Текст книги "«Когда мы были на войне…» Эссе и статьи о стихах, песнях, прозе и кино Великой Победы"

2010, 2017

Место для Расула

О песне «Журавли»

Маленький аварский народ, живущий в горах юго-западного Дагестана, послал Расула Гамзатова в мир, чтобы высказать огромной стране какие-то очень важные слова. Такое было дарование-поручение. Яблоко, как помним, от яблони падает недалеко, стихотворец Расул опирался на плечи своего отца, тоже народного поэта Гамзата Цадаса. Аварский аул Цада подарил двух поэтов – отца и сына, объединённых, понятно, Духом.

Расула уже нет на Земле, но почти в каждом из трёхсот миллионов граждан СССР была запечатлена, и остаётся теперь, его великая песня. Конечно, это «Журавли» композитора Яна Френкеля, который окрылил стихи Расула, перед тем переведённые Наумом Гребневым, поэтом-фронтовиком, изрядно потрудившимся на ниве перенесения в русское культурное пространство также и произведений Гамзата Цадаса.

Четыре строфы из шести изначальных остались в песне, но строки этого произведения помнит любой наш современник, и всякий обязательно подпоёт:

 
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
 

В «Журавлях» провиденциально сошлось многое. Певец и актёр Бернес, по свидетельству биографов уже неизлечимо больной, услышав музыку Френкеля и расплакавшись, торопился записать песню в предчувствии своего ухода. (Надо отметить, что и сам Френкель пел её замечательно.) Запись была для исполнителя весьма тяжела физически и стала последней песней его жизни. Так своей судьбой Марк Бернес закольцевал две великие русские песни: «Враги сожгли родную хату» Михаила Исаковского (муз. Матвея Блантера) и гамзатовские «Журавли»; вместив в это кольцо и другое важное для нас – скажем, песни «Тёмная ночь», «Серёжка с Малой Бронной и Витька с Моховой…».

Образ журавлей в шестистрофном опусе Гамзатова появился, как рассказывают, после посещения поэтом в 1965 году разбомблённого американской военщиной японского города Хиросима, в котором аварец побывал у памятника девочке Садако Сасаки, поражённой лейкемией. Садако хотела сложить тысячу оригами – бумажных «журавликов», что, по поверью, должно было привести к исполнению желания, то есть исцелению.

Гамзатов писал потом: «Стихи о девочке были написаны до “Журавлей”. Последние родились позже, но тоже в Хиросиме. А потом, уже у памятника японской девочке с белым журавлём, я видел впечатляющее зрелище – тысячи и тысячи женщин в белой одежде. Дело в том, что в трауре японки носят белое одеяние, а не чёрное, как у нас. Случилось так, что когда я стоял в толпе в центре человеческого горя, в небе появились вдруг настоящие журавли. Говорили, что они прилетели из Сибири. Их стая была небольшая, и в этой стае я заметил маленький промежуток. Журавли с нашей родины в японском небе, откуда в августе 1945 года американцы сбросили атомную бомбу!

И надо же было такому случиться: как раз в это же время мне вручили телеграмму из нашего посольства в Японии, в которой сообщалось о кончине моей матери. Я вылетел из Японии через Пакистан. … На всей воздушной трассе я думал о журавлях, о женщинах в белых одеяниях, о маме, о погибших двух братьях, о девяноста тысячах погибших дагестанцев, о двадцати миллионах (а теперь выясняется, что их значительно больше), не вернувшихся с войны, о погибшей девочке из Освенцима и её маленькой кукле, о своих журавлях. О многом думал… но мысли возвращались к белым журавлям…»

Расул не раз подчёркивал, что текст посвящён павшим в Великой Отечественной. «По мотивам песни сняты картины, воздвигнуты памятники, – делился с читателями в 1990-м своими размышлениями и впечатлениями поэт. – Их десятки – в России и на Украине, в Узбекистане и на Алтае, в горах Кавказа и в аулах Дагестана… у подножия памятников горит Вечный огонь – сердце павших, а на самой вершине журавлиного клина – душа павших. Ежегодно 22 июня, в день начала войны, 9 мая, в День Победы, 6 августа, в день атомной катастрофы в Хиросиме, люди собираются почтить память погибших. Песни, как люди, приходят и уходят. У “Журавлей” особая судьба: одних они провожают, других встречают. Они не ищут тёплых краев, не портятся от повторения, а те, кто не поёт, хранят их в душе, как молитву».

