Текст книги "Украденные мощи. Афонские рассказы"

– Да нет, не захотел связываться.

– С бесами?

– Да с какими бесами, Роман?! – Гавриил махнул рукой и иронично рассмеялся. – С греками! Ведь эти капища – памятник древнегреческой культуры. Меня могли бы за такой вандализм надолго посадить в тюрьму. Отец Дионисий, видно, не учел этой маленькой детали. Ты же знаешь, какие греки гордые, их монахи готовы хвалиться даже кровотоками на языческих алтарях своих предков.

Роман улыбнулся и завел машину. Луна уже расцвела в полной силе в темнеющем небе, плывя, словно пиратская галера, мимо афонской горы. Точно такая же картина была и в ту самую ночь в Карпатах…

…Когда друзья приехали к замку Влада Цепеша, прообраза легендарного Дракулы, была уже ночь. Звезды окружали луну, как цыплята наседку; горы, освещенные серебряным светом, превращались в недобрую сказку, где жили упыри, вампиры и вурдалаки. Замок Влада Цепеша стоял высоко на неприступном холме, словно грозная твердыня зла. Короче, все было, как и обещала Мариша, прикольно.

Конечно, замок этот был не Цепеша, но туристам, ищущим острых впечатлений, «втирали» именно эту версию, наверное, потому, что остальные замки Карпат уже давно разрушило время. На расстоянии километра от средневекового строения дымились костерки, разведенные кочующими цыганами, где-то слышался грубый смех и недовольные женские крики.

Пьяные рокеры, просветив фарами автомобиля подходящее место, также насобирали хвороста и разожгли костер, достали из багажника спиртное и купленные в магазине продукты. Все стали пить, гулять и веселиться. Луна обостряла мистические чувства, и Мирче подбил ребят обратиться к Дракуле с просьбой помочь им в осуществлении проекта.

– Хей, Влад! Где ты спрятался, зубастик? Выходи! Тебя ждут «бешеные даки». Мы хотим заключить с тобою пакт! – молодежь глумилась и веселилась на полную катушку. Цыгане, привлеченные шумным весельем «бешеных» и их подруг, пришли посмотреть, кто прибыл в Карпаты в такую глубокую ночь.

– Здорово, ребята! Что вы здесь делаете? – старый закопченный цыган в шляпе с пером подощел к их очагу. Будто злой оборотень, вышел он из темных тайников Карпат.

– А тебе какое дело, чувак! Шел бы ты отсюда! – «бешеные даки» всегда старались оправдать свое, название соответствующим поведением.

Старик оказался не робкого десятка:

– Ребята, наш табор расположился здесь, неподалеку, и мы уже собрались спать. Завтра с утра мы выдвигаемся к Фагарашу. Давайте-ка потише, а то у вас появятся проблемы, – цыган щелкнул пальцами, и языки пламени облизали еще две поджарые, как у собак, фигуры его появившихся из ниоткуда единородцев.

Мирче поправил свою бандану и, играя поднятой с земли монтировкой, направился к цыганам:

– Че ты сказал?! Ты что, угрожаешь нам?

Девушки принялись успокаивать буяна, но «бешеный дак» не унимался:

– Вы посмотрите, какой-то грязный цыган смеет нам указывать. Хочешь получить? А? – Мирче смело подошел к цыганам.

– Нет-нет! – старик, казалось, пошел на попятную. – Все нормально. Просто поймите, ребята, мы хотим спать, – старик почти мило улыбнулся и стал разводить руками, словно пытаясь загладить свою первоначальную наглость. – Все, уже уходим.

Мирче обернулся к испуганной Ма-рише:

– Девочки, не бойтесь, это всего лишь грязные цыгане. А! Что это? – почувствовав внезапную боль, «бешеный» схватился рукой за правый бок и ощутил липкость бьющей почти фонтаном крови. Обернувшись, он увидел убегающих во тьму цыган и услышал плачущий вскрик Мариши: «А-а! Мирче убили!»

