Текст книги "Четыре после полуночи"

2

Она оказалась на веранде. Сверху лежал камень, чтобы легкий бриз не разметал страницы по маленькому палисаднику. Глухой звук удара, который слышал Рейни, раздался, когда гость положил булыжник на тощую стопку.

Рейни стоял в дверях, сунув руки в карманы парусиновых брюк, и смотрел на рукопись. Он знал, что безумие не заразно (кроме как при длительном контакте, по его тайному убеждению), но все равно не хотел прикасаться к этому дерьму. Хотя он и понимал, что придется. Рейни не знал, сколько пробудет на озере: день, неделю, месяц, год, – сейчас все казалось одинаково возможным, но он не позволит всякой дряни здесь лежать. Во-первых, Грег Карстерс, смотритель коттеджей, зайдет сегодня сказать, во сколько приблизительно обойдется перекрыть крышу, и он может заинтересоваться, что это. Хуже того, Грег может подумать, что это рукопись самого Рейни, а такой поворот повлечет больше объяснений, чем эта ерунда заслуживает.

Рейни стоял на пороге, пока гул мотора универсала не растаял в низком медленном гудении дня. Затем он вышел на веранду, с опаской ступая босыми ногами (пол надо было покрасить еще год назад, сейчас из пересохших досок торчали колючие щепки, которые вполне могли стать занозами), поднял листки и посмотрел на первую страницу. На ней значилось:

Секретное окно, секретный сад

Автор – Джон Шутер

Морт испытал невольное облегчение. Он никогда не слышал о Джоне Шутере и не читал (и не писал) повести «Секретное окно, секретный сад».

На ходу он бросил рукопись в мусорное ведро на кухне, вернулся к дивану в гостиной, лег и заснул минут за пять.

Во сне он видел Эми. Теперь он много спал, часто видел во сне Эми и уже не удивлялся, просыпаясь от собственных хриплых криков. Он полагал, что это пройдет.

3

На следующее утро Рейни сидел перед своим ворд-процессором в комнатушке рядом с гостиной, которая почти всегда становилась его кабинетом, когда они с Эми приезжали на озеро. Компьютер был включен, но Рейни смотрел в окно. Две моторные лодки оставляли широкий белый след на синей глади озера. Сначала он решил, что это рыбаки, но моторки не останавливались, носились взад-вперед большими кругами, подрезая друг друга. Щенки, решил он. Детки резвятся.

Моторки не выделывали ничего особо интересного, но ведь и Морт не был занят. Он не написал ничего сто́ящего после ухода Эми. Он сидел перед компьютером каждый день с девяти до одиннадцати, как делал ежедневно последние три года (а тысячу лет назад проводил эти два часа перед пишущей машинкой «Ройял» офисного образца), но с тем же успехом мог сесть в моторную лодку и лихо подрезать деток на озере.

Сегодня за два часа поденщины он родил следующий отрывок бессмертной прозы:

Четыре дня спустя после того, как Джордж, к своему удовлетворению, убедился, что жена ему изменяет, он завел с ней разговор.

– Мне надо с тобой поговорить, Эбби, – сказал он.

Это было так себе.

Слишком напоминало жизнь, чтобы быть хорошим.

В реальной жизни Морт был вовсе не так талантлив. Возможно, все проблемы начались отчасти поэтому.

Он выключил компьютер, через секунду спохватившись, что забыл сохранить текст. Ну и пусть. Должно быть, у него в подсознании сидит критик, сказавший, что это сохранять не стоит.

Миссис Гэвин, видимо, закончила на втором этаже: монотонный вой «Электролюкса» стих. Приходящая прислуга долго молчала в шоке, когда два вторника назад Морт ей сказал, что они с Эми расстались. Он чувствовал, что миссис Гэвин любит Эми гораздо больше, чем его. Но она продолжала приходить, и Морт решил не обращать внимания на мелочи.

Он встал и пошел в гостиную, куда как раз спускалась миссис Гэвин. Держа за трубу небольшой цилиндрический агрегат, она тянула его за собой. «Электролюкс» сошел по ступенькам с серией глухих стуков, как маленький механический пес. Попробуй я вот так тянуть пылесос по лестнице, он ударил бы меня по щиколотке и кубарем скатился вниз, подумал Морт. Как ей удается вести его так плавно?

– Приветствую вас, миссис Джи, – сказал он, проходя через гостиную к кухне. Ему хотелось колы. После написания дряни у него всегда возникала жажда.