Это сочинение, в самом деле, имеет молитвенный характер. И мы уже знаем, что, опершись на нашу человеческую общую память, кровью и болью связанную с нашей Великой войной, песня «Журавли» стала частью и нашего общенационального духовного кода, – своим философским лиризмом, размышлением о частной человеческой судьбе, а также о судьбе Отечества.

Из непостижимых глубин национальной памяти восходят и слова в одном из интернет-комментариев под публикацией ролика «Журавли» в исполнении Бернеса: «Первый раз слушал в шесть лет и плакал…».

Но это ведь и о каждом живущем сказано и спето:

 
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
 

«Не потому ли с кличем журавлиным от века речь аварская сходна?» – была такая строка в изначальном варианте стихотворения в греб-невском переложении. И рифма в первой строфе поначалу была другой. Не памятная нам теперь «солдаты – когда-то», а «джигиты – убиты». Гамзатов пояснил: «Вместе с переводчиком мы сочли пожелания певца справедливыми, и вместо “джигиты” написали “солдаты”. Это как бы расширило адрес песни, придало ей общечеловеческое звучание». Боль горца Расула и великая его отзывчивость, огромная мера отпущенной ему любви обняла весь страдающий, несовершенный, одинокий мир.

И помог аварцу в этом русский язык.

Пример Расула Гамзатова убедительно свидетельствует, сколь умножаются культуры, достигая порой кумулятивного, космического эффекта, когда взаимодействуют. Я настаиваю: в советский период мы находили внятные формы и способы счастливого взаимообогащения народов. Можно скептически ухмыляться по поводу реальности или пропагандистского характера формулировки «единая общность – советский народ», однако песню «Журавли» создали аварец и три еврея (Гребнев, Френкель, Бернес), а в результате мы получили шедевр русской (если угодно, советской, что, на мой взгляд, почти не меняет дела) культуры, отозвавшийся эмоционально-смысловым эхом во всём мире. Диву даёшься, сколь много сделали русские поэты-переводчики для того, чтобы поэты советских республик стали вровень с русскими отечественными классиками, да и европейскими.

Вот ещё воспоминание Гамзатова, тоже сегодня весьма нужное нам: «Это было во время афганских событий. Я сидел в кругу друзей в ресторане в Москве. Мне принесли записку от незнакомых людей с другого стола, в которой они спрашивали: не собираюсь ли я написать “Журавлей” о наших погибших парнях в войне на афганской земле? Я ответил, что мои “Журавли” и о них, хотя написаны раньше, что и их имена теперь звучат в голосах моих птиц. Белые журавли летят во все континенты и выкликивают имена погибших. Их можно встретить и у нас в республиках, и в Азербайджане, Армении, Грузии, Литве, Фергане, Ливане, Палестине, Чили, Никарагуа, Анголе, Кувейте, Ираке, Иране – во всех странах. Но это не значит, что “Журавли” не останутся песней, посвящённой погибшим на полях Отечественной войны. В журавлином клине найдётся промежуток малый для каждого из нас».

Песня вышла за рамки аула Цада Хунзахского района Дагестана и разлилась по планете.

Но её русский текст, понятный людям, живущим на территории одной шестой части земной суши, продолжает и теперь скреплять нас в непостижимое уму целое, даже спустя четвертьвековой раздор, которому мы преступно поддались и предались. Верю: мы остаёмся людьми – пока, в том числе, помним и поём великие стихи аварца Расула на русском языке.

И сегодня, как всегда, только русский язык способен вывести голоса наших малых народов (малых, разумеется, не перед Богом, а по количеству населения) на многолюдное пространство – как ракета-носитель выводит на орбиту космический корабль.

