Текст книги "Время шакалов"

– Такие как ты, Тихий, безголовые интеллигенты, и навязали нам ЕБоНа в президенты,– вдруг вмешался в разговор Хромой, до этого только слушавший других,– проклятые бездельники из всяческих НИИ и контор, думая разбогатеть за счет других, пролезли в партию – КПСС и на руководящие должности. Они раскачали Советскую власть и уничтожили страну – СССР, но сами же и стали первыми жертвами капитализма, лишившись работы. Конечно, некоторым из них удалось хапнуть народной собственности, но таких были единицы, а миллионы стали безработными и нищими.

– Вот оно что! – почти вскрикнул Иванов,– выходит ты, Тихий, засланный казачок, следишь за нами, а потом докладываешь Путину о настроениях среди бомжей, а у самого, небось, особняк в Подмосковье с прислугой и холопами, не так ли? – ехидно спросил он.

– Нет, нет,– начал оправдываться Михаил Ефимович,– это только поначалу я был за демократов, как и многие другие, в заблуждении, а потом уже поздно было – власть переменилась, потерял работу, и стало не до политики.

– Они этого и хотели, ЕБоН и прочие: опустить людей до уровня жующих животных, которые занимаются только пропитанием, а лица демократической наружности, типа Вексельберга или Абрамовича и Потанина, тем временем грабят страну – безнаказанно и безмерно,– ответил Черный и продолжил,– скажи-ка Максимыч: как ты относишься к нынешнему президенту?

Учитель, который сидел, задумавшись, встрепенулся и ответил так: – Никак не отношусь. Он, конечно, враг русской России, но не самостоятельный, а управляемый олигархами и, возможно, из-за рубежа, где хранятся их капиталы. Они боятся бунта русских и его задача – тихо, мирно ликвидировать русскую общность так же, как Горбачев уничтожал общность народов СССР. Людям дают выживать, но не более того, а одновременно ужесточаются законы о сопротивлении власти, экстремизме и прочем, чтобы не допустить восстания против власти.

По тем отрывкам, что мелькали на ТВ и в прессе, я составил для себя следующую картину: может быть ошибочную в деталях, но верную в целом.

Жил в Питере мальчик Вова, в обычной семье интеллигентов первого поколения. Мальчик был серенький и ничем не примечательный, без выраженных способностей, кроме способности приспосабливаться к хозяину, которыми он считал всех – от кого зависел, и с собачьей преданностью этим хозяевам.

Возможно, в школе он ябедничал учителям на одноклассников, потому что, окончив школу, он пришел в местное отделение КГБ и попросился на работу: хочу, мол, следить за людьми, выискивать врагов и защищать Советскую власть. Там благожелательно отнеслись к будущему стукачу, но сказали, что сначала нужно окончить институт и, видимо, дали Вове направление в университет на юридический факультет. Хотя юристы и считались тогда непрестижной профессией, и конкурс был небольшой, но самостоятельно Вове поступить было трудно, да и стипендию КГБ таким студентам приплачивал.

Окончив университет, он был принят в КГБ, окончил курсы доносчиков и осведомителей, попрактиковался в Ленинградской области опером, и был направлен в Восточную Германию, где стояла Советская группа войск, в Дрезден – начальником клуба офицеров. У нас в городке, где я жил, тоже был гарнизон и был офицерский клуб, где устраивались вечера с выпивкой, а завклубом прислушивался к разговорам подвыпивших офицеров и составлял на них рапорта, которые многим, за неосторожные высказывания, ломали офицерскую карьеру. По-видимому, в Дрездене Путин занимался тем же.

Однако, даже в этом деле он не проявил способностей и, по достижению 15-ти лет выслуги – минимального срока службы для начисления военной пенсии, был отправлен в отставку в чине подполковника, с присвоением звания полковника, которое давало некоторые привилегии в отставке. Он вернулся в Ленинград и устроился на работу в университет помощником ректора по режиму – то есть стал следить за преподавателями и студентами.

