Текст книги "Путь Тесея"

Бородач тяжко вздохнул.

– Сейчас не видно, но днём у неё шерсть рыжая, как волосы у Пифона. Мы давно догадались, что без демонской помощи тут не обошлось. Мой брат Исос вышел против проклятой свиньи в полном вооружении гоплита, а в конце боя довелось ему спасаться на платане только в панцире и поножах. Чудовище принялось подрывать рылом и трясти дерево, а когда брат сорвался с ветви, счавкало его вместе с сандалиями… О, прости, юный храбрец, я так взволнован, что забыл справиться о твоём имени!

– Я – Тесей, сын царя Эгея и Эфры, внук Питфея, царя Трезена. Иду из Трезена в Афины. Очищаю большую дорогу для путников, уже убил разбойников Перифета и Синиса, а вот теперь и эту свинью. Любопытно мне, почтеннейший Джонас, кому теперь принадлежит её туша. Весом она не менее, чем в девять талантов! Это же гора мяса.

– Я думаю, что свинья принадлежит тебе, храбрый царевич, а появится желание, так и Файю забирай.

Вспыхнул было Тесей, но бородач ухмылялся добродушно, и царевич поостыл. Тем более, что старейшина продолжил:

– Знаю я своих сограждан. Сейчас добрые кроммионцы бросятся грабить смрадную лачугу Файи, мы же с тобой давай-ка вырежем из свинки по доброму куску филея ближе к хвосту. Я приглашаю тебя переночевать в моём доме, а прежде мы посетим домашнюю баню да поджарим мясца на палках над очагом. В моей кладовке несколько глиняных бочек неплохого вина. Надеюсь, оно достойно царевича. Утром же мои сограждане выдадут нам с тобой наши доли из казны зловредной старушенции. Не бойся, царевич, не обманут.

Однако ужасной свинье не понравилось, что её хотят освежевать и разделать. Снова завизжав, но уже тоном пониже, она посмела ожить, и пришлось Джонасу, энергично порицая свинское жизнелюбие, таки перерезать ей горло своим большим ножом.

Уже довольно стадий отшагал Тесей на дороге в Мегары, когда перестал, наконец, укорять себя за жадность: он принял свою долю из кубышки ужасной Файи, и теперь этот мешочек серебряных монет заметно утяжелил его походный узелок. Перед собой же оправдывался собственной неопытностью и наивностью: слишком мало взял денег на дорогу, и вот, почему-то же позволил это дед Питфей.

Вчера за столом старейшина Джонас предупредил его, что под самими Мегарами к большой дороге выходит силач Скирон. Дорога там петляет по скалам над самым морем, и Скирон встречает путников, сидя на выступе скалы. Гордясь своей силой и безнаказанностью, он заставляет очередного путника помыть ему ноги, а как только тот, сняв свою поклажу, наклоняется, пяткой сбрасывает его со скалы. Несчастный с криком летит вниз, разбивается об острые камни, и его пожирают огромные морские черепахи, приплывающие к той роковой скале. А Скирон забирает себе оставшиеся после путника вещи. Несомненный убийца и грабитель, он в то же время начальник пограничной стражи Мегар, а стало быть, опасен вдвойне. Тесея мало волновали тогда недопустимые представления горожан Мегар о справедливости и праве, он тревожило, что вынужден будет, справившись со Скироном, сражаться с подчиненными ему мегарскими стражниками.

После полудня дорога и в самом деле забралась на скалы. И стала опасной: оступившись, легко было разбиться насмерть и без помощи Скирона. Тесей всё посматривал вниз: ему казалось, что перед мегарской заставой должны уже будут появиться в воде кровожадные черепахи. Но море под берегом, под солнечными лучами беззаботно-голубое, оставалось пустым. Без рыб там, конечно же, не обходилось, вот только их с такой высоты, да ещё и под водой царевич углядеть не мог.

Засада на то и засада, что устраивается в неожиданном для вероятного противника месте. И Тесей почти не удивился, когда на узкую тропу прямо из скалы шагнул, перекрывая ему путь, здоровенный мужчина в золотистом шёлковом хитоне. Увидев Тесея, он удовлетворённо кивнул и, не торопясь, уселся, как и предупреждал старейшина Джонас, на выступ скалы. Некоторое время устраивал поудобнее на коленях меч в ножнах, потом шумно выпустил газы и вдруг завопил:

– Я не пропущу тебя, сосунок, в благословенный город Мегары, если не помоешь мне ноги!