Радушно и по-братски-сестрински коллеги, близкие к памяти Расула Гамзатова, позвали меня на празднование юбилея поэта в Дагестан. Поехать я, увы, не смог, потому прошу эту сердечную реплику принять в качестве моего голоса за светлым журавлиным поминальным столом – в честь поэта Расула, чья боль и строки уже несколько десятилетий живут в моей душе.

2013

«Помашу я рукой тебе издали…»

На 100-летие поэта Алексея Фатьянова

Об Алексее Фатьянове Ярослав Смеляков высказался афористично: «Русской песни запевала и ее мастеровой».

Назовем главные качества поэзии всесоюзно любимого уроженца Владимирской земли Фатьянова, которые являются причиной невероятной всенародной популярности его лирики: простота, безыскусность и задушевность. Ну и, конечно, дар как послание свыше, умноженный на замечательную музыку наших композиторов.

Песни на стихи Фатьянова звучали по Всесоюзному радио практически ежедневно и стали неотменимой русской константой, вошли в духовный код многих поколений нашего народа. Ставшую популярной, проникновенную песню «Соловьи» маршал Г.К. Жуков ставил в один ряд со «Священной войной». На стихи Фатьянова писали музыку лучшие советские композиторы-песенники. Одно лишь простое перечисление избранных шедевров вызывает отрадные чувства.

Василий Соловьев-Седой: «На солнечной поляночке», «Соловьи» (обе 1942 г.) «Мы, друзья, перелетные птицы» («Первым делом – самолеты»), «Давно мы дома не были», «Наш город» («Над Россиею небо синее»), все 1945 г., «Где же вы теперь, друзья-однополчане?» (из сюиты «Возвращение солдата», 1947), «Где ж ты мой сад?» (1948).

Никита Богословский: «Три года ты мне снилась» (1946).

Матвей Блантер: «В городском саду» (1947).

Борис Мокроусов: «На крылечке твоем», «Хвастать, милая, не стану» (обе 1949 г., к спектаклю «Свадьба с приданым»), «Когда весна придет, не знаю» (1956 г., к фильму «Весна на Заречной улице»).

Анатолий Лепин: «Если б гармошка умела», «Шла с ученья третья рота» (1955, к кинофильму «Солдат Иван Бровкин»).

Юрий Бирюков: «Тишина за Рогожской заставою» (1957).

Всего – около 200 песен, включая песни к кинофильмам, вышедшие далеко за пределы экрана.

Есть история о том, как после демобилизации в 1946 г. Фатьянов приехал в Одессу, «за неделю проникся атмосферой – будто родился и провел там всю жизнь», и написал «Золотые огоньки» («В тумане скрылась милая Одесса») – одну из любимых одесситами песен, с музыкой Соловьева-Седого. Ее исполняли и Л. Утесов (которому народ наивно приписывал авторство), и И. Виноградов, и другие.

В год 75-летия окончательного снятия блокады Ленинграда уместно вспомнить, что Фатьянов сочинил в 1959 г. стихи к грандиозной музыке Рейнгольда Глиэра «Гимн Великому городу» (из балета «Медный всадник»). Эта музыка, к слову, участвовала в свое время в конкурсе на лучший Гимн СССР, и понравилась И.С. Сталину больше остальных, однако вождь народов счел, что она слишком интеллигентна, и музыка стала «лишь» гимном Ленинграда. Фатьянов нашел такие слова, объединяющие эпохи: «Твой каждый камень овеян славой, / Седой Петербург, Петроград, Ленинград».

Он играл на аккордеоне и фортепиано, хорошо пел. На творческих вечерах наряду с декламацией своих стихотворений исполнял песни на свои собственные стихи. Есть весьма лиричная песня «Шумит под ветром Ладога», музыку к которой сочинил сам поэт. А вот слова им написаны вместе с Павлом Шубиным. В интернете распространена запись, где эту песню исполняет сам А. Фатьянов, под собственный фортепианный аккомпанемент, а «звукооператором» выступает друг исполнителя В. Соловьев-Седой.

Ну не чудо ли:

 
Раскрылся, точно радуга,
Певучий мой баян,
Шумит под ветром Ладога,
Как море-океан.
 
 
Играют волны дымные,
Бегут за рядом ряд
На сторону родимую,
В далекий Ленинград.
 
