Текст книги "Время шакалов"

Наш начальник сектора Дмитрий Устинович Раков, диссертацию не пишет, а крутится при парткоме, выполняя всякие поручения секретаря, являясь партийным активистом и приятелем этого секретаря. С людьми он приветлив, но при случае, продаст с потрохами. Держись с ним тоже приветливо и будь отзывчив на его просьбы, например, подежурить дружинником в пункте содействия милиции.

Зря тебя взяли на работу без его согласия, но он сейчас в командировке и будет недели через две: он в командировке на Кубани, в Сочи сейчас бархатный сезон и хорошо отдохнувший Дима будет без обиды на тебя. Но если будешь делать что-то против его воли, то может затаиться и тогда сживет тебя со света – мстительный и злопамятный он человек. Пожалуй, хватит с тебя для первого раза, – заключила Мария, допивая чай.

– Кстати, институт наш был основан в 30-е годы, когда такие НИИ открывались десятками и сотнями по всей стране, чтобы помогать развитию промышленности и сельского хозяйства. Сначала он назывался НИИ химических удобрений и ядохимикатов и, говорят, что Сталин, подписывая распоряжение об его учреждении, усмехнулся и спросил министра: – А вы подумали, как этот институт будет называться в сокращенном виде? Вижу, что не думали или нарочно дали такое название. Пусть так и остается. Сначала будут писать название полностью, а потом, когда заработают авторитет в сельском хозяйстве, мы этот институт назовём как-нибудь иначе.

– Такая вот притча про наш НИИАХ придумана или была на самом деле, теперь неизвестно. Давай, Михаил, обживайся на новом месте. Николай тебе всё расскажет и покажет. Он работает техником после армии и учится заочно в нашей академии и тебе ровесник – можешь подружиться, он парень надежный.

– Рядом с тобой сидит инженер Ольга, она окончила институт и полгода работает здесь. Успела выйти замуж за сотрудника института и, наверное, скоро уйдет от нас в декретный отпуск, не так – ли, Оля? – спросила Мария, но Ольга покраснела и стала отнекиваться, а Мария, не слушая её, продолжила: – В соседней комнате сидит наш начальник сектора с двумя приближенными к нему сотрудниками. С ними ты познакомишься попозже,– закончила Мария.

Пару недель Михаил бродил по институту, осматривал лаборатории, где сотрудники что-то химичили, растворяли и отвердевали, грели и охлаждали, проводя какие-то опыты и эксперименты. В теплицах и на полях, примыкающих к корпусам НИИ, уже на растениях проверялись и испытывались новые удобрения и ядохимикаты, прежде чем перенести эти опыты для проверки на полях колхозов и совхозов и в опытных хозяйствах, подчиненных НИИ.

Мария посоветовала ему почитать научные труды их НИИ и последние диссертации, защищенные сотрудниками, чтобы составить впечатление о направлениях научной деятельности отделов и лабораторий и уровнях их научных разработок, что Михаил и начал изучать, прежде чем из командировки появился их начальник сектора: загоревший и хорошо отдохнувший мужчина, лет 55-ти, Дмитрий Устинович.

Знакомство с начальником сектора произошло в натянутой обстановке, потому что Михаила приняли на работу без согласования с ним. Но Михаил сразу проявил угодливость, извинившись, что так получилось: он здесь ни при чём.

Многолетняя привычка Михаила, уважать любого своего начальника помогла ему и сейчас и Дмитрий Устинович, убедившись, что новый его сотрудник, по-видимому, не приставлен к нему, чтобы следить, интриговать и наушничать, отпустил Михаила восвояси – входить в курс дела и посоветовав составить список книг, которые необходимо прочесть, прежде чем приступать к самостоятельной работе.

С помощью тестя, Михаил составил план своей подготовки к работе и приступил к изучению материалов исследований лаборатории за предыдущие годы. Два месяца пролетели незаметно, и Михаил вполне мог приступить к работе, только никто его не привлекал.

