Текст книги "Аромат ландышей"

Глава 21

Шло время. Тихо, дружно, без скандалов, но и без особой радости жила молодая семья Палладиных. Единственной радостью для них была Наташка. А девочка действительно была просто очаровательная. Белокурая, розовощекая, с такими же голубыми, как у мамы, глазами, она была похожа на сказочную Мальвину. Довольно рослая для своих трех лет, она в то же время была и очень умная. Наташенька хорошо разговаривала. Иногда даже очень много. Любимыми словами у нее были «зачем» и «почему». Невероятно любознательная, девочка уже хорошо знала все буквы, считала до двадцати, знала многих животных, пела песенки и даже читала стишки. К удивлению взрослых, девочка уже в три года проявляла характер, все чаще и чаще говорила «я», стараясь высказать свое мнение и пытаясь что-то доказать. Родные не могли нарадоваться внучке. Палладин-старший уважительно называл ее «Натали».

Глядя на Елену и Владимира, все были уверены, что у них идеальная семья. Но это было далеко не так. Все чаще и чаще Лена думала о том, что ей надо расстаться с Владимиром. Так и не полюбив мужа, она искренне его уважала. Жалея Палладина, она считала, что многим ему обязана, и просто отдавала долг. Но жить так дальше она не могла. Несколько раз молодая женщина действительно порывалась уйти. Но он просил ее подождать, просил попробовать полюбить его. Он по-прежнему был неплохим мужем, прекрасным отцом. Он ничего ни для Лены, ни для дочери не жалел. Так и не дождавшись своего ребенка, Натке он отдавал все. Только любимым, как и любовником, Владимир не стал.

Лена пыталась на него повлиять, пробовала изменить его. Она искренне хотела разбудить в нем мужское начало, романтику, научить любить. Но Палладин ничего не хотел менять. Секс у него длился не больше пяти минут. И то в строго отведенные для этого дни. Целоваться он не любил. Вечер при свечах он не признавал. Носить ее на руках он просто не мог. Спорт он считал пустой тратой времени. Театр, дискотеки, кино тоже были не для него. Ночь под луной, говорил он, проводят лишь лунатики и дураки. Даже цветы Лене он теперь редко дарил.

Так они и жили. Каждый в своем мире. Лена поняла, что любить она может только одного. Того, которого не смогла забыть даже через годы. Не теряя связи с Гульнарой, она знала, что вестей о Грише по-прежнему нет. Но она все-таки еще ждала. Как-то незаметно, без слез, без скандалов, Лена перебралась в комнату к Натке, а в спальне Владимир сделал свой кабинет. Завалив его книжками, он все время проводил там. Лишь изредка, воровато, они встречались на нейтральной территории. Торопясь, по-быстрому, Владимир для приличия целовал жену в шею, говорил пару возбуждающих его слов, делал свое дело и, самодовольно улыбаясь, уходил в свой кабинет. Все. На этом их любовь, на которую отводилось два дня в месяц, была завершена. А дальше у них все было, как у всех. Но молодая женщина понимала, что очень скоро этому должен прийти конец.

Будучи в декретном отпуске, Лена полностью посвятила себя семье. Целыми днями она стирала, гладила, убирала, готовила разные вкусности, чем приводила Палладина в восторг. Еда ему нравилась даже больше, чем секс. На ее пирогах, варениках, запеканках Владимир изрядно поправился и похорошел. Но это все было не для нее. Однообразный семейный быт порядком утомил женщину. Лена понимала: ей надо срочно что-то менять. Жить затворницей современная женщина, по ее мнению, не должна. Подготавливая Натку к садику, она искренне хотела перемен.

Ударившись в политику, Палладин не возражал. Еще весной молодая женщина ходила в гости на свой хлебокомбинат. Ее там хорошо помнили. Директор сдержал свое слово и пообещал взять ее на работу в плановый отдел. Лена очень ждала этого дня. Но…

Заканчивалось нелегкое лето 1991 года. Несмотря на то что вся жизнь Лены была сосредоточена на дочери, она не была в стороне от тех событий, которые происходили в стране. Стране, которая разваливалась на глазах.

