Текст книги "Пилоты Его Величества"

Хроника

По просьбе заведующего авиационной школой полковника СИ. Одинцова я[16]16
  о. Георгий Шавельский. (Примеч. изд-ва.)


[Закрыть] в 6 часов утра 24 сентября прибыл на аэродром (в 5–6 верстах от Севастополя). Там уже были собраны летчики – офицеры и солдаты. Я сказал им несколько слов и благословил их. Начались полеты. А потом офицеры, окружив меня, начали просить, чтобы и я полетал. Как было отказать им? Откажись – они, пожалуй, объяснят отказ трусостью, боязнью подвергнуть себя опасности… и я согласился.

Меня усадили на аэроплан, и я с летчиком, штабс-капитаном лейб-гвардии саперного батальона, сделал на аэродромом на высоте 450 метров три круга. Когда я садился на аэроплан, у меня невольно явилась мысль: что-то сказал бы Николай Иудович? Уж на аэроплане-то никто из духовных лиц никогда не летал.

* * *

И у нас появляются летуны, имена которых гремят на всю Россию: Уточкин, Попов, Ефимов.

Пока только три! Это почин. И какой хороший почин! Выучились они за границей и вскоре удивили своих учителей. Европа с удивлением признала их способности, таланты и умение. Только после этого их признала Россия.

У Ефимова нет препятствий. Он смотрит на воздух как на родную стихию. Не человек, а птица! Удача всюду сопутствует ему. Ефимов вознесся на небывалую высоту, имея за собою самое скромное прошлое: он простой железнодорожный мастер.

…К славе Ефимова больше нечего прибавлять. Это первоклассный русский летун, европейская знаменитость, отважный, бесстрашный. Он спокойно и свободно держится на своем крылатом коне, точно на живом скакуне. В его руках руль – та же уздечка. Он правит их почти незаметно: малейшее движение руки – и машина поворачивает куда угодно. У Ефимова почти нет разгона, он поднимается сразу, едва заметным усилием. Когда смотришь на его аппарат «Блерио», то кажется, что эта птица вдруг взмахнет своими крыльями, нырнет вверх и исчезнет в воздушном пространстве.

* * *

Судьбе было угодно, чтобы три первые жертвы авиации оставили после себя молодых жен: Мациевич, Смитт и Матыевич-Мацеевич – все были женаты.

Теперь, чтобы впредь обеспечить семью погибших, поднят вопрос о страховании летчиков, но это возмещение только материального свойства, а нравственное?

Просим извинения у автора за цитирование его письма, но считаем интересным ознакомить читателей с мыслями человека, весьма близко стоящего к делу авиации, ею увлекающегося, прекрасного летчика, и притом холостого.

«Гибель Матыевича поднимает очень интересный вопрос: может ли быть летчик женат? Я думаю, что нравственно женатые люди не могут летать. Это поняли отлично немцы, разрешающие поступать в авиационные школы только холостым.

Упал бедняга Матыевич; несмотря на это, на другой же день все спокойно летали, а вот вид жены действует тяжело. За что страдают они? Каждый полет – волнение. Дома жена мучается – вернется ли муж целым и невредимым.

Несомненно, это волнение передается и мужу, а при таких условиях летать, конечно, не так легко. Ну и представьте себе, что жене по ее состоянию нельзя волноваться. Ведь это легко может быть. Как тогда быть мужу? Неужели ему в это время не летать?

А летать он, опять-таки повторяю, не имеет нравственного права, – как тут быть? Лучший выход: не допускать в авиационные школы женатых!»

Трудно загадывать вперед, как в дальнейшем сложится обстановка, но, конечно, холостой летчик может с меньшим нравственным напряжением отдать себя любимому делу, теперь, слава Богу, желающих очень много, и нам кажется, что, отбирая в школы только холостых, этим принесут делу только несомненную пользу.

* * *

…Первое время школа не делала особенных успехов: вероятно, суровая зима! С наступлением весны и назначением 2 марта 1911 года начальником школы полковника Генерального штаба Сергея Ивановича Одинцова школа ожила и расцвела.