Рокер левой рукой стащил с головы бандану и упал на землю от неожиданной слабости. Из раны вместе с кровью выходил со змеиным шипением воздух – было пробито легкое. Мирче захрипел:

– Вот сволочи!

Ребята вдруг поняли, что все происходящее уже вышло за рамки простой игры, и заметались вокруг, причитая и в то же время ободряя Мирче. Все стали суетиться; посовещавшись, часть ребят поехали в Курто де Арджес за врачом, часть остались ухаживать за ослабевшим Мирче. Его наскоро перевязали и уложили на собранные куртки.

Через несколько минут, когда раненый рок-музыкант, лежа, стонал и истекал кровью, листва небольшой рощи, словно от ветра, зашевелилась и будущий монах Роман увидел его. Это был Дракула. Он был подобен дьяволу с древних церковных фресок, глаза – два факела адского пламени, за плотно обтянутыми черной кожей плечами виднелись два бугорка, напоминавшие сложенные крылья. Его улыбка была порождением самой смерти, от нее веяло торжеством хищника, наконец поймавшего свою добычу. Чудовище ломало цепкими лапами ветки, шло, или даже ползло, по направлению к поверженному рок-музыканту. Его тело, напоминавшее черный расплавленный металл, вытекало из чащи, готовясь поглотить душу Мирче. Дым сопровождал его, дым и запах серы. Казалось, никто из присутствующих больше не видел его, внимание друзей было приковано к самому Мирче, и все с тревогой отметили, как он напрягся и выпучил глаза, глядя куда-то вдаль, по телу пошли судороги – это были признаки предсмертной агонии.

Мирче, дрожа от страха, понял, что чудовище пришло за его душой.

– Ну, что? Я слышал, ты хотел заключить со мной пакт? – голос Дракулы был спокоен и даже в общем-то приятен.

Мирче стал бормотать слова всех известных ему молитв, просить Бога о помиловании, обещая исправиться. Чудовище протянуло к нему обе суковатые лапы:

– Это тебе уже не поможет!

И тут Мирче понял, что его жизнь на этой земле закончена, мало того, за чертой, где обитает смерть, ему уготовано вечное рабство в лапах этого чудовища, без надежды на возвращение, без единой капли радости. Он отчаянно закричал, чувствуя, как сознание покидает его, пока полностью не отключился…

…Hammer наконец заехал на территорию Продрома, и монахи вышли из машины, отряхивая с подрясников комья земли и пыль. Приветливый эконом отец Стефан пригласил их на вечернюю трапезу, приготовленную специально для сборщиков винограда. Зайдя в расписанную старинными фресками трапезную, монахи помолились и сели за стол в гордом одиночестве. В скиту заканчивалось повечерие, почти все насельники Продрома были в Кафоликоне, исключая мойщиков посуды и трапезника.

Роман немного помолчал и сказал своему авве:

– Я много думаю, отец Гавриил, о том, что именно тогда, в ту злополучную ночь, со мной произошло. Кого я встретил, истекая кровью, в холодных Карпатах? Врачи говорили, что это лишь галлюцинация от выпитого алкоголя, нервного потрясения и от потери крови. Старец Дионисий благословил меня вообще забыть все, что я видел, но я не могу… – монах закрыл усталое лицо руками. – Иллюзия это или реальность? Отец Гавриил задумчиво ответил:

– Роман, как я думаю, вампиры все-таки существуют, но, само собой, не такие, как в голливудских фильмах. Ты знаешь, я ведь в Кишиневском университете закончил исторический факультет. Один из наших преподавателей втайне исповедовал православие. Я его считаю моим первым учителем. Мы с ним часто откровенно беседовали наедине, он однажды и рассказал мне правдивую легенду о Дракуле. Она достаточно короткая, если хочешь, я тебе ее перескажу.

Роман заинтересованно наклонил голову и отодвинул пустую тарелку:

– Конечно, отец Гавриил. Расскажи, будь добр.

