Текст книги "Тьма, – и больше ничего (сборник)"

Однако Эл ничего не стал говорить по этому поводу. Он просто замолчал. По сути, намертво замолчал.

– Я расскажу, как, на мой взгляд, все произошло, – предложила Дорин. – Видимо, Рамона понимала, что, попади твой младший братец на допрос даже к мало-мальски смышленому полицейскому, могут вскрыться вещи гораздо более серьезные, чем желание пощупать девочек в школьном автобусе, подглядывать в машины притормозивших на обочине любовников или что-то подобное. Подозреваю, ей удалось убедить тебя взять вину на себя, а своего мужа – умолкнуть. А не убедить, так пригрозить. И либо из-за того, что полиция так и не довела дело до процедуры опознания, либо по причине отсутствия выдвинутых обвинений все это сошло им с рук.

Эл ничего не говорил.

Стою на коленях и разговариваю сама с собой, изображая других, думала Тесс. Я окончательно лишилась рассудка.

Однако в глубине души она понимала, что так, напротив, пытается сохранить разум. И единственная возможность сделать это – разобраться во всем. Ей казалось, история, рассказанная голосом Дорин, была если не всей правдой, то приближалась к правде. Пусть она основывалась на домыслах и весьма спорных выводах, эта версия не была лишена смысла и в определенной степени увязывалась с тем, что говорила Рамона в последние минуты жизни.

Ты не понимаешь… Ты совершаешь ошибку.

Согласна, ошибку. Этой ночью она сплошь и рядом совершает ошибки.

Нет, не сплошь и рядом. Она была в этом замешана. Она знала.

– А ты? – спросила Тесс убитого мужчину. Она было потянулась, чтобы схватить его за плечо, но тут же отдернула руку. Там, под рукавом, он наверняка еще теплый. И возможно, считает, что еще жив. – Ты знал?

Он не отвечал.

– Позволь, я попробую, – вновь вступила Дорин. И своим милейшим, располагающим к откровениям голосом пожилой дамы – что неизменно срабатывало в книгах – спросила: – Что же вам было известно, господин Водитель?

– Иногда возникали подозрения, – признался он. – Но я как-то об этом не думал, просто занимался своим бизнесом.

– А ты разве у матери не спрашивал?

– Точно не помню, – ответил он, и Тесс показалось, что он старается не смотреть на нее своим неестественно выпученным правым глазом. Разве можно что-то утверждать наверняка при таком беззастенчивом сиянии луны?

– Наверное, интересовался, когда девочки пропадали?

На это Большой Громила не ответил. Может, потому что голос Дорин стал напоминать голос Фрицика. Ну и, разумеется, голос «Тома-Тома».

– Но никогда не было никаких доказательств, так? – На этот раз Тесс решила задать вопрос сама. Она сомневалась, что, услышав ее голос, он ответит, но он все же ответил:

– Нет. Никаких доказательств.

– А тебе ведь и не хотелось, чтобы они были, а?

На сей раз ответа не последовало, и Тесс, поднявшись, нетвердой походкой дошла до бурой с белесыми проплешинами кепчонки, которая укатилась за дорожку на газон. Стоило ей ее поднять, как фонарь тут же погас. А в доме перестала лаять собака. В связи с этим ей вспомнился Шерлок Холмс, и, стоя на ветру под сияющей луной, Тесс вдруг услышала собственный смешок. Он прозвучал так грустно, как никогда прежде. Сняв свою бейсболку, она запихнула ее в карман куртки и напялила вместо нее кепку убитого. Кепка оказалась ей слишком велика, и она вновь сняла ее, чтобы чуть подтянуть ремешок на затылке. Она вернулась к телу мужчины, которого не могла счесть абсолютно невиновным… но определенно он не был настолько виновным, чтобы принять смерть от Отважной.

Она легонько постучала по козырьку бурой кепки.

– Ты ее надеваешь, когда собираешься в рейс? – заранее зная ответ, поинтересовалась она.

Штрельке не отвечал, зато вызвалась ответить хозяйка Клуба любительниц вязания Дорин Маркис:

– Ну, разумеется, нет. Когда ездишь от фирмы «Красный ястреб», ты всегда в кепке с красным ястребом – ведь так, любезный?

– Да, – отозвался Штрельке.

– И ездишь ты без перстня – правда?

