Текст книги "Гремучий студень"

– Вестница смерти, – прошептала Меркульева. – Дьяволица!

– Не боитесь? Кто лукавого на ночь помянет, тому сны кошмарные снятся… Пойдемте, Лукерья Дмитриевна, устрою вас на ночлег.

– Смогу ли я уснуть? Нет! Я возьму фотографическую улику и пойду искать эту девицу.

– Каким образом?

Она обворожительно улыбнулась.

– У журналистов свои секреты! – но увидев его искреннее беспокойство, поспешила объяснить. – Мы держим наш метод в секрете, потому что это до одури скучно. Я обойду все окрестные дома, покажу фотографию дворникам и привратникам, загляну в трактиры и в лавки, которые еще не закрылись, поспрашиваю – не видал ли кто этой барышни. Найду извозчика – они седоков запоминают всегда… Узнаю, куда отвез бомбистку, и если не укажет нужный дом, пойду по привычному кругу: трактиры, лавки, доходные дома…

– Позвольте и мне отправиться с вами, – настаивал сыщик.

– Фотография одна, разделиться для поисков у нас не получится. Какой же в том смысл?

– Но я смогу защитить вас, если… В любом случае, смогу.

– Я и сама сумею защититься, – журналистка тряхнула рукавом и уткнула дуло пистолета в сердце Мармеладова. – Видите, я быстро учусь.

– Хорошо. Но лучше все же вот так, – сыщик ласково прикоснулся к ее запястью и направил пистолет в свой левый глаз. – Пообещайте, что не сунетесь в логово бандитов! Узнаете адрес – и сразу к Пороху, или ко мне.

– Обещаю, что буду осторожной, раз вы так за меня волнуетесь, Родион… Романович.

XXVII

Порох также не собирался спать, что означало бессонную ночь для тысяч полицейских и жандармов.

– Всех аптекарей пер-р-ретрясти! – рычал столичный следователь.

Он читал протоколы из сотен пухлых папок, сравнивал, анализировал. Допрашивал аптекарей, привезенных отовсюду. Уточнял детали у околоточных надзирателей, приставов, дворников, которых по мановению его руки выдергивали из постелей и свозили в участок. Конные разъезды и казенные коляски сновали по Москве до глубокой ночи.

Наконец, появился четкий след. Квартальный из Новинской слободы сообщил об аптекаре Шлейхмане, который по слухам тайно врачует беглых преступников. При обыске у него нашли запас бертолетовой соли, фосфора и серной кислоты, а также брошенные кем-то под лестницей ножницы для разрезания жести. Арестовали мигом, доставили к Пороху.

Аптекарь, глядя на встопорщенные усы полковника, тут же сознался, что за деньги доставал для бомбистов «запрещенную химию». А иногда позволял им готовить динамит в подвале, но это уже за очень большие деньги…

– Где они? – Порох яростно скрутил воротник, едва не придушив задержанного. – Как найти эту нечисть?

– Н-не знаю, – хрипел Шлейхман посиневшими губами. – Чем угодно готов поклясться: не знаю!

– Чем угодно? Встречал я таких, – откликнулся жандармский унтер-офицер, притулившийся в углу на скрипучем табурете. – А сам шиш в кармане держит, насмехается над следствием. Дескать, простофили купятся на эту брехню и отпустят.

– Ан нет! – Порох коротко, без замаха, засветил аптекарю в левый глаз. – Кто клянется-божится чем угодно, тому доверия нету.

– Все скажу! Скажу, – верещал тот, извиваясь всем телом. – Мальчонка беспризорный… Оборвыш. Он из банды прибегает, приносит записку – сколько и чего им для взрывчатки надо.

– Запел, соловей, – довольный следователь ослабил хватку. – Ну, и что дальше?

– Как заказ соберется, я выхожу в полночь из аптеки и рисую мелом круг на двери. Оборвыш в это время всегда ошивается поблизости. Он замечает знак и бежит к бомбистам. Не знаю куда, готов поклясться чем… – Шлейхман испуганно прикрыл рот ладонью и забубнил из-под нее. – Не знаю, правда, не знаю! Только не бейте! Все расскажу.

– Дальше, сволочь! – Порох привычно сгреб арестованного за шиворот. – Дальше!