 
За Охтою у бережка,
Где чайки на волне,
На ясной зорьке девушка
Горюет обо мне.
 
 
Те встречи – ленинградские,
Те встречи впереди,
А наша жизнь солдатская –
Умри, но победи.
 
 
Но не грусти, красавица,
Не надобно тужить:
Мне как-то больше нравится
И победить, и жить.
 

Он победил. Победил, пройдя всю войну.

Приведем свидетельство поэта-фронтовика Николая Старшинова:

«После длительного ночного марша по смоленским чащобам и болотам наша часть вышла на опушку леса. Мои товарищи в полном боевом снаряжении – с винтовками, автоматами и пулеметами, от усталости едва не валились с ног… Тут мы и услышали отчаянно веселую, зажигательную песню, а потом уже увидели наших разведчиков в густой некошеной траве…

 
На солнечной поляночке,
Дугою выгнув бровь,
Парнишка на тальяночке
Играет про любовь,
 

– выводил один из разведчиков. А его товарищи подхватывали:

 
Играй, играй, рассказывай,
Тальяночка, сама,
О том, как черноглазая
Свела с ума.
 

Песня ворвалась в наши солдатские сердца. В ней было столько удали и задора, что как-то сама собой забылась усталость, словно у нас прибавилось сил… Так я впервые встретился с песней Алексея Фатьянова.

Его песни шли с нами в годы войны по лесам, полям и болотам, помогали нам жить, воевать, поддерживали нас в трудную минуту, а в светлые мгновения делали нашу радость еще ощутимее, ярче, богаче. Они были неотделимы от нас, от наших чувств, мыслей, надежд.

Песни Алексея Фатьянова, написанные в годы Великой Отечественной войны, были особенно близки солдатам, потому что они приходили в самое нужное время и говорилось в них о самом главном – о боях, которые были впереди, о любви, о дружбе, о родном доме. И говорилось замечательно просто, задушевно, проникновенно:

 
Ведь завтра снова будет бой,
Уж так назначено судьбой,
Чтоб нам уйти, недолюбив,
От наших жен, от наших нив,
Но с каждым шагом в том бою
Нам ближе дом в родном краю.
 

Как точно схвачено здесь настроение солдата! Какое прекрасное само течение речи, какие естественные, лишенные всякой вычурности, разговорные интонации!»

Песня «Давно мы дома не были» на замечательном сайте «Советская музыка» (sovmusic.ru), который неуклонно продолжаю всем рекомендовать, названа великой. Всецело присоединяюсь к этой оценке. Трогательнейшая, сердечная – на окончание войны. Как оказалось, всевременная песня русского возвращения.

 
Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой.
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей фронтовой!
 
 
Налей дружок по чарочке,
По нашей фронтовой!
Не тратя время попусту,
Поговорим с тобой.
 

«Елки и елочки» до слез пронимают слушателя своей безыскусностью:

 
Где елки осыпаются,
Где елочки стоят,
Который год красавицы
Гуляют без ребят.
 

Поначалу (еще в 1947-м) пелось «Зачем им зорьки ранние, Коль парни на войне, В Германии, в Германии, В проклятой стороне», затем, уже в 1949-м, резкий эпитет был миролюбиво заменен на «далекой». Но Бунчиков и Нечаев остались – в тех послевоенных ранних записях – с каноническим вариантом (сохранилась также впечатляющая запись как трио, в более высоком темпе, словно бегущего домой поезда, – с В. Невским).

Лев Ошанин перед московским молодежным фестивалем 1957 г. заметил: «Мы часто говорим, какой должна быть в наше время советская песня. Фатьянов вместо разговоров выдает одну песню за другой. И каждая из них по-своему замечательна. Этот беспечный с виду человек выходит на первое место и уже стал признанным мастером. Горюем, что нет песен о рабочих. А Фатьянов их уже написал, они прозвучали с экрана, и молодежь полюбила эти песни».

В самом деле, широчайшее распространение в народе, полюбившаяся разным поколениям, получила, в частности, замечательная песня «Когда весна придет, не знаю» из фильма «Весна на Заречной улице» (1956 г., реж. Марлен Хуциев, оператор Петр Тодоровский).