– У меня нет с собой раба, великий воин, – поклонился в ответ Тесей, – чтобы приказать ему вымыть твои ноги. Ты уж прости.

– А не нужен раб! Сам, болтун, и вымой мне ноги. Иначе голову снесу с плеч!

– Да воды здесь нет, великий воин, – заныл царевич. – Как же я помою без воды-то?

– А воду принеси из пещеры. В кувшине там стоит.

Боковым зрением давно Тесей увидел, что слева темнеет вход в пещеру. Он лихорадочно придумывал, как разведать, сколько в ней ещё мегарцев, а Скирон сам навязал ему повод зайти! Когда глаза привыкли, он разглядел в пещере трёх сторожей. Двое валялись на шкурах в глубине пещеры, ещё один точил меч, сидя на камне почти у входа. Этот, не поднимая глаз, прогудел:

– Да вон кувшин, у самой стены. Эх, простота, простота…

«Если бы ты меня предупредил, я пощадил бы тебя», – подумал Тесей, потянувшись за кувшином. Оказавшись снова снаружи, он услышал, как разбойник советует:

– А ты сними дорожную поклажу, чтобы удобнее тебе было.

Тесей кивнул, поставил кувшин поближе к ногам Скирона и, совсем у стены, положил узелок и дубинку. Меч решил не снимать. Склонился над вонючими ножищами разбойника, вдруг разозлился и, не желая больше терять время на разговоры, ухватил разбойника за ногу и резко дёрнул, при этом сам ушёл в сторону и прижался спиной к скале.

– Да что та…

Рыча, исчез Скирон за краем тропы. Царевича потянуло за ним в бездну, но он сумел удержаться на ногах. Меч Скирона валялся на тропе. Тесей подхватил его, освободил от ножен, оббитых золотом. Не задумываясь, ворвался в пещеру и с ходу срубил голову стражнику, уже успевшему подняться с камня. Двумя следующими ударами успокоил навек его товарищей. В пещере сразу завоняло кровью. Он бросил меч прямо в тёмную лужу.

На свежем воздухе Тесея повело в сторону, он вдруг испугался высоты. Больше того, почувствовал, что бездна справа просто притягивает его. Так неужели он уйдёт, так и не узнав, что произошло со Скироном? Царевич улёгся на тропу ничком и подполз к её краю. Заглянул.

Да, не обманул его старейшина Джонас: острые камни буквально раскромсали тело Скирона, и вокруг части его останков, унесённых прибоем в море, уже собирались огромные черепахи. Странная получилась картина. Отмытые от крови золотистые полотнища хитона, шевелившиеся под толчками прибоя, казались очень красивыми, как и сказочное в послеполуденных лучах солнца изумрудное море. Чего не скажешь об оторванной руке разбойника, испускающей мутную бурую струю, или о гигантских черепахах. Со своими передними ластами, похожими на руки человека-пловца, почудились они царевичу ожившими утопленниками-людоедами.

Вздохнул Тесей, оторвался от удивительного зрелища и осторожно встал на ноги. Покрутил головой, убедился, что страх высоты прошёл. Поразился, что кувшин, стоявший на тропе, чудом не разбился, и даже вода не вытекла. Этакий подарок судьбы! Узелок лежал, как положил его, а вот дубинка едва не скатилась в бездну. Тесей вернул дубинку за пояс, внёс кувшин в пещеру и поставил у самого порога. Тотчас же покинул пещеру, и недолго постоял на тропе у входа в неё, в последний раз выверяя детали своей военной хитрости. Нет, он ни в чём не ошибся. Мегарец, первым вошедший в пещеру стражников, увидит окровавленный меч Скирона и зарубленных этим мечом воинов. От Скирона не останется и следа… Хотя кто-нибудь, быть может, разглядит в море у берега обрывки его одежды. В любом случае, кувшин с водой в пещере послужит свидетельством, что прохожие в этой истории не фигурировали. Впрочем, это если заскочит сюда мегарец, способный додуматься до таких тонкостей. Коннид, однако, не раз напоминал, что недооценивать противника крайне опасно. Уж лучше переоценить.