– А дальше все. Примерно через час приходит банда. Трое заходят за мешками и ящиками, а двое караулят – у Горбатого моста и на задках.

– Главарь их приходит к тебе? – полковник навис над аптекарем. – Сам Бойчук, а?

– Так они не представляются, а я фамилий не спрашивал. Деньги приносят сразу, платят по-честному. Меня не обижают.

– Смотри, если врешь, я тебя так обижу – мокрого места не останется!

– Что вы, что вы, – запричитал Шлейхман. – Как можно-с…

Унтер-офицер поднялся и застегнул мундир.

– Ваше высокородие! Я так понимаю, что раз подвал в аптеке забит мешками, то заказ бомбисты уже сделали. Всего-то надо нарисовать круг на стене и за мальцом проследить. Он к тайному логову нас и выведет.

– Как же, угонишься ты за мальцом, – Порох задумчиво постукивал пальцами по темечку аптекаря, а тот застыл, ни жив, ни мертв, боясь пошевелиться. – Нет, нет, это бесполезно. Какой бы прыткий не был соглядатай, за уличным шпаненком не поспеет. Он ту местность лучше нашего знает, нырнет под забор или через щель протиснется, и был таков. А если он еще и смышленый, то слежку заметит и предупредит банду, что аптекарь их продал. Больше они к Шлейхману не сунутся. Разве что отомстить захотят, да подстерегут однажды в темном переулке…

Аптекарь застонал от ужаса и начал сползать со стула.

– А ежели мы их подстережем, Илья Петрович? – выступил вперед Кашкин, оттирая плечом жандарма. – Устроим засаду в подвале. Возьмем городовых побольше, авось справимся.

Порох оборвал его взмахом руки.

– Видел я, как вы справляетесь… Но идея мне нравится. Засаду устроим в подвале, под мостом и на задах аптеки спрячем еще две дюжины людей.

– А кто командовать будет? – ревниво спросил городовой. – Полиция или… эти?

– Командовать буду я, – полковник закурил папиросу и только потом набросил на плечи шинель. – Проедусь, нужно размяться. А то скисну совсем.

Он распахнул дверь и столкнулся на пороге с Мармеладовым, но не удивился его визиту, даже обрадовался.

– А, г-н бывший студент! Не желаете разделить миг моего триумфа? Мы едем ловить банду.

– Охотно составлю вам компанию, – сыщик тоже не выказал удивления. – Но прежде мне нужно рассказать вам об убийстве одного фотографа…

– Это по дороге успеется. А вы чего встали? – обернулся Порох к полицейскому и жандарму. – Умойте этого слизня и догоняйте нас поскорее!

Аптека располагалась в первом этаже доходного дома и имела отдельный вход, чтобы запертые ворота не мешали болезному люду, если уж станет невмоготу, постучаться за микстурой посреди ночи или рано утром. Улицы давно опустели. Унтер-офицер подождал, пока Шлейхман нарисует круг на дубовой двери, затолкал аптекаря внутрь и повел в подвал, стараясь не смотреть на банки с пиявками, стоящие в шкапу, за стеклянными дверцами.

– Пакость какая, – морщился жандарм. – И что, находятся олухи, которые эту дрянь на себя лепят?

– Ле… Лепят, – заикался аптекарь. – Многим нра… Нравится. Если печень болит или ми… Мигрени частые… Полезные о… Очень.

– Не понимаю. Кровососы и вдруг полезные.

– Ну, вы же по… Полезные, – Шлейхман прикоснулся кончиками пальцев к синяку, набухающему вокруг левого глаза, выдвинул один из ящичков и достал стеклянный флакон с мазью. – Для о… Общества.

– Пасть захлопни! – разозлился унтер-офицер. – Не то я тебе второй фонарь подвешу. Ступай в подвал, нечего тут маячить.

Он оглянулся на витрину и поспешил увести аптекаря вниз по лестнице.

Кашкин спустился в подвал спустя четверть часа.

– Прибегал беспризорник, – доложил он. – Близко подходить не стал, на другой стороне улицы потоптался чуток и тикать.

– А круг оборвыш разглядел? – встревоженно спросил Порох.

– Разглядел, – подтвердил городовой. – Круг белый, он на темной доске отлично виден.

– Смотри у меня, касторка! – набросился полковник на Шлейхмана. – Если обманул и знак на двери означает, что тебя арестовали, а в аптеке засада, то я тебя в этом подвале, закопаю. Живьем!