К середине лета уже не оставалось такого места в округе на сто верст, где не побывали бы оперившиеся птенцы этого орлиного гнезда. Ни горы, ни долы, ни леса и буйные ветры с туманами не служили для них препятствием.

Осенью все гнездо сделало первый парадный вылет на маневры. И все увидели, какая мощная стая выросла из робких птичек… Школа дала прекрасные результаты благодаря тому, что начальник ее человек, по-видимому, сильной воли и большого такта: он сумел сочетать самые дружеские, теплые, товарищеские отношения с необходимой дисциплиной. «Страх перед начальством» отсутствует даже у низшего персонала. Он надежно и прочно замещен теплым чувством любви и уважения к своему «старшему товарищу». При таких условиях, конечно, и горы можно двигать.

* * *

Ливадия. 3 ноября 1911 г.

Телеграмма министра двора.

26 октября в Ливадии Государю Императору имели счастье представиться прибывшие из Севастополя офицеры школы авиации ОВФ в числе 23 офицеров и руководителя Ефимова. При представлении находились Великий князь Александр Михайлович и управляющий делами отдела капитан 2-го ранга Фогель. Царь обходил офицеров, задавал вопросы, благодарил за усердие и прилежный труд в пользу русской авиации и пожелал им полного успеха в этом новом деле. По окончании представления Государь снялся с офицерами в общей группе. После этого Великий князь Александр Михайлович пригласил всех представлявшихся на завтрак в свое имение «Ай-Тодор».

* * *

В то время как в начале прошлого года у нас было всего лишь два летуна, Ефимов и Попов, теперь, по истечении года, мы можем насчитать несколько десятков русских летчиков. Главный кадр составляют частные летуны, которые, по системам аэропланов, разбиваются на следующие группы:

1) 8 на биплане «Фарман» – Ефимов, Уточкин, Лебедев, Габер-Волынский, Заикин, Костин, Срединский. Райгородский;

2) 6 на моноплане «Блерио» – Васильев, Кузнецов, Эрдели, Гейне, Суденский, Кузьминский;

3) 2 на моноплане «Антуанетт» – Маковецкий и Хиони;

4) 2 на биплане «Райт» – Попов и Волков;

5) 2 на биплане «Авиатик» – Сегно, фон Крумм;

6) 1 на биплане Гаккеля – Булгаков (в настоящее время отбывает воинскую повинность в офицерской воздухоплавательной школе);

7) 1 на моноплане «Анрио» – Кампо-Сципио;

8) 1 на биплане Соммера – Петровский.

Кроме того, у нас имеются еще 8 военных летчиков: подполковник Ульянин, штабс-капитан Горошков и поручик Руднев – на «Фармане»; полковник Зеленский, лейтенант Дорожинский и поручик Комаров – на «Антуанетт»; штабс-капитан Матыевич-Мацеевич и лейтенант Петровский – на «Блерио».

Всего 31 человек. Если к этому числу прибавить учеников школы Отдела воздушного флота, летающих с успехом в Севастополе, а также гг. офицеров, обучающихся полетам на аэропланах в офицерской воздухоплавательной школе, то можно смело сказать, что к весне 1913 года мы будем иметь до 50 вполне подготовленных летчиков.

о. Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера русской

армии и флота. Нью-Йорк, 1954.

Воздухоплавание и летание.

Русские летуны. СПб., 1911.

Воздухоплаватель. 1911. № 11.

Тяжелее воздуха. 1911. № 7.

Воин., Еженедельный журнал для войск. 1911.

Недоброжелателям авиации

Такие, оказывается, существуют, и даже громко заявляют об этом. В журнале «Автомобиль», официальном органе Императорского российского автомобильного общества, Е. Кузьмин пишет: «Мне кажется преувеличенным возведение авиации на степень общечеловеческой и первой государственной задачи» (Автомобиль. 1911. № 9).

