Текст книги "Песнь крысолова"
Автор книги: Соня Фрейм
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
– Не переоценивай это заведение, половина из нас друг друга в глаза не видели, – покачала головой Вивьен. – Давай скетч, я подумаю, как решить твою проблему.
Он молча протянул ей папку. Тонкими, чуткими пальцами она стянула резинку и посмотрела на единственный документ внутри – рисунок Джей Пи. Ее лицо ничего не отразило.
– Есть вещи пропавших детей? Последнего? – скупо поинтересовалась она.
– Да, но не с собой.
– Принесешь завтра куда скажу. Курьер заберет. Напиши также запиской, где он живет и учится.
Мариус заглянул в ее отстраненное лицо и поинтересовался:
– Ты дашь мне… его?
– Я не дам его тебе, – с тонким смешком отозвалась Вивьен. – Зверь пойдет по следам мальчика. А там посмотрим.
– Мне нужно получить ее живой, – уточнил Мариус. – Зверь не должен убивать.
– Не держи меня за дуру.
– Я предупреждаю. Потому что знаю его.
На него подняли властный взгляд, и Вивьен отчетливо произнесла прямо ему в лицо:
– Зверь делает то, что я скажу. И ты его не знаешь. Никто его не знает, кроме меня.
Мариус выдержал ее взор, а про себя улыбнулся. Она вела себя как ревнивая мать.
– Тогда жду твоих неопределившихся звоночков, – произнес он и залпом опрокинул бокал.
Вивьен разглядывала его с темным пониманием, и в ее глазах плавился красный свет. В тот момент она показалась ему полуреальной. Он спятил. Выдумал себе женщину, собирающую чужие камни…
– Смотрю на тебя и думаю: какой же ты упертый… Ну, скажи мне… это же не ради пропавших детей. Тебе и вправду их жалко? Каждое дело ты доводишь до конца ради себя. Своей тщательности. Чувства собственной полезности. Такой… любопытный комплекс. Ты просто не прощаешь себе незавершенности. Ради этого даже идешь ко мне. У каждого успеха есть своя тайная лазейка.
Ему было неприятно это слушать, но все, что он мог, – думать про себя: «Однажды я засажу тебя. Найду способ и упрячу за решетку. Где тебе и место».
Дилеры ничего не делают сами, у них тысяча чужих рук. Но это хуже всего. Это зло разумное, аккуратное. Гигиеничное.
– Еще скажи, что за каждым великим мужчиной стоит великая женщина.
– Оу, а вот это сексизм. Да бог с тобой. Пока. Я позвоню.
Она оставила деньги на столе и удалилась, обдав его тяжеловатым древесным парфюмом. Мариус сравнивал эти встречи с использованием черной магии. Результат никогда не заставлял долго ждать.
«Знать бы еще, как ты выдрессировала свой бестиарий… и в первую очередь Зверя…»
Зверь
Санда
Я никогда ничего не праздную: у меня нет поводов.
Вертекс, скорее, нашел повод себе.
У бара царит пир во время чумы: давка, хитросплетения конечностей, мелькающие стаканы с коктейлями кислотных цветов. Над нами рассеивается дым, а в колонках что-то сладко и болезненно ноет.
– Обожаю шведов. Все лучшее делают шведы, – с туманным блеском в глазах вещает Вертекс, почти наполовину перевалившись через стойку бара. – Посуди сама: шмотки Acne, Spotify и даже гребаная IKEA. И музыка. Шведский синт-поп играют на небесах.
дробяще идет из колонок.
Я уже потеряла ориентацию в пространстве. Не помню начала, не вижу конца. Но это хороший момент. Боже, и правда: благослови шведский синт-поп.
– Видишь того блондинчика? Лео Флодман, – Вертекс почти прилипает губами к моему уху. – Я душу продал бы, чтобы пожать его пальчики. Недавно переехал к нам из Гетеборга. И он главное произведение искусства этой нации.
– Подкати, – советую я. – Кто тебе скажет «нет»?
