Текст книги "История блудного сына, рассказанная им самим"

– Но это же средневековье, пап! Хм. Посмотри, как всё меняется вокруг! И мы тоже меняемся вместе с миром. Не может быть иначе, ведь мы его часть. Разве евреи не люди, почему мы должны их ненавидеть?

– Да причём здесь евреи?! Я же говорю – зри в корень! Христос вчера и днесь один и тот же. Именно поэтому нужно превратиться в камень и быть единым с Церковью прошлого и будущего века. Потому что отрыв от традиции ведёт к отрыву от Церкви. Отрыв от Церкви ведёт к отделению от Христа и к гибели вечной.

Сапсан, бомж-еврей и «опиум для народа»

За время моего служения в рядах бандитской братии Санкт-Петербурга я повстречал немало интересных, в кавычках и без кавычек, людей – о некоторых из них хотелось бы рассказать подробней. Так сказать, сохранить экспонаты для музея истории. Ибо история лишь музей для человека, любующегося прошлым с кажущейся высоты настоящего. Посему попробую описать три характера, даже скажу возвышенней – три религиозных типа, через призму которых легче понимается время, в которое мы тогда с головой окунулись. Я имею в виду «лихие девяностые».

Был среди наших товарищей один бравый напёрсточник, известный в криминальных кругах Северной Пальмиры под кличкой Сапсан. Так его прозвали за острый глаз и меткую стрельбу, а может быть, и за то, что было в его обличье нечто казашье и азиатское. Согласно его же похвальбе, Сапсан одним из первых в стране стал заниматься «напёрстками» – «любимой игрой Виктора Цоя времени застоя».

В истории человеческой глупости напёрсточничество оставило свою не самую скучную главу: сим ремеслом неплохо кормилось около пятисот человек только в Санкт-Петербурге. Бывшие советские граждане легко клевали на увещевания напёрсточников, расставаясь с кровными пенсиями и зарплатами, даже когда центральные телеканалы и газеты дотошно разъяснили суть этой мошеннической операции. Человеческая жадность в сотый раз оказывалась сильнее здравого смысла. Вот уж поистине – страсти лишают человека разума! Здесь будет не лишним помянуть, что сребролюбие поймало на крючок не только умных дельцов – будущих олигархов, но и недалёких простолюдинов, с затаённой радостью принявших «благовестие» главного напёрсточника, что их доля пирога в развале родины – две ГАЗ–24-ки. Прямо номенклатурная привилегия какая-то! И поэтому бедным россиянам так же зазорно перекладывать вину в крахе СССР на богатых, как жертвам напёрсточников жаловаться на пустые карманы. Хотя некоторым нравится сравнивать себя с баранами, которых злые разбойники отбили у пастырей и повели на убой барыша ради. Что ж, кому что нравится… Но как поведал мне один старец в Псково-Печерском монастыре: пока на медяках промыслительно изображён святой Георгий, копием поражающий лукавого змия, для бедняков ещё не всё потеряно. Святой заступится за всякого неимущего, призывающего его в молитве, и ни один олигарх или его псы не смогут причинить такому человеку никакого зла, никакой пакости. Храбрость и отсутствие сребролюбия придадут истинному христианину, независимо от общественного или денежного довольствия, благородство и чистоту души. И не поклонившийся золотому тельцу в последние времена большую награду получит от Господа на небесах.

…Сапсан катал на Елизаровской и Электросиле, обычно рядом со входом в метро. Зарабатывал неплохо, но не меньше двух раз в неделю попадал в милицию, где бывал нещадно бит, поскольку милицейскому начальству надоело терпеть, что рядовые сотрудники ППС находятся на кормлении у напёрсточников. Поэтому он охотно перешёл под наше крыло на более стабильную ставку. Говорят, что к нам его пригласил сам большой босс, который тоже начинал криминальную карьеру, стоя на маяке, пока «нижний» катал шарик под тремя колпачками. Корпоративная этика предписывала браткам не интересоваться прошлым сотоварищей, довольствуясь теми легендами, что нам преподносят, но слухи – вещь упрямая: поговаривали, что Сапсан в своё время сам взял Малыша под своё крыло.