Тесей покинул место стычки едва ли не бегом. Ему показалось хорошим предзнаменованием, что вскоре после высоких скал дорога поворачивала от моря к суше, и до самих Мегар петляла между выжженных солнцем холмов с редкими оливами на них. Дома и храмы Мегар, окружённые каменной стеной, теснились на большом холме. Опасаясь, что попытка обойти город по бездорожью может показаться мегарским стражникам подозрительной, он прошёл через ворота, как выяснилось, оставленные без охраны.

Мегары Тесей пересёк, почти не поднимая глаз. По одному только беглому взгляду бросил он на знаменитые храмы Аполлона и Артемиды, построенные его родичем царем Алкафоем. Боги уж точно ведали, что Тесей натворил в пещере на скалах у моря, и, благосклонные к городу после щедрых жертв мегарцев, вполне могли его наказать. А также каждое мгновение ожидал он, что грубый голос спросит:

– А как ты, юнец, сумел пройти заставу Скирона?

Однако храмы миновал Тесей беспрепятственно, а подобный, не точно такой вопрос услышал только в Афинских воротах Мегар, когда дорогу ему перегородил вооруженный до зубов стражник, а второй, с виду родной брат спросившего, тоже не обошёл своим вниманием.

– Эй, иноземец! Не совершил ли ты в Мегарах чего противозаконного?

– Я только прошёл через город, – опустил Тесей глаза. – Даже не останавливался, кажется.

– А заплатил ли ты в Коринфских воротах пять оболов, проезжую пошлину?

– Нет, – честно ответил царевич.

– Тогда плати. Пять оболов.

Как сообразил позднее Тесей, он проявил опасную наивность, принявшись рыться в своей мошне при стражниках. Поднял на них глаза, только протягивая монетки на ладони, и увидел, что те опасно приблизились, а руки держат на рукоятях мечей. Передний из них сгрёб монеты, а задний вдруг схватил товарища обеими руками за плечи и оттащил назад, к столбу распахнутых ворот. Тот возмутился:

– Спятил ты, что ли, Аннас?!

– А ты посмотри на его шею, брат. Не то во внимание принимай, что кудрявый красавец, а на его бычью шею погляди. И что уже расставил правильно ноги и щурится, измеряя расстояние до нас! Тебе нужны неприятности, брат?

Тесей спрятал мошну в свой узелок и широко улыбнулся.

– Так я могу идти? – спросил как ни в чём не бывало.

– Иди, иди, – разрешил благоразумный стражник. – И лучше не возвращайся в Мегары. Тут у нас и своих сорвиголов хватает.

Мирно покинув Мегары, Тесей пообедал и заодно поужинал в придорожной харчевне, очень довольный тем, что череда холмов заслоняет от него негостеприимный город. Большая дорога вела теперь к морю, легко и весело было шагать на спуске, и настроение почти не портили чёрные тучи, собравшиеся над морем, а оно продолжало сверкать под ними узкой полосой. Уже можно было рассмотреть самые большие строения маленького городка Элевсина, когда на дороге показались две фигуры. Тесей сначала убедил себя, что мегарским стражникам ни к чему было забегать вперёд, пока он наедался в харчевне, потом принялся присматриваться. Эти двое обходились, во всяком случае, без заметного издали оружия. Потом стало ясно, что один из них знатный человек, а второй его раб.

Подойдя поближе, понял Тесей, что двоица не собирается посторониться, чтобы освободить для него проход. Он остановился.

– Ты кто? – презрительно, скучающим голосом спросил знатный элевсинец.

– Прохожий, иду в Афины.

– Я спрашиваю об имени твоём, невежа! И об именах отца и матери твоих.

Присмотрелся Тесей, а у него в волосах золото поблескивает. Не то тонкая золотая корона, не то венок. Придётся отвечать.

– Я Тесей из Трезена, незнакомец. Моя мать – царевна Эфра, а дед – царь Питфей.

– А отец твой кто тогда? – прищурился аристократ.

– Отцом моим считается всеблагой бог Посейдон.