Он скромно опускает реснички, и блестки на его веках складываются в начало млечного пути. Ласково глажу его по щеке, потому что знаю, что, несмотря на свои пошлые шутки и нахальство, Вертекс стеснителен и хрупок.
– Я просто люблю красоту, – смотрит он с обезоруживающей улыбкой. – Не хочу ничем обладать. Пусть солнышко светит всем. Шведское солнышко.
Почему-то смеемся, как идиоты, и чокаемся. Не понимаю, как он умудряется работать, напиваться и вести светскую беседу. Я поворачиваюсь к танцполу: там сейчас девятый круг ада. Профили, приоткрытые рты, тянущиеся друг к другу руки… Безымянные тела, желающие стать чем-то единым. Только музыка напоминает нам, что мы были когда-то целыми. Она возвращает инерцию в ритмах, люди движутся в приливах и отливах…
А над нами луна.
«Дискотечный шар, дурья твоя башка», – шепчет вредный голос рационализма.
Но я впервые игнорирую его. Мне удается.
Тело непривычно расслаблено, взгляд устремлен вперед, но никого не высматривает. Редкий спокойный день в моей жизни. Я никому ничего не должна.
Кто-то подходит к бару и подтаскивает его божественного шведа. С улыбкой наблюдаю, как мой друг кокетливо подталкивает к нему напиток за счет заведения. Швед тоже улыбается во все зубы. Хоть бы у этих двоих все было хорошо. Да у всех здесь: девочек с угольными веками, мальчиков, которые хотят стать девочками… У королей вечеринок, шутов и пьяных рыцарей с татуировками ласточек и роз.
Кто-то стучит по плечу и доливает в бокал. Вертекс уже разговорил шведа, подозвал заодно еще каких-то друзей. Некоторых я знаю.
– Сегодня особенный день, – подмигивает он. – Санда уходит от нас. Но ее ждет что-то классное.
– Санда, не-е-ет, – пьяно стонет один из сидящих рядом. – Куда? Ты не найдешь места лучше, чем «Туннель».
– Но и хуже не найду, – честно отвечаю я.
Надо пить больше, чтобы говорить позитивные вещи, а не это.
– Кто тебя увел, кто этот нахал? Или это она? – спрашивает докучливый пухлик, чье имя я постоянно забываю.
Вертекс со смехом машет руками и отвечает с непосредственностью невыносимой всезнайки:
– Она не по этой части.
– Да ну? – меня награждают удивленными взглядами. – А по какой тогда?
– Ни по какой, она – асексуал, – продолжает отвечать за меня Вертекс.
Тема вызывает неподдельное сочувствие, хотя я не вижу ничего печального.
– Неужели не хочется физического тепла? – томно прикрывает глаза пухлик. – Без этого никак. Мы состоим из одиноких частиц чего-то большего.
Опрокидываю стакан и чувствую, что язык внезапно развязывается:
– Я тебе расскажу о своей детской мечте. Вот ты наверняка мечтал о прекрасном принце. И ты. И ты.
Мальчики хихикают и даже что-то возражают, но меня уже несет.
– А знаешь, чего хотела я, будучи ребенком?
– Ну? – заинтересованные лица подвигаются ближе.
– Большую, страшную собаку. Чтобы натравить ее на всех, кого ненавижу. Вот мое видение идеальных отношений.
Пьяно хохочу, и Вертекс мне вторит. Пухлик приподнимает напомаженные бровки и, кажется, считает, что я совсем ужралась.
Тело наливается странной электризацией от звуков.
– Мне кажется или песню заело? – спрашиваю у Вертекса.
There’s something ominous,
There’s something ominous about you! –
выдыхают колонки.
– Я на повтор попросил поставить, диджей мне должен, – поясняет он. – Обожаю эту песню. Она словно предчувствие конца света. Ощущение, как ни странно, похоже на сексуальное возбуждение…
Внезапно становится неуютно. Из моей короткой эйфории может вывести любая мелочь, и вот я снова балансирую на натянутых нервах.