Словно отчитываясь за своё прозвище, Сапсан три раза в неделю посещал тир, постоянно совершенствуя свои стрелковые навыки. Он был среднего роста, мрачный, плечистый и немногословный. Улыбка придавала его лицу сходство с лицом дауна, может быть поэтому улыбался он крайне редко. Любил смотреть вестерны и зачитывался Чейзом. Почти не пил, но много курил.

Когда я с ним познакомился, ему только перевалило за тридцать пять – возраст пробуждения Будды – Сапсан спал мало и часто будил нас на дело, заезжая за нами на своей любимой вишнёвой «девятке». Он был правой рукой Кубы, пока тот ходил по белу свету, и попал с нами под раздачу в порту, когда неутомимый Андрей Лазаревич хотел обезвредить банду наркоторговцев. Ему досталось самая малость, сказывалась школа битья ППС в бытность его напёрсточником. Он смирно лежал на земле и не дёргался, без апломба выполняя указания людей в форме.

Также Сапсан был единственным, который никак не высказался по поводу нашего прокола, он даже не ходил вместе с нами отмечать «чудесное освобождение» от Андрея Лазаревича сотоварищи в «Шанхае». Смерть Кубы тоже пережил ровно, только тогда, на кладбище, когда один из бандитов бросил на гроб колоду краплёных карт, Сапсан затаил на него злобу. Этот жест показался ему кощунственным. На поминках Сапсан даже подрался с тем типом и сломал ему несколько рёбер, за что получил лёгкое административное взыскание со стороны смотрящего.

Короче говоря, он был весьма странным человеком, однако хорошим бойцом и начальство его ценило, часто привлекая в качестве боевой поддержки на «стрелках» и, как чесали злые языки, даже в качестве наёмного убийцы. Хотя последнее, скорее всего, только слух, которые вьются вокруг таких странных и немногословных людей, каким был Сапсан.

Поскольку у меня сложилась привычка наблюдать за людьми и составлять о них своё особенное мнение – видимо, сказывались гены священнического рода – я всегда хотел разгадать, что же всё-таки за фрукт этот Сапсан, чем он дышит и во что верит. Поскольку мы с ним виделись часто и участвовали в общих делах, я получил возможность присмотреться к нему получше.

Он явно был не из тех, кто верит «на час». Много раз мы с ним попадали в опасные ситуации и Сапсан всегда встречал их с удивительным спокойствием, как будто его нисколько не волновала будущая судьба. Неверующие так не умеют, только фаталисты, коих, кстати, много среди лихих людей. Но Сапсан, как я чувствовал, не был фаталистом. И на этот раз мои чувства меня не обманули.

Однажды мы сидели с ним в засаде, ожидая прихода домой одного должника, которому неделю назад врубили «счетчик». Бедолага видимо считал, что время всё излечит, но не тут-то было – с ним следовало жёстко поговорить, чтобы он и недумал, что есть хоть малейший шанс не отдать деньги. Дело было в начале апреля. Куба уже как несколько месяцев лежал в могиле, одинокий, немой и всеми забытый. Мы с Сапсаном сидели ночью на скамейке у соседнего с должником подъезда и разговаривали о том, о сём. Обычно немногословный Сапсан в ту ночь оказался на редкость словоохотливым и рассказывал о своих буднях напёрсточника, делясь профессиональными секретами – как и предполагалось, ловкость рук и никакого мошенства.

В ту ночь, если мне не изменяет память, земля была в метеорном потоке Леониды. Так, кстати, звали и бандита – Леонид. Сапсан зачарованно смотрел на падающие звёзды и курил очередную сигарету. Я думал, он продолжит тему шарика и колпачков, но бандит неожиданно пристально посмотрел на меня и спросил:

– Слышь, Аббат, не хочешь – не отвечай, но ты же сын священника?