«…Нужна ли она, что она дает теперь и что даст в будущем? – И далее: – В вопросе авиации видно чисто ребяческое изумление и отношение к делу; нечто вроде ловкого фокуса, показанного ребятишкам; причем – обмана нет – все начистоту». А потому «авиация теперь модная забава, очень интересная, но занявшая положение далеко не по чину; а будущая роль авиации настолько неопределима и туманна, что ратовать за нее во имя ее прогресса, пожалуй, не стоит».

По мнению Е. Кузьмина, «сотни лиц, вполне понимающих нелепость модного увлечения, молчат, а если и захотели бы поднять свой голос, то не найдут себе ни прессы, ни аудитории».

Что заставляет автора статьи так возмущаться всеобщим интересом к практическому осуществлению завоевания воздуха, к колоссальному успеху авиации в наших хотя бы и «не твердых», как говорит Е. Кузьмин, умах?

Ответ на это дают другие строки из приведенной статьи: «…Мы, старые автомобилисты, смотрим с завистью и невольно думаем: «Эх, кабы нам вся эта благодать в свое время!» А немного ранее: «На аэропланы, на создание «воздушного флота» (почти что «воздушных замков»), сыплются деньги… Сравните это с тем, что было при начале автомобилизма в России! О каких бы то ни было «субсидиях» нечего было и помышлять… Автомобили, не в пример аэропланам, слишком нужны в жизни, слишком ценны и полезны».

Доводы все, как видим, весьма уважительные, и возмущение автора статьи нам вполне понятно; разделить его, однако, мы не можем ни в коем случае.

Но дело не в этом, а в том, что автор, увлекшись в своем обличении, начинает клеветать на авиацию и все прикосновение к ней. Он не забывает упомянуть и про выставку, где посетители «созерцали аэропланы под звуки симфонического оркестра и при мигании кинематографа», и про «удивительный съезд шестисот деятелей воздухоплавания, выслушивавший взаимные приветствия и осматривавший Петербург с авиационной точки зрения, предвидя повсюду зарождение аэродромов и кафедр воздухоплавоведения».

Попытка кольнуть хоть чем-нибудь съезд и выставку, конечно, ничего, кроме улыбки, вызвать не может – слишком уж она наивна, но далее автор пускается ни более ни менее как в критику аэроплана.

«Они совершенны, моторы идеальны, конструкция поразительно законченная, и в этом их смертельный приговор. Что бы ни делалось, что бы ни изобреталось, аэроплан всегда останется «без почвы под собой». Даже если будет чудесно устранена возможность падения, если получится возможность безопасно спускаться куда угодно; если, одним словом, полеты будут так же просто совершаться, как прогулка на автомобиле, то и тогда вряд ли будет выгодно частое применение аэроплана».

Здесь – простое незнание автором того, что аэроплан совершенствуется и совершенствуется чрезвычайно быстро и во всех отношениях. Сам Блерио, например, советует не заказывать в настоящее время, то есть сейчас же большого числа аэропланов, так как уже осенью появятся новые типы, которые будут в значительной степени усовершенствованными.

Теория и практика идут рука об руку. Сделался известным наивыгоднейший профиль поддерживающих поверхностей, изыскан ряд мер для уменьшения лобового сопротивления аэроплана и т. п. Все это неизвестно автору возводимых на авиацию обвинений или умышленно забывается им.

Вопрос о военном значении авиации решается автором чрезвычайно просто. Он предвидит скорую возможность того, что «какая-нибудь надоедливая Гаагская конференция» запретит «пользоваться воздушным флотом».

Таким образом, ничто не противоречит тому, что напрасно «тысячи нянек суетятся вокруг хилого, по-видимому недоношенного, ребенка – авиация, вскармливают его, водят на помочах».

Два года тому назад Е. Кузьмин писал: «России нужен воздушный флот! Конечно, нужен, как голому цилиндр: хоть что-нибудь можно прикрыть!» А теперь он говорит: «Цилиндр этот вырос до огромных размеров, но платья он все-таки не заменит!»