Это был конец 80 – ых годов, шла горбачевская перестройка, наверх всплывали демагоги и проходимцы и Путин прилепился к Собчаку – профессору университета, известному тогда демагогу, который своим краснобайством пробивал себе дорогу наверх к власти и деньгам.

Преданность Путина была замечена и когда Собчак стал мэром Ленинграда, который он поспешно переименовал в Санкт – Петербург, то Путин стал его помощником, а затем и заместителем. Он организовал дачный кооператив «Озеро» и всё нынешнее окружение Путина – это члены того кооператива.

Дела в мэрии велись нечисто, Собчака на второй срок не избрали и даже возбудили против него уголовное дело, а Путин, при помощи членов кооператива «Озеро» – Кудрина и Чубайса перебрался в Москву, где стал помощником завхоза Кремля – Бородина.

Услужливость и преданность Путина были замечены ЕбоНом и он стал быстро карабкаться по служебной лестнице вверх, но и прежнего хозяина – Собчака не забыл и даже устроил ему побег за границу, когда Собчака привлекли к ответственности за махинации в питерской мэрии. Кстати. И против Путина было возбуждено уголовное дело за его работу в мэрии, но он, будучи уже директором ФСБ – это преемник КГБ, успешно замял эту неприятность.

В итоге, когда Путин стал наследником ЕбоНа, он своим первым указом объявил ЕБоНа священным и неприкасаемым, приказал содержать его вместе с семейством за счет народа, и уже 12 лет руководит страной, не имея для этого ни знаний, ни опыта, ни чувства ответственности перед страной и людьми. Единожды предавший – кто тебе поверит? А Путин предал страну – СССР, на верность которой он присягал, как офицер КГБ.

Он дружит с олигархами и защищает воров – приватизаторов, укравших и присвоивших народную собственность: они враги народов России и это значит, что Путин заодно с врагами.

Возможно, сейчас, к старости Путин и хотел бы сделать что-то полезное для страны, но время упущено, за эти годы всё развалилось: богатые стали богаче, а бедные – беднее.

Короля делает его свита, а окружение Путина это такие выродки, что дальше некуда. Страной правят мелкие и ничтожные людишки, волею случая, оказавшиеся наверху, ни к чему не пригодные по своим качествам и оттого ненавидящие страну и народ, а Путин в паре с Медведевым – это цирковое шоу лилипутов во вред стране.

Сталин за 12 лет создал всю промышленность в СССР, а Путин за такой же срок эту промышленность уничтожил и теперь качают нефть и газ за границу, делят деньги и чуть – чуть подкармливают народ, чтобы не взбунтовался.

– Нет, Учитель, я не согласен,– возразил Михаил Ефимович,– Путин навел порядок в стране, теперь всё по закону делается.

– Ну и дурак же ты, Тихий, прости господи,– ответил Учитель,– всё ещё веришь тому, что говорят и пишут прикормленные журналюги. У нас квартиры отобрали – по закону, на улицу выкинули – по закону, страну грабят разные Абрамовичи – тоже по закону, менты совсем озверели, сам говорил, что у тебя сегодня они деньги забрали – тоже по закону? Так к черту такие законы, которые для воров и проходимцев, вместе с их паханом, а ты бубнишь: по закону, по закону.

Ладно, я пошел в туалет, а вы тут продолжайте жить по нынешним законам, – закончил Учитель, встал с кресла и пошел в подвал.

Возвратившись, Учитель застал общество в оживленном споре о качествах нового мэра Москвы: лучше или хуже он прежнего и кто из их жен гребёт больше денег, как пишут газеты. Усевшись снова в кресло, он глубоко задумался. Михаил Ефимович, который не участвовал в споре, а только слушал, подошел к нему и спросил: «Что, тоже о мэрах думаешь?»