– Я не вру, не вру, – аптекарь затрясся и отполз в угол. – Скоро сами убедитесь.

– Бандиты всегда быстро приходят? – уточнил Мармеладов, внезапно проявляя интерес к разговору. – Стало быть, живут неподалеку. Я бы тоже обратился к ближайшему аптекарю. Не таскать же эту тяжесть, – сыщик похлопал рукой по мешкам, на которых сидел, – на другой конец Москвы.

– Подождем, – полковник достал портсигар, но, вспомнив, что поблизости бертолетова соль, передумал курить. – Подождем пока… Родион Романович, у вас есть с собой револьвер?

– Нет.

– Может быть, нож или кастет?

– Нет.

– Ничего смертоубийственного в карманах не носите? Неужто боитесь, что потянет, – Порох замялся, – на старое?

– Нет.

– «Нет, нет»… Заладили одно и то же! А я серьезно спрашиваю. Могу ли я вам, г-н бывший студент, доверить оружие? Скажем, для самозащиты.

– Доверять или нет – это каждый сам решает, – пожал плечами сыщик. – Но я избавлю вас от мучительного выбора. В этом подвале мне оружие не понадобится.

– Отчего же? Заварушка грядет жаркая.

– А вы поставьте себя на место бомбистов.

– Вот еще выдумали! – вспыхнул следователь.

– Поставьте, поставьте. Это иной раз полезно, – усмехнулся Мармеладов. – Зайдут сюда трое. Вы рявкнете: «Никому не двигаться!» Они, разумеется, не послушаются.

– Почем вы знаете?

– Вряд ли в банде убийц найдутся люди, которых можно взять на бас. Они же там все жесткие, как давешний ледяной комок. Сами говорили. Стало быть, бомбисты выхватят свои пистолеты и начнут стрелять. В кого сперва нацелятся? В того, кто кричал, – сыщик навел на Пороха указательный палец, словно револьвер, – то есть в вас, Илья Петрович. Затем откроют огонь по мундирам, чтобы положить трех городовых и трех жандармов, – он переводил палец с одного на другого, – а последним прикончат аптекаря, который их предал.

Шлейхман застонал в углу, прикрывая голову руками.

– На меня пуль уже не останется, – подытожил Мармеладов.

– Вы же не думаете, что мы тут замрем, как мишени в летнем тире?! Еще посмотрим, кто успеет выстрелить первым, – начал было хорохориться полковник, но тут же посерьезнел. – Всем проверить оружие! Если бандиты окажут сопротивление – стреляйте не мешкая. Но хотя бы одного оставьте в живых, понятно?!

– Так точно! – грянул хор голосов.

– Да тише, черти! – шикнул Порох. – Орете как оглашенные. За два квартала слышно. Аптекаря лучше связать, и кляп ему запихните, мало ли что… Вот так. Видишь, Кашкин, какие сноровистые жандармы? Не чета топтунам околоточным… Фонари у вас потайные?

– Иных не держим, – унтер-офицер раздулся от гордости. – На любую засаду берем с собой.

– Закрывайте створки. Будем ждать.

Подвал моментально погрузился во тьму. Спустя пять минут следователь пересел поближе к Мармеладову и заговорил в самое ухо:

– Вспомнилась мне история про фотографа, которую вы рассказали. Глупо погиб! Из-за четырех рублей… Принес бы мне портрет бомбистки, остался бы живой. Мы сумели бы защитить… Кхе-м! Так вот, вопрос у меня имеется. Если вы нашли портрет, то отчего же его не показали?

– Потому что у меня его нет, – прошептал в ответ сыщик.

– Где же он?

– А я не сказал? У Луши… У г-жи Меркульевой из «Московских Ведомостей».

– Не сказали. Интересно, многое ли вы не договариваете? – насупился Порох. – А журналистка эта мне категорически не нравится. Слишком взбалмошная и агрессивная.

– Вы ей не приглянулись по той же причине.

– Шта-а-а?

– Так что лучше вам друг к другу не приближаться, – съязвил Мармеладов, – уж больно взрывоопасная смесь получится.

– Вы мне эти шуточки брос…

Полковник осекся на полуслове, услышав шаги над головой. В аптеке затопали тяжелые сапоги.