Есть статьи, возражать на которые не следует; надо лишь процитировать из них наиболее рельефные места, и вся несообразность их становится сразу явной.

Так и в приводимой статье г-на Кузьмина. Тенденция – ясна; доводы – неубедительны; обвинения – необоснованны.

Поздние сожаления автора о «субсидиях», выпадавших и выпадающих на долю авиации, упоминание о том, что «практическое применение авиации видят пока только те догадливые люди, которые вовремя пристроились к модному делу и нажили себе кто состояньице, а кто хоть небольшую деньгу», поистине умилительны. Панегирик автомобилю, являющийся логическим следствием выводов автора, вполне понятен.

Автомобилизму – слава! Но при нашем бездорожье мы более чем кто-либо нуждаемся в средствах передвижения, подобных летательным аппаратам; автомобилизм же нам важен, но важен менее, чем другим.

Впрочем, пишущий эти строки не имеет в виду убеждать в преимуществах аэроплана перед другими средствами передвижения. Аксиомы не нуждаются в доказательствах.

Статья же «Автомобиль и аэроплан» дает лишний пример того, насколько неосновательность обвинений лишь более ясно обрисовывает правду и значение дела.

Воздухоплаватель. 1911. № 7.

Великий князь Александр Михайлович к русскому народу

Воздушный флот России должен быть сильнее воздушных флотов наших соседей. Это следует помнить каждому, кому дорога военная мощь нашей Родины.

Три года тому назад я обращался с воззванием, прося жертвовать на создание воздушного флота. За это время пожертвований поступило 588 тысяч рублей, кроме того, согласно воле жертвователей, были обращены туда же 880 тысяч рублей, оставшихся от сумм, пожертвованных во время Русско-японской войны на усиление морского флота России.

ОВФ высочайше утвержденного Особого комитета на усиление военного флота на добровольные пожертвования поставил первой своей задачей образование возможно большего числа военных летчиков. Первоначально с этой целью было послано восемь офицеров и семь нижних чинов во Францию для обучения. Когда же они блестяще выучились, то осенью 1910 года в Севастополе была открыта офицерская школа авиации Отдела воздушного флота. За время своего существования, сперва на Куликовом поле в Севастополе, а потом, с июня 1912 года, на полях у реки Качи, в 15 верстах севернее города, в школу до 1 января 1913 года принято 142 офицера, из коих обучено 116. Кроме того, 11 нижних чинов.

В августе 1911 года из школы посылали авиационные отряды на маневры войск Санкт-Петербургского, Варшавского и Киевского военных округов, а в августе 1912 года только Варшавского военного округа. Во всех случаях офицеры-летчики и сопровождавшие их нижние чины заслужили полное одобрение военных начальников. За то же время отделом было приобретено за границей и построено в России 102 самолета с запасными частями на сумму более 1 миллиона рублей.

В целях расширения деятельности школы и лучшего размещения ее состава Государственная дума и Государственный совет в июне 1912 года разрешили отпуск 1 050 000 рублей на приобретение для школы 650 десятин земли и постройку зданий. Высочайшее Государя императора разрешение воспоследовало 25 июня 1912 года.

В настоящее время земля куплена, здания строятся, и осенью текущего года чины школы будут в них размещены.

Таким образом, ОВФ по мере сил и средств делает все, что возможно, но потребность военных летчиков во много раз превышает то число, которое школа может подготовить. Доблестный дух нашей армии и беззаветная храбрость ее офицеров сказывается в том, что число желающих поступать в школу превышает 2000 человек.

Франция, Италия и наши соседи, придя к заключению, что самолеты необходимы армии как разведчики и как оружие поражения неприятеля сверху, не жалеют государственных средств на создание воздушного флота. Одновременно с сим в этих странах собираются для этой цели крупные суммы путем частных пожертвований. В Германии для сбора пожертвований образован воздухоплавательный комитет под председательством брата императора.