– Ну, давай чуть-чуть вина? А? – старый монах налил два стакана прекрасного монастырского вина, а Роман, огладив рыжеватую бородку, приготовился слушать.

– Значит, так. Царь Владислав Цепеш был бы для нас, румын, национальным героем, если бы не одно обстоятельство – он в конце своей жизни принял католическую веру. То был суровый пятнадцатый век, армия великого султана Мехмета II Завоевателя разрушила великий Константинополь, полчища турок прорвались на Балканы, и именно Влад Цепеш первый успешно бился с ними. Он, конечно, был жестоким царем Мунтении – горной страны, но ведь жестокость была языком того времени, и его действия не были в Европе исключением. На кол он сажал только преступников и предателей, умел быть как милостивым, так и справедливым.

Как я уже сказал, Цепеш не побоялся разрушителя Византии и смело противостал ему. Войска Мехмета были разбиты наголову значительно меньшими мунтеньскими силами. Мехмет возвратился в новую столицу развивающейся османской империи – Истанбул и обрушил свой гнев на тамошних христиан, обратив великую святыню греков – Святую Софию в мечеть. Подобно скорбящим у Стены плача евреям, гордые греки до сих пор оплакивают свою потерю. Во всех афонских монастырях в «красном углу» непременно висит изображение Святой Софии, правда без минаретов, что, увы, не соответствует действительности. Так Бог покарал греков за их гордыню.

Мехмет пытался склонить Влада на свою сторону богатыми посулами и уговорами, но тот оставался непреклонен. Тем не менее, Цепеш бесконечно не мог самостоятельно отражать натиск свирепых турок, и он принялся искать союзников. Греки были подавлены, русские вообще видели в Турции союзника и не собирались спасать Европу.

Тогда Влад обратил свое внимание на мадьяр. Венгерский король Матияш Хуньяди очаровал Цепеша, и тот принял католицизм в обмен на помощь Рима и Венгрии. Его отец Влад Старший был членом великого ордена Дракона, основанного германскими императорами, и давно участвовал в их заговоре против Рима. Тайное учение этого ордена неизвестно, но многие считают, что оно носило дьяволопоклоннический характер. Новая грозная сила, пришедшая с востока, изменила расстановку сил в Европе. Влад Старший уже подумывал о том, как бы ему примириться с папой в обмен на финансовую и военную помощь против турок. Он даже начал с Ватиканом переговоры, во время которых, правда, и умер. Цепешу нужно было всего лишь возобновить начатый отцом процесс, – отец Гавриил допил вино и внимательно посмотрел на собеседника. – Здесь начинается самое интересное.

Мало кто знает, Роман, что у свирепого Цепеша был брат-близнец. Их отец хорошо понимал, что после его смерти братья начнут междоусобную войну за престол, и решил предотвратить будущее кровопролитие. В самом раннем детстве одного из них Влад Старший посвятил Богу и отдал на воспитание достойнейшим старцам в древний афонский монастырь, другого царь посвятил Мунтении. Так получилось, что лучшая, светлая часть души царя перешла к Владу Монаху, а его темная сторона, которая поклонялась дьяволу в образе дракона, – отсюда и прозвище Дракула, – досталась в наследство Владу Цепешу – сажателю на кол.

Последний еще мог сдерживать наследственное зло, пока хранил святую православную веру. Но как только он принял католицизм, Бог оставил мунтеньского царя. Король Матияш с помощью войска восстановил его на валашском престоле, и Цепеш правил еще более года, воздвигнув жестокие гонения на православие. Тогда и пришел к нему брат-близнец, ставший к тому времени игуменом монастыря и одним из самых уважаемых старцев Святой горы. Он, услышав о бедах, в которые погрузилась его родина, вернулся в Валахию и начал обличать правителя в вероотступничестве и жестокости. Цепеш хотел уже было посадить дерзкого игумена на кол, но, пораженный необычным его сходством с собой, спросил брата:

– Кто ты, чернец?

– Мое имя Евангеликус, я игумен святогорского монастыря и твой обличитель.