Начальник сектора любил бывать в командировках с кем-нибудь из своих приближенных, в институте занимался общественной деятельностью – как и Михаил раньше, и конкретных заданий ему не давал.

Сотрудница Мария давала Михаилу мелкие поручения, которые он выполнял, не сближаясь с ней, поняв, что Мария не в чести у начальства и дружба с ней может навредить ему наладить контакты с руководством.

К исходу третьего месяца пребывания в институте, Михаил сам подошел к начальнику сектора и попросил прикрепить его к кому-нибудь из старших сотрудников сектора для практической работы. Дмитрий Устинович, удивившись просьбе, немного подумал и сказал, сидевшему напротив него старшему сотруднику Федору Федоровичу: – Давай Федор, бери молодого Мишу на прицеп, в помощь по своим делам – и тебе легче, и парень будет пристроен.

Федор Федорович, или, как его называли за глаза – Фэфэ, мужчина предпенсионного возраста, принял пожелание начальника к исполнению и стал давать Михаилу задания на неделю, которые легко можно было выполнить и за один день. Так началась работа Михаила в НИИАХе.

Через месяц Фэфэ взял Михаила в командировку на Алтай, где Михаил своей услужливостью завоевал расположение и признательность, за что Фэфэ взял его под своё покровительство.

Таким образом, работа Михаила в институте вполне наладилась, и он полностью вписался во внутриинститутские взаимоотношения и интриги. В комсомольской работе он уже участия не принимал: комсомольцев в НИИАХе было немного и теплые места в организации все заняты, а вступить в партию – КПСС было невозможно, по причине отсутствия квоты на прием интеллигенции в ряды местной партийной организации.

Михаил вступил в профсоюз и предложил председателю профкома своё участие в работе профсоюзной организации, за что был избран профоргом лаборатории.

Началась рутинная институтская жизнь. Михаил скоро понял, что к самостоятельной научной работе он малопригоден: нет твердых знаний, потому что в учебе он пользовался комсомольскими привилегиями; нет самостоятельности мышления, потому что с детства приучился выполнять пожелания и указания всех от кого зависел – родителей, учителей и руководителей по учебе, работе и комсомолу.

Но оказалось, что способности к научной работе в НИИ совсем не обязательны, Дай бог, чтобы один из десяти сотрудников их НИИ имел склонность и способности к науке: все остальные имитировали научную деятельность, в том числе и его тесть Семен Ильич.

Именно на таких единичных сотрудниках и держался НИИАХ как научная организация, успешно отчитываясь за выполнение планов исследований и разработок, а иногда, даже создавая что-то полезное для сельского хозяйства страны, за что руководители и их приближенные получали награды и премии.

И таких НИИ по всей стране были сотни и тысячи, в них работали на своё благо миллионы сотрудников и все они получали хорошую зарплату, жильё и прочие заботы от государства, у которого на всех псевдоученых хватало средств, чтобы содержать эту прожорливую рать вечно недовольных деятелей науки, искусства и культуры.

Кажется, сократи количество этих деятелей в 10 раз, оставив только способных, и никто не заметит отсутствия остальных, но такое положение устраивало и действующее руководство страны, которое видело в интеллигенции опору для своей ренегатской деятельности по уничтожению или деформации основ социалистического строя страны – СССР.

XI

В личной жизни Михаила наступили сумерки. Прожив с Саной в браке всего полгода, он понял, что они несовместимы к жизни вдвоем, как несовместимы огонь и вода, земля и небо, не любящие друг друга мужчина и женщина. Его брак с Саной был с самого начала браком по расчету с обеих сторон.

Сане – молодой женщине с внебрачным ребенком, брак нужен был по настоянию отца для прикрытия грехов юности и уверенного положения замужней женщины в женском коллективе школы, где она работала учителем английского языка.