«Ничего не боюсь. Бояться нечего».
Но почему так страшно?
– Слушай… Попроси другую песню. Не хочу конец света.
Тот кивает и убегает к диджею, который крутит свои пластинки неподалеку от бара на подиуме. Слежу за ним тревожным взглядом, опасаясь, что он почему-то не вернется.
Его длинная шея и ирокез видны издалека. Он склоняется к диджею в фетиш-маске, и в мелодию плавно вклинивается новый ритм. Я начинаю дышать ровнее.
Плазмы над танцполом транслируют странные изображения: фигуры людей, фазы луны и волчью пасть. Новая причуда Мельхиора… Вертекс идет сквозь людей, когда я его вижу, мне спокойнее.
Внезапно кажется, что за ним мелькнуло чье-то белое, страшное лицо, смотрящее прямо на меня. Но движение век – и оно исчезло.
– Тебя надо накачать еще сильнее, – проницательно замечает он, перепрыгивая через стойку на свою сторону. – Сделаю свое фирменное пойло.
Он возится под баром, что-то мешает, подмигивает. Швед улыбается ему, как акула: уже запал. Виртуозным движением руки Вертекс выставляет перед нами шесть дымящихся шотов с чем-то токсично-зеленым. Мы разбираем их и выжидающе смотрим друг на друга.
– На счет «три»! – говорит пухлик.
– Раз, два… – считает шведский бог. – ТРИ!
– Увидимся на другой стороне, – с улыбкой говорит мне Вертекс.
Мы опрокидываем шоты позже других. Растворяемся в фазах луны.
* * *
«Что-то зловещее. В тебе есть что-то зловещее».
Что?
Вспышки света, походящие на разряды молний, высвечивают мир лишь на короткие доли секунды. Надо мной чудовище с белым лицом, и его нос скользит по моей шее.
Красные глаза похожи на кровавые пятна и отливают неоном. Кто-то заглядывает мне в душу, хотя это взор слепого. Веки не мигают, фокуса нет.
«Что ты, черт возьми, такое?» – проносится в голове, и буквы точно оставляют след внутри черепной коробки.
Мне страшно. Мне никогда не было так жутко. Чувство идет откуда-то из желудка. Ноги пропали. Уйти бы…
Почему я ничего не слышу? Ни музыки, ни смеха… Вокруг вакуум, где есть только я и эта жуткая белая тварь. Ее руки упираются в стену, в которую я вжалась, и я не могу сделать шага в сторону. Смотрю, как кролик на удава.
Тварь медленно обнюхивает мои волосы, затем отстраняется – даже деликатно и кротко. В те моменты, когда я ее вижу, кажется, что сейчас она начнет меня есть.
Внезапно возвращается ощущение ног, они точно оттаяли. Плашмя падаю на пол, потом ползу. Вижу всюду опрокинутые стулья, а в ладони впиваются осколки. Пир закончился, осталась только чума.
Меня хватают за ногу и держат. Оборачиваюсь, и прожектор над головой услужливо выстреливает неоновым лучом в большую белую тварь.
«Нет. Это человек», – внезапно пронзает страшная догадка.
У него есть руки, ноги и даже какая-то одежда, но в лице застыло звериное выражение. Он стискивает мою ногу, и я беззвучно кричу. Почему-то боль ощущается слишком явственно, как будто я только из нее и состою.
Немигающе глядя на меня, оно начинает медленными рывками подтаскивать к себе. Ладони оставляют на полу влажный след.
По дороге я ухватываю полуразбитую бутылку, и, как только оказываюсь рядом с существом, втыкаю ее куда-то под грудь. Оно отскакивает, и его рот искривляется, обозначив острые клыки.
Больно. Тебе тоже больно.
Хватка слабеет, а я бегу прочь из этого немого фильма. Но почему-то знаю, что оно найдет меня. Куда бы я ни пошла.
Оно узнало мой запах.
* * *
Холодно. Как же ломит кости.