Цепеш удивился:

– Ты не боишься обличать меня? Ведь я могу подвергнуть тебя жесточайшим мукам, и, поверь мне, я сделаю это с удовольствием.

Влад Монах нисколько не испугался:

– Не трать свое время понапрасну, сажай меня на кол или слушай.

– Ну, хорошо, говори, – Цепеша всегда восхищала чужая смелость, особенно твердость духа перед лицом неизбежной смерти.

– Ты же, следуя католическому обычаю, причащаешься облатками, царь? А кровь? Крови-то Господа не пьешь. Но в Писании сказано: «тот, кто не ест тела Моего и не пьет крови Моей, не наследует жизни вечной». Если ты не пьешь Его крови, ты проклят.

Цепеш вдруг пришел в бешеный гнев, жилы на его шее вздулись:

– Чем ты лучше меня, чернец? Значит, ты, трусливо сидящий в своем афонском убежище, будешь жить вечно, а меня, защитника страны от турков, ждет проклятие и смерть? Несправедливо! – царь презрительно ухмыльнулся.

– Не тебе судить дела Божьи!

Цепеш рассвирепел:

– А почему я не могу судить Его дела?! Раз, как ты говоришь, Бог обрек меня на вечное проклятье, Он мой враг. Но что я сделал Ему плохого, чтобы заслужить это проклятье?

– Ты отступил от святой веры предков и от заповедей Христовых, – Евангеликус понял, что его земная жизнь подходит к концу, и молил Господа, чтобы Он даровал ему достойную мученическую кончину.

– А ты уверен, что кровь Христова дает жизнь вечную? – Цепеш вдруг успокоился и посмотрел, словно в светлое волшебное зеркало, в аскетическое лицо брата.

– Да, царь, но тебе теперь это недоступно. На веки вечные ты проклят.

Монах не препятствовал слугам царя связать его и подвести к трону. Его поставили на колени, и монах еще раз твердым тоном изрек свое проклятие.

Цепеш в ответ улыбнулся и острым серебряным ножом, принадлежавшим их отцу – Владиславу Старшему, быстро перерезал своему брату горло, собрав в золотой кубок пролившуюся кровь святого.

– Если кровь Богочеловека дает вечную жизнь в Царствии Небесном, тогда кровь человеческая должна мне дать, по крайней мере, долгую жизнь здесь, на земле. И ты, чернец, передай это Богу! – и он оттолкнул ногой тело мученика Христова, отпив из кубка его жизни.

После братоубийства Цепеш взял себе новый неслыханный обычай – в каждый день своего причастия он выпивал еще и чашу свежей человеческой крови, думая, что это продлит его существование на земле. Проклятый небом, он не хотел умирать, понимая, что после смерти обречен на адские муки.

Но на земле ничто не вечно, и Влад Цепеш нашел свою гибель на бранном поле, сражаясь с турками. Его израненное тело перенесли в фамильный склеп, где положили рядом с гробницей отца. Разрешительную молитву ему читал кардинал, архиепископ Будинский, и сам папа Римский записал его имя в личный поминальный синодик.

Прошел год, по Валахии с быстротой ветра пронесся слух – из склепа пропало тело бывшего царя Владислава Цепеша. Обстоятельства пропажи неизвестны до сих пор. Это и породило легенду о вечном вампире, пьющем человеческую кровь, таким образом поддерживающем свое существование и спящем днем в гробу, крышка которого скрывает его от губительных лучей солнца. Валашские женщины сотни лет пугали Дракулой своих непослушных детей, и если кто-нибудь пропадал без вести, все считали, что его убил сам Влад Цепеш, заключивший с дьяволом сделку и превратившийся в вампира.