– Без. Несуразно выглядит – не по-деловому. Да еще на этих грузовых автовокзалах какой-нибудь пьяный или обкуренный возьмет да и решит, что это настоящий камень. В драку-то не полезут – я слишком здоров и силен (по крайней мере был до этой ночи), но подстрелить могут. А я этого не заслужил – ни за фальшивый перстень, ни за те жуткие вещи, что творит мой брат.

– И вы с братом никогда не ездите по делам компании одновременно, не так ли?

– Так. Когда он в рейсе, я работаю в офисе. Когда в рейсе я, он… ну, понятно. Полагаю, вам известно, чем он занимается, пока меня нет.

– Но ты должен был рассказать! – заорала на него Тесс. – Даже если у тебя просто возникли какие-то подозрения, надо было рассказать!

– Он боялся, – мягко пояснила Дорин. – Так ведь, любезный?

– Да, – отозвался Эл. – Боялся.

– Своего брата?! – переспросила Тесс, либо не веря этому, либо не желая в это верить. – Боялся своего младшего брата?!

– Нет, – ответил Эл Штрельке. – Ее.

39

Когда Тесс, вернувшись в свою машину, завела двигатель, «Том» спросил:

– Ну откуда тебе было знать, Тесс? Все произошло слишком быстро.

Так-то оно так, если не учитывать самое главное, что теперь пугало больше всего: отправившись карать насильника, точно киношный мститель-одиночка, она оказалась на пути в преисподнюю.

Тесс поднесла пистолет себе к виску, потом опустила. Нельзя, не сейчас. Она была в долгу перед теми женщинами, что остались в трубе, и перед теми, кто может в ней оказаться, если Лестеру Штрельке все сойдет с рук. А после всего того, что она уже совершила, важно было во что бы то ни стало наказать его.

Ей предстояло сделать еще одну остановку. Но не на своем автомобиле.

40

Подъездная дорожка на Тауншип-роуд, 101, была недлинной и немощеной – просто две окаймленные кустами колеи. Кусты росли настолько близко, что царапали бока старого синего пикапа «Ф-150», пока Тесс ехала на нем к маленькому дому. Опрятностью дом не отличался. Это было древнее мрачноватое обиталище, как в триллере «Техасская резня бензопилой». Надо же, как жизнь порой подражает искусству! И чем примитивнее произведение искусства, тем ближе сходство.

Тесс даже не пыталась осторожничать – какой смысл выключать фары, если Лестер Штрельке наверняка уже узнал шум мотора этого грузовичка, как своего брата по голосу?

Она все еще была в бурой с белесыми проплешинами кепке, которую носил Большой Громила вне работы, в «счастливой» кепке, которая в конце концов вдруг подвела. Кольцо с фальшивым рубином оказалось сильно велико, и она сунула его в левый передний карман своих вместительных штанов. Выходя на «охоту», Маленький Громила одевался «под» своего старшего брата, и даже если ему – в силу отсутствия времени или мозгов – так и не представится возможность оценить всю иронию ситуации, когда его последняя жертва появится в той же экипировке, этот шанс будет у Тесс.

Подъехав к задней двери, она заглушила двигатель и вышла из машины. Пистолет был в руке. Дверь оказалась не заперта. Она шагнула в некий тамбур, где пахло пивом и протухшей едой. На огрызке провода с потолка свисала единственная шестидесятиваттная лампочка. Впереди стояли четыре переполненные емкости для мусора – тридцатидвухгаллонные, что продаются в «Уолмарте». У стены за ними возвышались стопки собранных лет за пять каталогов «Анкл Хенриз». Слева единственная ступенька поднималась к другой двери – она, вероятно, вела на кухню. На двери вместо ручки имелась древняя щеколда. Ржавые петли, как показалось Тесс, оглушительно заскрипели, когда она, нажав на щеколду, толкнула дверь. Часом раньше от подобного звука она застыла бы на месте. Однако сейчас это ее не беспокоило ни в малейшей степени. Она пришла выполнить задуманное – вот и все; и это освобождало ее от всякого лишнего эмоционального груза. Ее окутал запах жирного жареного мяса, которое Маленький Громила, видимо, готовил себе на ужин. До нее донесся смех с экрана телевизора. Какое-то комедийное шоу. «Сейнфелд»[52]52
  «Сейнфелд» – популярный телесериал в жанре комедии положений.


