнула Цвета. – Но в мою розовую комнату не впишется.

– А мне нравится твоя комната! – возразила Бесена со смешком. – Чувствую себя в ней принцессой!

– Наслаждайся. Три дня.

– Наслаждаюсь! – язвительно повторила рогатая, а потом рывком встала с дивана и открыла дверь домика.

Гигантское черное озеро чуть обмелело и больше не лизало серые стены. Ого! Похоже, Цвете пошла на пользу история о ее появлении. Она осознала, отчего у нее были проблемы. И примирилась. Но охранника все еще не было видно. Наверное, он и вовсе не существовал, потому что Цвета была духом.

– Ну, раз ты пока обитаешь тут, а не снаружи, то можно места и побольше, – решила подселенка, и после ее слов домик слегка раздался. – Еще добавим окна.

В стене возникли два окна. Одно выходило на омут, в другом же была чернота.

– Ты тут ставни забыла открыть, – заметила Цвета, – или у тебя не сработало что-то.

– Нет, просто наше тело сейчас с закрытыми глазами, это окно в мир, – пояснила Бесена.

– Но я и так все вижу, – призналась Цвета. – Не знаю как, правда. Не глазами. По-другому. Я не могу пошевелить и пальцем, но понимаю, что творится вокруг.

– Да, ты воспринимаешь мир как дух. Для этого тебе не нужны глаза, но ты пока не отвыкла от телесного познания мира, поэтому тебе и кажется, что ты видишь.

Цвета осторожно села на красный диванчик – корни ног разметались вокруг нее, и подменыш походила на вывороченное бурей дерево. После того как Бесена захватила управление телом, Цвета больше не парила над полом, поддерживаемая энергией нитей связи, теперь в воздухе висела кукла-марионетка.

– Я обещала помочь тебе и держу свое слово, – сказала Бесена. – Теперь ты знаешь, кто ты на самом деле, и понимаешь, почему была невидимкой для остальных, почему даже собственная мать к тебе охладела. С возрастом у тебя стало слишком мало нитей связи, они больше не маскируют тебя, и люди чураются.

– Понимаю, – тихо отозвалась Цвета. – Я не человек. Но почему мои нити связи – от бабушки? Почему она любила меня? То есть любит…

Бесена пожала плечами.

– Может, на расстоянии подменыша любить легче? Ради тебя она стала заниматься знахарством, высылала заработанные деньги и этим выражала свою любовь. А может, наоборот, знахарская сущность помогла Глафире разглядеть истинную тебя. Она же еще до твоего рождения знала, что ты подменыш… И, в конце концов, именно бабушка, а не твоя мать, упорно добывала семечко, из которого ты проклюнулась.

Бесена дохнула на окно, и оно запотело. Подселенка нарисовала там сердечко.

– Думаю, не надо было ей держаться от тебя подальше. Бесы не причинили бы тебе вреда, лесные родители вряд ли забрали бы в человеческом теле, а нити связи только укрепились бы, и не пришлось бы одинокому ребенку искать в этом мире того, кто бы его полюбил.

– Лесные родители, – прошептала Цвета задумчиво и растерянно.

– Да, где-то они есть у тебя… Лучше бы ты оставалась с ними. Я не встречала еще ни одного подменыша, который пережил бы свое шестнадцатилетие.

– Я судьбу не выбирала, – грустно ответила Цвета.

Бесена обернулась к ней и тут заметила то, на что сначала не обратила внимания.

Вокруг Цветаны лежали увядающие оборванные стебли. Они не сразу бросились в глаза из-за ног-корней. Только одна нить все еще тянулась к стене дома, и от этого Цвета напоминала узника в темнице.

Подменыш, поймав растерянный взгляд Бесены, пояснила:

– Я сама это сделала. Но потом вспомнила, что у нас договор, и решила тебя дождаться. Все-таки договор с бесом – дело ответственное.

– Какая ты совестливая, – буркнула Бесена.

– Ну ты же сказала, что мне все равно недолго осталось, – глаза Цветы заблестели от слез.

– Ты все еще ведешь себя как человеческая оболочка, – пробормотала подселенка.

– Я все еще пока в ней, – обидчиво прошмыгала подменыш.

– Понимаешь, ты не станешь свободной, если разорвешь нити связи. Тело умрет, но и ты тоже умрешь. Все сложнее, чем тебе кажется, – попыталась объяснить Бесена, хотя и сама толком не понимала случай Цветы.

Подменыш опустила зеленую игольчатую голову.

– Ты ведь не хочешь умереть? – серьезно, без своей обыкновенной ехидной усмешки спросила Бесена.

– Не хочу.