– Шлейхман, ау! – раздался простуженный баритон. – Ты где, вошь белопузая?

– Может в подвале ждет? – предположил другой голос, не такой сиплый.

– Прежде не ждал, а тут ждет?

– А иначе стал бы еврей звать? Ну, если товара нет?! Малой, сходи в подвал. Проверь.

Заскрипели ступеньки. Порох встал, взвел курок револьвера, стараясь не шуметь, и направил оружие на дверь.

– Ну как там? – хрипел баритон.

– Погоди ты, – огрызнулся третий бандит, – я еще и до низа не дошел.

Желтая полоска проступила на подвальной стене, разрезая тьму пополам. Она быстро увеличивалась в размерах, открывая в прицеле освещенный прямоугольник, с застывшей в нем фигурой бомбиста.

«Словно муха в янтаре» – подумал следователь, и негромко скомандовал:

– Дайте огня!

Створки потайных фонарей разом распахнулись, ослепляя вошедшего. Порох качнулся вперед, не опуская револьвера.

– Руки в гору, тварь, – прошипел он. – Заорешь – пристрелю.

Жандармы в два шага оказались рядом, быстро и почти бесшумно скрутили растерявшегося бандита. Те, что остались наверху, в аптеке, не успели понять, что произошло.

– Эй, малой, и ты пропал? – на лестницу ступил второй бомбист. – Что там у вас…

Спустившись до середины, он заметил тени, прислушался к непонятной возне и пыхтению из подвала и все понял:

– Засада!

Одновременно с его криком раздался громкий свист с улицы, а затем и звон разбитого стекла.

– Окружили, падлы! – хриплый баритон наверху перемежал ругательства с выстрелами, потом сорвался на полуслове и затих.

– Ипатий, ты живой?

Бандит на лестнице выхватил пистолет, но не знал куда бежать. Наверху творится что-то страшное – вышибают дверь, орет сразу дюжина глоток, а Ипатий молчит. Подстрелили, выходит, Ипатия.

– Малой? Отзовись, малой!

Другой подельник сгинул в подвале, где подстерегает не пойми сколько полицейских. Можно ворваться, убить одного или двух, но если их там больше, тогда крышка. А помирать не хочется…

– Шлейхман! Сволочная ты морда. Да чего же вы молчите-то все?

Обиженное бормотание сменилось всхлипываниями, бандит прижался спиной к шершавой стене и начал стрелять: две пули вниз, в распахнутую настежь дверь подвала, еще две вверх, – ага, сразу затаились, архаровцы! – потом еще беспорядочно в стену напротив, в ступеньку лестницы, снова направил дуло в подвал, патронов уже не осталось, а он все щелкал курком и повторял:

– Чего же вы молчите, нехристи? Чего молчите?!

Истерика захлебнулась так же внезапно, как и началась. Бандит сполз по стенке, бросил бесполезное оружие и уселся на ступеньки.

– Сдаюсь… Сдаюсь, слышите?! Вяжите меня, гниды. Чтоб вам сдохнуть…

XXVIII

Двух бандитов, застреленных на улице, занесли в аптеку и положили у стены. Простуженного Ипатия, который начал стрелять прямо через витрину и получил несколько пуль в ответ, оставили там, где он упал – за аптечным прилавком. Черная дыра с подсыхающей кровью зияла на левой щеке, а к правой присосалась пиявка из банки, разбитой жандармскими выстрелами.

Порох поднялся наверх и осмотрел убитых. Все бородатые, возрастом поближе к сорока годам, одеты как извозчики. Никто и близко не подходит под описание бомбистов из ячейки Бойчука.

– Зар-р-раза! – следователь пнул шкап и еще две банки с пиявками упали на пол, разлетаясь вдребезги. – Зря время потратили. Это не та банда!

Унтер-офицер подбежал на гневный рев и замер, ожидая приказаний. И они тут же последовали:

– Трупы свези на кладбище, нам они без надобности. Собирай всех, кто еще держится на ногах. Продолжайте проверять аптеки! Их уже немного осталось – почитай, всю Москву наизнанку вывернули. Коляску мне подать немедленно! Хотя, – полковник выглянул за порог, – вон сколько снега намело. Раздобудь-ка лучше сани! А я пока допрошу ту парочку.

– Так этот ваш… – жандарм замешкался, вспоминая фамилию, – Мармеладный… Уже начал допрашивать.