[Закрыть], подумала она.

– Какого черта тебя принесло? – Лестер Штрельке был явно рядом с телевизором. – У меня всего полторы банки пива, если ты за этим. Допью и лягу спать. – Она двинулась на голос. – Позвонил бы – я б тебе оставил…

Она вошла в комнату, и он увидел ее. Тесс не пыталась представить, какой будет реакция Лестера на появление его восставшей последней жертвы с пистолетом в руке, да еще в кепчонке, которую он сам надевал, когда его обуревали страсти. Однако, если бы она все же попыталась, ей вряд ли удалось бы вообразить нечто подобное. Его челюсть отвисла, и все лицо застыло. Выпавшая из рук банка с пивом выплеснула пену на единственный имевшийся на нем предмет одежды – пожелтевшие шорты.

Так смотрят на призрака, подумала она, направляясь к нему с поднятым пистолетом. Вот и хорошо.

Она успела отметить, что, хотя гостиная и представляла собой холостяцкое логово без всяких там стеклянных шаров со снежком и умилительных статуэток, «телевизионный уголок» оказался таким же, как у матери на Лейсмейкер-лейн: такое же кресло, такой же «телестолик» (правда, вместо чипсов «Чиз дудлз» на нем лежал пакет чипсов «Доритос», а вместо диет– колы стояла еще непочатая банка пива «Пабст блю риббон») и та же телепрограмма с Саймоном Коуэллом на обложке.

– Ты мертва, – прошептал он.

– Нет, – ответила Тесс. Она приставила дуло «лимоновыжималки» к его голове. Он предпринял было жалкую попытку схватить ее запястье, но попытка оказалась слишком жалкой и слишком запоздалой. – Это ты мертв.

Она нажала на спусковой крючок. Из его уха пошла кровь, а голова резко дернулась вбок. Он был похож на человека, у которого свело шею.

– Я был в бассейне, я был в бассейне! – воскликнул с экрана телевизора Джордж Костанца. В зале раздался смех.

41

Дело шло к полуночи, и ветер дул все сильнее. Дом Лестера Штрельке вздрагивал, и Тесс при каждом порыве ветра вспоминала о маленьком поросенке, построившем себе жилье из дерева.

Поросенку, жившему здесь, уже не придется беспокоиться, что его поганенький домишко куда-то унесет, потому что поросенок сдох в своем кресле. Да и не поросенок он вовсе, думала Тесс, а большой отвратительный волк.

Она сидела на кухне и писала на страницах замызганного блокнота фирмы «Блу хорс», который нашла наверху в спальне Штрельке. На втором этаже были четыре комнаты, но спальня оказалась единственным помещением, не забитым всяким хламом – от железных каркасов кроватей до лодочного мотора «Эвинруд», который выглядел так, будто его скинули с высоты пятиэтажного дома. Поскольку на осмотр всех этих застарелых залежей ушли бы недели, а то и месяцы, Тесс, сосредоточив внимание на спальне, тщательнейшим образом обыскала ее. Блокнот «Блу хорс» был расценен ею как бонус. А то, что она искала, ей удалось обнаружить в старой дорожной сумке, спрятанной (не слишком тщательно) на полке в глубине гардероба за стопкой старых журналов «Нэшнл джиогрэфик». В сумке оказался комок женского нижнего белья. Ее собственные трусики лежали сверху. Сунув их в карман, Тесс, точно заправский воришка, подбросила туда моток желтого бакштова. Никто не удивится, обнаружив среди трофейного белья кусок троса в сумке убийцы-насильника. К тому же он ей больше не понадобится.

«Здесь мы закончили, Тонто», – сказал Одинокий Рейнджер[53]53
  Одинокий Рейнджер и Тонто – известные персонажи американских вестернов, борцы за справедливость.


[Закрыть].

В то время как «Сейнфелд» сменился шоу «Фрейзьер»[54]54
  «Фрейзьер» – американское комедийное шоу.


[Закрыть], а затем и местными новостями (кто-то из жителей Чикопи вы играл в лотерею, а кто-то, упав со строительных лесов, сломал себе шею, – обо всем понемногу), она исповедовалась в письме. На пятой странице, вслед за новостями началась, как ей показалось, бесконечная реклама «Олмайти клинз»[55]55
  «Олмайти клинз» – средство для очищения пищеварительного тракта.