– Какие к черту мэры! Какая разница людям, кто из них больший жулик: тот или этот? Просто в разговоре, недавно, я упомянул Белоруссию и свою двоюродную сестру, у которой был в гостях лет пять назад, когда жил ещё более – менее прилично. Не понимаю сейчас, почему я отсюда, когда оказался на улице, сразу не уехал туда к сестре в Витебск? Там и на работу учителем можно было устроиться и с жильем определиться, а первое время пожить у сестры: она одна живет в двушке – двое детей её, взрослых, живут в Минске, а я подался в бомжи: наверное, от отчаяния и не вспомнил о ней.

Вот сижу сейчас и думаю: как с ней связаться и уехать отсюда – чувствую, что ещё зиму мне здесь не прожить, не дождаться пенсии и не вернуться домой. Через два года, а может и раньше, сын должен вернуться из тюрьмы. Он у меня хороший, добрый, только сломался от этой жизни.

Можно будет его туда, в Белоруссию, пригласить: я слышал, что в Белоруссии нет безработицы – люди живут скромно, но достойно, как мы все раньше жили в СССР. Может и сын там станет прежним, а не уголовником.

– Ну, это вряд ли, после многих лет тюрьмы, – отвечал Михаил Ефимович,– но работа и спокойная жизнь вдали от криминала вполне могут помочь, если человек сам решил покончить с прошлым.

– Я тоже об этом думаю. И мне надо кончать с такой жизнью и вам всем. Можно же зацепиться за что-то и вылезти из этих развалин, подвалов и чердаков. Мы же не природные бродяги, как цыгане, а по обстоятельствам жизни, которая резко изменилась после уничтожения СССР,– продолжил размышлять Учитель, раскачиваясь в своем кресле,– воистину, как говорится: «Что имеем не храним, а потерявши – плачем»!

Потеряли свою страну и плачем кровавыми слезами, только вся эта политическая банда не обращает внимания на наши горести, у них одно на уме: деньги, деньги и ещё деньги – будь они прокляты эти деньги.

Я вспоминаю свою жизнь и думаю, что правы были настоящие коммунисты: жили мы при коммунизме, который наступил в 1980-м году и продолжался до 1985 года, только не заметили этого.

Мы, от достатка всех, рванулись к изобилию вещей, еды и развлечений – вот и добрались до этого магазинного изобилия, но уже для немногих, так сказать, избранных, каковыми считают себя все эти банкиры, предприниматели, политики и прочие частные собственники.

Сейчас я понимаю, что лучше коллективно жить, как было: проще и скромнее материально, но богаче духовно, чем постоянно биться за материальное изобилие для себя лично и жить среди озлобленных, опустошенных, нищих и опустившихся людей – таких, как мы.

Вот из окна видно скопление авто: на дорогах сплошные пробки, люди купили авто – многие в долг, в рассрочку и теперь они часами добираются на работу и с работы, а дома только ночуют, да отсыпаются по выходным. Ну и что это за жизнь такая и чем она лучше нашего бомжевания?

И так во всём: деньги не делают людей счастливыми, но опустошают душу и страшны не сами деньги, а погоня за ними. Это как охота, но целью является не убийство зверя или птицы, а добывание денег.

Мы сегодня не добыли денег на пропитание и бутылку водки и уже расстроены и озлоблены – так и другие, которым не удалось сегодня, вчера или раньше разжиться деньгами, заработав или отобрав их у других. В этой охоте за деньгами нет победителей: и те, кто добыл денег, и те, кто их утратил – все проиграли своё время жизни, а значит и жизнь ради золотого тельца, как говорится.

– Не знаю, не знаю,– ответил Михаил Ефимович, вспомнив свою женитьбу на Сане ради квартиры,– я в 1980-м году не жил при коммунизме, а бился за своё пребывание в Москве и решал жилищный вопрос, однако надежды на лучшую жизнь в те годы были и у меня и это были не пустые надежды, а реальные, но хотелось чтобы всё сбывалось быстрее – вот на этой быстроте я и погорел.

А потом перестройка и переделка всего советского и в итоге я здесь с вами: ни кола, ни двора; ни работы, ни заботы; ни детей, ни родных – один, никому не нужен и ни на что в этой жизни уже не гожусь.