Провозглашенная Горбачевым программа перестройки, война в Афганистане, чернобыльская катастрофа и падение цен на нефть полностью подкосили и без того слабеющую экономику страны. Все больше и больше начали говорить о том, что в стране выбрана неправильная социально-экономическая модель развития. Антиалкогольная кампания, борьба с нетрудовыми доходами, контроль трудовой дисциплины, введение госприемки и демонстрация борьбы с коррупцией – все это завело страну и ее руководителей в тупик.

Лена с ужасом наблюдала за тем, что происходит вокруг. Демонстративно из партии вышел Ельцин. Почему-то, впервые за все время, на съезде не приняли программу КПСС. В Верховный Совет прошли члены Народного Руха. Вслед за другими республиками Украина приняла Декларацию о суверенитете. Децентрализация власти, экономические эксперименты разрывали страну. Отовсюду началась «утечка мозгов». По всем республикам прокатились массовые протесты, очереди за продуктами перерастали в голодный бунт. Куда катилась страна? Ответить на этот вопрос Лена пока не могла. Да и отец, избегая этих разговоров, молчал, погруженный в себя.

Возглавляя отдел ЦК, Борис Евгеньевич целыми днями пропадал на работе. Даже к Наташеньке приходил только по выходным. Оксана Андреевна жаловалась на то, что отец очень устает. Каждый вечер, уединившись в своем кабинете, отец подолгу сидел там и что-то писал. Сильный и властный, Борис Евгеньевич стал подозрительным и очень злым. Казалось, он боялся собственной тени. С замиранием сердца девушка предчувствовала, что скоро что-то произойдет.

Раскладывая огурцы по банкам, Лена готовила их к засолке. Маленькие, зелененькие, с пупырышками, они купались в тазу. В кухне стоял головокружительный аромат укропа, сельдерея и молодого чеснока. Оторвав листок календаря, висящий на стене, Лена положила его на стол.

– Так, 18 августа. На литр кипятка положить, – читала вслух Лена, внимательно всматриваясь в рецепт засолки, написанный на листке.

Вдохнув тяжелый горячий воздух, Лена открыла окно. Несмотря на то что август подходил к концу, на улице стояла жуткая жара. В квартире было невозможно дышать, не то что закрывать огурцы. Став напротив окна, она почувствовала сквозняк и вытерла фартуком лицо.

Неожиданно ей показалось, что она услышала плач. Тихо, на цыпочках, Лена поспешила в детскую. Беспечно раскинув руки, Наташка спокойно спала. Облегченно вздохнув, молодая мама облокотилась на кроватку. Забыв о маринаде, она восторженно смотрела на свою дочку. От красивой, как ангелочек, девчушки невозможно было оторвать глаз. Натка была невероятно похожа на своего отца. Казалось, что девочку срисовали с Гриши.

В этот момент раздался телефонный звонок. Медленно, стараясь не греметь, молодая женщина закрыла дверь детской и выбежала в коридор.

– Слушаю! – прикрывая трубку рукой, ответила Лена.

– Где тебя черт носит? – вместо приветствия прозвучал грубый вопрос. Голос в трубке отдаленно напоминал голос ее отца. Потом что-то зашипело, застучало и послышались протяжные автомобильные гудки. По-видимому, звонок был из телефонного автомата. – Почему так долго не подходишь к телефону?

– Пап, это ты? – на всякий случай поинтересовалась Лена, привыкшая к другой, более налаженной связи.

– Дожился! – рявкнул Борис Евгеньевич командным тоном, но его голос снова слился с гудком проезжающего автомобиля. – Сейчас ты не узнаё́шь мой голос, а скоро и меня перестанешь узнавать!

В трубке снова что-то затрещало.

– Пап, у тебя что-то случилось? – немного взволнованно спросила Лена. Теперь она ни на секунду не сомневалась в том, что это ее отец. – И вообще, тебя очень плохо слышно!

– Хватит! – бесцеремонно перебил ее Борис Евгеньевич. – Напрягись и слушай меня внимательно. Я специально звоню из автомата. Все мои телефоны на прослушке. Короче, в стране беда. Слышишь, дочка, большая беда! Союз под угрозой. Через час я лечу в Москву. И все это благодаря этой гребаной перестройке и демократии! Горбачев заблокирован в Форосе. Дача Ельцина окружена. Правда, он пока на свободе. Но его наши боятся больше, чем Горбачева. Он непредсказуем. Знаешь, каких дел он может натворить!