– Вот и не сожалей о том, что уже сделано. Знаешь поговорку бесов?

– Откуда бы?

– Не грусти, а то омут будет расти!

Цвета невольно улыбнулась.

– Омут – это плохие чувства, – вспомнила она вчерашний разговор с подселенкой.

– Они не плохие, – возразила Бесена. – Плохих чувств не бывает. Эти чувства всем телесным нужны. Но как соль. Положишь в меру – блюдо только выиграет. А вкусы у всех разные… М-м-м, соленые огурчики!

Она облизнулась, а Цвета вспомнила, как подселенка вчера вечером съела полбанки огурцов, обнаруженных в холодильнике. Потом у тела болел желудок – воистину бес вселился.

– Ну а если пересолишь, то блюдо станет несъедобным. Я уже это поняла с супом, – продолжила подселенка.

– Но можно же положить больше картошки, и она вберет излишек соли, – возразила Цвета.

– И если засыпать омут, то излишки «плохих» чувств не принесут вреда, – кивнула Бесена.

– Да и пусть омут растет! – вдруг разозлилась подменыш. – Чем я его засыплю?!

Цвета махнула в сторону окна, за которым черное озеро напоминало огромный мусорный пакет, готовый поглотить старый рассохшийся домик.

– И вообще, сейчас это твои проблемы! – продолжала буйствовать Цвета. – Пока тело тоже твое!

– Не хотела бы я, чтобы сюда пожаловали другие бесы, не зря есть пословица: беда никогда не приходит одна, – фыркнула подселенка.

– Вечно ты со своими пословицами и смешками, – огрызнулась подменыш.

– Удивляюсь, сколько люди знают о нас, бесах, но эти знания никогда не идут им на пользу!

Бесена шагнула к Цвете, отодвинула ее корни и села рядом.

– Могла бы сотворить второй диван, – буркнула Цвета.

– Я же тут на правах гостьи. Да, кстати, что добру пропадать…

Левая, свободная от джойстика рука Бесены вдруг превратилась в ножницы, и она стала срезать под корень валяющиеся на полу стебли. Цвета без возражений следила за подселенкой. Казалось, она уже израсходовала свой запас гнева и теперь покорно наблюдала за рукой-ножницами.

– Не будут тебе мешать, а мне пригодятся, – закончив, пояснила Бесена.

Ее рука снова стала обыкновенной. Подселенка, положив рядом джойстик, скатала обрезки нитей в клубок.

– А я тоже могу менять внешность? – Цвета задумчиво скручивала и вновь распрямляла свои «ножные» корни.

– Можешь делать все что хочешь. Развлекайся! Это же мир сновидений! У тебя нет настоящего тела, и ты можешь меняться как тебе вздумается!

– Правда? – нерешительно проговорила Цвета.

И вдруг из духа, похожего на ожившее дерево, она перевоплотилась снова в девушку.

Бесена сокрушенно хлопнула себя по лбу.

– Серьезно? Это плохой выбор! Чем тебе корни не понравились?

Цвета, поджав губы, промолчала.

– Это комплекс какой-то – непременно иметь ноги? Обчиталась «Русалочки»?

Подменыш пошевелила ступнями в зеленых носках и довольно улыбнулась.

– Мне просто так привычнее, – в оправдание сказала она. – Да ведь и ты сама хочешь иметь ноги? Иначе бы не сидела тут…

Подселенка пропустила замечание Цветы мимо ушей и кивнула на куклу-марионетку.

– Тебя не смущает, что вас тут теперь двое?

– Смущает, поэтому буду признательна, если ты ее уберешь, – пробурчала Цвета.

– И правда, пора заняться делом, – согласилась Бесена. – Знаешь его?

Она хлопнула ладонью по коленке, и кукла-марионетка сменила внешность. Теперь это был симпатичный парень с вьющимися светлыми волосами.

Цвета от удивления приоткрыла рот, кинула взгляд на подселенку и отрицательно помотала головой.

– Нет. Думаю, он не из моей школы… – она осеклась и замолчала.

– Что? – покосилась на нее Бесена.

– Кто он тебе? – спросила Цвета.

– Пока никто, – пожала плечами Бесена.

– А зачем ты его ищешь?

– Слишком уж ты любопытная, – шкодливо улыбнулась подселенка.

– Ты не навредишь ему?

– С чего ты это взяла?

– Действительно, с чего? – Цвета снова рассердилась. – Может, потому что ты бес?

– Ох, ну началось! – закатила глаза Бесена. – Ты вся в свою бабулю, хоть она тебе и не родная. Не так уж много у вас, людей, проблем от бесов. От автомобилей и то больше: воздух загрязняют, кругом аварии, куча денег на тачки тратится, – подселенка изобразила джойстиком повороты руля. – Мы же, бесы, лишь иногда чуток щиплем души, причем только тех, кто нам это позволяет.