Надежды не сбылись, а разбились вместе с разрушением страны – СССР, хотя я, в те времена, и был недоволен той жизнью, и как только началась перестройка, я стал активным борцом за демократию, ходил на митинги и приветствовал приход к власти Ельцина – ЕбоНа, как ты его называешь.

Обманули нас всех, как рыбешек на наживку – попали на крючок и, видимо, с этого крючка нам не суждено соскользнуть: подсекли нас опытные удильщики человеческих душ на стремлении к богатству, зависти и прочих темных сторонах жизни человека в обществе потребления.

–Вот, значит, как! – удивился Учитель,– ты сторонник и участник демократии? Из-за таких, как ты, мы потеряли всё, что было хорошего: спокойную жизнь, работу, материальный достаток, уверенность в будущем и счастливую жизнь для наших детей.

Мы потеряли, но и ты не нашел, раз ты здесь, с нами. Наверное, рассчитывал оказаться среди счастливчиков, как обещали демократы: своё дело, деньги и полная свобода, а вышло по другому. Получилось, только, ограбить всех, разрушить страну, разрушить весь уклад нашей жизни, ради того, чтобы немногие счастливчики стали богаче, подлее и бессовестнее.

Советская власть не давала развиваться шкурничеству и индивидуализму – вот демократы и уничтожили её вместе с христианскими заповедями, которые назывались тогда «Моральным кодексом строителя коммунизма».

–Ты, Тихий, взял бы тогда у демократов , с которыми ходил на митинги, справку какую-нибудь, что ты свой, глядишь, тебе и подкинули что-нибудь, чтобы ты не бедствовал и не оказался бездомным и безработным, как мы,– продолжал Учитель,– и насчет коммунизма в 1980-ом году.

Это не пустые мои слова: по данным ООН, в начале 80-ых годов уровень жизни в СССР был во втором десятке стран мира, следовательно, две трети стран Европы жили хуже нас материально, а по качеству жизни, где учитываются образование, медицина, культура и социальная справедливость, СССР был в первом десятке стран мира – то есть вся Европа жила хуже нас. Сейчас страна – Россия находится в седьмом десятке стран и правители мечтают догнать какую-то Португалию, а мы с тобой находимся в развалинах дома – вот к чему привели нас твои демократы с ЕБоНом.

Михаилу Ефимовичу стало неловко за свою откровенность, тем более, что Учитель был прав и, примкнув тогда к демократам, он действительно надеялся через них достигнуть большего, чем имел от своей работы в НИИ, не говоря уже о постылой жизни с Саной.

Но эти надежды рухнули, как только банда демократов во главе с Ельциным дорвалась до власти: людские заботы их не волновали, а только страсть к власти и наживе и даже их сторонники, типа его – Рзавца, были отброшены.

Когда начался дележ достояния Советской власти, все заводы, фабрики, земля и её недра – всё было пущено на раздачу своим приближенным и иностранным шакалам, которые голодной сворой набросились на Россию, как только демократы задушили её.

Как тромб перекрывает артерию и человек гибнет, будучи полностью здоровым, так и Советское государство погибло, потому что предатели и рвачи, соединившись в плотный сгусток, перекрыли людям и стране в целом возможность существования в прежней жизни.

Поборов чувство неловкости, и желая реабилитации в глазах общества бомжей, Михаил Ефимович порылся в карманах пиджака, отыскал свою заначку в сто рублей, которую хранил на всякий случай, и, достав эту сотню, сказал обществу, что отдает последнее, ради удовлетворения их потребности в небольшой дозе спиртного зелья.

Все сразу оживились и, вывернув карманы, насобирали ещё рублей тридцать, что вполне хватало на пол – литра паленой водки, за которой и выразил желание сходить Иванов, более других страдавший на безалкогольной диете – была половина восьмого, и следовало поторопиться, поскольку рынок закрывался в восемь.