…Я весьма не любил этот вопрос, потому что за ним обычно следовали какие-то странные претензии к Церкви и «попам», как будто я имел к этому какое-то отношение. Обычно вполне адекватные люди, когда речь заходила о вере, часто становились похожими на обманутых детей. Оказывалось, что чьё-то сердце смертельно ранила в храме какая-то старуха, шикнув в то самое время, когда душа якобы была готова идти навстречу Творцу, иного не выслушал, как следует, священник, а некоторых сбил с пути истинного мерседес епископа или даже церковный ящик для пожертвований. И все эти претензии выговаривались именно мне. Ожидая чего-то подобного и от Сапсана, я робко ответил:

– Да. А что? – В ту минуту я уже лихорадочно подыскивал какие-то аргументы, как например: «А что, Патриарх, должен по-твоему на “семёрке” ездить?»

Но Сапсан подтвердил мои подозрения, что он не совсем обычный человек: – А скажи-ка мне, батя ничего не говорил по поводу, можно ли в раю курить? – Он сбил с сигареты пепел и, надув щёки как маленький ребёнок, направил в небо струю дыма.

Я громко, почти нервно рассмеялся, искоса взирая на собеседника, подозревая в его словах подвох. Этот странный вопрос сбил меня с толку, как воинствующего нищеброда мерседес епископа. Но изучив скуластое лицо Сапсана, я не заметил на нём даже тени шутки или дауновской улыбки. Бандит был предельно серьёзен. Хотя вопрос был не о бытии Бога и не о загробной жизни… Обычно, когда у меня спрашивали, есть ли Бог? Я отвечал вполушутку-вполусерьёз: спроси у Него сам!.. Но можно ли в раю курить? Хм! При всей абсурдности этой темы, вопрос оказался не вполне простым. Тем более, Сапсан был не из тех людей, кого можно было поднять на смех. Подумав немного, я отвечал, копируя тон и интонацию отца:

– На небесах живут уже как Ангелы, не женятся и не выходят замуж. Думаю, что там нет необходимости в стимуляции себя никотином. Нет, Леонид, в раю не курят.

Сапсан стряхнул пепел указательным пальцем правой руки и посмотрел в небо. – Не прав твой батя. Всё-таки Ангелы покуривают втихаря.

– Почему так? – удивился я. – Ни в Библии, ни в священном предании, ни даже в видениях старцев и стариц нет указания на курение в раю. А-а! Хотя, если ты имеешь ввиду курение ладана и фимиама?

– Нет-нет, Аббат! Я имею в виду именно курение табака. Вот как я курю! – Сапсан вновь выдохнул дым в небо. – Должны же Ангелы проявлять хоть какое-то своеволие, если они по-настоящему живые, а не запрограмированные Богом роботы! Ведь не шныри же они какие-то?!

Я молчал, не зная, что и сказать. Но мне теперь стало совершенно понятно, почему отец часто казался грустным после исповедей. Наверное, ему такое приходилось выслушивать, чему позавидовал бы любой психиатр!..

Сапсан небрежно указал сигаретой в небо.

– Видишь падающую звезду? У меня есть теория на счёт того, почему звёзды падают. – Он чуть помолчал, напрасно полагая, что я потребую разъяснений. Потом продолжил. – Я вот думаю, Андрей, что когда к курящим Ангелам неожиданно заходит Архангел, они быстро выкидывают окурки, а мы с грешной земли взираем на падающие звёзды и загадываем желания. – Теперь Сапсан улыбнулся – у него был вид очень даже злого дауна. – Батя бы твой меня сейчас, по любому бы, анафеме предал, да?

– Не знаю, Лёнь. – Я конформистски улыбнулся в ответ. – Отец ни о чём подобном меня не учил… Но сказано в писании, что – «Сказываю же вам: всякого, кто исповедает Меня пред человеками, и Сын Человеческий исповедает пред Ангелами Божиими; а кто отвергнется Меня пред человеками, тот отвержен будет пред Ангелами Божиими» (Лк. 12; 8–9). Думаю, что Ангелы Божии – это серьёзно…

…Вот оно как! Сапсан был в душе философом и где-то даже поэтом. И я не хотел спорить с ним. Во-первых, потому что и сам толком не верил в Ангелов, во-вторых, предмет спора был очень уж странным и мог привести только к курьёзному словесному поединку. Мне вдруг захотелось поподробнее узнать о мировоззрении Сапсана. По всей видимости, оно было не таким уж примитивным, как у большинства бандитов, которые уже успели достать со своими тезисами типа «не верь, не бойся, не проси», «бей первым» и «ешь, пей, веселись»… Я почему-то театрально хлопнул в ладоши, как пионервожатый.