– Папа, ты не шутишь? – Голос Лены дрожал от волнения. – Это же огромный риск.

– Не переживай! Мы все предусмотрели. В Москву едут около четырехсот танков! КГБ, «Альфа», дивизия Дзержинского тоже на нашей стороне. Что будет дальше, не знаю. В Киеве тоже неспокойно. Сегодня вечером к нам прилетает представитель новой власти – Варенников. Боевой генерал, прошедший Отечественную и Афганскую войну, он быстро здесь всех в чувства приведет. ЦК раскололся. Кравчук пока выжидает, молчит. На стороне новой власти Гуренко, Санин, Палладин. Я, как и многие наши однопартийцы, тоже в этом ряду. Я не могу предать своих идеалов! Я ради этого, дочка, жил! Партия для меня все! Ты согласна со мной?

– Не знаю, – задумчиво прошептала Лена. То, что она услышала, повергло ее в шок.

– Дура! – взвился отец. – Понимаешь, еще чуть-чуть – и великая, огромная страна превратится в руины. Если мы подпишем Союзный договор, мы разрушим страну. Почти все республики хотят выйти из состава Союза! Независимости все захотели! Запомни: ветвь, вздумавшая отделиться от ствола дерева, обречена на высыхание! Мы не должны этого допустить.

Отец на минуту замолчал. Сквозь автомобильный шум было слышно его тяжелое, прерывистое дыхание.

– Почему ты молчишь? – вкрадчиво поинтересовалась девушка.

– Дочка, – как-то тихо, обреченно пробормотал Бондаренко. – Я чего звоню? Думаю, сегодня вечером или завтра утром вся страна узнает о том, что произошло. Но ты пока… понимаешь, ты это… никому!

– Угу, – испуганно протянула Лена.

– Так вот, если со мной что случится… – Отец замялся и снова засопел в трубку. – Всякое может быть! Можешь смело говорить о наших разногласиях. О том, что ты не поддерживала моих позиций. Если мы проиграем, передачи носить тебе не придется.

– Пап, да ты что? – возмущенно выкрикнула она. – Не смей так говорить! Думаю, все будет хорошо. Ты только себя береги! И, пожалуйста, позвони мне или маме, хотя бы два слова скажи. Дай о себе знать. Хорошо?

– Хорошо, – тяжело выдохнув, ответил Борис Евгеньевич. – Позвоню. А ты к матери зайди, проведай ее, успокой. А то не дай бог давление у нее подскочет. Короче, я надеюсь на тебя. Пока!

– Пока, – задумчиво ответила Лена и положила трубку.

Всю ночь Лена не спала. Ворочаясь с боку на бок, она не могла найти себе места. Больше всего она переживала за отца. Прилетев в Москву, он, правда, перезвонил. Отчитался, что долетел нормально, и все. Как и обещала, вечером вместе с Наткой Лена пошла к маме. Оксана Андреевна была очень плоха. Закрыв глаза, она даже не хотела говорить. Сказала лишь, что боится за отца. Что он очень рискует и может все потерять. Так и не успокоив мать, Лена вернулась домой. Вовы дома еще не было. Пришел он поздно и сказал, что еще утром все знал. Включив телевизор, они ни на минуту не отходили от экрана, ждали новостей. Но, кроме «Лебединого озера», там ничего не показывали.

Утром 19 августа по радио прозвучало заявление советского руководства. Лена с ужасом услышала, что в стране введено чрезвычайное положение и создано ГКЧП[4]4
  ГКЧП – Государственный комитет по чрезвычайному положению – самопровозглашенный орган власти в СССР, существовавший с 18 по 21 августа 1991 года.


[Закрыть]. Отменив все развлекательные передачи, с экрана телевизора сообщили о нездоровье Горбачева, затем о том, что обязанности президента будет исполнять Янаев. В стране началась паника. Вслушиваясь в эти слова, девушка больше всего боялась, чтобы не пролилась кровь, чтобы ничего не угрожало отцу. Но уже к вечеру Лена поняла, что сохранить новую власть не удастся. Их проигрыш был предрешен.

Ельцин, тот, которого так боялся отец и его соратники, новую власть не поддержал.