Для Михаила так и осталось загадкой, как Сане с ребенком, рожденным на втором курсе, удалось закончить институт без перерыва в учебе – видимо помогли вездесущие связи её отца.

Михаилу брак был нужен для получения московской прописки и дальнейшего продвижения, как он надеялся, к успеху и благополучию. Жизнь в общежитии для взрослого мужчины порядком надоела, хотелось домашнего тепла и уюта, а двухкомнатная квартира Саны, пусть и с ребенком, казалось, вполне отвечала его пожеланиям.

Квартира эта досталась Сане от отца. Семен Ильич, защитив диссертацию, стал бороться за улучшение своих жилищных условий. Используя, опять– таки свои связи, он исхитрился получить от НИИ трехкомнатную квартиру, но, непонятно как, сумел оставить дочь Сану проживать в прежней квартире, которую он должен был освободить по закону – видимо и тогда закон был не для всех писан. В этой квартире Сана, оставшись без родительского присмотра, и прижила, неизвестно с кем, ребенка, названного Ильей.

Оформляя брак, Михаил предложил сыграть свадьбу и пригласить на неё свою мать, но ему было отказано и в свадьбе, и в приезде матери. Мол, женщине с ребенком ни к чему играть свадьбу, да и матери Михаила жить будет негде: квартира-то двухкомнатная всего.

Надежды Михаила на домашнее тепло и уют тоже развеялись очень быстро. В быту Сана оказалась неряшливой и не умеющей вести домашнее хозяйство женщиной. Сына Илью она отправила на постоянное жительство к родителям. Её мать, Ада, не работала и могла воспитывать внука без особых хлопот. Сана днями была занята в школе, подрабатывала репетиторством, а потому питались они полуфабрикатами, пельменями и бутербродами – как и в прежней студенческой жизни Михаила.

Но в интимных отношениях       Сана не знала меры и постоянно требовала от Михаила мужского внимания, особенно перед сном. Михаил, как мужчина умеренной сексуальности, довольно скоро стал тяготиться супружескими обязанностями, но Сана неукоснительно требовала своего.

Занимаясь с ней сексом, фактически по принуждению, Михаил частенько пытался представить, вместо Саны, свою соседку по поселку, девушку Надю, которую он совратил, приехав домой на летние каникулы после первого курса института.

Почему именно образ Нади помогал ему отвлечься от Саны, Михаил не понимал: может из-за беззаветной преданности девушки, отдавшей ему первое чувство или из понимания того, что Надя, которой он был нужен сам по себе, и должна быть здесь, вместо Саны.

Иногда, такая мысленная подмена Саны на Надю ему удавалась и тогда супружеские отношения с Саной заканчивались к взаимному удовлетворению, но чаще Михаилу не удавалось отвлечься – мешал резкий запах пота, исходивший от Саны, тогда взаимности не получалось и Сана злобно отворачивалась к стене, обзывая его неумелым и никчемным мужчиной.

Михаил однажды сказал Сане, что прежде чем ложиться в супружескую постель, женщина должна зайти в ванную, чтобы быть свежей и благоуханной, чем вызвал взрыв ярости.

– Ты что, хочешь сказать, что я грязная жидовка? – Нет, я говорю, что женщина должна соблюдать гигиену в отношениях с мужчиной, – отвечал Михаил, – так и в журналах пишут.

– Вот со своими журналами и сношайся, а меня учить не надо – тоже мне, деревенский гигиенист выискался. Небось, у себя в поселке или в общежитиях ты мылся раз в месяц, пока чесаться не начнешь, а мне указываешь!

Мне для женского здоровья нужен регулярный и полноценный секс. Не нравится – можешь уходить, держать не буду. Только куда ты пойдешь со своей зарплатой? Так что помалкивай и делай своё дело, если вступил в брак и женщина хочет, – закончила Сана своё выступление.