– Здравствуйте, мистер Рейни.

Он сто раз просил, чтобы она называла его Морт, но миссис Гэвин не соглашалась. Она не звала его даже Мортоном. Она была принципиальной женщиной, хотя принципы не мешали ей называть его жену Эми.

Может, сказать ей, что я застал Эми в постели с другим мужчиной в одном из лучших мотелей Дерри? – подумал Морт, проходя через качающуюся дверь. Может, тогда она хотя бы начнет снова называть ее миссис Рейни.

Это была низкая, злая мысль; подобные мысли, как подозревал Рейни, и стали причиной его проблем с сочинительством, но он не мог себя пересилить. Может, и это пройдет… как сон. Почему-то при этой мысли ему вспомнилась наклейка на бампер, которую он видел на дряхлом «фольксвагене-жуке»: «Запор. И у тебя не выйдет».

Когда кухонная дверь качнулась назад, миссис Гэвин сказала:

– Я нашла среди мусора вашу рукопись, мистер Рейни. Может, она вам понадобится – я оставила ее на кухонном столе.

– О’кей, – сказал Морт, недоумевая, о чем она говорит. У него не было привычки отправлять неудачные рукописи или их фрагменты в кухонное ведро. Когда у него получалась ерунда, а в последнее время он выдавал ее сверх нормы, она отправлялась либо в рай для цифровых данных, либо в «круглую папку» справа от компьютера.

Человек с морщинистым лицом и в черной квакерской шляпе ему ни разу не вспомнился.

Морт открыл холодильник, передвинул две маленькие пластиковые тарелки с неопределимыми остатками, нашел бутылку пепси и открыл, придерживая дверцу бедром. Бросив пробку в ведро, он увидел рукопись – титульный лист был заляпан, кажется, апельсиновым соком, – лежавшую на столе рядом с тостером. Тут он вспомнил. Правильно, Джон Шутер. Член-основатель миссисипского отделения Племени Ненормальных.

Отпив глоток пепси, Морт взял рукопись. Переложив титульный лист в конец стопки, он прочел на первой странице:

Джон Шутер

До востребования

Деллакорт, Миссисипи

30 страниц

Приблизительно 7500 слов

Готов продать право на публикацию частями в периодической печати Северной Америки.

Секретное окно, секретный сад

Автор – Джон Шутер

Бумага была хорошая, белая, но машинка, судя по шрифту, свое отжила: старая, офисная, не знавшая нормального ухода. Буквы кривые, как зубы старика.

Морт прочел первое предложение, затем второе, третье и на несколько мгновений утратил ясность мысли.

Тодд Дауни считал, что женщина, укравшая любовь мужчины, когда любовь к ней – все, что у него есть, – не очень-то и женщина. Поэтому он решил ее убить. Он сделает это в глубокой узкой нише, где дом и амбар сходятся под острым углом, – там, где жена разбила садик.

– Ни хрена себе, – выдохнул Морт, опуская рукопись, и при этом сбил локтем бутылку. Пенящаяся жидкость разлилась по столу и потекла вниз по дверцам шкафчиков.

Миссис Гэвин, вбежав в кухню, мгновенно оценила ситуацию:

– О, это ничего. Я по звуку подумала, что вы себе горло перерезали, мистер Рейни. Подвиньтесь немного, пожалуйста.

Он отодвинулся, и первое, что сделала уборщица, – схватила рукопись со стола и сунула ему в руки. Листки не пострадали – пепси вылилась в другом направлении. Когда-то Морт был человеком с прекрасным чувством юмора – во всяком случае, он так считал, – но сейчас, глядя на бумагу в руке, смог родить только кислую шутку: Это не рукопись, а кот из колыбельной – все возвращается и возвращается.

– Если вы хотели ее загубить, – сказала миссис Гэвин, кивая на рукопись и доставая из-под раковины полотенце для посуды, – то вы на правильном пути.

– Это не мое, – сказал Морт, но кое-что вдруг показалось ему забавным. Вчера, машинально едва не взяв рукопись у человека, который ее принес, Морт подумал, какая приспособляемая тварь человек. Потребность приспосабливаться развита у нас во всех направлениях, ведь первое, что он почувствовал, прочитав три предложения, была вина… а разве не ощущения вины Шутер (если это не псевдоним) от него добивался? Ну конечно. Вы украли мой рассказ, сказал он, а ворам полагается чувствовать себя виноватыми.