Собеседник царевича помрачнел. Выпалил злобно:

– Дочь моя покойная Алопа спуталась с этим твоим всеблагим Посейдоном, а я за распутство закопал её живой в землю. Слабый духом Питфей пожалел твою мать и спас от бродячих собак тебя, но я исправлю одну из его ошибок. Кстати, нечего тут понапрасну прохлаждаться, пора нам на палестру. А то как бы дождь не помешал. Следуй за мной!

И он развернулся и двинулся к Элевсину, а за ним раб, неся на спине, как оказалось, длинный варварский меч. Тесей не пошевелился. Тогда человек в золотом лавровом веночке обернулся:

– Почему ты позволяешь себе не слушаться меня?

Тесей скрестил руки на груди. Заговорил рассудительно:

– Слушаться тебя я не обязан, ты не мой государь. Может быть, по законам твоего городка ты и получаешь какие-то права в отношении иноземцев, но мы не в Элевсине пока, а на границе, как я догадываюсь, твоего царства. Если я захочу, уйду, куда пожелаю. Поэтому скажи мне своё имя и расскажи, зачем хочешь отвести на палестру, и я тогда решу, как поступить.

– «Уйду, куда пожелаю…», – прошипел царь. – Слева непроходимые леса, справа море. Видишь, сучья и сухие ветки приготовлены слева в десяти локтях от дороги? Мой раб разожжёт костёр, на дым сюда прибежит из Элевсина дюжина лучников, и они расстреляют тебя издалека.

– Это если твой раб успеет разжечь костёр, – ухмыльнулся Тесей. – Я далеко в этом не уверен. А тебе спасибо, что предупредил.

– Господин, да ответь ты на его вопросы, глупого юнца, – заговорил вдруг раб. – Тебя не убудет, зато мы отведём его в Элевсин, и ты поступишь с ним своим излюбленным способом.

Царь всмотрелся в иноземца испытующе. И вдруг улыбнулся ему, не разжимая губ, окаймлённых тонкими усами и небольшой бородкой, черной с клочьями седины.

– Ты, юноша, ладно сложён и, как надеюсь, обучен началам нашей греческой борьбы. Я предчувствую славную забаву. Я – царь Киркеон, и вот уже много лет я заставляю иноземцев, приходящих в мой город Элевсин, бороться со мной – и всех побеждаю, убивая во время борьбы. Заметь, в честном поединке!

– Что ж, это мне подходит, – заявил Тесей, догоняя царя Киркеона и его раба.

Дошли они до Элевсин в полном почти молчании. Когда Тесей, не то, чтобы пытаясь завести разговор, а действительно заинтересованный таинствами предстоящей ранней осенью, в месяце боэдромионе, Большой мистерии, спросил, как попасть на её обряды неофиту, Киркеон только буркнул в ответ, что у него, наглого пришельца, не будет такой возможности.

Чёрные тучи клубились над Элевсином и над морем. В той стороне погромыхивало, и вспыхивали далёкие зарницы. А вот и окраина городка. Место для борьбы, царём гордо названное палестрой, оказалось опушкой пригородной сосновой рощи. Щедро посыпанная песком с морского пляжа, оно дополнялось дорожкой, уходящей в рощу. Царь Киркеон, конечно же, использовал её для упражнений в беге. На краю поляны Тесей заметил набор камней, удобных для работы с мышцами разных частей тела.

Не теряя времени, Киркеон разделся донага, а раб, добыв сосуд с маслом в кустах мирта, принялся его натирать.

– Эй, раб! – окликнул его Тесей. – Правильно ли я понял, что ты и меня разотрёшь этим твоим маслом?

Раб, продолжая обрабатывать спину хозяина, промолчал, и Тесею ответил царь Киркеон как более словоохотливый:

– Это мой раб, и он мой алеипт. Коль желаешь умаститься, купи себе масла и найми алеипта. Клеопу я не разрешу умащать тебя и тратить на тебя мои драгоценные притирания.

Кивнул Тесей и огляделся. Немногие зеваки, успевшие собраться, тут же отступили в кусты и за стволы сосен. Понятно… Царевич разделся, сложил свои вещи кучкой под кустами и решил приглядывать за ними хоть одним глазом.

– А кто будет судьёй? – спросил он, вдруг вспомнив о правилах состязаний в борьбе.

– Вот Клеоп и судит, – сквозь зубы процедил Киркеон. – Тебя он не устраивает? Однако же ты и привереда…

– Скажи, а камень я хоть могу взять, чтобы с ним размяться?