– Ну хорошо – курение курением. А ты, Леонид, сам-то веришь в Бога?!

Сапсан выкинул сигарету в алюминивую урну, которую алкаши ещё не успели сдать в цветмет.

– Да, верю. Разве ты – сын священника – не знаешь, что в окопах нет неверующих?

– Знать-то знаю! Вот только вера – понятие очень широкое. И что же, Леонид, ты и в церковь ходишь?

Бандит резко дёрнул плечами. – Ещё чего! – Сапсан ухмыльнулся и его ухмылка напоминала уже не гримасу дауна, а оскал средневекового вампира. – Я считаю Бога своим личным врагом. И тебе, Аббат, советую поступить так же!

Я немного помолчал в лёгком недоумении. Позиция бывшего напёрсточника была чернушной, сатанинской. Если бы на моём месте сидел какой-нибудь верующий старичок, он бы шарахнулся от Сапсана, как от беса, и немедля удалился, крестясь и молясь. Но я тогда шёл путём сомнений и мне было интересно, почему он вот так верит в Бога, но не трепещет в положительном смысле, как молящийся старичок, или в отрицательном, как бес, а воюет с Ним…

– Как ты сказал, – врагом?! Расскажи-ка поподробнее…

И тут Сапсан стал излагать какую-то странную, почти гностическую, версию мироустройства:

– Хорошо… Только… Только будешь перебивать – по башке получишь! – Я заметил в свете уличного фонаря, что мой собеседник покраснел. Он собрался с духом и принялся вещать – иначе это не назвать:

– Мы с тобой, Аббат, да и вообще все люди – суть частицы Люцифера – духовного существа, сотворённого Богом из Ничто. Как это справедливо написано в Библии, Люцифер не захотел служить Богу и в качестве протеста против тирании верховного существа – несотворенного – решил покончить с собой, рассыпавшись на мелкие осколки во времени. Каким-то образом ему удалось совершить духовное самоубийство. Но Господь, желая задержать частицы света перед падением в Ничто и спасти целостность Люцифера – он же и есть Адам, сотворил землю и человечество. Так возник мир земной и людишки – частицы жаждущего вернуться в Ничто Люцифера. Бог же всеми силами хочет оживить Люцифера – собрать частицы света воедино, принуждая людей к послушанию Ему. Так и балансирует Люцифер-Адам между жизнью и смертью, страдая и мучаясь. И возможно мучению этому не будет конца, потому что его сила свободы равна силе Божьей. – Бандит с некоторой надменностью посмотрел на меня, напоминая выражением лица Шрилу Прабхубаду из кришнаитских книжек, объясняющего бхактам о Кали-юге, или же индуистского пандита во время религиозной церемонии.

Я неопределённо пожал плечами, опасаясь, что Сапсан попал под влияние одной из сект деструктивной направленности, точнее, опасаясь, что он начнёт меня куда-нибудь агитировать: – Ты что, Лёнь, прочитал об этом где-то, или кто-то тебе рассказал?

– Нет, сам дошёл. – Сапсан сморгнул, как будто в глаз попала ресница. – В книжках-то всё неправда написана, потому что писатели бахвалятся друг перед другом, кто талантливей и умнее, а правда-то она простоту любит. Не верю я писателям и философам – нет в них никакой мудрости, понтари они, Аббат! Я вот как думаю: люди всеми силами стремятся к объединению, называя это любовью, потому что они части одного целого. – Сапсан сделал многозначительную паузу. – Но вот в чём фикус – воля этого целого к смерти препятствует этому объединению. Получается поле напряжения, как в физике – поле страдания! Понимаешь, о чём я?