Роман, внимательно выслушав эту легенду, спросил отца Гавриила:

– А ты уверен, что Дракула на самом деле умер? – монахи допили вино и сидели в пустой трапезной под расписными, потрескавшимися от старости сводами.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты вначале сказал, что вампиры все же существуют – не сказочные летающие существа, как в голливудских фильмах, но все же они есть. А теперь ты говоришь, что это всего лишь одна из тех валашских легенд, что рассказывает внуку беззубая бабушка, одетая в чепец, зимним карпатским вечером, – Роман немного рассердился. – Понимаешь, отец, я видел его; чудовище ответило на мой беспечный, глупый вызов, и эта встреча со злом изменила всю мою последующую жизнь. Я же был подонком, не желающим в рай и не боящимся ада, – теперь я не просто христианин, но и афонский монах. Матерь Божья привела меня в Свой удел, чтобы спасти из тьмы. Если мы, православные христиане, верим, что святой Георгий поразил дракона, требующего у селян в пищу себе молоденьких девушек, почему бы и не поверить в существование такой формы зла, как Дракула?

Отец Гавриил вытер усы и бороду оранжевой салфеткой и, ничего не отвечая, встал из-за стола. Монахи прочитали благодарственные молитвы, и молдаванин медленно подошел к северной стене древней трапезной. Он замер перед ней, внимательно изучая изображенный эпизод священной истории.

– Посмотри на эту фреску, Роман.

Монах присоединился к старику и с интересом вгляделся в изображение. Там, в небесном раю, рукою неизвестного иконописца, вдохновленного Святым Духом, была детально передана жестокая битва архангела Михаила и восставшего против Бога Денницы с третью уже темнеющих ангелов. Архистратиг небесных воинств с лучезарным мужественным лицом держал острый сверкающий меч в правой руке, в левой же – какой-то прекрасный розовый цветок. Отец Гавриил с сочувствием посмотрел на молодого монаха:

– Ты знаешь, почему иконописец изобразил архангела Михаила с лотосом? Нет? Так слушай!

По одному забытому в наше время преданию, эта первая битва мироздания шла четыре дня, начинаясь с рассветом и прерываясь вечером. Конечно, небесные силы могли бы сразу сокрушить восставшего ангела, но Господь желал дать ему шанс на покаяние. Три раза Бог призывал Денницу, трижды тот отвергал милость Божью.

Когда противник, с частью уже превратившихся в бесов ангелов, наконец, был извергнут во внешнюю тьму, ликующий архистратиг посадил на земле самый красивый цветок – символ победы добра над злом и, в то же время, долготерпения и милости Божьей, в напоминание людям о той предвечной битве. Как ты знаешь, лотос утром раскрывается, а вечером вновь смыкает лепестки, цветет он ровно четыре дня, и прекраснее этого цветка нет ничего на свете.

Поверженный Денница однако не перестал бороться с Господом – потерпев поражение на небе, он надеется победить уже здесь, на земле. Но теперь полем битвы является человечество, каждая человеческая душа. Для Бога эта битва еще короче, чем небесная, но для нас, людей, она длится уже тысячи поколений. Как говорил апостол Петр, «…у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день».

Сейчас Бог, прокляв Денницу на веки вечные, призывает к покаянию уже нас, а враг надеется, что люди в конце концов последуют его примеру и отступят от Первоисточника жизни.

Что же касается современных дракул, так я сейчас объясню. Это дикое суеверие, что, употребляя человеческую кровь, можно продлить собственную жизнь, было чрезвычайно распространено в Средние века. Помимо Дракулы и маршала Франции Жиля де Рэ, было множество дворян и влиятельных особ, иногда даже королей, желавших долго наслаждаться грехом и для этого заключавших сделку с дьяволом. Средневековые судебные процессы кишат подобными примерами.

Неожиданно это древнее жестокое суеверие нашло себе научное оправдание в наши дни. Отец Стефан, который был в миру нейрохирургом, как ты знаешь, не мог больше заниматься врачебной практикой. Как-то раз я задал ему вопрос о причине его ненависти к однажды выбранной и ранее любимой профессии. Он рассказал поразительные вещи: оказывается, сегодняшние дракулы платят огромные деньги за переработанную плоть абортированных младенцев. Безжалостные доктора кладут тельца невинных младенцев в центрифугу и выделяют из них какие-то стволовые клетки. Потом их вкалывают в спинной мозг богачей, омолаживая их стареющий организм. Стоимость одной такой инъекции – десять тысяч долларов. Как таких людей еще назвать, как не вампирами и людоедами? Отец Стефан, как только в одной европейской клинике ему предложили заняться этим бизнесом, возненавидел собственную профессию. Но эта ненависть, как ты уже понял, промыслительным образом помогла ему обрести другое, более высшее, призвание.