С замиранием сердца девушка смотрела, как с экрана телевизора показывали ввод войск в Москву. С неистовым ревом к Белому дому ехала бронетехника Тульской и Таманской дивизий. К полудню на Манежную площадь начали прибывать первые колонны демонстрантов. К счастью, их никто не разгонял. Ощущая поддержку народа, к протестующим вышел Ельцин. Поднявшись на танк, он зачитал свое обращение, в котором назвал действия ГКЧП переворотом. Слава богу, в Киеве пока было тихо.

Не успела Лена покормить Наташку, как позвонил муж. Владимир взволнованно сообщил, что в центре Москвы начались столкновения. Захватив два троллейбуса, демонстранты перегородили Тверскую и начали устанавливать баррикады возле Белого дома. Сердце девушки сжалось и пропустило удар. Не отходя от телефона, она ждала звонка от отца. Но Борис Евгеньевич не звонил. К вечеру позвонила Оксана Андреевна. Убитым голосом женщина сказала, что на сторону Ельцина начали переходить войска. Противостояние росло.

На следующий день Лена узнала о митингах в Ленинграде и Москве. Девушка понимала, новая власть поддержки народа не нашла. Понимая, что скоро ГКЧП будет конец, теперь она думала лишь об отце. К своему удивлению, именно сейчас она поняла, что, несмотря на их распри, она любила его. Все-таки Борис Евгеньевич был ей родным отцом. Человеком, который дал ей жизнь, который ее воспитал. Да, между ними частенько возникали конфликты, но он любил ее. По-своему любил. Он все делал ради нее. Хотя партию свою, как стало теперь понятно, он любил больше всего. Она дала ему власть. А властью он жил.

Задумавшись, Лена услышала, как зазвонил телефон.

– Слушаю! – взволнованно выкрикнула она.

– Доченька, здравствуй, – услышала она непривычно тихий голос Оксаны Андреевны.

– Здравствуй, мам, – осторожно ответила Лена и напряглась. – Как у тебя дела? Что нового?

– Лена, звонил папа. У него все хорошо, – неуверенно проговорила она и тяжело вздохнула. – Прошу тебя, никуда не выходи из дома.

– Почему? – насторожилась девушка.

– У нас тоже начинается бардак. Черновол хочет собрать парламент. Кравчук разрешения не дает. Харьков тоже начал митинговать. В Западной Украине поднялись националисты, во Львове вообще что-то непонятное. Стараясь друг друга опередить, там каждый час меняют флаг. Возле театра полно народу. В Товмачике, это Ивано-Франковская область, в тюрьме особого режима начался бунт. Зеки разгромили тюрьму. Некоторые убежали. Правда, туда сразу бросили внутренние войска. Сейчас руководство решает, вводить в Западной Украине чрезвычайное положение или нет. Но говорят, что Крючков посоветовал Кравчуку пока этого не делать, чтобы не будоражить народ. Шок.

– Что еще говорил папа? – осипшим голосом спросила Лена и опустилась на стул.

– Ничего, дочка. Ничего, – ответила Оксана Андреевна. – Вы как, как Натка?

– Нормально, – коротко ответила она. – Сейчас укладываю ее спать. Пока, ма!

– Пока, береги себя! – словно предчувствуя что-то недоброе, ответила женщина низким, глухим голосом.

Утро 21 августа тоже ничего хорошего не принесло.

Открыв глаза, Лена первым делом поспешила к телевизору. Стараясь ничего не пропустить, она быстро поджарила Владимиру яичницу и выбежала в зал. Низким тяжелым голосом диктор сказала, что вчера в Москве пролилась кровь, погибли три человека. Вечером в столице был введен комендантский час. Вместе с тем противостояние между новой властью и сторонниками Ельцина росло. Не поддержав новую власть, Москву начали покидать войска, собралась сессия Верховного Совета СССР. В обед к Горбачеву вылетели два самолета. На одном – члены ГКЧП, на другом – Руцкой. Лена поняла – это все.

Беспрестанно накручивая диск телефона, она пыталась хоть что-то узнать об отце. Но ни Владимир, ни мама, ни однопартийцы Бориса Евгеньевича ей ничего нового сказать не могли. Только под утро 22 августа отец наконец позвонил.

– Доченька, это я, – тихо и как-то отрешенно проговорил Борис Евгеньевич. – Ты как?