– Пойми, Сана, я не против секса, – пытался оправдаться Михаил, – только ты, по– моему, хочешь всегда и всюду, а я умеренного темперамента и потому, мои потребности в этом деле не ежедневные. Пару раз в неделю мне вполне достаточно, а после твоих требований я чувствую себя разбитым, как будто прошел пешком километров двадцать по проселочной ухабистой дороге.

– Ничего, пока живёшь здесь, будешь шагать и шагать по этой дороге не сворачивая и не оглядываясь, а иначе ты здесь не нужен совсем, – подвела Сана итог той беседы.

Чтобы оправдать свой брак, Михаил как-то предложил Сане завести ребенка, но был зло и беспощадно высмеян.

– Ты совсем сдурел, -прошипела Сана, – у меня уже есть сын и второй ребенок мне не нужен. И этот-то был не нужен, но так получилось по моей глупости и неопытности, пусть живет у родителей, а там видно будет. Но чтобы второго завести – нет, увольте, больше я, дурой не буду. Да и тебе ребенок ни к чему: ты и себя прокормить не можешь – аспирант фиговый. Если лет через десять будешь начальником отдела, как отец, и доктором наук или хотя бы кандидатом и сможешь меня содержать, чтобы я не работала, как и моя мать, тогда и обсудим твоё предложение о ребенке, если мы ещё будем вместе – в чём я глубоко сомневаюсь.

Если бы не квартира, то и ты бы уже сбежал, и я бы от тебя ушла, но пока фамилия Рзавец звучит лучше, чем Фалис, мы будем считаться мужем и женой и жить в моей квартире, которая, к сожалению, стала нашей общей жилплощадью.

Все эти выяснения отношений Саной случились в первый год из брака, а дальше его чувства стерлись, хорошие и плохие, и остались только привычки: привычка приходить сюда с работы; привычка спать рядом с женщиной, которая так и осталась совсем чужой; привычка исполнять супружеские обязанности; привычка наводить порядок в квартире; привычка по праздникам ходить в гости к родителям Саны, изображая там благополучную пару и ещё много бытовых и повседневных привычек из которых и сложилась бессмысленная жизнь Михаила в стольном городе Москве.

ХII

Такой жизни прошли два года. Михаил условно закончил аспирантуру. Так и не начав писать диссертацию, но пересидев в аспирантуре призывной возраст в армию. На работе в НИИАХе он вполне освоился, и наловчился писать отчеты о проделанной работе, списывая и компилируя результаты из аналогичных работ прошлых лет.

Он освоил, также, искусство поездок в командировки, как дополнительный оплачиваемый отпуск и даже завел пару любовных интрижек в отдаленных краях страны с местными агрономшами, польстившихся на заезжего столичного научного сотрудника. Пока ещё младшего, но с ближайшей перспективой стать старшим: его куратор – Фэфэ, уходил на пенсию и место с.н.с., по – справедливости, должно было достаться Михаилу.

Неожиданно, в их секторе появился новый сотрудник – Борис Олегович Шенник, кандидат наук, около 50-ти лет, который выскочив неизвестно откуда, занял освободившееся место Фэфэ, вопреки желанию начальника сектора Ракова.

Берись, как его окрестил техник Николай, успевший окончить институт и рассчитывавший занять место Михаила, установил свой распорядок рабочего дня. Утром он приходил в положенное время, вешал пиджак на спинку стула и тотчас исчезал в неизвестном направлении. Минут за двадцать до окончания рабочего дня, Берись появлялся на своем месте, одевал пиджак и, сказав всем «до свиданья», покидал стены института на глазах своего непосредственного начальника – Ракова.

По стране, в это время разгоралась борьба за дисциплину, которую инициировал тогдашний руководитель Андропов. В местах отдыха, в кинотеатрах, кафе и просто на улице, милиционеры могли проверить документы, справиться о месте работы, проверить эти сведения и, если этот человек в данное время числился на работе, то посылалось письмо на работу с предложением наказать сотрудника и его начальника и сообщить о принятых мерах по наведению дисциплины.