Не подлежит сомнению, что, если мы не приложим всех усилий на развитие уже начатого, мы потеряем то место (второе в мире), которое в отношении воздушного флота занимаем теперь, и отстанем от наших соседей. Опасность положения ясна, допустить этого нельзя, и я снова считаю долгом обратиться с призывом о пожертвованиях на воздушный флот.

Тяжелее воздуха. 1912. № 6.

Н. Попов
Война и лёт воинов

Летуны – разведчики и метатели бомб

Последние маневры во Франции дали ценные указания на сравнительную пригодность для разных целей маленьких, одноместных самолетов и больших, двух-, трех– и многоместных.

Для производства общих разведок, для отыскания неприятельских масс, обнаружения их обходных и иных движений могут отлично служить одноместные самолеты, где летчики и управляют, и наблюдают.

Во время боя под Ватерлоо Наполеон увидел облако пыли на горизонте, и ему надо было знать, кто за этим облаком: его ли генерал Груши с помощью или прусский генерал Блюхер. Наполеон решил, что это был Груши, ошибся и проиграл сражение. Тут Наполеона выручил бы летчик и на одноместном самолете.

Армию Мак-Магона для Мольтке также живо бы разыскали летчики-одиночки. Несложные наблюдения они могут отлично передавать сверху, не спускаясь на землю, простыми сигналами.

Преимущество одноместного самолета заключается в том, что он дешев, легко перевозится и быстро собирается.

Одна лошадь может отлично возить уложенный одноместный самолет со всеми принадлежностями и с запасом топлива.

Во Франции батареи уже имеют автомобили с самолетами. Лишь 11 минут нужны летчику, дабы снять свои крылья, собрать их и полететь – руководить огнем батареи. Скоро и штабы корпусов, дивизий и бригад будут снабжены отрядами самолетов, кои до боя могут служить разведке, во время боев – артиллерии.

Чем лучше знать силы врага, тем легче уничтожить его. Посему перед вступлением в серьезный бой важно произвести точную подробную разведку, определить и количество, и расположение неприятельских сил.

Здесь летчики-одиночки недостаточны. Рули, вихри ветра мешают подсчету, снятию планов, записи. Надо иметь на самолетах особых, для сей цели подготовленных наблюдателей, преимущественно офицеров Генерального штаба.

Такие наблюдатели делали чудеса на французских маневрах. Они определяли неприятельские силы до одной роты, орудия подсчитывали точно.

Враги, конечно, будут стараться расстреливать самолеты снизу. Для избежания сего летчики должны будут делать свои самолеты неуязвимыми для снарядов и пуль, поднимаясь на высоту до двух верст. Это уже испытано во Франции. Обозревая с большой высоты, наблюдатели давали в своих донесениях ясную, точную картину, словно фотографию, снятую с армии неприятеля.

Донесения их столь подробны и сложны, что немыслимо передавать их сигналами, и наблюдателям приходится для сего спускаться на землю. Сие замедление будет устранено. Опыты с беспроволочным телеграфом показали, что он отлично устраивается на самолете.

Это важно для главнокомандующего. Его летчики, наблюдая за боем, будут все время, без минуты опоздания, доносить ему и его штабу о ходе дела. Можно без преувеличения сказать, что летчики станут вполне глазами командующих армиями.

Французский генерал Бональ после маневров сказал про помощь летчиков: «C’est un regard infaillible jete dans l’armee ennemie»[17]17
  Это был взгляд, пронзивший насквозь вражескую армию. (Перевод изд-ва.)


[Закрыть].

Один русский военный, присутствовавший на французских маневрах, бывший раньше на Русско-японской войне и переиспытавший большие беды от неумения знать силы и движения врага, сказал:

– С летчиками слепой командующий становится зрячим.

Но для сего, оказалось, необходимы наблюдатели, подготовленные и не занятые ничем, кроме обзора и записывания наблюдений или передачи их по беспроволочному телеграфу.

Хорошие наблюдатели особенно нужны во время боя. Главнокомандующему важно быть зорким. Глаза его должны видеть ясно, быстро, точно.