В глаза бьет свет, от которого я отвыкла, но сейчас он свидетельство того, что я жива. С трудом поднимаюсь на локтях и смотрю на внутренний двор. Снег? Давно я его не видела…
Позже понимаю, что это рваная в клочья бумага из опрокинутого бумажного контейнера, которую ветер гоняет по всему двору.
Вся одежда в пыли, на черном это заметнее всего. Я точно каталась всю ночь по земле. Осматриваю ладони в мелких ранах. Осколки застряли меж пальцами, и я проклинаю себя за то, что вообще решила ими пошевелить. Но куда больше меня пугает правая рука. Она залита кровью, и явно не моей – на ней нет увечий. Высохшие струи убегают под изодранный рукав блузки.
Что произошло? Почему я очнулась на заднем дворе?
Память подает прерывистые сигналы. Последним четким воспоминанием было лицо Вертекса сквозь зеленый дым и наше обещание.
«Увидимся на другой стороне».
Это утро после. Когда заканчивается вечеринка, спадают все маски, и ты понимаешь, что вокруг не неоновый свет, а грязь, блевотина и мусор.
Внезапно вижу, что из фургона ближайшего автомобиля с логотипом пива выглядывает чье-то испуганное лицо. Кажется, это божественный швед. Сейчас он похож на испуганного мальчишку с потекшим макияжем. Надеюсь, он хотя бы совершеннолетний.
Машу ему, и парень неловко вылезает наружу.
– В чем дело? – нервно спрашивает меня швед на английском. – Я не помню, что произошло!
– Я тоже… – растерянно отвечаю я.
Надо вернуться вниз. Даю ему знак следовать и направляюсь к грузовому лифту. Мы со шведом едем вниз, и уже сквозь решетку я вижу, что кто-то стоит на другой стороне.
– Вертекс!
Он крепко стискивает меня, выглядя потерянным и каким-то обескровленным.
– Ты не ранен?
– Нет… Лео?
Тот испуганно смотрит на него и мотает растрепанной головой.
– Почему мы оказались там? Неужели так напились? – недоверчиво спрашиваю я.
Вертекс почему-то молчит, словно язык проглотил. Не похоже на него.
– Что произошло? – резко вопрошаю я.
В памяти разряжаются запоздалые вспышки неона. На счет раз я вижу танцпол. На счет два – белое чудовище, двигающееся ко мне сквозь людей. На счет три – вокруг разруха, прожектор посылает сигналы ни для кого. На счет четыре оно уже надо мной, зарывается лицом в шею, а затем молчаливо изучает с плотоядностью хищника.
«Нет, это не сон», – с ужасом доходит до меня.
Я всегда различаю вымысел и реальность.
– Там… тебе лучше не ходить, – омертвело произносит Вертекс.
Отталкиваю его и иду вперед. Что бы там ни было, меня этим вряд ли напугаешь.
В главном зале погром. Столы опрокинуты, стулья поломаны. Вижу тела, с ходу насчитала человек пять. Под баром сидит знакомая фигура, уронив голову на колени. Поднимаю его за плечи: пухлик мертв. Шея сломана.
Подхожу к другому человеку на полу – один из дежурных мальчиков. У него окровавлено горло. Беру салфетку и промокаю кровь. Мне нужно видеть.
Это не выстрел. Не ножевая рана. Артерии разодраны. На уцелевшей части кожи вижу отпечатки, похожие на следы зубов. Человеческих.
Углубления на уровне третьих зубов слишком глубокие.
Клыки.
– Ты что, не трогай! – всполошенно кричит Вертекс, подбегая ко мне. – Это улика для полиции.
– Мельхиор уберет их всех раньше, чем кто-либо приедет сюда, – машинально отвечаю я. – Он должен быть в курсе. Нужно найти видеозаписи с камер у дежурных. Только они знают, что произошло.
У шведа, пришедшего следом, начинается истерика. Он что-то говорит нам в гневе, но мы ни черта не понимаем. Только растерянно таращимся друг на друга и почему-то медлим.