– Простите, мистер Рейни, – сказала миссис Гэвин, поднимая полотенце.

Он отступил, чтобы она могла подойти к луже.

– Это не мое, – настойчиво повторил он.

– Надо же, – пожала плечами уборщица, промокая пепси на столе и отступая к раковине, чтобы отжать полотенце. – А я думала, ваша.

– Здесь написано «Джон Шутер», – сказал Морт, положив первую страницу сверху и повернув к миссис Гэвин. – Видите?

Миссис Гэвин удостоила титульный лист самым коротким взглядом, какой позволяла вежливость, и принялась вытирать дверцы шкафчика.

– Я решила, это один из ваших, как бишь их, – сказала она. – Псевдонеймов. Или нимов. В общем, вымышленная фамилия.

– Я не пишу под псевдонимами, – возразил Морт. – И никогда не писал.

На этот раз миссис Гэвин удостоила его коротким взглядом – по-провинциальному проницательным и слегка насмешливым – и опустилась на колени протирать пол.

– Вряд ли вы признались бы мне, если бы и писали, – сказала она.

– Извините за беспорядок. – Он отступил к двери.

– Это моя работа, – коротко произнесла уборщица, не глядя на него. Морт понял намек и вышел.

Пару секунд он постоял в гостиной, глядя на оставленный в центре ковра пылесос. Он словно слышал, как человек с морщинистым лицом терпеливо говорит: Это касается только вас и меня. Посторонних нам не надо, мистер Рейни. Это дело строго между нами.

Морт думал об этом лице, вспоминал его во всех подробностях – натренированная память схватывала лица и поступки, – и сказал себе: это не было временное помрачение рассудка или странный способ познакомиться со знаменитым, по мерке этого человека, автором. Он еще вернется.

И Морт неожиданно для себя направился в кабинет, на ходу скатывая рукопись в трубку.

4

Три из четырех стен кабинета закрывали книжные полки; одна была отведена для произведений Мортона Рейни, в том числе переведенных и изданных за рубежом. Всего Морт выпустил шесть книг: пять романов и сборник коротких рассказов. Рассказы и первые два романа были тепло приняты ближайшими родственниками и кое-кем из друзей. Третий роман, «Мальчик Перемалывателя органов», сразу стал бестселлером. Ранние работы Морта были переизданы после этого успеха и были встречены довольно хорошо, но не достигли популярности его зрелых работ.

Сборник назывался «Все стучат». Большинство рассказов впервые увидели свет в мужских журналах, их втиснули между фотографиями женщин с густо накрашенными глазами и почти без одежды. Но один рассказ напечатали в «Детективном журнале Эллери Куина»; он назывался «Время сева» и имел прямое отношение к рукописи, которую Морт сейчас начал читать.

Женщина, укравшая вашу любовь, когда любовь была почти всем, что у вас было, не очень-то и женщина – так по крайней мере думал Томми Хейвлок, когда решил убить жену. Он даже выбрал точное место: маленький садик, который она развела на остроугольном клочке земли, там, где флигель примыкал к дому.

Морт сидел и медленно сравнивал два рассказа, читая то там, то здесь. Осилив половину, он понял, что продолжать нет смысла. В некоторых местах рассказы отличались выбором лексики, но кое-где были идентичны, слово в слово. За исключением разницы в изложении отдельных фрагментов, рассказы были одинаковые. В обоих рассказах муж убивал жену. В обоих рассказах жена оказалась холодной, равнодушной дрянью, занимавшейся только своим садом и домашним консервированием. В обоих рассказах убийца расправлялся с супругой в ее садике и затем ухаживал за ним, вырастив невиданный урожай. В рассказе Мортона Рейни это были бобы. В рассказе Шутера – кукуруза. В обоих рассказах убийца в конце концов сходил с ума, и полиция являлась, когда он поедал эти овощи в невероятных количествах и кричал, что он избавится от нее, что рано или поздно он от нее избавится.

Морт не считал «ужастики» своим коньком. Во «Времени сева» не было ничего сверхъестественного, и все же от него почему-то шел мороз по коже. Эми дочитала его с легкой дрожью и сказала: «Рассказ, пожалуй, хороший, но голова у этого человека… Боже, Морт, просто банка с червяками».

Это очень точно описывало ощущения самого Морта. Ландшафт «Времени сева» не был таким, по которому тянет часто ездить, это не был новый «Сердце-обличитель»[15]15
  Рассказ Эдгара Аллана По.