Французским Генеральным штабом были выработаны требования военным самолетам: они должны поднимать трех людей – летчика, наблюдателя и метателя бомбы, который служит также заместителем первых двух в случае нужды. У последнего рули под рукой, и он тотчас замещает летчика, если его поразила вражеская пуля. Если затем выбывает из строя заместитель, то его заменяет наблюдатель. Потерпев урон, самолет возвращается в свою армию. Если наблюдатель ранен или убит, то заместитель выполняет его дело, пока урона на самолете нет, заместитель может быть телеграфистом. Прежде двигатели на самолетах отчаянно шумели. Трудно было слово сказать соседу. Теперь к ним приспособляют глушители, как на автомобилях, и экипажу самолета можно отлично беседовать.

Наблюдатель будет приказывать летчику, куда и как высоко лететь, а заместителю говорить, что телеграфировать. Все трое будут заняты делом.

Военное министерство во Франции осенью, после маневров, начало состязания самолетов на приз больше миллиона, причем только для принятия участия в состязаниях самолет должен был выполнить много требований, между прочим следующие: иметь место для троих – летуна, наблюдателя и заместителя, нести груз не менее 300 килограммов и иметь способность быстро подниматься.

Четыре фирмы – «Ньюпор», «Депердюссен», «Бреге» и «Фарман» – блестяще выполнили эти требования и даже превзошли их.

Самолеты поднимают ныне более 400 килограммов груза. Это большой шаг вперед военного лёта.

Грузом на войне будут сильные бомбы. Третье лицо экипажа самолета, которого мы назвали заместителем на случай урона, будет метать бомбы в особо чувствительные места неприятелей: в мосты и в узлы железных дорог, в склады боевых припасов, в лагерь главнокомандующего, в его штаб и т. д.

Кроме нанесения страшного урона на войне подобное применение самолетов необыкновенно замедлит мобилизацию, разрушит всю стройность ее, сделает врага слабым еще до начала военных действий на земле.

Это важно, ибо, кто медленно идет на врагов, на войну, тот имеет много вероятия быстро вернуться с нее побежденным.

Лёт родит совсем новые условия, новые военные картины.

Война будет начинаться в воздухе. Первым делом полетят к врагам быстрые, грозные стаи летчиков.

Старое слово Святослава: «Иду на вы» – будет заменено криком птиц-летчиков: «Летим на вас!» – вслед за коим, через час после перелета границы, уже станут падать бомбы на самые важные части военного тела неприятеля, на его двигательные нервы, а при удаче и в сердце.

Хорошо, легко будет воевать той стороне, впереди войск которой будут лететь мощные стаи летчиков.

Летуны – глаза армии

Вспомним наши беды на японской войне и спросим: могли ли мы избегнуть, если б Куропаткин имел летчиков, их глаза? Это важно знать, понять теперь же, дабы решиться спокойно на воспитание большой стаи летчиков.

Быв при Ляоянском бое, беседовав с сотней из участников его, и генералов, и офицеров, прочтя про этот бой все, что мог, я продолжаю быть убежденным, что Куропаткин был введен в заблуждение донесениями видевших плохо командиров корпусов, начальников дивизий и друтих генералов и отступил в тот момент, когда бой шел удачно для нас.

Несмотря на отступление, всегда утраивающее урон, наши потери были невелики, и мы, конечно, закончили бы бой, как и начали, отражением всех атак японцев, если б Куропаткин видел его, но он был слепой и окружен слепыми.

Да не подумают, что этими словами я хочу оправдать всех маньчжурских генералов. Наши прежние военачальники умели побеждать, несмотря на плохое зрение, ибо их не покидала настойчивая решимость победить, какой у Куропаткин – увы! – не было.

Я хочу лишь указать, что наша армия провела Ляоянский бой столь хорошо и удачно, что даже маньчжурские генералы, со своей слабостью воли и нерешительностью, и то не уступили бы японцам, если бы видели ясно бой, весь ход его, при помощи летчиков.