– Что ты нам подмешал? Что за наркотики?! – наконец-то переходит он на английский.
– Это не наркотики! Только если ты сам не закинулся… – возмущается Вертекс. – Я сделал нам коктейль на основе абсента, долил еще сверху джина…
– Я хочу уйти, покажите мне выход! Это все ночной кошмар какой-то… – почти плачет швед.
Вертекс бросает на меня напряженный взгляд.
– Я выведу его.
– Буду у дежурных. Мне нужна видеозапись.
Киваем друг другу и расходимся.
Быстро поднимаюсь ко входу. На посту пусто, и это неслыханное дело в «Туннеле». Сажусь на место секьюрити и ищу запись этой ночи в системе наблюдения. Требуется почти полчаса, чтобы понять, где они сохраняются. Левая рука кровоточит, и лучше ею вообще не двигать. Вытащить бы осколки, но рядом нет аптечки. Только почему-то бутылка водки. Выливаю ее на ладонь и стараюсь не взвыть в голос.
Запись найдена. Вывожу ее на отдельный экран и перематываю ближе к полуночи, когда мы начали переход на другую сторону. Бар едва можно увидеть, я выбрала запись с какой-то угловой камеры у танцпола. Видимость паршивая, но можно различить людей, диджея и черный вход, ведущий в даркрумы. Вот оттуда оно и выходит. Фигура с белым лицом выделяется даже в мелькании лучей. Делаю увеличение.
Это мужчина, рост под два метра. Комплекция невероятно массивная, но для своего сложения он двигается неожиданно легко и грациозно. Плавно лавирует меж людьми. Наши мутные фигуры отходят от бара и двигаются к танцполу. Я отделяюсь и иду в сторону туалетов. Внезапно белый меняет траекторию и следует за мной. Дальше я могу только гадать, что происходит.
Проходит десять минут.
Внезапно из туалета выбегают несколько людей. Творится столпотворение. Затем врассыпную несутся все. Я замечаю себя выходящей в уже полупустой зал. Походка – шаткая, я явно не в себе. Оно почти сразу выходит следом.
Подтягивается кто-то из секьюрити и пытается остановить существо.
Дальше творится что-то ненормальное.
Белый бросается на него и валит на пол. Я не могу понять, что он с ним делает на полу. Остаток людей разбегается кто куда. Моя фигура у бара почти неразличима. Существо встает с тела, и оно больше не двигается. Он отшвыривает от себя еще кого-то. Я никогда не видела такой чудовищной физической силы.
Бросается на другого охранника.
Насчитываю четыре атаки.
Последним был пухлик, явно пьяный и неспособный к сопротивлению. Он пытается встать и даже чем-то машет перед носом этой твари. Белый просто отрывает его от пола и почему-то… обнюхивает. Затем убивает быстрым движением огромных ладоней.
Остаюсь только я у стены.
Уже не смотрю на экран, потому что вспомнила все, что было утоплено в абсенте. Его странное изучение меня, почти трепетное и любопытное… Я попыталась убежать. Поднимаю глаза на видеозапись, когда уже раню белого и умудряюсь унести ноги.
Он сгибается пополам и неожиданно спешно уходит через главный вход.
Картина сошлась в целое.
Что бы этой твари ни было нужно, но шла она по моему следу. Его траектория говорила об этом. Другие люди просто попались под руку.
На лестнице слышатся шаги, и из бункера с нервным лицом выбегает Вертекс. Под мышкой у него аптечка. Удивительное чутье на нужды других людей.
– Спровадил Лео. Сказал, что мы разберемся. По-моему, он побежал в полицию. А может, все-таки домой. Никогда у меня не было более поганого свидания, – нервно усмехается он. – Дай лапу, посмотрю.
Вертекс плюхается во второе кресло и осматривает мою левую руку.
– Я сейчас вытащу осколки и обработаю. Будет больно.
– Да давай уже, – морщусь я.
– Что там?