Начсектора Раков, опасаясь за себя, предложил Шеннику отпрашиваться у него с работы, если нужно, и записываться в журнал местных командировок, чтобы избежать неприятностей. На это предложение Берись ответил отказом: он кандидат наук и сам планирует свою деятельность, а всякие неучи, типа начсектора без ученой степени, ему не указ.

Ответ был дан при посторонних, авторитет Дмитрия Устиновича был растоптан и он, полный жаждой мщения, начал методическую облаву на своего непокорного сотрудника.

Каждое утро рабочего дня, он давал Берисю задание на день – под расписку. Если тот уходил, привычно повесив пиджак на спинку стула, Раков составлял протокол отсутствия с подписями ещё двоих сотрудников, одним из которых всегда был Михаил.

Набрав несколько протоколов, где Берись отсутствовал более трёх часов подряд, Раков организовал ему выговор по институту, потом строгий выговор, за которым должно было последовать увольнение.

Почувствовав неладное, Шенник спрятался на лечение в клинику неврозов: там лечили слабые душевные расстройства и, за деньги, врачи прятали бездельников. И тут отличился Михаил: через сотрудников отдела он узнал, что в институте есть группа людей, которые в выходные дни подрабатывали в турагентстве – сопровождающими авиа– экскурсии по городам и республикам СССР. Оказалось, что в этой группе подвизался Шенник, сопровождая экскурсию в Самарканд и одновременно находясь на излечении в клинике, откуда он отпросился домой на выходные дни.

Михаил доложил о своем открытии Ракову, тот взял справку в турбюро о поездке Берися в Самарканд, потом поехал в клинику и там, прижав лечащего врача, взял справку о том, что Шенник самовольно покинул клинику и его бюллетень аннулирован.

Когда Берись появился в НИИ после клиники и предъявил бюллетень к оплате, Раков подал рапорт на его увольнение за прогулы в дни лечения. Начлаб Рей и прочие лица ученой национальности, просили Ракова отпустить Шенника по собственному желанию. Но Раков был непреклонен: в то время, когда партия борется за дисциплину на предприятиях, он не намерен покрывать прогульщиков и напишет в министерство, если руководство института не наведет порядок в НИИ.

Шенник был уволен за прогулы, подал протест в суд, но потерпел поражение при «железных» доказательных документах, представленных Раковым. Это был первый и единственный случай в жизни Михаила, когда изворотливый представитель научного племени был одолен методическим напором неуча.

В итоге этой борьбы и за содействие в победе, Михаил был назначен на освободившуюся должность старшего научного сотрудника с окладом в 190 рублей, что по тем временам и для его возраста было совсем неплохо.

Впереди через несколько лет светилась должность начсектора: Раков должен был уйти на пенсию в 60-т лет – тогда научных сотрудников не имеющих ученой степени отправляли на пенсию в установленный срок, чтобы продвигать вперед более молодых, однако, ученые со степенями могли работать сколько пожелают, пока окончательно не выживут из ума.

Михаил был молод, услужлив и предупредителен к начальству и при поддержке тестя вполне мог претендовать на должность начсектора, когда она освободится естественным путем: то, что Михаил слабо разбирался в научных проблемах и не имел собственных идей, не имело в те далекие времена уже никакого значения – в СССР 80-ых годов в науке, стараниями лиц ученой национальности, зарплату платили за место, а не за знания и достижения, приносящие пользу стране.

К заслугам Михаила относилась и его активная работа в профсоюзе: он возглавлял профбюро отдела, организовывал сотрудников для работы на овощных базах, участия в спортивных мероприятиях и чествовании юбиляров, распределяя бесплатные путевки в санатории, дома отдыха и пионерские лагеря.