Иванов торопливо вышел и вернулся через полчаса с двумя бутылками водки, неизвестного обществу наименования, но даже для такого напитка собранных денег не должно было хватить. Иванов объяснил, что хозяин лавки ожидает завтра проверки рынка ментами и хотя все торговцы платили им дань, но на всякий случай хозяин решил избавиться от остатков нелегальной водки и распродавал её по смешной цене.

Общество порадовалось такой удаче: две бутылки водки были торжественно выставлены на стол, рядом с кусками хлеба и остатками варенья которые предполагались в качестве закуски.

Иванов, как успешный гонец, разлил полбутылки водки в стаканчики, выставленные в ряд, и сказал краткий тост: «Ну их, к черту: эту политику и эту власть, и этот город. Давайте выпьем за удачу, за то, что мы ещё живы и, если удача будет с нами, проживем и дальше – сколько получится и, может быть, обретем снова и жильё и работу».

Все согласились с этим тостом, и выпили водки с запахом керосина, а Михаил Ефимович выпил стаканчик сладкой воды, которую он приготовил, добавив в простую воду варенья.

Затем начался неспешный разговор о том, кому и как повезло когда-то, как Иванову сегодня раздобыть водочки – в последний момент теплившейся надежды.

Михаил Ефимович немного посидел в обществе, послушал чуждые ему разговоры на вино – водочные темы и пошел в соседнюю комнату посмотреть и рассортировать книги, что насобирали ему обитатели коммуны за несколько дней его отсутствия.

V

Прошла неделя и, как всегда в погожий день, в восьмом часу вечера Михаил Ефимович закончил свою торговлю книгами и, собрав и увязав свой товар в две стопки, решил в очередной раз навестить знакомых представителей касты бомжей в их убежище.

Было жарко и душно. Парило. Ночью, видимо, будет дождь с грозой и ему не хотелось оставаться одному на своём чердаке, слушая близкие раскаты грома и яростный стук дождевых капель о старое железо кровли старого дома.

Он направился по мощеной плиткой дорожке сквозь сквер к новостройкам, за которыми и скрывалось убежище бомжей в заброшенном доме, но вовремя вспомнил, что к бомжам следует приходить с подарком в виде бутылки водки.

Свернув за выход из метро, он прошел дворами к пятиэтажке, в которой располагался небольшой магазинчик, где по сходной цене продавались спиртные напитки неизвестного происхождения, но разлитые в бутылки пристойного вида. Приобретя бутылку водки, он сунул её в карман брюк под пиджак: книгами он, как всегда, торговал в костюме и при галстуке, однако сегодня, из-за жары, галстук снял ещё днем, и посмотрел на остатки денег от дневной выручки – там было чуть больше сотни.

– Да, придется завтра продолжить торговлю, – подумал он, – иначе не хватит на еду в выходные дни. Ему хотелось устроить себе выходной в середине недели, посидеть и погреться на солнышке на берегу ручья, который протекал неподалеку от его чердака, и образовывал в одном месте небольшую заводь с кустами ольхи на самом берегу: совсем так же, как у него на родине, в поселке, куда он приводил девушек во времена своей юности.

Конечно, сейчас было не до представительниц женского пола, но там, на берегу, можно было раздеться под прикрытием ольхи, войти в воду, чуть выше колен, окунуться, потом хорошо намылиться обмылком хозяйственного мыла, потереться мочалкой и смыть с себя, вместе с мылом, пот и грязь, накопившиеся за эти несколько дней – жарких и душных.

В его бездомной жизни были две трудности, которые он никак не мог разрешить до конца: негде помыться с мылом, хотя бы теплой водой, и негде вскипятить воды, чтобы попить чаю или заварить лапшу «Доширак».

Помыться было негде вообще: потому-то все бомжи ходят грязные и вонючие. Согреть воды для еды и питья можно было на костре, но где его развести в городе, пусть и на пустыре среди развалин, так, чтобы не привлечь ненужного внимания?