– Шта-а?! Где?

– В подвале, – унтер-офицер махнул рукой и мстительно добавил. – А Кашкин даже не рыпнулся, чтобы его остановить.

Порох слетел вниз рассерженным ураганом, намереваясь устроить сыщику выволочку, но увидел, что оба задержанных говорят, перебивая друг друга. Замер на пороге. Прислушался.

– Три раза уже в этом годе…

– Три раза взрывали котлы пивоваренного товарищества Гивартовского, – повторил Мармеладов. – И еще дважды бросали бомбы в цеха прохоровской мануфактуры. Вы убили семерых рабочих и трех сторожей. Так?

– Все так, ваш-ство, – блеял малой.

– Но зачем?

– Ради низа… вержения, – выпалил бандит с лестницы, дергая себя за сивый ус.

– Царя сбросить хотели, – подхватил его подельник. – Мы идейные, ваш-ство.

– Политические? – уточнил сыщик.

– Агась. Такие мы и есть.

– Кто у вас за главного?

– А Ипатий совсем убитый?

Мармеладов посмотрел на полковника. Тот кивнул.

– Вот он и главный, – облегченно вздохнул усатый.

– Бойчук вам знаком? – следователь задал этот вопрос бесстрастно. – Чего затихли-то? Фрол Бойчук. Знаете такого?

– Н-н-нет, – выдавил усатый, прижав пальцем дергающееся веко. – Такого не знаем.

– А мне думается, знаете. Только говорить не хотите, – Порох подошел вплотную к арестованным и заорал:

– Говори, мразота! Где Бойчук прячется?

– Не знаю, ваш-ство, – промямлил усатый, а малой от страха попросту онемел – раскрывал рот, да сказать ничего не получалось.

– За дур-рака меня держите?! – ярился полковник, вцепившись в их загривки. – Дружка покр-рываете? Бар-раны паршивые!

Бандиты были на грани обморока – один побледнел, второй покрылся красно-ржавыми пятнами, – и не падали лишь потому, что Порох крепко держал их за волосы.

– Остыньте, Илья Петрович, – сказал Мармеладов, по прежнему сидящий на мешках с бертолетовой солью. – Эти двое ничего не знают о Бойчуке.

– Как бы не так! – полковник упрямо крутил вихры цепкими пальцами. – Все политические знакомы меж собой, они же одно дело делают.

– Они-то одно, – согласился сыщик, – а эти – другое.

– В каком это смысле? Они же сами покаялись, что бомбы кидали. И в аптеке мы обнаружили бертолетову соль, фосфор, кислоту… Доказательства же!

– Бомбы они кидали, но не ради низа… вержения царя, – передразнил Мармеладов.

– Да какая же еще цель может быть у бомбистов? – Порох задумался и отпустил арестованных, те со стонами рухнули на пол. – Они же сами сказали, что политические… Постойте-ка, а с чего они с вами заговорили и выдали всю подноготную? Отчего такая доверительность?

– А у вас такая подозрительность? – парировал сыщик. – Я действовал под присмотром трех полицейских. Спросите Кашкина, какой аргумент подействовал на арестованных.

– Убедительный аргумент, ваше высокородие!

– Кашкин! Ты говори короче. Мне вот эти ваши экивоки…

– А я чего? Короче, так короче… Развязал г-н сыщик мешок, зачерпнул горсть бомбической соли и спросил: «Знаете, что это?» Бандиты подтвердили. Он продолжает: «А про шлиссельбургскую кашу слыхали? Так вот, полковник из охранки готовит ее по собственному рецепту. Он затолкает эти бертолеты прямо в ваши…» Как бы помягче передать, г-н полковник… А! В филейные, значится, части. «…затолкает и подожгет. Взорвет как живые бомбы!» Те, понятно, обдристались со страху. Да и как не поверить? Вы же поверху ходите, шкапы крушите и рычите, словно дикий зверь. А г-н сыщик добавил: «Но ежели успеете мне все рассказать до его прихода, тогда просто в тюрьму свезут». Вот они и загомонили наперебой.

– Однако методы у вас, Родион Романович, – вернул должок Порох. – Я в восхищении! Быстро раскололи сей орех. Но с чего вы решили, что эти бомбисты не политические? Пять взрывов, десять трупов… Кто же они?