[Закрыть], но Рейни искренне считал, что справился с описанием нервного срыва, толкнувшего Тома Хейвлока на убийство. Редактор «Эллери Куина» с этим согласился, как и большинство читателей, – рассказ вызвал одобрительные отклики. Редактор просил писать дальше, но Морт так никогда и не создал ничего, хотя бы отдаленно напоминающего «Время сева».

Я знаю, я в состоянии это сделать, – сказал Тодд Дауни, накладывая себе еще кукурузы из дымящейся миски. – Я уверен, со временем она исчезнет целиком.

Так заканчивался рассказ у Шутера.

Я не сомневаюсь, что справлюсь с этим делом, – сказал Том Хейвлок и положил себе еще бобов из полной до краев дымящейся миски. – Я уверен, что со временем ее смерть станет загадкой даже для меня.

Так заканчивался рассказ у Рейни.

Морт закрыл томик «Все стучат» и, задумавшись, вернул его на полку первых изданий.

Он снова сел и принялся методично перебирать ящики письменного стола. Стол был большой – настолько большой, что грузчики вносили его в комнату по частям, – и ящиков было много. Стол находился исключительно в ведении Морта, ни Эми, ни миссис Джи к нему не прикасались, и в ящиках собралось немало хлама, копившегося десять лет. Четыре года назад Морт бросил курить, и если в доме и остались сигареты, так только здесь. Если найдутся, он закурит. Именно сейчас ему отчаянно хотелось курить. Не найдутся – тоже не беда. Перебирать мусор в столе оказалось занятием успокаивающим. Письма, которые он когда-то отложил, чтобы ответить, да так и не ответил; прежде такие важные, сейчас они казались старинными, даже загадочными; открытки, которые он купил, но так и не отправил; рукописи в разных стадиях завершенности; полпакета очень старых «Доритос»; конверты; скрепки; оплаченные счета. Морт различал почти геологические пласты – слои летней жизни, застывшей на месте, и чувствовал себя увереннее. Покончив с одним ящиком, он перешел к другому, все время думая о Джоне Шутере и о том, какое впечатление рассказ Шутера – да нет же, черт побери, его рассказ, Морта! – на него произвел.

Прежде всего после чтения рассказа ему захотелось курить. Разумеется, за последние четыре года это случалось не раз: иногда один вид курящего водителя соседней машины на светофоре вызывал у Морта на минуту острое желание затянуться. Но ключевые слова здесь – «на минуту». Желание быстро проходило, как неистовый шквал с дождем, когда через пять минут после мутной серебристой водной пелены уже вовсю светит солнце. Он ни разу не ощущал непреодолимой потребности зайти в ближайший магазин за пачкой сигарет… или перерыть бардачок в поисках случайно завалившейся сигареты-другой, как рылся сейчас в столе.

Морт чувствовал себя, как ни абсурдно, виноватым, и это выводило его из равновесия. Он не крал рассказ Джона Шутера, знал, что не крал, если кража вообще имела место (а без нее наверняка не обошлось: Морт не верил, что рассказы могли быть так похожи, если один из авторов не ознакомился предварительно с оригиналом). Но тогда получалось, что Шутер украл рассказ у него, Рейни.

Ну конечно!

Это же очевидно, как нос на лице… или круглая черная шляпа на голове Джона Шутера.

И все же Морт был расстроен, выбит из колеи, виноват… он чувствовал себя растерянным, иного слова, пожалуй, и не подобрать. Почему? А вот потому что.

Морт поднял ксерокопию «Мальчика Перемалывателя органов», под которой оказалась пачка сигарет «Эл энд Эм». Сейчас еще выпускают «Эл энд Эм»? Он не знал. Пачка была старая, мятая, но явно не пустая. Глядя на нее, Морт подумал, что купил ее году в восемьдесят пятом, согласно неформальной науке стратификации, которую можно назвать, за неимением лучшего, столологией.

Заглянув в пачку, он увидел три сигареты, лежащие в ряд.

Путешественницы во времени из другой эпохи, подумал Морт, сунул одну сигарету в рот и пошел на кухню взять спичку из коробка у плиты. Путешественницы во времени из другой эпохи, прошедшие через годы, терпеливые цилиндрические пассажирки с миссией быть начеку, выжидать и не упустить удобный момент наладить меня по накатанной дорожке к раку легких.