Я задумался – был бы Сапсан тщеславным, из него мог бы получиться неплохой лидер секты… – Думаю, что понимаю… Вот только что в этом плохого? Я имею в виду Бога. Почему Люцифер посчитал Его тираном? Это всё напоминает какую-то блажь и легкомыслие, недостойное великого Ангела. Бог – это свобода и любовь. Ты вот говоришь, что Бог хочет восстановить целостность Адама. В принципе, да, – нас, по крайней мере, христиан, объединяет Христос – новый Адам. Отец мне говорил об этом, так священники учат на проповедях. Но что плохого в жизни, в вечности, в раю? И с чего ты взял, что Бог кого-то принуждает к послушанию Ему? Человек обладает свободной волей.

Сапсан вновь ухмыльнулся. – Принуждение есть. Тут меня никакой поп не переубедит. Не явное принуждение, а сокрытое – в виде кнута и пряника. В милиции, Андрей, официально тоже никто никого не принуждает подписать чистосердечное признание, но фактически там оказывается давление, и весьма нехилое, за согласие сотрудничать – скачуха, за отказ – пытки. Разве нет? – Сапсан улыбнулся улыбкой дауна. – А плохо в раю то, что, как ты сам говорил, там нельзя курить.

Теперь я понял, почему он был предельно серьёзным, задавая свой вопрос. Возможность покурить в раю он расценивал как возможность проявить свою волю и индивидуальность. А иначе, как он считал, воля индивидуума растворяется в воле Божьей, как капля в море. И тот рай, который для верующего был утопией – городом солнца, для него был антиутопией и хуже смерти… Но сии глубины сатанинские казались мне всегда сетью для ума, где обязательно притаился хищный паук. Отец меня с самого детства предупреждал, что дьявол-то он любого Платона за пояс заткнёт. Я решил закончить наш спор компромисом в духе пастырской педагогики отца:

– А вообще-то, кто его знает, что можно в раю, а что нет? Отец говорил мне, что там уйдет всякая печаль и не будет больше слёз.

– Знаешь, Аббат, в небытии тоже нет печали и слёз. В чем разница?

Я с жаром принялся убеждать, прежде всего, самого себя. – Но ведь нет никакого небытия, как учит Церковь! Душа сотворена бессмертной. И тот, кто идет против Бога, обречён на вечные слёзы и на вечную печаль. На вечное сопротивление Богу, как ты говоришь о Люцифере, и Божья любовь будет вечно опалять грешника, который будет вечно каяться, что оскорбил такого доброго Бога!

Сапсан злобно рассмеялся. – А говоришь добрый Бог никого не принуждает! Пытки за отказ сотрудничества, как в милиции. – Он назидательно покачал пальцем. – Атеисты – хотя они не правы и смешны – выглядят более человеколюбивыми, говоря, что смертью утрутся слёзы и уйдет всякая печаль. Но хоть вечными муками они никого не стращают, не учат о крючьях и вечно раскалённых сковородках, на которых, словно караси, жарятся грешники. И так жизнь не сахар, так вам ещё и вечные муки подавай!

– Сковородки, Лёнь, – это просто средневековый поэтический образ! На самом деле всё обстоит иначе.

Сапсан хмыкнул. – Очень доходчивый образ! Интересно, на какой из них жарится Данте? Надеюсь, мы с ним будем жариться на разных сковородках. – На его лице мелькнула улыбка дауна. – Это я так – образно говорю.

Я стал припоминать догматику, чтобы защитить позицию Церкви: – Леонид, ад – это не пытки за отказ сотрудничества, ад – это естественное состояние души без Бога, Который является Творцом всякого добра. Послушанием Его воле мы и приобретаем рай – место, где не только не будет слёз и печали, но место, преисполненное любви и вечной, ничем не омрачаемой радости. Понимаешь?