[Закрыть]. «Некоторые американцы считают, что стул раз в два-три дня – нормальное явление, – говорил создатель средства Дэнни Вьерра. – Любой уважающий себя врач скажет вам, что это не так!»

Письмо было адресовано СООТВЕТСТВУЮЩИМ ИНСТАНЦИЯМ, и один-единственный абзац занял первые четыре страницы. Каждое слово будто кричало. Рука устала писать, а найденная Тесс в кухонном ящике шариковая ручка (с полустершейся золотистой надписью «КРАСНЫЙ ЯСТРЕБ. ГРУЗОПЕРЕВОЗКИ») подавала признаки высыхания, но и она, с Божьей помощью, уже заканчивала. В то время как Маленький Громила, продолжая сидеть в своем «телевизионном» кресле, уже НЕ смотрел телевизор, она с пятой страницы начала наконец новый абзац.

Я не стану оправдываться за то, что сделала. И не стану говорить, что находилась в состоянии аффекта. Я была вне себя от негодования и совершила ошибку. Все просто. При других обстоятельствах – не таких ужасных! – я могла бы сказать: «Ошибка вполне объяснима – эти двое настолько похожи, что могли бы сойти за близнецов». Однако это не те, «другие» обстоятельства.

Пока писала на этих страницах свое признание под звук его телевизора и шум ветра, я подумала об искуплении – не ради надежды на прощение, а потому что, видимо, неправильно, совершая ошибки, даже не пытаться выправить ситуацию, совершив нечто достойное. (Тут Тесс подумала о том, как «выровняли» ситуацию победитель лотереи и тот, кто сломал себе шею; однако связь тут найти было трудно, поскольку она к тому же была совершенно измучена.) У меня появились мысли отправиться в Африку, чтобы помогать ухаживать за больными СПИДом.

У меня появились мысли присоединиться к добровольцам в Новом Орлеане для помощи в приюте для бездомных или в благотворительном продовольственном фонде. У меня появились мысли отправиться к Мексиканскому заливу, чтобы очищать птицам перья от нефти. У меня появились мысли пожертвовать миллион (или сколько там мне удалось скопить на старость) некой группе людей, объединившихся ради борьбы с жестоким обращением с женщинами. Наверняка в Коннектикуте есть подобное сообщество, а может, даже и не одно.

Но тут я вспомнила о Дорин Маркис из Клуба любительниц вязания и о том, что она неизменно повторяет в каждой книге…

А Дорин Маркис хоть раз в каждой книге повторяла, что убийцы всегда упускают очевидное. Уж поверьте, дорогие мои. И уже в те минуты, когда Тесс писала об искуплении, она понимала: ничего не выйдет. Ведь Дорин была абсолютно права.

Тесс надела кепку, чтобы не оставить на месте преступления ни волоска. Она ни разу не снимала перчатки, даже за рулем пикапа Элвина Штрельке. Было еще не поздно сжечь свою исповедь у Лестера в кухонной печке, доехать до гораздо более приятного домика его Братца Элвина (кирпичного, а не деревянного), сесть в свой «форд-экспидишн» и двинуться обратно в Коннектикут. Она могла вернуться домой, где ее ждал Фрицик. На первый взгляд все сработано чисто, и полиция могла выйти на нее лишь через несколько дней. Но случилось бы это непременно. Потому что, разглядывая мелкие кочки, она не заметила целую гору, точно как убийцы в книгах о Клубе любительниц вязания.

И у этой «горы» имелось имя: Бетси Нил. Миленькая женщина с овальным личиком, «разными» глазками в стиле Пикассо и с облачком темных волос. Она узнала Тесс, умудрилась получить у нее автограф, однако главным было даже не это. Главным могло стать лицо Тесс в синяках (Надеюсь, это случилось не здесь, сказала тогда Нил) и вопросы об Элвине Штрельке. Она ведь описала его грузовик и злополучный перстень. С красным камнем, подтвердила тогда Тесс.