– Бери-бери, не жаль. Я велю его положить на твою могилу.

Тут припомнил Тесей кое-что из рассказов Коннида. Перед схваткой борцы и кулачные бойцы стремятся напугать друг друга. Однако добрая разминка куда полезнее. Царевич ухватил самый большой камень и принялся с ним приседать, надеясь, что масло, втёртое в кожу во время предыдущего притирания, выступит наружу. А когда же оно происходило, это последнее притирание? Да в бане у старины Джонаса! Прошлой только ночью, а казалось, что неделю назад. И почему вдруг потемнело? Это чёрные тучи зависли уже над самой головой.

Тесей усердно трудился с камнем, поглядывая на соперника. Тот, уже умащенный, разминался по-своему, сгибая и разгибая по очереди руки и приседая то на одной, то на другой ноге. Обнажённый, выглядел он как гора бугристых мышц. Да и тяжелее был явно Тесея. Вот остановился Киркеон, пошептал, глядя в тёмное небо, и кивнул рабу своему Клеопу. Тот незамедлительно:

– Сходитесь!

Киркеон вышел на середину песчаного круга и встал в стойку, пригодную скорее для кулачного единоборства. Ноги полусогнул, правую руку тоже, а вот левую вытянул вперёд. Тесей и не подумал ему подражать, держался, как обычно перед боем, только безоружные руки опустил. Вот Киркеон бросился вперёд, стремясь захватить противника за талию. Тесей ловко уступил ему место и подставил ножку. Киркеон рухнул ничком. Тут же перевернулся и, лёжа на спине, попытался провести хитрый, неизвестный старому Конниду приём. Норовил зажать ноги противника своими. Царевич вовремя отскочил – как хорошо, что не поддался соблазну поставить ступню на спину противнику, желая прижать к земле! Лежал бы сейчас тоже… Вот! Оскалившись, Киркеон снова кинулся, снова намереваясь схватить Тесея и поднять на воздух. Однако царевич на сей раз ловко, с разворота, сам зашёл ему за спину, поднял и сдавил ниже грудной клетки. Правый бок и грудь жестоко саднили после того, как по ним проехалось крепкое тело Киркеона – всё в песке, прилипшем к маслу. В боку кололо: за обедом следовало обойтись половиной съеденного. Тесей разозлился, но всё же крикнул в ухо царя:

– Сдавайся!

Тот молчал, безуспешно стараясь освободиться, и тогда Тесей, соединивший руки в замок, сжал их, что было сил. Царь подёргался и обмяк. Теперь царевич, контролируя каждое своё движение и не торопясь, сделал бросок прогибом – и Киркеон влетел в край песчаного круга, а голова его разметала в стороны песок. Раздался звонкий треск, такой звонкий, что можно было воспринять его и как протяжный звон. Это треснули кости шеи.

Тотчас же, будто наверху прорвало плотину, по поляне, по роще, и по всему Элевсину ударили струи чудовищного ливня. Молния сверкнула белым будто прямо перед глазами, и сразу же, без малейшего перерыва, невыносимо громко, разрывая уши, затрещало. Перун низринулся пугающе близко, в городе, а Тесею показалось, что прямо у него за спиной. Вокруг неподвижно лежащего ничком нагого царя Киркеона забили фонтанчики из воды и мокрого песка. Тесей, стоявший на одном колене, поднялся на ноги, вытащил из мокрой кучки своего имущества шляпу и гиматий, прикрылся кое-как. К нему подошёл раб, беззастенчиво растягивающий над головой гиматий мёртвого господина. И вот что он, Клеоп, рассказал в перерывах между раскатами грома.

– Убив злобного Киркеона, ты, царевич, расчистил путь к трону его внуку и законному наследнику Гиппофоонту. Этому молодому господину в жизни, не поймёшь, то ли крепко не повезло, то ли здорово посчастливилось. Его родила дочь Киркеона Алопа от благоподателя Посейдона, и она подкинула младенца пастухам. После чего отец похоронил её живой тут неподалёку, а утром прохожие увидели, что из могилы несчастной бьёт источник. Тем временем пастухи показали найдёныша царю, и он приказал его выбросить. Однако кобылица, потерявшая жеребёнка, выкормила его. Отсюда и имя у него такое. Пастухи же его воспитали, на сей раз в тайне от царя. Но тайна для царя – не тайна для раба, хе-хе… Рискуя жизнью, я разыскал Гиппофоонта и поклялся ему служить. В городе у несчастного царевича много таких благожелателей. Уверен, что за Гиппофоонтом уже побежали на пастбище, или где он там зарабатывает себе на хлеб.