Сапсан удивлённо посмотрел на меня. – Хорошо, допустим. Это я понимаю! Но ведь ты, Аббат, и сам не веришь в то, что говоришь! Разве мы, ты, живём по заповедям?! Да и потом, подумай сам: насильно никого не затащишь ни в светлое будущее, ни в тёмное. Так? Так! Но кто, по своей воле, пойдёт в страшный, темный ад – в вечное забвение и одиночество?! Найди мне хоть одного такого в настоящем, прошлом или будущем… Все скажут, что хотят в вечную радость и любовь. Посуди сам, – если ты говоришь, что для вечной радости надо потрудиться, а иначе крышка – ад, то твоя схема проста: вечная радость – пряник, а ад – кнут. А главное в этой схеме – потрудиться! То есть, принять жизненное страдание! В этом весь закон и пророки. – В Сапсане вновь пробудился индуистский поп-пандит Шрила Прабхубада. – Что, нечего сказать?! – Бандит немного помолчал.

– Видишь, как уживаются в нас две разные воли, что подтверждает мою теорию: жизнь человеческая – это борьба между волей Люцифера-Адама к смерти и волей Бога к жизни. В нас же – осколках – эти воли перемешаны. Для Люцифера-Адама, как творения, воля к смерти – единственное возможное проявление своего «я», вот он и борется за то, чтобы вновь обрести Ничто, из которого его произвёл Бог. Ведь в этом небытии и сокрыто его истинное «я», которое было до сотворения и которого вечный Бог не знает, как не знает и самой смерти.

Я вконец запутался в сапсановской метафизике и решил закончить тему, которая стала меня уже напрягать:

– И как ты думаешь, Леонид, кто победит в этой борьбе? Сумеет ли Бог собрать воедино осколки Люцифера-Адама или он всё-таки обретёт небытие?

Сапсан вновь закурил сигарету. – Думаю так – то, что было в Люцифере-Адаме от Бога, вернётся к Богу, а то, что было от самого Люцифера-Адама, вернётся в небытие, из которого он и был изведен. Как говорят священники, в конце времён – когда свобода творения исчерпает свой ресурс – добро будет отделено от зла. Только у меня совсем другое понимание добра и зла. Человек, ты знаешь, как шарик в руках напёрсточника, который может оказаться под колпачком Бога или колпачком небытия, или, как любят говорить верующие, колпачком дьявола. А может быть, останется всё как есть – вечное противоборство, вечное страдание…

– Ну а ты куда хочешь, Леонид?

– В небытие, где уйдет всякая печаль и утрётся всякая слеза. Не нужен мне ни кнут, ни пряник, для того, чтобы тянуть лямку жизни!

– Но, если уж на то пошло, там же, в небытии, тоже нельзя курить!

– Зато здесь можно! – Сапсан с наслаждением затянулся в последний раз и выкинул окурок в урну. – И это позволяет мне принять жизненное страдание. Мы сейчас под третьим колпачком – колпачком земной жизни. Здесь всё можно, всё позволено… Да-да! Вот полная, вот пустая – где картинка золотая? За остроту зрения Нобелевская премия. Кто заметит чёрный шарик, тот получит гонорарик…

…Я задумался, вспомнив обличения отца большевиков, страдающих тяжёлой формой атеизма головного мозга, которые тоже думали, что всё позволено… Да ну его, этого Сапсана! Я погрузился в молчание до самого прихода должника, который, кстати, сразу же вернул всё до копейки…

Этот разговор впервые за всё время моих криминальных движений разбудил во мне желание найти настоящую мировоззренческую опору в жизни, позволяющую оправдывать свои действия. В беседе с Сапсаном я был похож на сребролюбивого батюшку, который учит на проповеди бескорыстной помощи ближним. Сапсан здесь был на порядок честнее меня – он искренне верил в свою теорию, которая позволяла ему жить и совершать преступления, не входя в разлад с собой.

Больше на подобные темы я с ним не разговаривал.