– Пап, у нас все хорошо, – затараторила Лена. – Ты лучше о себе что-то скажи. Ты возвращаешься домой?

– Не знаю, – задумчиво произнес отец. – Пока нет. Горбачев возвращается в Москву. Новая власть распущена. Многих наших забрали в «Матросскую тишину».

– Пап, – взволнованно протянула молодая женщина и задрожала. – Тебе что-то угрожает?!

– Нет, что ты, доча, нет! – неестественно весело засмеялся Борис Евгеньевич. – У меня все хорошо!

– Ну-ну! – Она подняла бровь.

– Лена… – Отец кашлянул и тяжело вздохнул. – Я перед тобой во многом виноват. Ты меня, дочка, пожалуйста, прости!

– Пап! – выкрикнула она. – Ты что? Не смей так говорить!

– Не волнуйся, доча! Все хорошо. Маме, Натке, Вове передавай привет. А ты иди, ложись. Ты можешь еще поспать, – растерянно забормотал Борис Евгеньевич. – Я, Ленка, очень люблю тебя!

– И я, пап…

В трубке послышались протяжные гудки.

Вздрогнув, Лена подошла к окну.

Разливаясь багряными пятнами, над горизонтом загорался рассвет. Невдалеке, в зарослях кустарника, слышался щебет птиц. Белым покрывалом на земле лежал утренний туман. «Значит, сегодня снова будет жара», – подумала молодая женщина и посмотрела на часы. Стрелки показывали пять. Конечно, можно было еще поспать. Но после разговора с отцом спать уже не хотелось. Ее не покидала страшная, обволакивающая тревога. Что будет дальше? Лена понимала: то, что произошло в стране, отразится на всей семье. «Будь что будет! Лишь бы с отцом все было хорошо», – подумала она, вспомнив его последние слова.

Тяжело вздохнув, Лена пошла к Натке и легла на кровать. Переворачиваясь с боку на бок, она никак не могла заснуть. Тревога, страх за будущее не покидали ее. Что будет дальше? Что их всех ждет? Постепенно она погрузилась в сон.

– Лен, Лен, вставай, – услышала она взволнованный голос мужа. Наклонившись, Палладин тряс ее за плечо.

– Что случилось? – широко открыв глаза, спросила она и первым делом посмотрела на кроватку. Наташка мирно спала. – Я проспала? Сколько времени?

– Семь часов, – каким-то тихим, осипшим голосом проговорил Владимир и протянул ей руку. – Леночка, идем в комнату!

Надев на ходу тапки, Лена потерла кулаками глаза. Сердце ее сжалось в дурном предчувствии. Оглядываясь на дочку, она пошла вслед за мужем.

– Сядь, – не сводя с нее тяжелого взгляда, велел Палладин и пододвинул стул.

Послушно опустившись на стул, молодая женщина растерянно посмотрела на него. Сжав губы, Владимир задумчиво всматривался в ее лицо. Было видно, что он не решался что-то сказать. Отгоняя дурные мысли, Лена тихо, чеканя каждое слово, произнесла:

– Что произошло?

Присев на корточки, муж положил ей на колени руки и посмотрел в глаза.

– Леночка, мужайся. Твой отец погиб, – медленно, взяв ее руки в свои, выдавил он.

Боясь поверить в услышанное, молодая женщина вжалась в стул и зашевелила губами.

– Как это… погиб? – широко раскрыв глаза, всхлипнув, спросила Лена. – Я два часа назад говорила с ним.

– Он выбросился из окна гостиницы, – прошептал Владимир. – Мне мой отец перезвонил.

Глубоко вдохнув, Лена хотела что-то сказать, но не смогла.

– Лен… – Палладин неистово затряс ее за плечо. Протянув стакан с водой, погладил по голове. – Возьми себя в руки. У нас Натка. Ты ей нужна. Ты нужна мне. Слышишь, Лен?

– Это все, – обреченно произнесла она.

Опустив голову, Лена разрыдалась.

Глава 22

Тихо, без помпы, в день, когда Украина стала независимой страной, Лена похоронила отца. Так и не сумев этого пережить, Оксана Андреевна слегла. Один за другим у нее диагностировали инсульты. Целыми днями Лена пропадала у нее в больнице. Но убитая горем женщина просто таяла на глазах. Сделав все, что было возможно, врачи выписали ее домой. Оксане Андреевне нужен был идеальный покой и постельный режим. Забрав маму из больницы, Лена решила переехать к ней.