Понимаю, что он имеет в виду видео. Пересказываю все в сжатом виде. На стоп-кадре как раз лицо этой твари.
– Блин, выключи, – выдыхает он, берясь за пинцет.
Вертекс возится с моей рукой час, затем перевязывает. Вроде все осколки извлечены. Он еще говорит сходить в травмпункт, но я боюсь. Я вообще не осмелюсь сделать шаг наружу.
– Тяпни на всякий случай антибиотик, вдруг какая-то зараза, – мне подсовывают таблетку и бутылку воды.
– Оно пришло за мной, понимаешь? – повторяю я.
– Уверена, что у тебя нет мании величия? – не удерживается он от колкости. – Но на фига ты ему? Хотя стоп.
Он поднимает на меня остановившийся взгляд. Я напряженно смотрю в ответ, не понимая, чем его осенило.
– Мадам Шимицу.
– Что?
– Она отпустила тебя, а потом решила пришить. Потому что никто не уходит из «Туннеля».
– Это не ее стиль, – качаю головой, едва веря. – Такую мокруху она не стала бы организовывать. Если бы меня решила убрать Шимицу, то я бы даже не поняла, что меня убили. И уж точно не было бы этого светопреставления.
– Ну да. – Он потер кончик носа. – Тогда не знаю. Кому ты могла так насолить?
На этот вопрос даже не требуется ответа. Да кому угодно. До прихода в «Туннель» меня чуть не угробила цыганская мафия. А еще прокляли десятки родителей, даже не зная моего имени.
– Он придет снова. – Я лихорадочно вцепляюсь в его ладонь, и меня начинает бить дрожь от одной только мысли.
– Как он тебя найдет?
– Не знаю… Я ранила его. Не уверена, что насмерть. Но он появится. Я чувствую. Потому что он меня… обнюхал. Как животное.
Вертекс только таращится на меня, моргая ресницами. Одна из них отклеилась.
– Бери билет и улетай. У тебя же есть какой-то фальшивый паспорт. Или машину. Ни один человек тебя не догонит. Если эта тварь, конечно, не проберется на самолет или сама не умеет рулить вдобавок к тонкому обонянию.
– Он слепой, – выдаю я то, что интуитивно чувствовала все время. – Я смотрела в его глаза. Они не видели.
– Тогда тем более.
Мы молчим. Я понимаю, что Вертекс прав. Сейчас оставалось только бежать, но я не могла. Из-за Родики и этого чертового Вальденбруха. Я должна была отправиться туда искать ее следы. Больше некому было писать эту записку. Можно раскопать всю мою подноготную, но не подделать ее почерк.
– Тебе опасно возвращаться домой, – здраво замечает Вертекс. – Хочешь, прячься у меня. Но если, как ты говоришь, дело в запахе…
– Обоняние можно сбить, – бормочу я. – Он был как собака. Или хищный зверь. Но и их обманывают. Специи. Бензин. Мазут.
– Да бери машину и катись к чертям! – вдруг злится он. – Живо! Пока Мельхиор не устроил разборки, что да почему. Уверен, они и меня допросят, и твою Шимицу, а после такой видеозаписи ты точно персона нон гранта. Из-за тебя ранили и убили несколько человек, там еще один надкусанный труп в туалете! Никто тебя беречь не будет.
– У меня дело в Германии, – нехотя говорю я. – Пока не могу уйти.
– Вот что, – теряет он терпение. – Езжай ко мне, помойся, а потом вали. Я загляну в твою квартиру, заберу нужные вещи. Вечером встречаемся у стоянки напротив моего дома, прикачу тебе тачку.
Он почти пинком выставляет меня наружу. Я знаю, что ему придется сейчас разгребать весь этот кошмар внизу.
Утренний ветер пронизывает до костей, плащ потерялся, и уже бесполезно пытаться его найти. Бреду к метро, чувствуя себя так, будто с меня ободрали кожу. В голове беспрестанно воет сирена.