– Никак не подберу слово, чтобы охарактеризовать, – признался Мармеладов. – Но они не связаны с народовольцами, поскольку те не стали бы убивать рабочих. Для заговорщиков рабочий люд – основная движущая сила революции. Они выискивают недовольных тяжким трудом или мизерным жалованьем, чтобы убедить присоединиться к борьбе за свободу. А станет ли доверять рабочий тому, кто убивает его собратьев?!

– Крупица истины в ваших рассуждениях есть, – полковник с сомнением почесал подбородок, – но как-то все это натянуто.

– Пусть так, – не стал спорить сыщик. – А вам не кажется странным, что эти варвары трижды устраивали взрыв на одном и том же заводе?

– Не знаю, не знаю… Может, они тактику отрабатывали, а на этот завод проще всего пройти.

– В том-то и фокус, что нет. Они же сами сказали, что после первого взрыва на пивном заводе утроили караулы. Проще было выбрать другую цель, но бандиты еще дважды ходили туда. Причем взрывали не абы что, а чаны для варки пива. И на прохоровской мануфактуре уничтожали станки. Чтобы обе фабрики встали.

– Возможно, они считали так: фабрики встанут, рабочие не получат денег и возненавидят хозяев, – предположил Порох. – Пойдут все крушить…

– Хозяева тут при чем? – возразил Мармеладов. – Фабричный люд возненавидит бомбистов, которые лишили их куска хлеба.

– Да-с, не сходится.

Полковник пинками поднял бомбистов с пола и навис над ними, подобно грозовой туче.

– Отвечайте, как на духу: зачем взрывали эти две фабрики? Молчите, недотыки? – он обернулся к сыщику. – А подайте-ка мешок, Родион Романович. Нафаршируем их курдюки, мигом заговорят!

– Не н-надо! Я скажу, скажу, – зашмыгал носом молодой бандит, но усатый его перебил.

– Да что тут говорить? Взрывали из личной неприязни. Купцы Прохоровы, что «Трехгорную мануфактуру» построили – оне же из староверцев. А от раскольников разве чего хорошее бывает? А Гивартовский притащил на свой завод немца, чтобы пиво варил. Да есть ли кто хуже немца в целом свете? Еще заместо нашего пива их бурду употреблять? Это уж не дождетесь!

– Вот мы их и того, – малой хлопнул в ладоши, изображая взрыв.

Порох задумался.

– Это уже больше похоже на правду. Личная неприязнь… Хех! Так вы, получается, взрывали бомбы ради чистоты родного пива?

– Да, да, – заголосили арестованные.

– Как вам версия, г-н бывший студент?

– Чепуха на постном масле. Илья Петрович, откуда у этих нищебродов деньги на бомбу? Если бы эта банда хотела навредить немцам да раскольникам, то они бы и вредили по-нищебродски. Подожгли бы фабрику. Или ломом котел раскурочили. Зачем тратиться на фосфор и кислоту? А они ведь аптекарю платили исправно. Откуда же деньги?

– А и правда, откуда? – полковник сдавил горло усатого. – Отвечай, погань!

– Не ответит, – покачал головой Мармеладов. – Поскольку деньги давал человек, которого они боятся пуще вас. Тот, кому две успешных фабрики стали поперек горла, словно рыбья кость. Он приказал не просто крушить, а взрывать. При таком раскладе пострадавшие купцы и не подумают, что это затеял их конкурент. Спишут все на бомбистов и политику. Потратятся на новые станки, потом их снова взорвут, а те опять потратятся… В какой-то момент Прохоров с Гивартовским разорятся, а заказчику сойдет с рук его преступление.

– Хитро, – пробормотал Порох. – Но кому могли одним махом помешать и пивной завод, и ткацкая фабрика?

– А вот это хороший вопрос! – сыщик вскочил и прошелся по подвалу: три шага вперед и столько же обратно. – Есть у меня догадка. С недавних пор, знаете ли, пристрастился читать в газетах объявления о свадьбах. Помнится, купец Забелихин отдал свою дочь за наследника Грязиловской мануфактуры. Жених, говорят, остолоп редкостный, но родитель его держит в кулаке производство миткаля во всей губернии. А Забелихины имеют два пивоваренных завода под Москвой. Пиво, разумеется, дрянь. Потому немецкий мастер для них угроза серьезная. Опять же, прохоровский ситец все нахваливают, а грязиловскую дешевку покупать перестали. Если представить, что купцы сговорились совместными усилиями избавиться от конкуренции…

– Тогда все сходится, – кивнул полковник. – Так, бесенята?