Вернувшись домой, она начала собирать свои вещи. Взволнованно глядя на часы, Лена ждала, когда придет Палладин. Девушка была уверена, что впереди ее ожидает грандиозный скандал. Сначала она даже думала вызвать такси и тихо уехать. Но поступить так с Владимиром она не могла. Слишком многим она была обязана ему. Не задумываясь над тем, что будет с ней, она лишь хотела отпустить его. Все-таки, несмотря на его недостатки, Палладин был неплохим человеком. Он имел право на свое счастье и свою любовь. На ту, какую хотел иметь он. Он заслуживал настоящей, открытой семьи. Лена понимала, что она ему этого дать не могла. Она должна уйти.

Наклонившись над чемоданом, она не заметила, как вошел Владимир.

– Папа, папа, папочка! – радостно закричала Натка и весело кинулась ему на руки. – А что ты Натусе принес?

Поцеловав девочку в щечку, Палладин опустил ее на ковер.

– Солнышко мое, я не успел ничего купить, – искоса поглядывая на Лену, ответил он. – Завтра вместе пойдем в магазин, выберешь себе нового пупсика! Хорошо?

– Пупсик! Пупсик! Ура! У меня будет пупсик! – весело прыгая по комнате, кричала девочка.

Потрепав дочку по волосам, Владимир подошел к жене.

– Лен, что здесь происходит? – тревожно спросил он и пристально посмотрел на нее. – Почему ты складываешь вещи в чемодан?

Прикусив губу, Лена мельком глянула на Палладина и опустила голову.

– Вов, идем в кухню, – предложила она. – Нам надо поговорить. Здесь Натка. Она смотрит мультики. Не будем мешать ребенку.

– Идем, – тихо, потупив взгляд, ответил мужчина. Повесив пиджак на стул, он обреченно пошел за женой.

Закрыв дверь кухни, Владимир устало опустился на стул. Было заметно, что он волновался. Наверное, Палладин все понимал. Сжав ладони, он внимательно, не отводя глаз, смотрел на жену. Лена подошла к окну, быстро завязала волосы в хвост и теперь, не шевелясь, смотрела во двор. Женщина совершенно не знала, с чего начать разговор.

– Ты голодный? – наконец, повернувшись к мужу, ласково спросила она.

– Нет, спасибо! Я поел в столовой, – ответил Палладин и настороженно спросил: – Куда ты собралась?

– Вова, маму сегодня выписали. Я забрала ее домой. Спецбольница закрыта. Прежнего внимания к ней уже нет. А маме нужен уход. Я обязана быть с ней, – забормотала Лена и опустила глаза.

Подойдя к мойке, она открыла кран и набрала в стакан воду. Отпив несколько глотков, суетливо поставила стакан на стол.

– Лена, я все понимаю. Конечно, ты ее дочь и обязана помогать. Но зачем уходить из дома? Зачем переезжать? Давай наймем для нее сиделку или медсестру. Я заплачу! – искренне, с надеждой в голосе возразил муж.

– Нет, – коротко отрезала Лена. – Прости. Но я ухожу.

Резко встав, Палладин подошел к ней и схватил за плечи.

– Значит, это предлог? Ты хочешь оставить меня? Да?! – глядя ей в глаза, выкрикнул он.

– Прости, Вова. Так сложилось. Я нужна маме. А может, это действительно предлог. Я не могу больше тебя держать. Да, да! Именно я! Тебе нужна другая женщина. Ты хороший человек. Я безмерно благодарна тебе за то, что ты спас мою честь, помог родить дочь, воспитать!

– Остановись! – с болью выкрикнул Владимир и прижал Лену к себе. Глубоко вдохнув, он начал жадно целовать ее шею, лицо, грудь. – Нет! Не говори этого. Не надо! Я люблю вас! Я люблю Натку! Я без вас не смогу!

– Нет, Вова, – вывернувшись из его объятий, категорически возразила Лена. – Так дальше продолжаться не может. Ты же сам говорил, что, если у нас ничего не получится, ты отпустишь меня. Говорил?

– Да, говорил, – обреченно ответил Палладин и опустился на стул. Обхватив голову руками, он, не шевелясь, смотрел в пол.