А тебе, Роман, я все-таки советую: не презирай слов старца. Если отец Дионисий сказал тебе, чтобы ты забыл про это явление, то забудь. Наши мысли определяют внутреннее состояние; если они будут темными, мы привлечем к себе тьму, – отец Гавриил похлопал монаха по плечу. – Ну! Пойдем отдыхать? Ангела-хранителя тебе на сон грядущий.

Роман, попрощавшись со старым молдаванином, пошел в свою келью. Память вновь принялась обрисовывать ему картину той ночи, когда истекающий кровью рок-музыкант встретился с древним злом. Молодой монах встал на молитву, отгоняя страшные воспоминания. Луна, заглядывающая в его келью, столкнулась с щитом веры, отражающим ее серебряную злобу.

Тяжело вздохнув, древнее зло потеряло интерес к монашеской келье румынского скита Продром и обратило свой, в красных прожилках, глаз в Карпаты. Над горами сгущались тучи.

Змеи

Змеи издавна служили символом самого зла. «Змей был хитрее всех тварей полевых», – написано уже на первых страницах книги Бытия. Глубинный змий, обитающий в недрах человеческой души, аспид, ехидна – всегда были враждебны людям. Правда, существовал еще и медный змей пророка Моисея, но он был искусственный, да и единичный в своем роде. Змеи! Проклятьем человечеству живут они на белом свете, поедая крыс и жаб и скрываясь в расщелинах и норах.

В Греции очень любят предание об основании Константинополя, будто бы святой император Константин Флавий при закладке этого города видел в присутствии народа необычное знамение: из норы вдруг выползла большая змея и поползла по земле, но тут с неба ниспал орел, схватил ее когтями и взмыл ввысь. Змея стала обвиваться вокруг орла и, в конце концов, одолела птицу. Животные упали на землю, и люди, убив змею, освободили орла. Император созвал именитых книгочеев и мудрецов, дабы они разъяснили это знамение. Их собор постановил, что орел – символ христианства, а змея – противоборствующего ему зла. И раз змея одолела орла, город будет впоследствии захвачен злыми силами, но так как люди убили змею и освободили царственную птицу, напоследок христиане снова овладеют городом и воцарятся в нем. Греки до сих пор надеются, что Стамбул будет отвоеван и снова станет прежним великим Константинополем.

На Афоне живут четыре вида змей. Отец Варсонофий не помнил их всех по названиям, но хорошо знал каждый вид. Его память хранила многочисленные случаи встреч с ними, порой опасные и грозящие смертью. Он знал повадки, характер и степень ядовитости каждой змеи. Он встречал и убивал змей, но в то же время любил их. Можно сказать, они были его страстью; иной проживал на горе двадцать лет, но не видел ни одной змеи, а этот молодой монах встречал их летом чуть ли не каждый день.

Варсонофий жил один в старом русском скиту Ксилургу как смотритель. Этот скит слывет самым древним поселением русских на Афоне, а может быть, это и вообще первый русский монастырь в истории. Название Ксилургу в переводе с греческого значит Древодел, оно не лишено иронии. Дело в том, что русские монахи, когда пришли на гору, стали строить храмы и кельи из дерева, но жучок быстро сточил их, и одумавшиеся русские начали учиться строить из камня, как и аборигены. Но насмешливая кличка «древоделы» надолго прилепилась к пришельцам.