Михаил Ефимович, вначале пробовал разжигать костер к вечеру, когда ещё светло и огонь не бросается в глаза, у заброшенного цеха какого-то завода, неподалеку от его чердака.

Он приносил с собой деревянный ящик, ломал его, разжигал костер и ставил в него большую жестяную банку с водой. Когда вода нагревалась, он кружкой черпал воду из банки и заваривал лапшу, а потом и чай в кружке и получался хороший ужин.

Но так продолжалось всего несколько раз. Как-то к нему подошли трое парней с пивными баллонами в руках и, увидев, что он ест лапшу и запивает её чаем из кружки, погнали его прочь, пригрозив, чтобы он не появлялся больше на их месте – а то будет хуже.

Почему это место их, Михаил Ефимович понять не мог, но стал держаться подальше от того заброшенного цеха – так, на всякий случай, потому что одинокого бомжа может обидеть любая компания и даже любой подвыпивший подросток: никто за тебя не заступится и ты всегда будешь виноват, если попробуешь защититься.

Тогда-то и появилась у Михаила Ефимовича мечта купить газовую горелку, но мечта так и оставалась мечтой – таких денег на покупку горелки трудно заработать продажей выброшенных книг, если не отказаться от еды. Как известно: без еды прожить нельзя, а без горелки можно.

Но Михаил Ефимович – человек с высшим образованием и бывший научный сотрудник НИИ, догадался как разогревать воду прямо на чердаке не привлекая внимания: он купил таблетки сухого горючего для розжига мангала при жарке шашлыков на даче и стал спокойно подогревать воду у себя в убежище, поджигая таблетку на листе подложенного железа и держа над бесцветным пламенем жестянку с водой для лапши и чая.

А вот с полноценным мытьем тела научного решения не находилось. В теплые дни Михаил Ефимович мылся в своем ручье – в холодной воде, но с мылом. В прохладные дни он обтирался у себя на чердаке тряпкой, смоченной в теплой воде, подогретой в банке и затем вытирался насухо другой тряпкой – благо, что этой ветоши в виде старой одежды выбрасывалось много, в том числе и старых простыней.

Так ему удавалось сохранять внешний вид обычного человека, что было необходимо для торговли книгами. Знакомые бомжи знали о его чистоплотности и считали чудачеством. Сами-то они не мылись и даже не умывались: не считали необходимым скрывать свою принадлежность к касте бывших людей – потому-то и обладали тяжелым, кисло – вонючим запахом, даже если и одевали чистую одежду, подобранную, только что, в мусорном контейнере.

–Ничего, придет зима, и ты, Тихий, перестанешь умываться, – ехидно усмехаясь, говорили его однополчане – бомжи, – будет не до умывания – лишь бы не замерзнуть, чай Москва не Париж или Рим, где всегда тепло.

Михаил Ефимович и сам страшился грядущих осени и зимы: как-то удастся ему пережить их? Впрочем, надежда была, и она имела под собой основание. Обжившись на своём чердаке, он, на всякий случай, обследовал всё здание: везде была разруха, следы пожарищ, окна и двери выбиты – ничего особенного.

Но обследуя подвал, заполненный всяким мусором под самый потолок, он, с трудом протиснувшись к фундаменту с противоположного конца от того места, где поднимался на свой чердак, увидел в одном месте несколько выбитых кирпичей и пролом в стене. Посветив диодной лампой внутрь, он увидел в проломе две большие трубы в теплоизоляции, протянувшиеся снаружи дома в бетонном коробе прямо вдоль фундамента его дома. Это была теплотрасса, проложенная от ТЭЦ к жилым кварталам, что виднелись с чердака, вдалеке – за пустырем и рощей.

Михаил Ефимович поднялся тогда из подвала, нашел на пустыре обломок арматуры, спустился снова вниз и действуя арматурой, как ломиком, расширил пролом в стене и влез внутрь. Трубы диаметром около метра лежали на бетонных подставках, так, что вдоль стены и под ними было свободное пространство, где вполне можно было разместить лежанку.