– Лишь чуток щиплем души! – передразнила соседку по домику Цвета.

Бесена удивленно вскинула брови.

– Ты становишься такой же вредной, как я, и мне это не нравится! – пропыхтела она. – Вроде робкая и мягкая, а потом как выдашь что-нибудь! Оставайся лучше милой. И вообще-то я тебе помогаю! Без меня ты бы до сих пор терялась в догадках, почему для всех чужая. Растила бы в себе и дальше омут имени Комплекса Неполноценности…

– Заладила со своим омутом! Пока я еще не решила, радоваться ли мне твоей помощи или плакать, – вздохнула Цвета. – Чужой я так и осталась.

– Потому что своих ищешь не там.

– Ну а ты? – Цвета кивнула на маленькую копию парня.

Бесена щелкнула пальцами, и марионетка снова перевоплотилась в Цвету.

– Как-то жутковато, – пробормотала подменыш, глядя на маленькую копию своего тела.

– Возвращайся к себе, – посоветовала Бесена. – Становись собой.

– Собой… – безнадежно вздохнула Цвета.

Но как стать собой, если ничего о себе не знаешь?

* * *

– Эй, все хорошо? – окликнула старуха девушку на скамейке и постучала клюкой по железной урне, привлекая ее внимание. – Нанюхалась чего, что ли?

Цвета-с-бесом распахнула глаза и мигом вскочила.

– День тяжелый. Просто пытаюсь собраться с мыслями, – протараторила она на автомате.

– Ты внучка Глафиры? – спросила старуха, и глаза ее блеснули интересом.

– Мне пора! – отрезала любопытство соседки Цвета-с-бесом и быстрым шагом отправилась на остановку.

Трамвай пришел полупустой, и девушка плюхнулась на одиночное кресло. Сиденье было обито мягкой темно-синей тканью с желтым узором, не то что в автобусе, на котором Цвета-с-бесом приехала к Глафире, – там был коричневый вытертый дерматин.

Трамвай покатил по рельсам и уютно зазвенел.

– Как здорово! – прошептала Бесена.

– Давно не каталась на трамваях! – откликнулась из сердечного домика подменыш.

Цвета-с-бесом достала из кармана телефон и приложила к уху, сделав вид, что разговаривает:

– Почему? Мне очень нравится! Кажется, это теперь мой любимый вид транспорта!

– Не по пути. А просто так кататься было некогда, – ответила Цвета. – Наверно, я слишком была занята мыслями о том, как понравиться другим, и совсем не думала о том, что нравится мне самой. – Она растерянно засмеялась и добавила: – Никогда не приходило в голову просто сесть и покататься на трамвае.

– Видишь, иногда совсем не плохо отправиться с незнакомкой в маленькое приключение, – весело заметила Бесена.

Девушка положила телефон в карман и открыла сумку, чтобы достать деньги на билет. Утром Бесена проехала зайцем, к своему восторгу и к возмущению Цветы. Сейчас же кондуктор нависла прямо над ней, так что делать было нечего. Отсчитывая мелочь, Цвета-с-бесом заметила в сумке какую-то любопытную бумажку. Она расплатилась, получила билет и занялась находкой.

Это была распечатанная на цветном принтере фотография парня. Та самая, для приворота. Парень был крепким, коротко стриженным, в спортивной форме. Он держал в руках футбольный мяч и широко улыбался.

Бесена, окутанная телесной памятью, знала в общих чертах, как выглядит Антон, и знала, что эта фотография была сделана до его травмы. Она хмыкнула и убрала фото обратно в сумку.

– И что ты хмыкаешь? – пропыхтела подменыш в сердечном домике. – Не всем нравятся смазливые блондинчики.

Цвета-с-бесом прикусила губу, но отвечать не стала – было бы странно ни с того ни с сего хватать телефон и начинать возмущаться, а в сердечный домик она спускаться не хотела, поскольку сторожила свою остановку. Да и с бдительностью окружающих она уже столкнулась в лице соседки Глафиры, а ведь думала, что надежно спряталась на той скамейке, заросшей «золотыми шарами».

Выйдя из трамвая, Цвета-с-бесом закоулками пропетляла до пустынной дорожки.

– Ты тут так хорошо ориентируешься, – заметила подменыш.

– Это же мой район, я все тут знаю, и даже чужое тело мне не помеха, – ответила Бесена.