Эти монументальные каменные храмы, братские корпуса и подсобные помещения, как и бизюли – стены из валунов и булыжников, которые в огромном количестве встречаются на Святой горе, показывают нам, современным монахам, как тяжел был труд монахов тех времен. Ведь тогда не было ни кранов, ни тракторов, ни цемента.

В прошлом веке Ксилургу принадлежал болгарам, которые назвали его «Славяно-болгарский скит Богородица».

Демоны уничтожили здесь всю монашескую жизнь. Страсти под их руководством разгорелись тогда нешуточные. В начале двадцатого века скитоначальник, болгарин Михаил, приблизил к себе одного аргата – трудника, который был родом из Македонии. Этого аргата звали Даниил, под крылом отца Михаила за несколько лет он вырос до иеромонаха. Как и многие другие облагодетельствованные, Даниил возненавидел своего благодетеля. Затем начались настоящие интриги мадридского двора – совершенно недостойные монашествующих события.

Даниил решил установить в скиту македонскую власть; болгары, считающие македонцев одной из ветвей своего народа, верили им, но напрасно. Искушенные сатаной, македонцы устроили настоящий заговор и свергли власть отца Михаила. В результате было убито три болгарских монаха. Нельзя сказать, что для Святой горы это было событие из ряда вон выходящее. К примеру, несколько веков назад братья одного из святогорских монастырей выбирали игумена, но не смогли определиться с кандидатурой – часть была за одного монаха, другая – за злейшего врага первого кандидата. Дискуссии дошли до настоящих потасовок, и одна из монастырских партий захватила власть, выставив противоборствующих за врата обители. Те однако не растерялись и купили у пиратов мушкеты. Затем они принялись штурмовать монастырь. В дело вмешались турецкие сердары, завязалась настоящая битва, и многие не понимали, за что они, собственно, бьются. В конце концов, турки повесили обоих кандидатов в игумены и главных зачинщиков свары. Эта губительная для обеих сторон война длилась неделю. Так что кровь и убийства для Афона дело не новое. Но этот случай в Богородичном скиту все же шокировал многих.

Старцы русского Пантелеимонова монастыря, на территории которого и находится скит, вмешались в его дела и сменили власть. Виновные в убийствах были серьезно наказаны. Тем не менее, милость Божья отвернулась от Ксилургу, и нормальной монашеской жизни там больше никогда не было.

После этого безжалостного кровопролития Ксилургу начал быстро хиреть, и бывшее многочисленное братство стало распадаться. Несколько пожаров довершили дело. Теперь скит представляет собой груду развалин, где гнездятся змеи. Небольшой храм Успения Божьей Матери сиротливо стоит возле руин большого братского корпуса, рядом приютился другой корпус с внутренним храмом Кирилла и Мефодия, где осталось несколько келий, в которых еще можно жить. И еще чуть поодаль находится разрушенный храм святого Иоанна Рыльского, его крыша провалилась внутрь храма; весь общий вид скита Ксилургу представляет собой весьма унылое зрелище. Самое страшное, как сказал при последнем своем посещении отец игумен, что Ксилургу – первое поселение русских монахов вообще, поэтому это символ не очень хороший для возрождающегося российского монашества. Особенно это чувствовалось в летние вечера, когда большая луна плыла над развалинами, а Варсонофий молился, как «ночной вран на нырище». Тогда приступали к нему страхования.

Наиболее частым было такое: он спал и слышал, как в дверь начинают бить кулаками и ногами, вперемешку с тяжелыми грязными ругательствами. Он открывал глаза и реально видел, как трясется под чужими ударами облезлая дверь его небольшой кельи. Стук сердца набирал обороты, пока он на самом деле не просыпался. Демоны выбирали правильное направление для ударов – Варсонофий был наслышан об ограблениях и даже убийствах одиноких монахов. Несколько раз подозрительные звуки слышались и у ворот скита; телефона здесь не было, сам скит располагался в большом овраге, и вела к нему воронкообразная дорога. Как-то раз, года два назад, пьяные рабочие, по всему албанцы, перебрались через ворота и начали шарить по скиту, держа в руках фонарики. Варсо-нофий вышел во двор с вилами и закричал, больше от страха, чем от удали. Албанцы бежали, а могло бы быть и по-другому.