Тесей сорвал промокшую шляпу и подставил лицо струям дождя. Спросил, скосившись:

– Это замечательно. Скажи, мне в Элевсине ничего не угрожает? Спрашиваю тебя как судью нашего с Киркеоном борцовского поединка.

– Можешь ничего не опасаться. Даже если бы ты убил Киркеона предательски, мечом в спину, ты покинул бы Элевсин без малейшей помехи. Горожане ненавидят Киркеона, ведь своими борцовскими увлечениями он уничтожил их торговлю с путешественниками. Да и во время мистерий, дважды в год, когда моего господина буквально за руки удерживали во дворце, народу в Элевсин приходило в два раза меньше, чем до его царствования. Боюсь, как бы благодарные элевсинцы не поставили тебе статуи подле Телестериона, святилища Деметры.

Тесей снова на него покосился. И как поступить, если насмехается? Проучить раба дубинкой, так ведь и без того, небось, у болтуна вся спина покорёжена. Да нет, вроде серьёзен.

Гроза, погромыхивая, уходила за горы, и ливень подустал. Песок уже не впитывал больше воду, образовались лужи, а по ним побежали пузыри. Тесей усмехнулся. Народная примета говорит, что такие пузыри предвещают скорое окончание дождя, но в его жизни эта примета уже несколько раз не оправдывалась.

На краю палестры появились пастухи. Самый молодой из них положил свой посох на песок и присел на корточки рядом с мертвецом, с болезненной усмешкой всматриваясь в его искажённое лицо. Раб Клеоп, срывая со своих плеч наброшенные было на них одежды Киркеона, подбежал к юноше и прикрыл его царским гиматием поверх грубого пастушьего плаща.

А Тесей, вытащив из песка золотую узкую корону, отмыл под дождём и увенчал ею лохматую и грязную голову ещё одного своего сводного братца.

Глава 8

От Элевсина до Афин

Спор о мебели и очищение

Солнце садилось. Тесей чувствовал довольство собой, ибо не воспользовался гостеприимством царя-пастуха с неслыханно длинным именем. Он отправился в путь, готовый к иному, коварному гостеприимству, и пренебрёг тем важным для пешехода обстоятельством, что дорога не успела просохнуть. Какие славные люди эти говорливые элевсинцы! Они не только похлопывали его по плечу, щупали, попросив позволения, мускулы на руках и даже предлагали шёпотом стать их царём, но и снабдили поистине бесценными сведениями об угрожавшей ему близкой опасности.

Вытаскивая одну за одной ноги из грязи, царевич всё посматривал налево. И дождался. Дорога спустилась в долину ручья (в сознании Тесея всплыло его название – Кефис), и вот-вот… Да, это здесь, в поместье Герма. Приземистый, в один этаж, дом на холме вынырнул слева из зарослей мирта и лозы, окаймляющих берега ручья, а к нему ведут выложенные из камня ступени. На нижней стоит хозяин дома, благообразный на вид и дорого одетый седой атлет. Если прикрыть лысину и – тоже мысленно – обкорнать бороду, а затем присмотреться – станет похож на покойного Синида и даже на дочь его глупую Перигуду. Улыбается, манит к себе, предлагает:

– Привет тебе, путник! Я Дамаст, сын бога Посейдона, хозяин этой бедной лачуги. Однако есть у меня комната для гостей. Приглашаю тебя переночевать в ней, отдохнув от трудов долгого пути.

Тесей улыбается в ответ, хоть внутри кипит от злости: ещё один разбойный братец выискался!

– А я Тесей из Трезена, сын Эфры, внук царя Питфея. Благодарю тебя, Дамаст, за приглашение, с удовольствием переночую под твоей крышей.

– Входи. Вот только чей ты сын, не расслышал я.

– Я иду в Афины к отцу моему царю Эгею, почтенный Дамаст.

– Не знал я, что у царя Эгея есть такой взрослый сын… Так входи же.