– На вкус, наверное, дерьмо, – произнес он в пустом доме (миссис Гэвин давно ушла) и поднес пламя к концу сигареты. Однако она оказалась вовсе не такой уж гадостью. На вкус она была очень даже ничего. Морт неторопливо побрел в кабинет, выдыхая дым, ощущая приятную легкость и головокружение. Ах, это невероятное терпеливое упорство пагубной склонности, подумал он. Что сказал Хемингуэй? «Не в августе и не в сентябре – весь этот год ты еще можешь жить, как тебе нравится»[16]16
  Автор цитирует «Заметки о будущей войне» Э. Хемингуэя.


[Закрыть]. Но времена возвращаются. Они всегда возвращаются. Рано или поздно ты снова суешь что-нибудь в свой большой немой старый рот – стакан, сигарету, ствол пистолета. Не в августе и не в сентябре…

…к сожалению, шел октябрь.

На ранней стадии разведочных работ Морт нашел старую банку с остатками арахиса «Плантерс». Орехи вряд ли были съедобными, но из крышки получилась отличная пепельница. Он сидел за письменным столом, смотрел на озеро (подобно миссис Джи, лодки, курсировавшие по озеру, куда-то делись), наслаждался старой дурной привычкой и нашел, что может думать о Джоне Шутере и рассказе Джона Шутера более спокойно.

Этот человек точно из Племени Ненормальных: теперь это подтверждено железно, если вообще требовались доказательства. Что до того, какие чувства охватили Рейни, когда он убедился, что сходство действительно существует…

Рассказ был вещью, был чем-то материальным – во всяком случае, о нем можно думать как о вещи, если вам за него заплатили, – но в другом, более важном смысле вещью он не был. Рассказ – не ваза, не стул, не машина. Конечно, рассказ – это чернила на бумаге, но он не чернила и не бумага. Морта иногда спрашивали, откуда он берет свои идеи, и, хотя он презрительно фыркал в ответ, ему всегда становилось немного стыдно, словно он лгал. Люди будто верили, что где-то существует центральный склад идей, вроде кладбища слонов или затерянного золотого города, а у него есть секретная карта, с помощью которой он ходит туда и обратно, но Морт знал правду. Он помнил, где он был, когда ему в голову приходили идеи, и знал, что идея зачастую есть результат видения или ощущения странной связи между объектами, событиями или людьми, которые прежде казались никак не связанными, и лучше он это объяснить не мог. Что касается того, почему он видел эту связь или, увидев, захотел писать об этом рассказы… Морт ответа не знал.

Если бы Джон Шутер явился к нему на порог и сказал: «Вы украли мою машину», а не «Вы украли мой рассказ», Морт пресек бы его поползновения быстро и решительно, даже окажись машины одного года выпуска, марки, модели и цвета. Он показал бы человеку в круглой черной шляпе техпаспорт, предложил сравнить номер в документах с номером на дверной стойке и послал незваного гостя ко всем чертям.

Но когда в голову приходит идея рассказа, вам не выдают чека за покупку. Тут не отследишь происхождение товара. Да и как это возможно? На то, что достается даром, чека не дают. Ты заламываешь цену тем, кто хочет купить у тебя твою вещь – о да, все, что сможешь унести, и даже больше, чтобы отыграться за те времена, когда вся эта сволочь: журналы, газеты, книгоиздатели, кинокомпании – платила тебе меньше условленного, но сам предмет торговли достается тебе бесплатно, чистым и ничем не обремененным. Вот в чем дело, подумал Морт. Вот почему он ощущает вину, хоть и знает, что не крал рассказа фермера Джона Шутера. Он чувствует себя виноватым, потому что написание рассказов всегда немного напоминает воровство и, наверное, вечно будет напоминать. Джон Шутер просто первым заявился к нему в дом и обвинил напрямую. Морту казалось, что подсознательно он уже много лет ждал чего-то подобного.

Раздавив сигарету в крышке от орехов, Морт подумал прилечь поспать, но счел это плохой мыслью. Будет лучше для здоровья, как душевного, так и физического, пообедать, полчаса почитать и отправиться на приятную долгую прогулку к озеру. Он слишком много спит, а это – признак депрессии. Но на полпути к кухне Морт отклонился от курса, свернув к длинному дивану из нескольких секций у стеклянной стены гостиной. Да пошло оно все, подумал он, подкладывая подушку под шею и еще одну под голову. Да, у меня депрессия.

Последней мыслью перед тем, как его одолел сон, стала такая: Он со мной не закончил. Кто-кто, но не этот. Он зануда.