Бетси Нил увидит это по телевизору или прочтет об этом в газете – три трупа в одном семействе, такое не пропустишь! – и отправится в полицию. Копы придут к Тесс. Они, разумеется, проверят данные о регистрации оружия в Коннектикуте и выяснят, что у нее имеется «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, известный как «лимоновыжималка». Ее попросят предъявить оружие на предмет проведения экспертизы и для сравнения пуль с теми, что обнаружены в телах трех жертв. И что она скажет? Посмотрит на полицейских своими подбитыми глазами и заявит (все еще хриплым благодаря стараниям Лестера Штрельке голосом), что она потеряла пистолет? А потом и дальше будет настаивать на этой версии, даже после того, как в трубе обнаружат трупы женщин?

Тесс взяла позаимствованную ручку и вновь принялась писать.

…что она неизменно повторяет в каждой книге: убийцы всегда упускают очевидное. Дорин тоже как-то, приводя в пример книжку Дороти Сэйерс, оставив убийцу наедине с заряженным пистолетом, предложила ему найти достойный выход для себя. Пистолет у меня есть. Из близких родственников в живых у меня остался лишь мой брат Майк. Он живет в Таосе, Нью-Мексико. Полагаю, он сможет унаследовать мою собственность. Все зависит от юридических тонкостей моего дела. Если так, то, надеюсь, представители властей, обнаружившие это письмо, ознакомят с ним брата, а также передадут ему мое желание пожертвовать дом какой-нибудь благотворительной организации, помогающей женщинам, подвергшимся сексуальному насилию.

Я сожалею по поводу Большого Громилы – Элвина Штрельке. Он оказался не тем человеком, который меня изнасиловал, и, Дорин уверена, он не убивал и не насиловал тех, других женщин.

Дорин? Да нет же, это она уверена. Дорин ведь не настоящая. Однако Тесс была слишком измучена, чтобы возвращаться и что-то исправлять. Да и какая разница? Ей все равно уже недолго осталось.

По поводу Рамоны и этого дерьма, что в соседней комнате, я не сожалею. Они это заслужили.

Как, разумеется, и я.

Она отвлеклась, просматривая исписанные страницы – не упустила ли что-нибудь? Решив, что нет, расписалась – поставила свой последний автограф. К последней букве пересохли чернила, и она отложила ручку в сторону.

– Есть что сказать, Лестер? – спросила она.

В ответ послышался лишь шум ветра – его порывы были настолько сильными, что бревна маленького дома поскрипывали, пропуская в щели струйки холодного воздуха.

Тесс вернулась в гостиную. Она нахлобучила Громиле на голову кепку и надела на палец перстень. Ей хотелось, чтобы обнаружили его именно в таком виде. На телевизоре стояла фотография в рамке: Лестер, обнявшийся с мамой, оба улыбались. Просто мама с сыном. Чуть задержав взгляд на снимке, Тесс вышла.

42

У нее возникло чувство, что необходимо вернуться к заброшенному магазину, где все началось, и покончить с этим там. Можно немного посидеть на заросшей травой стоянке, послушать, как ветер раскачивает старую вывеску («ВЫ НРАВИТЕСЬ ДРУГ ДРУГУ»), подумать о чем-то, о чем люди думают в последние минуты жизни. В ее случае, видимо, о Фрицике. Наверняка Пэтси возьмет его к себе – и хорошо. Коты живучи. Им не важно, кто их кормит, пока перед ними полная миска.

Доехать до магазина в это время можно было бы быстро, однако путь все же казался далеким. Тесс жутко устала. Она решила, что сядет в старый грузовичок Эла Штрельке и сделает это там. Однако ей не хотелось бы забрызгать свое вымученное признание своей же собственной кровью – это выглядело бы совсем не к месту, принимая во внимание все изложенные в нем душераздирающие подробности, так что…

Тесс принесла вырванные из блокнота страницы в гостиную, где по-прежнему работал телевизор (молодой человек бандитского вида предлагал зрителям автоматическую поломойку), и бросила их Штрельке на колени.

– Возьми-ка, Лес, – сказала она.

– Пожалуйста, – ответил он. Она обратила внимание, что частичка его «больного» мозга уже начала подсыхать у него на мощном голом плече. Вот и хорошо.

Тесс вышла в темноту навстречу ветру и стала медленно забираться в кабину пикапа. Скрип водительской дверцы показался ей странно знакомым. Да нет, что же тут странного? Разве она не слышала его возле магазина? Конечно. Она хотела оказать ему услугу, потому что и он собирался ей помочь: он собирался заменить ей колесо, чтобы она смогла доехать до дому и покормить кота.