Бурая жухлая трава на пустыре походила на всклоченную шерсть старой собаки. Цвета-с-бесом шла дачными улицами, бахромой прилепившимися к городу. Над железными заборами, словно большие диковинные звери в зоопарке, выглядывали яркие и странные домишки. Видно, устав от однотипных квартир человейников, здесь каждый творил от души.

На одном из заборов распласталась надломленная, тяжелая от крупных плодов ветка антоновки.

Цвета-с-бесом подпрыгнула, ухватила яблоко и с силой дернула. Яблоко было огромным, во всю ладонь. Бесена с усилием откусила и поморщилась:

– Кисло…

А потом счастливо повторила:

– Кисло!

– Надо те собирать, которые легко отделяются от плодоножек и сами в руку падают. Вроде так, – поделилась теорией подменыш, – но у нас дачи нет.

– Знаешь, – сказала Бесена, разглядывая надкусанное яблоко. – Оно сначала было холодным, но тут же потеплело.

– Конечно, нагрелось от твоей руки.

– Здорово! – удовлетворенно выдохнула Бесена.

И Цвете тоже нестерпимо захотелось взять в руки прохладное яблоко, надкусить его и почувствовать, как от кислоты щиплет язык. Хотя нет, она бы сорвала вон то, желтое, ароматное, под кожицей которого скопился солнечный свет… Сколько она всего упустила, оказывается, пока пыталась разобраться, что с ней не так. Не успела порадоваться таким вот мелочам. Все-таки хорошо, что появилась Бесена и показала ей, как наслаждаться жизнью. Скоро тело вернется к ней, и уж тогда Цвета больше не будет грустить.

Цвета-с-бесом вышла к Холодной канаве. Она вбежала на мост, свесилась через перила и заглянула в Омут. На нее в ответ уставилась девушка с родинкой на щеке.

Подменыш в сердечном домике недовольно проговорила:

– Мне не идет такая прическа.

Девушка потрогала одну из бульбочек на голове и улыбнулась.

– А мне нравится. Подождем тут, – твердо решила Бесена, оглядываясь по сторонам.

Тело мерзло от холодного мокрого ветра – непривычное для подселенки ощущение. И неприятное. Цвета-с-бесом застегнула куртку до самого подбородка, натянула капюшон и сунула руки в карманы.

Она бродила по мосту туда и обратно, словно несла вахту, а иногда ради разнообразия прохаживалась вдоль канавы по узкой тропинке и даже немного уходила в сторону пустыря, но всегда держала мост в поле зрения.

Тем временем настроение Цветы снова упало. Она вспомнила рассказ бабушки, вспомнила, что на самом деле не человек. Сочные яблоки и беззаботные поездки в трамвае – это, конечно, здорово, но ей опять будет не до них.

Бесена на встрече с Глафирой сравнила ее с лебедем, из которого пытаются сделать утку. Да, она как гадкий утенок на птичьем дворе. Нужно думать о своей лесной семье, о других лебедях, и Цвета забубнила:

– Я не человек. Я древляница. Подменыш.

– Не заморачивайся так, – посоветовала Бесена. – Даже я сначала обманулась. Знаешь, как удивилась, когда поняла, что внучка ведьмы не душа, а дух?

Цвета в сердечном домике притихла.

– Женщина, одержимая материнством, пойдет на многое ради заветного дитяти, – добавила Бесена. – Знахарки пользуются этим, потому что такая работенка выгодна. Вон той бабке-шептунье, которая украла тебя, даже удалось передать своего беса. А лесные дети, как и деревья, могут прорастать почти везде, что очень удобно для подкидывания.

– Звучит отвратительно, – подала голос Цвета. – То есть я проклюнулась в животе матери, обросла плотью и стала младенцем?

– Именно так, – подтвердила Бесена. – Но чем старше становятся подменыши, тем слабее их связь с матерью. Они пахнут уже не ее кровью с молоком, а лесом и внутренне всё меньше походят на человека, хотя внешне остаются обычными людьми. Ты вот, например, стала видеть бесов.

– Да, – вздохнула Цвета.

– Застревают такие дети между миром людей и миром духов. Первые их не принимают, а вторых они сами не знают. Только настоящая любовь через поцелуй может привязать духа к телу. Пришить, как раньше говаривали, нитями связи.

– Как в сказке, – заметила Цветана.

– Ага, – подтвердила Бесена, продолжая шагать вдоль канавы. – Той, которая про ноги. Русалочке хотелось, чтобы принц подарил ей свою любовь, а заодно и бессмертную душу. Вернее, нити связи, ведь они вьются из любви. Духи, в отличие от душ и бесов, смертны, хоть и живут гораздо дольше людей. Русалки живут триста лет. Древляницы, наверно, столько же, а может, и больше.