Через полгода Сапсан сел в тюрьму за вымогательство, чем, видимо, спас свою жизнь, поскольку «тамбовские» открыли на него охоту. В «Крестах», как я потом с удивлением узнал, он попал под влияние «Свидетелей Иеговы» и стал преданным служителем этой постмодернистской религиозной организации. Насколько я помню, у «свидетелей» есть учение о том, что в рай попадут избранные сто сорок четыре тысячи человек плюс ещё дополнительные отряды верных. Все они посчитаны и внесены в списки некими небесными бюрократами. Сапсан наверное решил, что всё-таки небытие не слишком хорошее времяпровождение и решил на космическом корабле (нано-ковчеге иеговистов) улететь в рай. Весьма оригинальный ход! Хотя тогда в беседе, он всё-таки признался, что полагает, что Ангелы в раю смолят втихаря и выкидывают окурки, когда Архангел входит. Понимание Ангелов, как бюрократов, которые пользуются своей властью в личных интересах, нашло отклик в его мятущейся душе…

…И до каких причуд доходят люди, которые боятся потерять своё «я»! Ведь написано в писании, что тот, кто захочет сохранить свою душу – потеряет её, а тот, кто потеряет – обретёт. Отвергнув своё «я» в значении «эго», посвящая себя служению людям и Богу, полностью растворяясь в этом служении, человек обретает самого себя и обретает единство с Богочеловеком, Тем, Которому уже не страшна смерть, потому что Он победил её на Кресте.

А боязливые будут искать космический корабль или какую-нибудь жёлтую подводную лодку для сохранения своего «эго». Но если задуматься, что хорошего в нашем будничном «эго» – суета и томление духа? Стоит ли вообще его сохранять? Более того, не в уничтожении ли этого суетного «эго» состоит задача христианина? Будьте совершенны – яко же Отец ваш совершенен! Больше я о Сапсане ничего не слышал. Но надеюсь, что он пройдёт (или уже прошёл) обычный путь от секты к Православию и приобретёт душевное здравие. Потому что, так или иначе, человек он ищущий и неравнодушный к духовным вопросам. А такие люди у Бога на особом счету…

…Второй человек, характер которого вызвал у меня интерес в те неповторимые годы, был бездомным люмпеном иудейского вероисповедования. Речь идёт о бомже-еврее Марке Раскине, может, кто его и знает. Хотя вряд ли он дожил до миллениума. Марк был тем самым человеком, который с пеной у рта утверждал, что Православная Церковь в России пережила тяжкие гонения в двадцатом веке только из-за того, что православные притесняли евреев в девятнадцатом. Что сталинский ГУЛАГ лишь плод николаевской черты оседлости. «Благословящих Израиль, Бог благословит, гонящих Израиль и Бог погонит» – любил учить Марк, перефразируя известный текст Второзакония, который нынче в чести у западных христиан. Была у него и уникальная теория на счёт, почему он, будучи сподоблен родиться среди богоизбранных иудеев, вынужден вести подлую и полную лишений жизнь. Но об этом чуть позже.

Как у многих пытающихся сохранить самоуважение бомжей, у Раскина была красивая легенда, объясняющая, как он докатился до такой жизни: оказывается, виной всему его сильный, дерзкий и непримиримый характер. Марк жил на улице Марата и знавал самого Розенбаума, с кем учился в одной школе, хотя мнения о нём был невысокого, мол, певец ни певец, а был комсомольский активист – то есть, нехороший человек по законам «чёрной масти»… Однажды Марк пригласил девушку в кафе и встретил по дороге праздношатающихся хулиганов типа Фигуры из «Тимура и его команды». «Фигуристы» страдали бытовым антисемитизмом, обложили парочку отборным матом, сделав девушке непристойное предложение, очевидно, только чтобы унизить Марка. Семнадцатилетний Марк проявил выдержку, ничего не ответив хулиганам, смиренно проводил девушку домой, но зато потом дал своей мести полный ход. Раскин откопал обрез, оставшийся от воевавшего в отечественную отца, вернулся и перестрелял всех «фигуристов» от мала до велика. Первый срок – десять лет и пошло-поехало. Пока, в очередной раз, сидел в тюрьме, сестра продала квартиру и укатила в Израиль на ПМЖ, а Марк стал бомжом и алкоголиком, о чём без комплексов говорил всякому, с кем знакомился.