Не знаю, как кто, а я почему-то напеваю ее наиболее часто, чем что-либо. Хоть и родился на три года позже выхода фильма.

Песня получила новое объединительное содержание 13 ноября 2016 г., когда с чувством и особым наполнением молодые жители Запорожья исполнили ее во время песенного «флешмоба»; учащиеся запорожского музучилища приурочили свое выступление к 83-й годовщине завода «Запорожсталь», построенного молодым Советским Союзом, – всем народом, начиная с 1931 г. Столь же всенародно его потом восстанавливали после Победы.

Этой песней заканчивается каждый год Всероссийский Фатьяновский праздник поэзии и песни в Вязниках, на малой родине поэта.

Впервые фестиваль, посвященный творчеству знаменитого земляка, поэта-песенника А.И. Фатьянова, был организован в 1974 г. и с тех пор проводится ежегодно в конце июля. А в марте его предваряет поэтический конкурс «Фатьяновская весна». На фестиваль приглашаются также всероссийские звезды – литературные, исполнительские. В последние годы – звучат новые песни на малоизвестные, найденные в архивах стихи Фатьянова. Союзом писателей России с 1996 г. присуждается Фатьяновская литературная премия.

* * *

Алексей Иванович Фатьянов родился 5 марта 1919 г. в деревне Малое Петрино (бывш. Владимирской губернии), ставшей ныне одним из микрорайонов Вязников.

Дед поэта Николай Иванович Фатьянов был владельцем иконописных мастерских (в роду были иконописцы) и подсобного производства в Богоявленской слободе (ныне поселок Мстёра). Другой дед, отец матери Василий Васильевич Меньшов, был классным экспертом по льну льнопрядильной фабрики Демидова. Оба деда были старообрядцами, состоятельными людьми. После октябрьского переворота 1917 г. имущество Фатьяновых было национализировано, родительский дом отобран под телефонную станцию.

Дом Фатьяновых в центре города был известен как «Торговый дом Фатьяновых в Вязниках». Фатьяновы торговали пивом, которое привозили из Москвы. Под домом были огромные пивные склады. Они торговали также обувью, которую шили в своих мастерских. Здесь валяли валенки, модные в те годы фетровые ботинки.

Ныне в доме размещен Музей песни ХХ века. Все последние годы именно в нем открывается Фатьяновский праздник поэзии и песни – большим литературным вечером. Сохранился и деревянный дом, где делал первые шаги будущий поэт.

В музее посетителям рассказывают много интересного. «…С улыбкой поведают вам про Соловьева-Седого, который сначала познакомил Алексея с будущей женой Галиной, а потом крестил их дочь Алену: обряд назывался сабантуем, и композитору надлежало непременно выпить шампанского из подаренного на крестины детского горшка. С умилением расскажут трогательную историю о голубом сервизе, подаренном Фатьяновыми кормилице маленького Алеши и вернувшемся спустя десятилетия в музей – с отбитыми ручками… Покажут трофейную печатную машинку “Rheinmetall”, добытую корреспондентом газеты “Комсомолец” Фатьяновым в бою и прошедшую с ним всю войну (немецкие клавиши Алексей Иванович переделал на русские сам). А еще станут долго восхищаться Галиной Николаевной Фатьяновой, супругой поэта, – здесь ей посвящен отдельный уголок. И вспомнят, как купила она у Бернеса рояль для дочери. Как после смерти мужа шила на продажу фартуки, в непростые 1990-е пекла пирожки для ресторанов».

Тонкость и нежность жили в сердце высокого, под два метра, плечистого русского богатыря Алексея Фатьянова. В 1959-м – последнем своем году – он написал стихотворение «Пожелание», которое кончается пророческими строчками, обращенными к любимой:

 
Помашу я рукой тебе издали.
И «до скорого», как говорят…
А в красивом твоем телевизоре
Пусть все лампочки перегорят.
 