Однако Тесей предпочёл сначала очистить подошвы сандалий от налипшей на них мокрой глины. Использовал для этого левый край нижней ступени и, трудясь усердно, пытался угадать, распознал ли бы он подвох, если бы элевсинцы не предупредили. Трудно сказать. С одной стороны, в пути был достаточно осторожен и не падок на бесплатные услуги. С другой же, где бы ночевал сегодня, после ливня, раз уж отказался от ночлега в царском дворце в Элевсине? Пришлось бы прошагать всю ночь, быть может, и до самых Афин…

– Достаточно, путник! Коль и запачкаешь лестницу, рабы к утру отмоют.

А наш Пилад тому и рад. Хозяин держался спереди, и отворив вторую от главного входа дверь, пригласил гостя пройти первым. Темновато в спальне после лесной опушки, однако вот оно, пресловутое ложе. Тесей обмерил его взглядом: коротковато и для него, и для рослого хозяина. Так, покрыто одеялом – ну и что? А в углу прислонена обоюдоострая секира с длинной ручкой. Ничего себе украшение спальни! Ещё один взгляд на ложе: под ним свисает кусок тёмного широкого ремня с пряжкой – зачем? Ну и подлец…

– …совершенно бесплатно.

Вот ведь какой он, Дамаст, бескорыстный. Однако медлить нет смысла, а тем более укладываться на хитрое устройство – и вовсе не для спанья. Тесей приседает, захватывает правую руку стоящего рядом Дамаста и броском через себя обрушивает его на ложе. В боку не закололо. Дамаст разламывает ложе тяжестью туши и вместе с его остатками оказывается на полу. Подскочив, Тесей склоняется над ним, вытаскивает из обломков второй конец ремня, затягивает, всовывает шпенёк в дыру на ремне. Дамаст всё это время колотил его по темени, поэтому царевич, распрямляясь, от души бьёт ему кулаком в челюсть. Отдышавшись, ждёт, когда радушный хозяин очнётся. Вот, наконец, тот мычит и открывает глаза.

– Как… ты… посмел… такое… мной?

Хоть во время схватки Дамаст едва не оглушил Тесея, боль в голове у царевича вот-вот пройдёт. Последки её не помешали выговорить давно продуманное:

– Ты назвался Дамастом, но в Аттике ты известен и под двумя другими именами, Полилемона и Прокруста. Вот именно, ты причинял людям страдания и растягивал своих гостей на этом самом ложе, оказавшемся столь непрочным. Или на другом, пожалуй… Ты развлекался этой пыткой, если ложе было коротким для путника. А если ноги твоего гостя торчали за пределами ложа, ты их отрубал. Вот этой самой секирой. У тебя ноги высунулись за доски, так что приготовься. Или ты предпочитаешь лишиться головы? Нет, откажусь я, пожалуй, от этой человеколюбивой поблажки, ведь тебя, судя по всему, забавляли именно страдания твоих жертв.

– Будет по-другому… Убью тебя… как и остальных…

– Эй, убери руки! Убери с пряжки, а то пожалеешь! Ну, смотри теперь!

И Тесей одним из лезвий секиры резанул, будто мечом, по кистям Прокруста, пытавшегося отстегнуть пряжку на животе. Отрубленные пальцы застучали по плиткам пола, кровь брызнула фонтанчиками. Прокруст завыл.

Испугался царевич, как бы ему самому в Полилемона, носителя страданий, не превратиться. Надо было кончать с разбойником поскорее. Но он понимал, что не простит себе в будущем, если просто отрубит Прокрусту голову. Уже поднял было секиру, когда тот забормотал:

– О, Посейдон, божественный отец мой, помоги своему сыну! А ты, сын мой могучий Синид, где бы ты сейчас ни был, приди сюда и убей наглеца Тесея из Трезена, распни его на втором ложе и сделай из него жертву для заклания!