– Мы не скажем, – набычился усатый. – Хоть режьте, хоть бейте, хоть в дальний едикуль[29]29
  Так на Руси издавна называли самые ужасные места для ссылки, в честь легендарной тюрьмы в Царьграде.


[Закрыть] сошлите – не скажем.

– Оне наши семьи сгноят, – взмолился малой. – А так кормить обещались, если кого в тюрьму посадят.

– Заткнись, фетюк! Иначе догадаются!

– И так догадались…

– Толку-то с наших догадок, – вздохнул Порох. – Против купцов даже Охранное отделение бессильно. Против них нужны улики незыблемые. А тут что? Два мазурика. Предположим, они судье на Забелихина укажут и во всем сознаются, а купчина гордо скажет – навет это. Не виноватые мы. Честное купеческое слово! Возможно ли, что показания шихвостней[30]30
  Безродные бродяги, сброд (устар.)


[Закрыть] устоят супротив купеческого слова? Черта лысого! Слово для мануфактурщика самый крепкий щит.

– Но слово можно обратить и в копье разящее, – подбодрил следователя Мармеладов.

– Что-то я не понимаю…

– Мы напечатаем в «Ведомостях» фельетон. Сообщим про проделки банды с Трехгорки и в конце добавим, что редакции известны фамилии заказчиков и если они не прекратят, то вся Москва прочитает кто из купцов ведет конкуренцию нечестно. Они мигом все прекратят.

– Нельзя в газетах про бомбы, – отрезал Порох.

– Илья Петрович, с вашими полномочиями все можно. Разрешите цензуру разок потеснить.

– Не в цензуре дело. Мы запрещаем писать про бомбы, чтобы народ в панику не ударился. Знаете, что начнется, когда вы напечатаете в «Ведомостях» про бомбы?! Все страхи и кошмарные сны последних лет станут явью.

– Но ведь люди и так все видят, – возразил сыщик. – На Красной площади, в «Лоскутной», на пивоваренном заводе… Взрывы грохочут громко, рукавом не заглушишь. Свидетели расскажут соседям, те дальше понесут, так новости по Москве и расходятся.

– Бросьте, Родион Романович. Люди, что котята слепошарые. На Красной площади если и увидели, то ничего не поняли. Кто-то бегал в толпе, потом что-то громыхнуло. Пусть рассказывают. Большинство обывателей выслушает, да скажет: «Хорош заливать!» и пойдет дальше, не задумываясь. Про «Лоскутную» уже вовсю судачат, что там взорвался газ и лучше покупать свечи и керосинки. На фабриках взрывали ночью, да и слух дальше бараков с рабочими не пойдет… Но если напишет хоть одна большая газета – пропала империя. Взрывов будет в десять, двадцать, тридцать раз больше. Все бомбисты захотят, чтобы и про их подвиги сообщали в «Ведомостях» и «Известиях». А пока газеты нарочно не замечают взрывов и не пугают обывателя – никто бомбистов не боится, никто не слышит их требований, а следовательно, их террор бесполезен.

– Давайте укажем, что банда с Трехгорки громила котлы, а каким способом не сообщим, – не сдавался Мармеладов. – Пусть читатели сами фантазируют – может ломом корежили, а может и огнем жгли. Купцов же пугнем для острастки.

– Так можно. Но не сегодня. Сперва Бойчука арестуем, а потом уж пишите свои фельетоны.

– Сегодня ни строчки не напишу. К тому же время за полночь.

– Хорошо бы поспать, – зевнул Кашкин.

– И ты, подлец, сможешь уснуть? – возмутился Порох. – Зная, что Бойчук бродит на свободе, замышляет новый взрыв?

– Я сию минуту и на плахе, под топором палача заснул бы, – пробормотал городовой, отводя глаза.

– Отставить разговорчики! Везите арестованных в кутузку. Этого тоже забирайте… – следователь пнул связанного аптекаря, который заполз за мешки и затаился, надеясь, что про него все забудут. – И потом сразу в участок. Еще поработаем. Вся ночь впереди!