Страхование вещь такая, что возможна не только во сне, но и наяву. Вечером, после молитвы, он неоднократно слышал своими ушами, как на развалинах кто-то ожесточенно спорит, затем лязг копий и мечей и, наконец, плач, более напоминающий волчий вой.

Как его учили старцы, самое главное во время страхования – это не испугаться. Если враг пробьет в сознании брешь, страх немедленно наполнит душу и может даже убить. Поэтому Варсонофий никогда не вникал: что, почему и зачем он это слышит. Просто старался побыстрее все забыть. Во сне он часто видел жестоких могучих воинов, облаченных в металлические латы. Они били кривыми саблями о треугольные щиты и бешено требовали крови. Казалось, воины были полны ярости, но не имели объекта, чтобы ее выплеснуть. Они буквально захлебывались в злобе и мучительно жаждали войн. Варсонофий, по совету духовника, старался не обращать внимания на эти страхования, но все же они накладывали свой мрачный отпечаток на его душу. Наверное, сонные видения были полны тех же самых демонов, которые подбили Даниила с македонцами на злодеяние. Они ждут, перезревшие в злобе, новых подвижников, готовых вступить с ними в битву. Будут ли такие? Это место видело многих, есть даже древнее предание, что родоначальник русского монашества святой Антоний Киево-Печерский постригался не в Есфигмене, а здесь, на Ксилургу. Тем опасней было жить и подвизаться в скиту. Чем святее место, тем сильнее духовная брань. Но Варсонофий не считал себя каким-то воителем духа, но тем, кто он есть на самом деле, – смотрителем скита. Это смиренное мнение о самом себе монах выстрадал среди многих искушений плоти и духа, после которых шоры с глаз спадают, и ты видишь себя таким, как есть. Но, тем не менее, чувствовалось, как в воздухе вибрировали невидимые враждебные силы, воздействующие на сознание.

Один известный афонский старец сказал когда-то Варсонофию, что каждое место имеет своих особых демонов. Поэтому и искушения везде разные. Духи злобы также подразделяются на виды и разнятся по своей силе друг от друга. Но люди стали сейчас слабей, а демоны еще хитрей и злобней. Лишь молитвы живших здесь святых и старцев сдерживают их яростный напор. Варсонофий часто думал, что мирские люди просто не понимают смысла монашества, потому как невидимая брань – дело очень тонкое и темное, даже для просвещенных великих умов человечества. Аскеза – это сила, напрягающая дух подвижника; чем сильнее напряжение, тем отчаянней сопротивление. И в этой непрестанной, ожесточенной и невидимой борьбе подвижник приобретает неоценимый опыт, который непонятен всем, не идущим этим путем. Те, которые видят в аскезе лишь мазохизм или мракобесие, куда как заблуждаются.

Но старцы говорят, что дьявол в последнее время поменял тактику, он перестал нападать на подвижников открыто и ослабляет их мирскими вещами. Каждая такая вещь изменяет дух подвижника, он становится слабее и удобнее для бесовских манипуляций. Единственным спасением подвижников было кропотливое и неуклонное выполнение правила. Варсонофий не был сильным аскетом, но понимал, что на Ксилургу иначе нельзя, – любое отступление от правила или устава – и в обороне появляется брешь, которой непременно воспользуется враг. Пару раз он позволял себе забыть о правиле, и последующие искушения напоминали ему о необходимости хранить его. Однажды его ранил большой кабан. Зверь выбежал из-за угла руин, когда Варсонофий, ругаясь, осматривал разоренный животным огород, и неожиданно ударил его клыками, похожими на маленькие бивни слона, прямо в бок. Вечером, как раз накануне, монах, сославшись себе на усталость, не выполнил положенное правило. И вот вам незамедлительный результат. Пришлось идти в монастырь и неделю лечиться, а за это время кабан полностью уничтожил все посадки.