– Вова, пойми, я ведь мучаю тебя. Ты же видишь, что у нас ничего не получается. Прости, но я так и не полюбила тебя. Зачем, скажи, зачем это все продолжать? Найди себе хорошую женщину, женись! Пусть она родит тебе ребенка! Ты еще будешь счастлив! Поверь мне.

– А ты? – тихо спросил Владимир и, подняв голову, не по-мужски всхлипнул.

– А я буду учиться жить. Жить сама!

– Как? – протянул Палладин.

– Как смогу! – отрезала женщина и вышла из кухни.

Собрав вещи, Лена взяла Натку и переехала к маме.

Оксане Андреевне с каждым днем становилось все хуже и хуже. Переживания постоянно провоцировали у нее повышение давления. Не поднимаясь с постели, женщина целыми днями бессмысленно смотрела в потолок. Медленно угасая, она лишь изредка говорила с Наташкой. Наверное, на этой земле ее держала только внучка. Смириться, принять потерю Оксана Андреевна не могла. А потеряла она все, не только мужа. С развалом Союза она потеряла власть. Привыкшая к достатку, роскоши и особому обхождению, Оксана Андреевна никак не могла понять, что в одночасье стала никем. Спецлечение, спецпайки, номенклатурные привилегии ушли в никуда. Каждый день, услышав звонок, женщина вздрагивала. После ареста друзей она панически боялась, что за ней тоже придут.

В отличие от нее, Палладин-старший в этой ситуации сориентировался значительно быстрее. Немного переболев, он раскритиковал Ленина, затем надел вышитую сорочку, выпил французского коньяка и пошел начинать новую жизнь. Заходя в новые кабинеты власти – конечно, не с пустыми руками, – он теперь совсем по-другому рассуждал. И не важно, что он сейчас думал. Главное, что он говорил. Прошлого не вернуть. А ему надо жить! Ярый коммунист, готовый за партию уничтожить любого врага, он вдруг начал рассказывать, что эта система прогнила, что коммунизм привел страну в никуда. И уже осенью, спрятав партбилет члена КПСС, Андрей Владимирович заседал в президиуме Социалистической партии страны. Теперь он снова был у руля.

Сын от него не отставал. Оставив работу в МИДе, Владимир перешел в аппарат партии. Готовясь к парламентским выборам, он проявил себя как прекрасный оратор, научился не только хорошо говорить, но и еще лучше врать. Призывая всех к новой жизни, он яро ругал прошлое и обещал украинцам райскую жизнь.

Переехав к маме, Лена тоже начала новую жизнь. Только она у нее была гораздо сложнее. Отдав Натку в садик, молодая женщина подала документы на развод. К ее удивлению, Палладин больше не возражал. Вероятно, ему, ударившемуся в политику, было сейчас не до нее. Выйти на работу Лена пока не могла. Она не отходила от мамы ни на шаг. А Оксана Андреевна была очень плоха. Разрываясь между мамой и садиком, Лена вертелась как белка в колесе. Но самое страшное заключалось в том, что им просто не на что было жить. Похороны отца, лечение в больнице и дорогие лекарства полностью подорвали семейный бюджет. «Павловская» реформа, либерализация цен привели к огромной девальвации рубля. Все сбережения, которые были на книжке родителей, теперь не стоили ничего. Категорически отказавшись от алиментов, Лена начала продавать свои вещи. Втайне от мамы отнесла в комиссионку серьги, цепочку и обручальное кольцо. Кольцо, подаренное Гришей, она продать не могла. Оно для нее было больше чем вещь. Это был ее оберег.

Ухаживая за мамой, Лена надеялась, что скоро ей станет лучше, что она поправится, сможет встать. Но, по-видимому, Оксана Андреевна уже сама не хотела жить. Уставившись в потолок, она ни с кем не разговаривала, отказывалась есть. И ни слезы дочери, ни угрозы врачей не помогали. Закрыв глаза, она желала одного: умереть.

– Мама, ну так нельзя! – вытирая заплаканные глаза, ругалась Лена. – Ты должна поправиться. Почему ты не хочешь принять лекарства? Ты должна жить!

– Зачем? – с грустью спрашивала Оксана Андреевна и отворачивала лицо.

Шло время. Лена понимала: оно работает не на нее.