«Здравствуйте, меня зовут Марк. Я алкоголик.» – Так он обычно начинал знакомство. Людей, тем более, подпитых, обычно подкупала столь святая простота, тем более, что, сами, будучи хроническими алкоголиками, они всегда яростно это отрицали, думая, что являются культурными выпивохами по праздникам. И новые знакомые продолжали дружбу с Марком за чарочкой и приятной беседой. В принципе, это был равноценный обмен – за «молоко от бешеной коровы» Марк расплачивался весёлыми лагерными байками и ровным спокойным настроением.

Обычно Марк обитал на чердаке соседнего дома, где у него было лежбище, как он сам говорил, – гнездо, и слонялся в нашем дворе на Лиговке с местными пьянчугами; бегал за кошерной водкой в ближайший магазин, выпивая за чужой счёт. Впрочем, когда у него водились деньги, Марк угощал и других, не превращаясь в полного паразита. Он был рыжебородым и кареглазым – крючковатый нос и цепкий взгляд выдавали его происхождение, которого он вообще-то и не скрывал. Насколько это было возможно, Марк следил за своим внешним видом – особенно, чтобы зловонный уличный дух не отпугивал потенциальных собутыльников. С этой целью он летом мыл ноги в Неве и иногда, по назначению, пользовался одеколоном «Шипр». С чердака его периодически гнали сквернословящие дворники, разоряя лежбище, сотрудники милиции отлавливали во время рейдов, как дворняжку, отдавая на «прожарку» с последующим пребыванием в спец-приёмнике… То есть жизнь у Марка была далеко не сахар, как сказал бы Сапсан.

Так и кантовался он по жизни с похмелья до похмелья. Но пил, скажем, он весьма грамотно, никогда не шатался и не бранился, мог внимательно выслушать собеседника, за что и был любим случайными пьяницами, желающими излить душу первому встречному.

Мне не было его жаль и я никогда не желал свести с ним знакомство, но при встрече Марк всегда предусмотрительно мне кланялся, зная, что капля камень точит и каждый уважительный кивок обязательно принесёт свой плод. Меня и отца он знал уже давно и я, с некоторых пор, стал подавать ему иногда мелочь на хлеб и пиво. Однажды я разговорился с Марком от нечего делать и поинтересовался, почему он никогда не побирается на паперти Трёх Святителей, обещая ему поддержку, если местные нищие погонят его прочь. На это Марк гордо заявил, что он иудей и ему вера не позволяет стоять на паперти, а раввинами нищебродство осуждается, поэтому таких рванин, как он, среди евреев можно пересчитать по пальцам – а в основном евреи – люди богатые и успешные. «Березовский, Смоленский, Гусинский – все наши» – заметил Марк, но вовремя закрыл рот, понимая, что польза сих героев для русского народа весьма сомнительная. Но после минутного молчания его словно прорвало и он выдал мне легенду про «фигуристов». Слушать его поставленную речь было интересно и занимательно… Марк, конечно же, мог бы и попросить деньги у тёти Моти с Фонтанки на восстановление паспорта, но гордость ему этого не позволяет… В Израиль он переселяться тоже не желает, потому что это связано с большой затратой сил на социальную реабилитацию, да и потом – в кибуцах надо работать, а ему нравится пить-гулять, да и вообще, какой базар-вокзал – Питер его родной город…

…Чтобы было понятнее, сделаю небольшой экскурс в тему:

У нас в ЛГУ, на истфаке, после падения СССР, ввели курс истории религии. Помню, что на зачёте мне попался вопрос о буддизме. Я промямлил что-то о Гаутаме, который в тридцать пять лет познал истину, спас от круга перерождений индусов, поверивших в его учение. Теперь всякий верующий в него идёт в вечную нирвану, а неверующий остаётся страдать в сансаре. Тогда преподаватель, снисходительно улыбнувшись, поставил мне зачёт, но при этом спросил, может ли он мне задать вопрос, не относящийся к теме. Я охотно кивнул, тем более, что в зачётке препод уже расписался.

Скажи мне, Андрей, какая религия, на твой взгляд, истинная?

Тут, хотел я – не хотел – священнические гены взяли своё. – Ну, думаю, что Христианство Восточного обряда. Православное Христианство.

Препод снисходительно улыбнулся. – Послушай меня, преподавателя – истинная религия – это иудаизм.