В очерке «Нечто вроде автобиографии» Фатьянов писал: «Родился … в довольно зажиточной семье, то есть настолько зажиточной, что отец мог мне обеспечить массовую доставку книг сразу же, как только я смог себе твердо уяснить, что «А» – это «А», а «Б» – это «Б». Все свое детство я провел среди богатейшей природы среднерусской полосы, которую не променяю ни на какие коврижки Крыма и Кавказа. Сказки, сказки, сказки Андерсена, братьев Гримм и Афанасьева – вот мои верные спутники на проселочной дороге от деревни Петрино до провинциального города Вязники, где я поступил в школу и, проучившись в ней три года, доставлен был в Москву завоевывать мир. Мир я не завоевал, но грамоте научился настолько, что стал писать стихи под влиянием Блока и Есенина, которых люблю и по сей день безумно».

В семье Ивана Николаевича Фатьянова и Евдокии Васильевны Меньшовой Алеша был четвертым ребенком. Крестили его в Казанском соборе города Вязники.

Биографы рассказывают, что Фатьянов поступил в театральную студию Алексея Дикого при театре ВЦСПС, по окончании которой в 1937 г. был принят в театральную школу актерской труппы Центрального театра Красной Армии. Успешно играл в спектаклях; с 1940 г. – в ансамбле Орловского военного округа.

Фатьянов писал сатирические частушки, сценки и, разумеется, песни. Начало Великой Отечественной войны застал на гастролях в авиа-гарнизоне под Брянском. Поэт попросил отправить его на фронт. На самой известной своей фотографии красавец А. Фатьянов – еще в форме старшего лейтенанта артиллерии. Оказавшись в окружении, ансамбль трое суток прорывался к своим. Фатьянов был ранен, а после госпиталя направлен в войска Южно-Уральского округа.

После этого выступал с Краснознаменным ансамблем песни и пляски им. Александрова. По некоторым сведениям, был отправлен по доносу в штрафной батальон, в составе штрафбата в боях за Секешефехервар был во второй раз ранен и затем переведен рядовым в обычную войсковую часть.

Он считал первым поэтом страны Твардовского, вторым – Исаковского, а третьим – себя. Но при жизни был издан единственный – небольшой – сборник стихов Фатьянова «Поет гармонь», в 1955 г., тиражом 25 тыс. экземпляров.

А. Фатьянов скоропостижно скончался 13 ноября 1959 г. от аневризмы аорты. Проживший короткую жизнь, всего 40 лет, поэт похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

После смерти поэта память о нем сохранялась благодаря Галине Николаевне (поженились в 1946-м). Оставшись в 33 года вдовой с двумя детьми, она не просто хранила память о муже до конца своей жизни, а «пробивала», издавала книги. Галина Николаевна скончалась через несколько часов после летнего фатьяновского фестиваля в 2002 г. Сейчас на «фатьяновскую вахту» заступила внучка поэта Анна Китина (Фатьянова).

О ненапрасности усилий всех, кому дорога память поэта, говорит и такой факт: Президент РФ В. Путин подписал Указ о праздновании 100-летия Алексея Фатьянова.

* * *

Поэт Александр Межиров на одном из московских авторских вечеров рассказывал: «Очень я завидую этому дару и очень любил я Алексея Фатьянова, посвятил его памяти стихи. Вот у него был действительно поразительный песенный дар, я думаю, недооцененный и непонятый. К его поэзии относятся недостаточно серьезно. Он был поэт по милости Бога. Но у него был особый дар, именно песенный. У него совершенно свободный от слов стих. Вот такому дару я завидую очень».

Фронтовик Межиров написал памяти друга впечатляющие стихи, которыми мы завершим наше приношение Алексею Ивановичу Фатьянову:

 
В дом с мороза
входит Лёша
В зимнем облаке седом.
Дух переводя с трудом,
На диване курит лёжа.
 
 
И не видно из-за дыма,
Что способна смерть его
Изменить непоправимо
Облик города всего.
 
 
Говорят, что он покинул
И осиротил семью.
Что упал
И опрокинул
Полземли
На грудь свою.
 
 
Неужели
неземная
Одолела немота?!
Без него –
зима
иная
И Москва –
не та, не та…
 
 
Видно, люди есть такие,
Что тоска по ним
лютей,
Чем припадки ностальгии
На чужбине у людей.
 

2019