От труб даже летом шло слабое тепло, а если вскрыть теплоизоляцию, то тепла будет достаточно и в зимние холода. Обрадованный своим открытием, Михаил Ефимович вылез из пролома и тщательно прикрыл его куском сухой штукатурки, валявшейся неподалеку.

Он решил, что здесь будет его зимнее жилище, а обустроит он его – когда похолодает, чтобы раньше времени не привлекать сюда внимания. С того времени он уже спокойно воспринимал шутки бомжей насчет своего умывания зимой: мыться, конечно, не удастся, но обтирание влажной тряпкой около горячих труб, даже зимой будет вполне возможным. Главное, не покрыться грязью и не пропитаться запахом – тогда книгами не поторгуешь, а ему-то и надо всего: пережить зиму и начало весны.

Весной, по планам Михаила Ефимовича, ему исполнится 58 лет, он получит право на досрочную пенсию – как безработный, уедет в свой поселок, где от матери осталась и пустовала квартира, которую он так и не успел, к счастью, продать даже за бесценок. Он будет вновь жить у себя на родине скромной жизнью одинокого пенсионера: как до этого жила и его мать. Но до этого благословенного времени наступления пенсионного возраста ему непременно надо дожить и дожить благополучно.

С такими мыслями в голове, связками книг в руках и бутылкой водки в кармане брюк, Михаил Ефимович пошел к пристанищу своих знакомых бомжей в заброшенном доме.

Поднявшись по лестнице, среди грязи и вони, он зашел через уцелевшую дверь в квартиру, где и обосновались его, так сказать, однополчане по мусоркам и свалкам.

Общество бомжей, как всегда в это время, было в сборе. Учитель сидел в своём разбитом и изношенном кресле, чуть отодвинувшись от стола, в дырявом махровом халате, накинутом прямо на голое тело – что было вполне по погоде: жаркой и влажной в этот летний вечер.

На столе, как всегда, валялись куски хлеба, а также огурцы и помидоры – помятые, но ещё не гнилые, и отдельно, на бумажке, лежали ломтики вареной колбасы: видимо, удалось разжиться, по случаю. Рядом со столом стояли две пустые бутылки: водка была выпита, ужин съеден, а участники застолья спокойно и с удовольствием дымили окурками сигарет, добываемых из картонной коробки, стоявшей на столе.

Михаил Ефимович, увидев эту картину, чуть было не произнес: «Мир и покой вашему дому», но удержался, чтобы его знакомые не сочли это приветствие издевательством.

Учитель, увидев вошедшего в пустой проем двери Михаила Ефимовича, приветствовал его поднятием руки и словами: – Заходи, Тихий. Общество приветствует тебя и ждет объяснений твоего долгого отсутствия. Уж не заболел ли?

– Нет, нет – всё в порядке, просто уставал, работая на жаре, да и у меня на чердаке стало как в финской бане – жарко и сухо, уходил ночевать в подвал –там прохладно, но крысы пищат и спать не дают: так и промучился несколько этих жарких дней, вот и заглянул к вам, может и переночую здесь, если можно.

– Переночевать всегда можно,– ответил Учитель,– лежанка есть, а ещё Хромой притащил кусок чистого поролона, так что будет тебе чистая постель, но это почти новоселье, а новоселье положено обмыть. Как ты считаешь, Тихий?

– Да, да, конечно, – сказал Михаил Ефимович, доставая из кармана брюк, припасенную по дороге сюда, бутылку водки и ставя её посередине стола, – это вам за прописку, так сказать, – продолжал он, укладывая стопки принесенных книг в свободном углу комнаты.

Общество бомжей оживилось и придвинулось ближе к столу, на котором сверкала чистотой и свежестью бутылка водки Михаила Ефимовича.

Учитель, привстав с кресла, взял бутылку, открыл её профессиональным жестом и разлил половину жидкости в стоявшие на столе стаканчики. Общество выпило и наступило удовлетворенное молчание.