Войска в центре, в Ляояне, блестяще отбивали все атаки японцев с большими потерями для них. На смену погнувшейся на левом фланге 54-й дивизии шли два корпуса, 10-й и 3-й. Потерь у них было мало. Порядок образцовый. Обходящая колонна Куроки была полурасстроена. Для нее были взяты последние резервы. Бой шел всюду хорошо для нас.

Но мы не знали… мы не видели… мы ушли. Мы были слепые!

Бой под Шахэ. Мы перешли в наступление и начали обходное движение на левом фланге.

Беда наша была в том, что Генеральный штаб не приготовил карты позади Ляояна в те долгие месяцы, когда мы были впереди его. Обходящая колонна наша встретила крутые сопки и неприступные позиции японцев на них. Отличные атаки наши были шутя отбиваемы. По карте на месте сопок была ровная гладь, но это было лишь на карте.

Если бы были летчики, то они облетели бы перед боем фронт и рассказали бы Куропаткину, что на левом фланге – сопки, неприступные под защитой даже ничтожных сил, а на правом – отличная для обходного движения долина. Бой был бы иной! Отсутствие карт, хороших разведок и многие другие злополучия были бы вполне исправлены летчиками.

Бой под Мукденом был самый ужасный и самый доказательный той истины, что летчики, дав зрение, создали бы более счастливую картину войны.

Об этом бое лучше всего мог бы рассказать генерал Каульбарс, понесший тогда огромный урон со своей армией и теперь ставший горячим поклонником военного лёта.

Этот бой был настоящая каша – толчея, смятение всего. Японцы показывались всюду, где их не ждали, с боков и с тыла. Военные знают, что когда враги нежданно-негаданно появляются как раз там, где их не ждут, где к их приходу не готовы, то происходит не бой, а побоище, каким и был для наших войск злосчастный бой под Мукденом.

С летчиками весь бой был бы иной, ибо с ними была бы сломана главная причина наших бед, именно то, что мы о японцах не знали ничего, а они о нас при помощи шпионов – все.

Разведки кавалеристов, и дневные и ночные, превратились ныне в нуль, давая материал только для корреспонденций. Наша прекрасная кавалерия оказалась бесполезной.

Японцы имели сведения о нас не через свою ничтожную и числом и качеством кавалерию, а через шпионов. Под видом китайцев шпионы, отлично понимавшие и говорившие по-русски, разгуливали среди нас и узнавали все, что им было нужно и что мы от них – на наше горе – и не думали скрывать. Когда мы собирались наступать под Шахэ и совершать обходное движение на левом фланге, то об этом знала вся армия, до иностранных корреспондентов включительно, за четыре дня. Японцы узнали вовремя.

Наши шпионы среди японцев, что дали нам они? Василия Рябова, который величием своей смерти, настоящей русской смерти, тронул даже врагов и записал память о себе в сердце у нас.

За плохую постановку дела шпионства не хватает силы упрекнуть наше слабое начальство, ибо, став даже и хорошим, оно немного улучшило бы дело. Мы, русские, к нему малоспособны.

Посему мы можем радоваться, что сие дело упраздняется и что тайных шпионов заменят ныне видимые всеми летчики, которые, глаз не спуская, и днем и ночью будут следить за врагами, за каждым движением их, и немедленно доносить все главнокомандующему и его штабу быстрее и точнее шпионов.

У Мориса Фармана уже отлично летали в темноте с электрическими прожекторами, ярко освещавшими землю и для наблюдателей, и для спуска. Свет давал двигатель через динамо, в случае же внезапной остановки – аккумуляторы.

Всегда хорошо вспомнить великого Петра, учившегося воевать, терпя поражения.

Наши учителя за прошлую войну не японцы, а наши собственные недостатки, повлекшие за собой поражения. Из них мы должны учиться тому, что сделает нас сильными вновь.

Кто любит нашу армию, солдат, офицеров, тот должен был идти на войну, видеть их, смело, спокойно бившихся и тихо, без ропота, умиравших за Русь.