– Я не хотела, чтобы у него сел аккумулятор, – сказала Тесс и рассмеялась.

Она приставила короткое дуло своего пистолета к виску, но вдруг передумала. Такой выстрел не всегда приносил желаемый результат. Ей бы хотелось, чтобы ее деньги принесли пользу пострадавшим женщинам, а не ушли на оплату ее бессознательного существования в некоем «хранилище для человеко-овощей».

Рот. В рот будет вернее.

Гладкое дуло на языке отдавало оружейной смазкой, а мушка упиралась в нёбо.

Я прожила хорошую жизнь – весьма неплохую, как бы там ни было – и хотя в самом ее конце совершила жуткую ошибку, может, ее не сочтут чрезмерной, если там вообще что-то есть.

Надо же, ночной ветер такой приятный. И эти едва уловимые ароматы, которые он приносит сквозь полуоткрытое окно с водительской стороны. Жалко уходить, но выбора нет. Пора.

Закрыв глаза, Тесс установила палец на спусковом крючке. И тут заговорил «Том». Это было весьма странно, поскольку «Том» был в ее машине, а «экспидишн» оставался возле дома другого брата почти в миле отсюда. И кстати, услышанный ею голос был абсолютно не похож на тот, который она обычно выдавала за голос «Тома». Не был он похож и на ее собственный. Голос прозвучал довольно неприветливо. К тому же у нее во рту был пистолет и она вообще не могла говорить.

– А ведь она никогда и не была очень хорошим детективом, а?

Тесс вынула изо рта пистолет.

– Кто? Дорин?

Несмотря ни на что, она была потрясена.

– А кто же еще, Тесса Джин? Да и с чего ей быть такой уж хорошей? Ведь ее создала ты прежняя, разве не так?

Тесс предполагала, что именно так и было.

– Дорин считает, Большой Громила не насиловал и не убивал тех женщин. Ведь это ты написала?

– Я, – ответила Тесс. – Точно. Я просто была измучена, вот и все. И потрясена, наверное.

– И еще считала себя виновной.

– Да. И виновной.

– А те, кто чувствует вину, делают правильные выводы – как думаешь?

Нет. Видимо, нет.

– Что ты пытаешься мне втолковать?

– То, что ты лишь частично разгадала тайну. И прежде чем тебе удалось разгадать все до конца – тебе, а не какой-то там шаблонно мыслящей пожилой даме, – произошло определенно досадное недоразумение.

– Досадное недоразумение? Так-то ты это обозвал? – Издалека-далёка Тесс услышала собственный смех. Где-то ветер постукивал плохо закрепленным водостоком о карниз крыши. Это напоминало поскрипывание вывески «Севен-ап» у заброшенного магазина.

– Прежде чем застрелиться, – сказал новый «Том»-незнакомец (его голос все больше и больше напоминал женский), – почему бы не раскинуть своими мозгами? Но только не здесь.

– А где же?

На это «Том» ничего не ответил, да, собственно, от него и не требовалось. Но сказал он вот что:

– Забери-ка ты с собой свое дурацкое признание.

Тесс вылезла из грузовичка и вернулась в дом Лестера Штрельке. Остановившись на кухне убитого, она размышляла. Размышляла она вслух голосом «Тома» (который все больше походил на ее собственный). Дорин, похоже, «пошла погулять».

– Ключ от дома Эла наверняка на связке вместе с ключом зажигания, – предположил «Том». – Правда, там пес – не забудешь?

Да, уж это было бы прискорбно. Тесс направилась к холодильнику Лестера. Немного пошуровав там, она увидела в глубине, на нижней полке, завернутый гамбургер. Дополнительно завернув его в страницу «Анкл Хенриз», она прошла в гостиную. С некоторой опаской она стала подбирать ранее брошенные Штрельке на шорты листки со своим признанием, полностью отдавая себе отчет в том, что именно там, под ними, скрыта часть тела, которая причинила ей столько боли, из-за которой этой ночью были убиты трое людей.

– Я взяла твою котлету, но обижаться на меня не стоит: я оказываю тебе услугу – она уже вовсю попахивает тухлятинкой.

– Вот здорово – не только убийца, но еще и воровка, – сказал Маленький Громила своим безучастным «трупным» голосом.