Усмехнулся Тесей и опустил секиру. Заявил с подчёркнутой вежливостью:

– Почтенный Дамаст! Тебе придётся уточнить, к какой половине сына своего Синида ты обращаешься – к правой ли, висящей на окровавленной сосне в бору под Истмом, или к левой, висящей рядом с нею на другой сосне? Я бы посоветовал взывать к правой. Дело в том, что голова твоего сына осталась там же, где висят правая рука и нога. Да, и едва ли он тебе ответит разборчиво, я вышиб ему передние зубы. И внучку твою Перигуду пришлось мне поработить, теперь она моя наложница. Ещё бы одну грудь ей отрезать – стала бы точь– в-точь настоящая амазонка…

– Кончай болтать… Жить тебе недолго осталось… Божественный мой отец Посейдон рано или поздно отомстит за меня и за сына моего Синида…

Задумался Тесей, стёр улыбку с лица. И проговорил уже абсолютно серьёзно:

– Не ведаю я, кто обманул тебя, утверждая, будто бог Посейдон был твоим отцом. И не мне гадать о свершениях небожителей. Но я искренне сомневаюсь, чтобы всеблагой бог и в самом деле зачал такого злодея, как ты, и чтобы он позволил тебе передать страсть к убийству и мучению людей твоему сыну, его внуку. А теперь молись, Прокруст, я отрублю тебе ноги выше щиколотки. Вполне в согласии с твоим обыкновением.

Но вместо молитвы Прокруст зашипел:

– Да что ты знаешь о моих обыкновениях, невежда? Что ты понимаешь в них? Меня вела страсть к гармонии, вот к чему! Посмотри, как прекрасно сообщество воробьёв, где все одинакового роста и веса – вот почему они всегда веселы и довольны! Почему бы и людям и не быть всем одинаковыми: думать одинаково, голосовать на городских агорах одинаково, а начать уравнивание можно хоть бы и с роста! Я укорачивал высоких, чтобы им не завидовали низенькие, а низеньких – чтобы они не плодили кургузое племя себе подобных. Я хотел быть благодетелем человечества, а ты останавливаешь меня на моём пути. Будь ты проклят, и не знай покоя до самого конца твоей нищей и короткой жизни!

Призадумался Тесей, а потом губы его тронула мимолётная улыбка:

– Дед мой царь Питфей говаривал, что злой философ куда опаснее злого дурака. Так получай же, философ с топором!

Удар вышел таким сильным, что отрубленные ступни ног шлёпнули подошвами золочёных сандалий о стенку, а секира, выщербив выемку в глиняном полу, отпрыгнула вверх, едва не вырвавшись из рук Тесея. Он поспешил выскочить из спальни и успел увидеть спины дюжих рабов, разбегавшихся по коридору в обе стороны.

А за глухими стенами разбойничьего пристанища день угасал. Внутри стемнело, и Тесей почувствовал, что глаза слипаются. Его охватила такая смертная усталость, что запросто прикорнул бы прямо здесь, в коридоре, где уже сильно несло свежей кровью. За дверью Прокруст возился, стонал. И вдруг выговорил членораздельно:

– Уже летят сюда, к тебе. Эринии, юнец… Недалеко им лететь, из пещеры на склоне Акрополя… Много раз пожалеешь, что убил родичей…

Тесей стряхнул дрёму, принялся открывать двери комнат, что рядом с той спальней, и в первой же обнаружил, уже почти наощупь, ложе, намного длиннее, чем в ней. Он заперся на хлипкий засовчик и придвинул к двери всю мебельную мелочь, найденную в комнате. Поставил секиру в угол, вынул из ножен меч и положил его рядом с ложем, под рукой. Вспомнил о своём узелке и принёс его из злополучной спальни, куда обещал себе больше не заходить. Закрыл глаза и, не успев даже устроиться поудобнее на твёрдом ложе, заснул мёртвым, без сновидений сном.

Разбудили его шорохи и стук у двери. Неужели Эринии? В предрассветном мареве разглядел, что между полотном двери и притолокой чернеет щель. Не раздумывая, подхватил с пола меч, подскочил к двери и без замаха прочертил лезвием по щели сверху вниз. Громкий вопль заставил его подпрыгнуть – и окончательно проснуться. Какие Эринии, о боги небесные? Едва ли девам, дочерям Кроноса, известны такие гнусные ругательства. Он захлопнул дверь. Засов сорван, ну и ладно. Он заново придвинул столик и пнул его ногой, потому что спросонья ударился об ножку коленом. Растянулся на ложе, и ему не помешал опять заснуть мощный хор соловьёв, утешным посвистом встретивших рассвет.