Смятение 54-й дивизии в Ляоянском бою и других под Мукденом не было их виной. Под Ляояном только что прибывших из России солдат, без первого обстрела, поставили перед гаоляном под сильнейший огонь японцев, неизвестно откуда поражавший их. Даже отвечать на огонь наши солдаты не могли, ибо не знали куда. Под Мукденом были еще более тяжкие обстоятельства, приводившие наши ряды в смятение.

Но где можно было биться, у нас бились дивно. Порт-Артур, Ля-оянский бой, Путиловская сопка дали незабвенные примеры, как в былое время.

Как нарисовать в трех строках справедливо и точно картину истекшей войны?

Военачальники, ничего не видя перед собой, ведая весьма мало о японских силах до боя и еще меньше во время боя, незрячие, слепые, водили наших солдат не биться, а… умирать, что последние безропотно исполняли.

Дайте глаза, было бы иное. Даже наши слабовольные, салонные и канцелярские генералы были бы принуждены держать себя иначе, если б видели все ясно.

Я ни слова не сказал о полководцах старого русского типа – ясность зрения делала бы их победы лишь еще быстрее, еще решительнее.

Так или иначе, с военачальниками старого типа – Драгомировым, Скобелевым – или с новыми маньчжурскими генералами нашей армии необходимо иметь летающие глаза. Они неслыханно увеличивают силу. Они сделают хорошего, храброго солдата нашего неодолимым.

Главное зло за прошлую войну – незрячесть, слепота – будет уничтожено летчиками.

Тогда – Бог милостив – вернется наше былое славное время.

Бой в воздухе

Летуны – страшные враги. Их надо уметь уничтожать.

От пуль снизу, обессиленных высотой, отлично защищают двигатель и летчика легкие блиндажи.

У Крупна придумали орудия, снаряды коих, разрываясь, должны производить сотрясение воздуха близ самолета, нарушать устойчивость и ронять его.

Орудия поставлены на быстрые автомобили, дабы, гонясь за самолетом, стрелять по нему. Дееспособность сих орудий пока не испытана за неимением летающих искусственных мишеней. Она не может быть велика на большой высоте: самолеты нынче устойчивы, сильны. Нужен близкий взрыв, дабы опрокидывать их. А легко ли попасть в птицу, летящую на высоте двух тысяч с быстротой 170 верст в час? Спросите любого охотника. Из миллиона снарядов, выпущенных в такую цель, будет опасен один, чисто случайный.

Придется летчикам уничтожать летчиков.

В начале войны, при ломке мобилизации, при порче путей сообщения бомбами с самолетов, между ними будут происходить схватки над всей страной. Над всеми серьезными пунктами должны будут без устали кружить летчики и отбивать стремительные вражеские налеты.

Но особенно будет важен бой в воздухе перед главным сражением на земле.

Летчики – крылатые наводчики меткой артиллерии, метатели сильных бомб в неприятеля, глаза главнокомандующего и всей армии – должны быть уничтожены у врагов перед началом серьезного боя.

Кто победит в воздухе, тот победит и на земле. Выколи глаза врагу, и он, слепой, будет твой. Таковы начала новой тактики. Они неоспоримы, как аксиомы. Превышение силы армии с летчиками над армией без них слишком велико и очевидно.

Для войны в воздухе самолеты должны быть быстры и многоместны.

Метатели, спутники летчика, должны стрелять из ружей или пулеметов впредь в стороны и назад во время лёта и бросать бомбы вниз.

Быстрый самолет быстро поднимается. Находясь над вражескими самолетами, он будет ронять на них бомбы, сам оставаясь неприкосновенным. Бомбу кверху рукой не закинешь.

Летчики-итальянцы много вредят туркам в Триполи, несмотря на малую умелость и великую осторожность.

У итальянцев наилучшие самолеты – Блерио и Депердюссена старой постройки, летающие со скоростью всего 100 километров в час.

Предположим, туркам удалось раздобыть хорошего летуна Веймана на «Ньюпор». Он принудил бы итальянских летунов не вылезать из сараев.