К Вертексу я решила не ехать, чтобы не навлекать проблем еще и на него. Мне казалось, что при свете дня оно не должно появиться. Что-то подсказывало, что этот альбинос был ночным животным.
* * *
Я доехала до Веддинга в состоянии кокона. Внешне отлично вписывалась в плеяду берлинских ненормальных, которые катались в метро двадцать четыре часа в сутки. Только механический голос в динамиках оживлял во мне рефлексы. На какой станции выйти, куда повернуть, в какой поезд сесть.
Первое, что бросается в глаза у двери моей квартиры, – сломанный замок. И я еще иронизировала насчет заметности. Вокруг валялись щепки, а под дверной ручкой зияла дыра. Его просто выбили чем-то тяжелым.
В общем, ключи не понадобятся. Ну и отлично. Все равно их нет. Лежат, небось, в «Туннеле».
В квартире на первый взгляд все по-прежнему, но на полу следы грязных ботинок не меньше чем сорок второго размера. Это животное ходило по моим комнатам, обнюхивало каждый угол. Я физически ощущала, что он тут был. Воздух стал иным, все еще храня память о чужаке в этих стенах.
В спальне на полу валялась подушка. Впрочем, что еще лучше хранит запах человека?
Вижу перевернутую корзину с грязным бельем. Мне становится мерзко. Но твари тут больше нет.
Я принимаю душ, одеваюсь в чистую одежду и беру с собой только необходимое: документы, зарядку для телефона, наличность и кредитные карты на подставные имена. Это все помещается в сумку, а в оставшееся место докладываю пару теплых вещей. Теперь пора уходить, потому что оно сюда еще вернется.
В голове не перестает мелькать образ этой ночи: неон – кровавые глаза – белое лицо с торчащими клыками.
Что это? Или кто? Если бы не его пасть, я решила бы, что это здоровый, уродливый альбинос. Но люди так себя не ведут. У него были ненаигранные повадки хищного зверя. При этом присутствовал определенный уровень разумного самоконтроля. Он не стал бросаться на всех сразу, мог двигаться меж людьми как человек: кого-то пропускал, лавировал в толпе. Еще одежда… Короткие волосы, явно постриженные. Чья-то заботливая рука вырастила и вскормила этого выродка. Только после того, как он приблизлся ко мне в туалете, ему снесло крышу. Что же там произошло?
Я не знаю, куда идти и что делать. Мне хотелось поговорить с Вертексом, но связываться с ним самой – опасно. В «Туннеле» сейчас начнутся разборки, и он – в числе тех, кто может попасть под горячую руку.
Отбиваю на всякий случай сообщение:
«Не надо приходить ко мне, он здесь был. Я уже взяла, что нужно».
Захожу в ближайшую турецкую забегаловку в самом людном месте на Мюллерштрассе. Боюсь оставаться в одиночестве. Заказываю что-то на автомате и решаю дать себе короткий передых. Тело ломит, а в глаза будто спички вставили. Сейчас нужен сон, но спать нельзя.
Значит, надо подумать, что делать с Вальденбрухом. Мой самый идиотский план – он же единственный – заключался в том, чтобы самой отправиться на место пропажи. Зайти в ее палату. Обследовать кабинет Крупке. В конце концов, имея дело с теневой стороной жизни, поймешь больше, чем те, кто привык видеть мир при свете дня.
Открываю Google и вбиваю: «Вальденбрух исчезновение». Нужно собрать максимальное количество информации. Сначала смотрю официальные новости. Нахожу даже статью в «Википедии», которую поместили в категорию «Аномальные зоны», потому что на территории клиники перестают работать часы и наблюдаются погодные аномалии. За то время, что я игнорировала новости, Вальденбрух превратился в место высадки инопланетян.
Поверх новостей постоянно вылезала ссылка на какое-то дилетантское расследование на YouTube. Читать уже было нечего, и я запустила видео. В уши полился гнусавый, глумливый голос:
«Куда пропали дети Вальденбруха?
Их съели волки.
Унес НЛО.
Их стерли с лица земли и больше никогда не найдут…»
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