– Заткнись, Лес! – бросила она и вышла.

43

Прежде чем застрелиться, почему бы не раскинуть своими мозгами?

Именно этим она и попыталась заняться, направляя сквозь порывы ветра старый пикап к дому Элвина Штрельке. Тесс начала рассуждать как «Том». Он оказался лучшим детективом, чем Дорин Маркис во всем ее великолепии.

– Буду краток, – заявил «Том». – Ты просто ненормальная, если считаешь, что Эл Штрельке совсем к этому не причастен.

– Конечно, ненормальная, – отозвалась она. – Иначе не стала бы убеждать себя в том, что не убивала невинного человека, прекрасно осознавая, что на самом деле все так и есть.

– Это в тебе говорит чувство вины, а не логика, – возразил «Том». Его тон казался жутко самоуверенным. – Не был он ни невинной овечкой, ни даже слегка паршивой. Проснись, Тесса Джин. Они не просто братья, они – партнеры.

– Деловые партнеры.

– Братья не бывают просто деловыми партнерами. Это всегда нечто большее. Тем более если их мать – Рамона.

Тесс свернула на гладенькую дорожку к дому Эла Штрельке. Она подумала, что «Том» мог быть и прав на этот счет. Одно она знала точно: Дорин с ее подругами из Клуба любительниц вязания не доводилось иметь дело с такой женщиной, как Рамона Норвил.

Вновь загорелся фонарь на столбе. Залаял и пес: гав-гав, гав-гав-гав. Тесс дождалась, пока погаснет свет и замолкнет собака.

– Едва ли я смогу узнать наверняка, «Том».

– Не поймешь, пока не попробуешь разобраться.

– Даже если он и знал, не он меня изнасиловал.

«Том» немного помолчал. Она уже решила, что он согласился. Но тут он сказал:

– Когда один человек совершает нечто плохое, а другой, зная об этом, не пытается его остановить, виноваты оба.

– В глазах правосудия?

– В моих глазах. Допустим, выслеживал, насиловал и убивал только Лестер. Правда, я так не думаю, но предположим. Однако если брат все знал, но молчал, он заслужил то, что получил. Я бы даже сказал, еще хорошо отделался. Посадить его на раскаленный кол было бы более справедливо.

Устало покачав головой, Тесс прикоснулась к лежавшему на сиденье пистолету. Оставалась одна пуля. Если она выпустит ее в собаку (еще одно убийство – подумаешь, между нами, девочками), придется поискать другое оружие, если не пробовать повеситься или там еще что-нибудь. Но у таких ребят, как Штрельке, оружие, как правило, имелось. В том-то и прелесть, как сказала бы Рамона.

– Если знал – да. Но за «если» не получают пулю в голову. Мамаша – да, тут нет сомнений; найденные в ее доме серьги – улика. Но здесь-то нет доказательств.

– Правда? – «Том» произнес это так тихо, что Тесс едва услышала. – Пойдем-ка посмотрим.

44

Пес не отреагировал лаем на звук шагов по ступеням, но Тесс живо представила, как он, опустив голову и оскалив зубы, поджидает ее за дверью.

– Губер? – Или как там еще чаще всего называют деревенских собак. – Меня зовут Тесс. У меня есть для тебя гамбургер. А еще у меня есть пистолет с одной пулей. Сейчас я открою дверь. И я бы на твоем месте предпочла мясо. Ну как – договорились?

Лая не последовало. Может, все дело в выключенном фонаре? Или пес не нападал на взломщиц женского пола? Тесс попробовала один ключ, затем – другой. Оба не подошли. Видимо, это были офисные ключи. Третий повернулся в замке, и она сразу, полная решимости, распахнула дверь. Ей представлялся бульдог, ротвейлер или питбуль с красными глазками и слюнявой пастью. Но перед ней оказался джек-рассел-терьер, который, виляя хвостом, смотрел на нее с надеждой.

Сунув пистолет в карман куртки, Тесс погладила пса по голове.

– Боже мой! – воскликнула она. – А я тебя боялась.

– Не стоило, – заметил Губер. – Скажи, а где Эл?

– Лучше не спрашивай, – ответила она. – Хочешь гамбургер? Предупреждаю, он не совсем свежий.

– Давай сюда, – сказал Губер.