Особенно ему удавались дежурства в милиции дружинником, когда он с удовольствием подписывал протоколы о хулиганстве подвыпивших людей. С особым рвением он помогал милиции в выявлении молодых людей, уклоняющихся от службы в армии. Сам, уклонившись от армейской службы в аспирантуре, он непримиримо выявлял уклонистов. Частенько, сказав Сане, что идет патрулировать дружинником, Михаил приходил в своё отделение милиции, где его хорошо знали, брал адрес призывника, который не явился на сборный пункт, и часами дежурил в подъездах, ожидая появления уклониста. Когда тот, наконец, появлялся и заходил в квартиру, Михаил звонил по таксофону в милицию, сообщая о появлении призывника.

Подъезжала милиция, забирала уклониста, а Михаил удовлетворенно наблюдал со стороны, как растерянные родители умоляли отпустить единственного сына домой: в то время шла война в Афганистане и многие боялись потерять единственного ребенка.

Но уговоры не действовали, парня увозили на сборный пункт и Михаил, довольный выполненным делом, возвращался домой к Сане, ожидающей исполнения им своих супружеских обязанностей – несмотря на все их разногласия, в этом вопросе Сана была непреклонна.

После удачного отлова призывника, Михаил ощущал прилив энергии, и его общение с Саной проходило комфортно и в хорошем ритме.

Борьба за дисциплину закончилась со смертью Андропова – очередного престарелого руководителя страны и жизнь предприятий и организаций вернулась в привычное русло борьбы за выполнение производственных планов и оформление итогов этой борьбы.

Трудовую деятельность в должности с.н.с. Михаил планировал уже сам, изредка докладывая начсектору об итогах этой работы. Всю текучку он поручил своему преемнику на прежней должности – Николаю, который вполне успешно прикрывал безделье и научную импотентность Михаила.

Лаборатория Михаила, как уже говорилось, состояла из двух секторов: научного и экспериментального. Экспериментальный сектор представлял собой химическую лабораторию, где химудобрения смешивались, растворялись и снова отвердевались, превращались в пыль или гранулы и потом вносились в землю на опытных делянках неподалеку от корпусов НИИАХ, где проверялась эффективность этих удобрений, после чего писались методики их применения для различных сельхозкультур и для различных регионов страны. Так вот, экспериментальный сектор находился в другом корпусе и, сказав начсектору, если он присутствовал, что завтра будет работать в лаборатории, Михаил мог спокойно заниматься домашними делами или, например, съездить на ближайший городской пляж и отдохнуть в своё удовольствие поглядывая на ладные фигурки девушек – если, конечно, было лето и позволяла погода.

– Да, НИИ это хорошее место работы, – думал иногда Михаил, лежа на пляже и провожая взглядом проходящих мимо девушек с округлыми формами. Фигура Сани преждевременно оплыла после рождения ребенка, а потому стройность девичьих тел была особенно привлекательна при их сравнении с Саной и, конечно, не в её пользу.

Своим браком с Саной он давно уже тяготился. Завести любовную связь в институте, как это практиковалось среди сотрудников, он не решался, зная, что это будет мгновенно известно его тестю, а искать приключения на стороне не имело смысла по причине отсутствия у Михаила уединенного жилого уголка для тайных встреч и расставаний.

Насмотревшись на пляже на стройных девушек, и вернувшись домой в положенное время, Михаил с ещё большим неудовольствием исполнял супружеские притязания Саны, проклиная в душе тот день и час, когда свою свободу он обменял на квартиру Саны и московскую прописку.

– Стал я москвичом, ну и что? – думал иногда Михаил, удобно устроившись на диване перед телевизором в отсутствие Саны, – смотрю телевизор, как в поселке мать смотрит ту же программу. В театр или кино почти не хожу – с Саной не хочется, а без неё нельзя.