Как-то под вечер, когда на улице грянул мороз, Оксана Андреевна неожиданно позвала Лену к себе. Бледная, исхудавшая, она едва шевелила губами. Подняв тонкую жилистую руку, она погладила дочку по голове.

– Леночка, – чуть слышно произнесла она. – Ты, дочка, меня прости!

– Мам, не надо так говорить! – с трудом сдерживая слезы, крикнула Лена и опустила глаза. – Ты ни в чем передо мной не виновата. Ты же знаешь, как я тебя люблю!

Слегка улыбнувшись, женщина пристально посмотрела на нее.

– Лена, скажи, Натка – Гришина дочь?

Сжав мамину руку, Лена нерешительно подняла глаза.

– Да.

– Господи, – с болью простонала женщина, – что мы наделали? Леночка, милая, доченька, как мы виноваты перед тобой! Видишь, власть, положение – все проходит. Даже отца нет. А любовь живет. А мы, думая о своей выгоде, забрали ее у тебя. Доченька, Леночка, прости нас, если можешь, прости!

Закрыв глаза, женщина задрожала.

– Мам, мама, что с тобой?! – Лена взволнованно поднялась. – Я сейчас тебе валокордин принесу!

– Нет, дочка, все хорошо. Не уходи. Послушай, я должна тебе еще кое-что успеть сказать, – с трудом, сдвинув с груди одеяло, проговорила женщина и часто, прерывисто задышала. – Ты только меня не перебивай. Я знаю, что Гриша пропал без вести. Скоро не станет меня. Тебе тяжело. Так…Ты знаешь, что отец управлял делами ЦК. Все денежные потоки, движение капитала проходили через него. Он знал все. Поэтому и покончил с собой. Оказывая финансовую помощь коммунистическим партиям разных стран, верхушка не забывала и о себе. Последний год отец помогал французским друзьям. С их помощью он вошел в ряд бирж на внутреннем рынке Франции, которые торгуют недвижимостью. Вместе с ними, для руководства партии, он основал несколько совместных предприятий. С московскими коллегами отец приобретал для правящей верхушки жилые дома, отели, рестораны. Еще до введения ГКЧП они создали более ста фирм и банков. С благословения руководства за рубеж перекачали почти два с половиной миллиарда долларов партийной казны. Благодаря этой схеме партийные деньги разошлись по всему миру. Точно так они открывали и банковские счета. Папа был в курсе всех этих дел. Он понимал, что в случае развала Союза они захотят спрятать концы в воду. Папа понимал, что его могут убрать. Но он все время думал о тебе. На даче, под будкой Демара, есть небольшой тайник. Это для тебя.

– Не надо мне ничего! – с болью выкрикнула Лена. – Я никогда не возьму этих денег! Это плохие деньги! Они убили вас и мою любовь. Нет!

Женщина тяжело вздохнула и, с трудом подняв руку, погладила ее по плечу.

– Не надо так говорить, дочка. Ты посмотри, что творится в стране! Все наши деньги, которые были на книжке, пропали. А тебе с Наташенькой еще жить и жить! Ты лучше послушай меня и не перебивай. У меня уже нет сил говорить. Поверь, мы всегда думали о те… – не успев договорить, Оксана Андреевна тяжело вздохнула и, набрав полную грудь воздуха, запрокинула голову. Задрожав всем телом, она перестала дышать.

– Мама, мам! – закричала Лена. – Мамочка, что с тобой?

Открыв широко глаза, женщина не шевелилась. Пустым стеклянным взглядом Оксана Андреевна смотрела в потолок.

– Мама! – изо всех сил выкрикнула девушка и упала матери на грудь.

Приехавшие по вызову врачи «скорой помощи» констатировали ее смерть.

Три дня Лена не выходила из дома. Натянув на голову одеяло, она все время размышляла о своей жизни. Все больше и больше ее обволакивала пустота. Молодая женщина была уверена: одиночество – ее крест. Всего за несколько лет она потеряла самых близких для нее людей. Почему все, что у нее было, ей приходилось терять? Причем самое лучшее. Любовь. Счастье. Семью. Почему?! Словно кому-то было угодно оставить ее одну. За что?! За то, что не ценила? За то, что не уберегла? Гришу, Ольгу Федоровну, отца, мать? А может, тогда и ей незачем жить?!