Скормив ему кусок котлеты, Тесс прошла в дом, закрыла дверь и включила свет. А что? В конце концов, они были лишь вдвоем с Губером.

Элвин Штрельке содержал свой дом в большем порядке, чем его младший брат. Полы со стенами были чистыми, и никаких стопок каталогов «Анкл Хенриз»; она даже увидела на полках несколько книг. Кое-где «кучковались» уже знакомые фигурки в стиле Марии Хуммель, а в рамке на стене висела большущая фотография «мамзиллы». Тесс углядела в этом некий повод для размышлений, но едва ли это могло послужить доказательством. Доказательством чего-либо. Вот если бы это был снимок Ричарда Уидмарка в известной роли Томми Удо, дело обстояло бы иначе.

– Что улыбаешься? – поинтересовался Губер. – Не поделишься?

– Пожалуй, нет, – ответила Тесс. – С чего начнем?

– Не знаю, – отозвался Губер. – Я же просто пес. Можно мне еще этого вкусного мясца?

Тесс дала ему кусочек гамбургера. Поднявшись на задние лапки, Губер дважды покружился. Тесс подумала, не сходит ли она с ума.

– «Том»! Есть что сказать?

– Ты нашла свои трусики в доме другого брата – так?

– Да. И взяла их с собой. Они порваны… но я бы все равно больше ни за что не надела их… просто это мое.

– А что еще ты нашла, кроме скомканного нижнего белья?

– О чем ты?

Однако «Тому» не требовалось ничего объяснять. Вопрос состоял не в том, что она уже нашла, а в том, что ей пока найти не удалось: сумочку и ключи. Ключи Лестер Штрельке мог выкинуть в лесу. Так поступила бы Тесс на его месте. Но вот сумочка – другое дело. Сумочка была от Кейт Спейд – очень дорогая, с вышитым на полосочке шелка именем Тесс внутри. Если сумочки – вместе со всем, что в ней лежало, – не оказалось в доме Лестера и если он не выбросил ее в лесу вместе с ключами, то где же она?

– Я думаю, она здесь, – сказал «Том». – Давай-ка посмотрим.

– Хочу есть! – возопил Губер и выполнил очередной пируэт.

45

Откуда же начать?

– Вот что, – вмешался «Том», – мужчины чаще всего прячут что-то в кабинете или в спальне. Дорин могла этого и не знать, но тебе-то это известно. Кабинета в этом доме нет.

Тесс прошла в спальню Эла Штрельке (Губер шел по пятам) и увидела там удлиненную двуспальную кровать в типично армейском стиле. Тесс заглянула под нее. Ничего. Она уже направилась было к шкафу, но неожиданно остановилась и вновь вернулась к кровати. Приподняв матрас, заглянула под него. Секунд через пять – а может, и десять – она коротко обронила одно-единственное слово:

– Есть.

Под матрасом, на пружинном основании лежали три дамские сумочки. Среднюю – кремового цвета клатч – Тесс узнала бы где угодно. Она раскрыла ее. Внутри не оказалось ничего, кроме салфеток «Клинекс» и карандаша для бровей, с хитро спрятанной у него в одном конце маленькой расческой для ресниц. Она поискала шелковую полосочку со своим именем, но не нашла: ленточку аккуратно удалили. Однако Тесс заметила на мягкой итальянской коже крохотный надрез в том месте, где был надпорот шов.

– Твоя? – спросил «Том».

– Ну, ты же знаешь.

– А карандаш для бровей?

– Такие тысячами продаются в аптеках и косметических магазинах по всей Амер…

– Этот – твой?

– Да, да, мой.

– Теперь убедилась?

– Я… – Тесс сглотнула. Она что-то почувствовала, но пока не могла понять что. Облегчение? Потрясение? – Думаю, да. Но как же так? Как же так – они оба?

«Том» не ответил. Да и не требовалось. Дорин могла не знать (или не желала этого признать, так как пожилые дамы, с любопытством наблюдающие за ее приключениями, не любили подобных извращений), однако Тесс думала иначе. Мамаша облажалась с обоими отпрысками. Такое мнение высказал бы психиатр. Лестер был насильником, а Эл – фетишистом, принимавшим во всем косвенное участие. Может, он даже подсобил братцу с одной или обеими женщинами в трубе. Тесс теперь вряд ли об этом узнает.