Друзей нет и не будет здесь никогда, а приятельские отношения на работе нельзя считать дружбой. Дома постылая жена по расчету, и избавиться от неё никак нельзя – тогда весь расчет и прожитые годы напрасны. Даже работа, вроде бы вполне благополучная, зависит от расположения тестя: избавлюсь от Саны, наверняка, лишусь и работы. Если бы получить ученую степень, тогда можно и взбрыкнуть, но тесть помогать в этом вопросе мне не хочет – видно чует, что со степенью я уйду из-под его опеки, а сам я ничего путного в науке сделать не смогу, это факт, как ни обидно признавать это.

И на решительный поступок я не способен – это тоже факт. Так что лежи Миша на диване и не рыпайся, пусть всё идет своим чередом, может как-то само собой и образуется хорошая жизнь – надо только подождать, – успокаивал себя Михаил и прекращал эти бесполезные размышления, заслышав стук двери от входящей Саны.

Жили они по-прежнему вдвоем: Илья – сын Саны, постоянно проживал у её родителей, с тех пор как Сана вышла замуж за Михаила. До этого времени Сана самостоятельно растила сына, и её родители даже на выходные дни не брали внука к себе, опасаясь, что Сана, оставшись без забот о ребенке, не дай бог, приживет ещё дитя от появляющихся в её квартире мужчин, заботящихся только о сексуальном здоровье Саны.

С появлением Михаила в квартире Саны на постоянной основе, положение изменилось, и родители Саны полностью посвятили себя выращиванию внука в лучших интеллигентских традициях. В детсад Илья ходить перестал: зачем, если бабушка Ада не работает и не обременена другими делами, кроме забот о внуке. Когда Илья пошел в школу: не простую, а физико-математическую с углубленным изучением английского языка, в доме появились репетиторы по математике и языку, а одновременно, Илюша стал посещать музыкальную школу, осваивая игру на скрипке.

Принято считать, что отпрыски интеллигентов имеют повышенные способности к научному логическому мышлению и музыке, а потому, родители Саны всячески старались развить во внуке эти способности.

Конечно, дети в ученой семье точно такие же, как и в других семьях, но методичное воспитание усидчивости и послушания дает свои результаты, а развитие способностей к абстрактному мышлению дает способность во взрослой жизни к абстрактному труду в науке и искусстве, где, зачастую, невозможно получит или оценить результаты труда без профессиональных толкователей – оракулов, которыми являются, конечно, такие же выходцы из интеллигенции.

Именно поэтому, выходцы из интеллигентных семей в любом обществе и государстве занимаются, преимущественно, не материальным производством, а абстрактной деятельностью в науке и искусстве или торговле, также требующей математических расчетов и расчетливого обмана. Поэтому, Илья рос под плотной опекой дедушки и бабушки, называя их по именам: Сёма и Ада, и обращаясь к своей матери, когда она появлялась у родителей, исключительно на «вы».

К Михаилу сын Саны относился вполне равнодушно, как к постороннему человеку, и подчеркнуто вежливо. Сана иногда водила Илью в цирк или театр на детские представления, но всегда без Михаила, да и он не стремился сблизиться с мальчиком и завоевать у него авторитет отца. Отцовским авторитетом у Ильи пользовался дедушка Сёма и пользовался вполне успешно и безоговорочно.

Михаил, проживая вместе с Саной в её квартире, приспособились не замечать и не раздражать друг друга без необходимости: спали они в разных комнатах, завтраки и ужины, обычно, собирал на стол Михаил, не обременяя Сану домашними женскими обязанностями, к которым она относилась тоже неприязненно – это касалось и стирки и уборки квартиры.

Смотреть телевизор тоже было удобнее врозь: хотя программ ТВ и было всего четыре, но каждый из них стремился смотреть что-то другое, и два телевизора в разных комнатах решили и эту проблему.