– Да ты ешь, ешь – наверное, и не ужинал,– предложил Учитель Михаилу Ефимовичу, показывая на стол. – Мы уже совершили трапезу, с возлиянием святой воды, а ты у нас непьющий, но едящий, так что прошу к столу.

Михаил Ефимович не стал ждать повторного приглашения, взял табурет, и присев к столу начал молча поедать хлеб с колбасой, огурцы и помидоры, запивая всё это холодной водой из пластиковой бутыли, стоявшей здесь же, на столе.

– Конечно, с горячим и сладким чаем, этот ужин был бы более съедобным, – подумал он, – но эти бомжи, в отличие от него, не практикуют чай, вполне довольствуясь водкой и холодной водой.

Пока Михаил Ефимович поглощал свой ужин, Учитель, немного подумав, произнес: « Как говорится, все в сборе, кворум имеется и давайте посвятим этот вечер беседе о том, чего у нас нет и из-за отсутствия чего мы здесь и находимся. Речь, конечно, пойдет о деньгах, их роли вообще и в нашем обществе бомжей в частности.

Как всегда, доклад сделаю я, опираясь на обрывки когда –то заученных знаний из курса политэкономики марксизма – ленинизма и того, что сейчас пишут в газетах. которые мы добываем в контейнерах для мусора и иногда читаем в свободное время в этом нашем роскошном летнем жилище: да будет благословенна та компания, что забыла или не успела снести этот дом, но жильцов разогнала, освободив дом для нашего общества».

– И так, деньги! Что это такое, для чего они их место и роль в современном обществе потребления, которое строится в нашей стране и в мире.

Первоначально, деньги появились в древнем обществе людей, как средство для обмена товаров. Племенные общины, переселившись из пещер, занялись земледелием и скотоводством, защищая результаты своего труда: урожай и скот от соседних племен. Например, я вырастил пшеницу, какую-то часть урожая отдал племени, другую часть оставил себе и ближайшим родственникам на пропитание, но ещё часть осталась, которую я желал бы обменять на скот, оружие или одежду.

Можно, конечно, прямо обменять мешок зерна, который у меня есть, на кинжал, который мне нужен: если это зерно нужно тому, кто делает кинжалы, а если зерно ему не нужно, как быть?

Вот тогда и появились особые предметы, которые позже назвали деньгами. Например, рубль изначально представлял собой кусок серебра определенного размера, отрубленный от слитка. У туземцев побережья теплых морей деньгами являлись раковины определенных моллюсков или клювы и перья редких птиц и так далее.

Можно было свой мешок зерна обменять на кусок серебра, этот кусок отдать оружейнику за кинжал, тот менял этот кусок на ткань для одежды или что-то другое, что ему необходимо в данное время. Но сразу же возникала проблема эквивалентности обмена: равен ли мой мешок пшеницы кинжалу и куску ткани или нет? Так деньги стали не только средством обмена вещей и еды, но и мерой для их обмена, которая называется сейчас ценой товара или услуги.

Но те, древние деньги, имели собственную ценность: кусок меди, серебра или золота надо было добыть, затратив труд и немалый, а потом сделать, при необходимости из этого металла монету.

Почему первые деньги были, в основном, из металла? Да потому, что удобно хранить – металл не портится и чем более редкий металл и чем труднее его добывать, тем ценнее монета из этого металла. Раковины тоже надо было выловить со дна моря, клюв птицы тоже давался не сам по себе, поэтому, обмен вещей и еды на деньги был равноценным обменом.

Стоимость или цена вещи определялась затратами труда на её изготовление и её полезностью и нужностью в человеческой жизни: для выживания и обеспечения жизни, а иногда и для украшения быта и человеческого тела, например, бусы. Следовательно, деньги были необходимы, полезны и имели собственную ценность в древнем мире и даже ещё лет 500 назад.

Поскольку деньги имели собственную ценность, то был смысл их накопления, чтобы, при необходимости или потребности, их обменять на что-то ценное, что за один обмен сделать нельзя: например, построить дом, приобрести коня или набор оружия для защиты и нападения.