Иногда, но уже не каждый вечер, Сана приходила в комнату к Михаилу, чтобы поправить своё женское здоровье, что тот и делал исключительно из чувства супружеского долга. Зная темперамент Саны, он вскоре почувствовал, что у неё имеется какая-то связь на стороне, но это его нисколько не огорчило, а напротив принесло облегчение в обязательствах перед Саной за жилье и прописку, о чём она частенько напоминала ему – чтобы не забывался, примерно так:

– Закончив аспирантуру без защиты диссертации, ты бы давно уже прозябал преподавателем сельхозинститута: где-нибудь в провинции, по распределению, – говорила Сана всегда, при очередных вялых их перебранках из-за какого-нибудь пустяка. Если супруги равнодушны друг к другу, но проживают вместе в небольшой квартире, вынужденно общаясь между собой по бытовым вопросам, то любое разногласие есть повод для бытовой ссоры с перечислением постоянного набора аргументов.

На этот аргумент Саны, он неизменно отвечал, что своей женитьбой прикрыл грех Саны, взяв её в жены с ребенком неизвестно от кого. На этом их ссора обычно заканчивалась, и каждый уходил в свою комнату, плотно закрыв двери, а супружеская постель в эти вечера не образовывалась.

Михаил помнил, как примерно через год после своего брака с Саной, он случайно, в её отсутствие, обнаружил на трюмо конверт с письмом Сане от какой-то Инны, и прочитал его. Компьютеров тогда не было, и снять копию не представлялось возможным, но содержание письма он запомнил почти дословно. Вот это письмо:

«Здравствуй Саночка! Сколько мы не виделись? Больше 4-х лет, наверное. Как ты знаешь, мы с Изей три года назад уехали в Израиль и живём теперь в Тель-Авиве. Вернее, Изя уехал в Израиль и утащил меня за собой.

Пару лет мы здесь пристраивались по-удобнее. Сначала были сложности, и мы жили на пособие, но сейчас всё наладилось. Живем в арендованном доме, где три спальни и ещё три комнаты.

Изя устроился преподавателем в университете: читает лекции и ведет занятия, а во второй половине дня едет в лабораторию какую-то, где подрабатывает по научной части.

Целыми днями он на работе – устает страшно и мне его жалко, но здесь, чтобы жить прилично, надо работать: вокруг такие же ловкачи и халтура не проходит как в Москве.

Изе уже за сорок, работает на двух работах, поэтому насчет секса у нас очень редко бывает. В основном, по выходным, когда ездим к морю отдохнуть. Здесь всегда жарко и поэтому лучше сидеть дома под кондиционером, чем куда-то ездить.

Изя купил машину в рассрочку – иначе ему невозможно быть на двух работах в разных концах города. Он хочет ребенка – наверное, придется уступить: здесь на детей платят хорошее пособие.

А пока я время провожу так: утром отправляю Изю в университет, потом посплю ещё немного, приходит ассистент Изи – ему двадцать пять лет, мы позанимаемся сексом, затем он везёт меня в магазин за покупками или на рынок за овощами – фруктами, а сам отправляется в университет помогать Изе.

Я схожу в бассейн в нашем квартале, поплаваю и отдохну потом дома. После обеда, обычно заходит Абрам, ты его знаешь – мы с ним бывали у тебя, когда ты кувыркалась с Ильей, который сделал тебе ребенка и смылся. Но об этом потом.

Абрам работает на госслужбе – это самое выгодное здесь занятие: платят хорошо и много свободного времени. Мы с ним тоже позанимаемся сексом, он уходит, а вечером возвращается с работы Изя совсем уставший – жалко его до слёз, наверное, буду рожать ребенка: только бы не ошибиться от кого он будет.

Да, чуть не забыла. Пишу я тебе, Сана потому, что недавно и случайно, встретила здесь твоего Илью – оказывается он раньше нас уехал в Израиль, потому и исчез от тебя. Я ему сказала, что у тебя ребенок от него и зовут Ильей. Он чуть не заплакал от радости – лет-то много, а детей, как он сказал, нет. Илья говорил, что свяжется с тобой и обсудит, как ему помогать своему сыну. Так что ты не теряйся и проси у него по максимуму: он, видно по всему, живет хорошо и обеспечен.